Только  на  сей
раз то были не золотые торквесы, а живые змеи: они приподняли головки  и
зашипели, но Игрейна ничуть не испугалась.
   - Возлюбленная моя, - проговорил  Утер  таким  знакомым  голосом,  и,
однако же, в комнате царило безмолвие, лишь отблески пламени плясали  на
стенах, а сквозь шопот отчетливо  слышалось  потрескивание  можжевеловых
веток. - Я приду к тебе на зимнее солнцестояние. Клянусь тебе, я  приду,
что бы ни преградило мне путь. Жди меня на зимнее солнцестояние...
   И вновь Игрейна осталась одна, комнату заливало  солнце,  и  блестела
морская гладь, а внизу, во дворе, звенели голоса и смех  Моргаузы  и  ее
маленькой дочки.
   Игрейна глубоко вдохнула и спокойно допила вино. На  пустой  желудок,
после  долгого  воздержания  от  еды,  напиток  ударил  ей   в   голову,
одурманивая пьянящей радостью. Молодая женщина тихонько спустилась  вниз
ждать вестей, что непременно воспоследуют.

Глава 7

   Все началось с того, что домой вернулся Горлойс.
   Все еще опьяненная радостью видения - и во власти страха, ибо до  сих
пор ей даже в голову не приходило, что Вивиана может умереть, -  Игрейна
ожидала чего угодно, только не этого:  магической  вести  об  Утере  или
сообщения о том, что Горлойс погиб  и  она  свободна.  Появление  самого
Горлойса,  покрытого  слоем  пыли,   изголодавшегося,   хмурого,   вновь
заставило Игрейну усомниться: а не самообман ли ее  видение  или,  может
статься, обольщение нечистого?
   "Ну что ж, если и так, в этом тоже есть благо, это значит, что сестра
моя жива, и то, что мне о ней привиделось, это лишь иллюзия,  порождение
моих  собственных   страхов".   Так   что   молодая   женщина   спокойно
поздоровалась с Горлойсом, заготовив для мужа угощение, и баню, и чистую
сухую одежду, и одни лишь приветные слова. Пусть, если  хочет,  считает,
что она раскаялась в  своей  резкости  и  пытается  вновь  снискать  его
милость. Игрейну больше не занимало, что Горлойс думает и как поступает.
В ней не осталось ни ненависти, ни обиды на первые годы горя и отчаяния.
Страдания подготовили ее к тому, что неминуемо случится. Она подала мужу
снедь и питье, позаботилась о том, чтобы должным образом разместить  его
людей, а от расспросов воздержалась. Ненадолго она  привела  Моргейну  -
умытую, причесанную, на диво хорошенькую, девочка поприветствовала отца,
присев до  полу,  и  Изотта  унесла  ее  в  постель.  Горлойс  вздохнул,
отодвинул тарелку.
   - Мила, ничего не скажешь, да только уж больно  похожа  она  на  дитя
фэйри, тех, что живут в полых холмах. Откуда в ней  эта  кровь?  В  моем
роду ее нет.
   - Но в жилах моей матери текла древняя кровь, - объяснила Игрейна,  -
равно как и в Вивиане. Думаю, ее отец был из народа фэйри.
   Горлойс неуютно поежился.
   - И ты даже не знаешь, кто был ее отец: правы были римляне,  покончив
с этим народом! Вооруженного воина я не боюсь - его можно зарубить; зато
боюсь подземного народца с их заколдованными кругами и с  их  угощением,
что налагает чары на сто лет, и с их  эльфийскими  кремневыми  стрелами,
что летят из тьмы и бьют без  промаха,  так  что  даже  исповедаться  не
успеешь, и душа твоя идет прямиком в ад... Дьявол создал их на  погибель
христианам, и, думается  мне,  убивать  их  -  труд,  угодный  в  глазах
Господа!
   Игрейна подумала о целительных травах и снадобьях,  которыми  женщины
народа фэйри оделяли даже своих  завоевателей,  о  ядовитых  стрелах,  с
помощью которых добывают  дичь,  которую  иначе  никак  не  возьмешь;  о
собственной своей матери из рода фэйри и о  неведомом  отце  Вивианы.  А
Горлойс, подобно прочим римлянам, хочет покончить  с  этим  простодушным
народом во имя своего Бога?
   - Ну что ж, - произнесла она. - На все Божья воля, сдается мне.
   - Пожалуй, Моргейне следовало  бы  воспитываться  в  монастыре  среди
монахинь, чтобы великое  зло,  унаследованное  через  эту  твою  древнюю
кровь, не осквернило ее душу, - размышлял между  тем  Горлойс.  -  Когда
девочка подрастет, мы об этом позаботимся. Один святой  человек  однажды
рассказывал мне, будто в жилах женщин течет кровь их матерей; так уж оно
повелось со времен Евы: что у женщин внутри, ребенку  женского  пола  не
преодолеть, ведь женщина - сосуд греха. А вот  сын  наследует  отцовскую
кровь, точно так же, как Христос создан по  образу  и  подобию  Господа,
Отца его. Так что, Игрейна, если у нас родится сын, можно не  опасаться,
что и в нем проявится кровь древних бесов из подземных пещер.
   Молодая женщина вспыхнула от гнева,  но  тут  же  вспомнила  о  своем
зароке не сердить мужа.
   - И на это тоже Божья воля. - Игрейна помнила - даже если сам Горлойс
об этом позабыл, - что муж  никогда  больше  не  коснется  ее  так,  как
мужчина касается женщины. Так что какая ей разница, что он говорит и как
поступает. - Расскажи, что привело тебя домой так неожиданно,  о  супруг
мой.
   - Утер, а кто ж еще! - фыркнул Горлойс. - На Драконьем  острове,  что
близ монашеской обители в Гластонбери, устроили  пышную  коронацию  -  в
толк не возьму, как это священники терпят такое у себя  под  боком,  ибо
языческое это место, там поклоняются Увенчанному Рогами, владыке  лесов,
и разводят змей, и прочие глупости вытворяют, каким в христианской земле
не место. Король Леодегранс, владыка Летней страны, на  моей  стороне  и
отказывается заключать союз с Утером. Леодегрансу Утер по душе ничуть не
больше, чем мне, но объявлять войну Пендрагону он сейчас не  станет;  не
должно нам грызться промеж себя, в то время как на  восточном  побережье
собираются саксы. Если этим летом еще и скотты нагрянут, мы окажемся все
равно что между  молотом  и  наковальней.  А  теперь  вот  Утер  прислал
ультиматум: я должен поставить своих корнуольцев под его знамена, или он
придет с войском и принудит меня силой. Вот я и вернулся: буде возникнет
нужда, мы можем удерживать Тинтагель  до  скончания  века.  Однако  ж  я
предупредил Утера, что, ежели он только ступит на землю Корнуолла, я дам
ему бой. Леодегранс заключил с Утером перемирие  до  тех  пор,  пока  из
страны не вышвырнут саксов, а я вот не стану.
   - Во имя Господа, что за  безрассудство!  -  воскликнула  Игрейна.  -
Леодегранс прав: если все воины Британии объединятся, саксам ни  за  что
не выстоять! А пока вы ссоритесь промеж себя, саксы смогут атаковать  по
одному герцогству за раз, и очень скоро вся Британия станет  поклоняться
Богам в обличии коней!
   Горлойс отодвинул прибор.
   - Не думаю, чтобы женщины  разбирались  в  вопросах  чести,  Игрейна.
Ступай в постель.
   Молодой женщине казалось, будто ей и дела нет до того, как  обойдется
с нею Горлойс, будто ей уже все равно. Но к отчаянной борьбе Горлойсовой
гордости она готова не была. В конце концов он снова избил жену, ругаясь
на чем свет стоит:
   - Ты наложила заклятие на мою мужскую силу, проклятая ведьма!
   Утомившись, Горлойс уснул. Игрейна лежала рядом, не  смыкая  глаз,  и
тихонько плакала: синяки  на  лице  пульсировали  болью.  Итак,  вот  ей
награда за кротость - такая же самая, как за недобрые слова! Вот  теперь
она имеет все основания  ненавидеть  мужа,  в  какой-то  мере  она  даже
испытала облегчение: питая отвращение к Горлойсу, она не терзалась более
угрызениями совести. Внезапно она исступленно взмолилась про себя: пусть
Утер его убьет!
   На следующее утро с первым светом Горлойс ускакал прочь, взяв с собою
всех своих людей, за исключением разве  что  жалкой  полудюжины  воинов,
оставленных защищать замок. Из разговоров, услышанных  в  зале,  Игрейна
поняла, что муж ее намерен устроить засаду воинству Утера там, где армия
спустится с холмов в долину. И все это - ради его так называемой  чести,
Горлойс готов лишить Британию ее короля и оставить  землю  нагой,  точно
женщину, на растерзание саксонским насильникам: а все потому, что он как
мужчина не в силах удовлетворить жену и опасается, что Утер с этим делом
справится лучше.
   Горлойс уехал, и вновь потянулись дождливые, безмолвные дни.  Ударили
первые  морозы,  снег  запорошил   болота,   туманная   дымка   затянула
окрестности: разглядеть хоть что-нибудь удавалось  лишь  в  самые  ясные
дни. Игрейна с нетерпением ждала новостей: она чувствовала  себя,  точно
барсук, замурованный в норе.
   Зимнее солнцестояние.  Утер  говорил,  он  придет  к  ней  на  зимнее
солнцестояние... и  теперь  молодая  женщина  размышляла  про  себя,  не
приснилось ли ей все  это.  Осенние  дни  тянулись  бесконечно,  темные,
холодные; Игрейна начинала мало-помалу сомневаться в видении  и,  однако
же, знала, что  любая  попытка  повторить  этот  опыт,  чтобы  увериться
доподлинно, ничем ей не поможет. В детстве  ее  учили,  что  не  следует
попадать в зависимость к  магическому  искусству.  Колдовство  позволяет
отыскать в темноте искорку света, так она  и  поступила,  однако  нельзя
допускать, чтобы магия стала  чем-то  вроде  детских  поводков  -  иначе
человек совсем ходить разучится и шагу ступить не  сможет  без  указания
свыше.
   "Я никогда не умела рассчитывать  на  свои  силы",  -  горько  думала
Игрейна. В детстве она во всем полагалась  на  Вивиану,  не  успела  она
повзрослеть, как ее уже выдали за Горлойса, и  молодая  женщина  решила,
что во всем следует поступать по указке мужа, а в его  отсутствие  то  и
дело обращаться за советом к отцу Колумбе.
   И теперь, зная, что ей  в  кои-то  веки  дана  возможность  научиться
думать самостоятельно, Игрейна  ушла  в  себя.  Она  наставляла  дочь  в
искусстве прядения, начала учить Моргаузу  ткать  разноцветное  полотно,
пополняла запасы кладовых, ибо все шло к тому, что зима  выдастся  более
холодная и  долгая,  чем  обычно,  и  жадно  прислушивалась  к  обрывкам
новостей, что приносили  с  ярмарки  пастухи  или  странники,  однако  с
наступлением зимы в Тинтагель почитай что никто и не заглядывал.
   Уже  минул  Самайн,  когда  в  замок  забрела  бродячая  торговка   -
закутанная в лохмотья и изодранные накидки, усталая, со стертыми ногами.
Ступни ее были обмотаны грязными тряпками, да и  сама  она  казалась  не
чище, если на  то  пошло,  но  Игрейна  впустила  ее,  усадила  у  огня,
зачерпнула  половником  жирной  тушеной  козлятины,   присовокупив   кус
черствого хлеба, - в других  домах  ничего,  кроме  него,  странница  не
получила бы. Заметив, что женщина хромает, поранившись о камень, Игрейна
велела поварихе согреть воды и нашла чистую тряпицу перевязать  рану.  В
коробе торговки молодая женщина выбрала и купила две  грубо  сработанные
иголки, в запасах Игрейны были и получше, но и эти пригодятся -  обучать
Моргейну первым стежкам. И наконец,  чувствуя,  что  заслужила  награду,
Игрейна полюбопытствовала, нет ли вестей с севера.
   - Солдаты, леди, - вздохнула старуха, - северные дороги  кишмя  кишат
солдатами, и саксами тоже, и битва была... Утер  с  драконьим  знаменем,
саксы от него к северу, и, поговаривают, герцог Корнуольский на юге тоже
против него ополчился. Повсюду воюют, даже на Священном острове...
   - Ты пришла со Священного острова? - резко осведомилась Игрейна.
   - Да, леди, там, среди озер, меня застигла  ночь,  и  я  заплутала  в
туманах... Священники дали мне черствого хлеба и велели прийти к  обедне
и исповедаться, да только что за грехи у старухи вроде меня?  Все,  чего
уж я там нагрешила, - все давно прошло и быльем поросло, все  прощено  и
позабыто, я уж и не жалею ни о  чем,  -  проговорила  она  с  тоненьким,
дребезжащим смехом. Игрейна решила про себя, что гостья не вполне тверда
рассудком, а ту немногую толику разума, что отпустила ей  судьба,  давно
отняли тяготы, одиночество и вечная нужда. - Вот уж воистину мало в  чем
дано согрешить старым и бедным, разве что усомниться в благости Господа,
а ежели Господь не в силах понять,  отчего  мы  усомнились,  так,  стало
быть, Он вовсе не так уж мудр, как думают его священники...  хе-хе-хе...
Да только от обедни меня с души воротит, а в  церкви  их  холоднее,  чем
снаружи, так что пошла я в туман и марево, куда глаза глядят, и  вижу  -
ладья; и сама не знаю уж, как добралась я до Священного острова,  а  там
служительницы Владычицы дали мне поесть, и усадили у огня, вот как ты...
хе-хе-хе...
   - Ты видела Владычицу? - воскликнула  Игрейна,  наклоняясь  вперед  и
жадно вглядываясь в лицо гостьи. -  О,  расскажи  мне  о  ней,  она  мне
сестра...
   - Да, да, вот и она так же мне говорила: дескать, сестра ее - супруга
герцога Корнуольского, если, конечно, герцог еще жив...  доподлинно  она
не ведала... хе-хе-хе...  Ох,  ну  да,  она  же  просила  передать  тебе
послание, вот поэтому я и пришла сюда через болота и скалы, сбив  бедные
мои ноги о камни, хе-хе-хе... и что же это она сказала мне,  горемычной?
Не помню; видать, все слова  порастеряла  в  туманах  вокруг  Священного
острова; а знаешь, священники уверяли меня,  будто  никакого  Священного
острова нет и не будет никогда, дескать, Господь затопил его в  море,  а
если я вбила себе в голову, будто нашла там добрый прием,  так  это  все
колдовство и козни нечистого... - Старуха, согнувшись,  зашлась  смехом,
Игрейна терпеливо ждала.
   - Расскажи мне про Владычицу Авалона,  -  попросила  наконец  молодая
женщина. - Ты ее видела?
   - Ох, да, видела, на тебя она ничуть не похожа, скорей на женщину  из
народа  фэйри  смахивает:  маленькая,  темненькая...  -  Глаза   старухи
вспыхнули и прояснились. - Надо ж, а послание-то  вспомнилось!  Вот  как
она сказала: передай моей сестре Игрейне, чтобы помнила сны и не  теряла
надежды; а на это я расхохоталась, хе-хе-хе, дескать, что толку в  снах,
это вам, знатным дамам, живущим в роскошных дворцах, они хороши,  а  для
тех из нас, кто бродит по дорогам в тумане, сны и вовсе ни к чему... Ах,
да, вот еще  что:  ранней  осенью,  в  пору  сбора  урожая,  она  родила
здоровенького сынишку сверх надежд и чаяний; и велела передать тебе, что
назвала мальчонку Галахадом.
   Игрейна облегченно перевела дух. Итак, Вивиана вопреки всему и впрямь
родила ребенка - и осталась жива! А разносчица тем временем продолжала:
   - А еще она сказала, хе-хе-хе, что мальчонка - королевский сынок,  и,
дескать, так тому и должно быть, чтобы сын  одного  короля  служил  сыну
другого... Ты хоть что-нибудь в этом  понимаешь,  госпожа  моя?  Сдается
мне, все это только сны да лунные тени, хе-хе-хе... -  И  старуха  вновь
зашлась  дребезжащим  смехом  и,  опустившись  на  корточки,   протянула
исхудавшие руки к огню.
   Но Игрейна отлично поняла смысл послания. "Сын  одного  короля  будет
служить сыну другого". Итак, Вивиана и в самом деле родила сына от Бана,
короля Малой Британии, после обряда Великого Брака. А если ее с мерлином
пророчество исполнится и Игрейна родит сына Утеру, королю всей Британии,
один станет служить  другому.  Молодая  женщина  едва  не  расхохоталась
истерическим смехом, под стать безумной старухе-разносчице: "Невеста еще
на брачное ложе не  взошла,  а  мы  уже  судим  да  рядим,  где  сыновей
воспитывать!"
   Все  чувства  ее  обострились  до  такого  предела,  что  на  краткое
мгновение Игрейна увидела двоих детей, рожденного и нерожденного,  точно
наяву: они льнули к ней, точно тени; не несет ли темноволосый мальчуган,
сын Вивианы Галахад,  гибель  не  рожденному  еще  сыну  Утера?  Игрейна
отчетливо различала их в мерцающих отблесках пламени:  смуглый,  хрупкий
мальчик  с  глазами  Вивианы,  златокудрый   подросток   -   точь-в-точь
северянин... а затем в огне перед  нею  ослепительно  засияли  Священные
реликвии друидов, что ныне, с тех пор  как  римляне  вырубили  священные
рощи, хранятся на Авалоне: блюдо и чаша, меч и копье искрились и мерцали
отражением четырех стихий: блюдо земли, чаша воды, меч огня и копье  или
жезл воздуха... вот пламя дрогнуло, заплясало, и Игрейна сонно подумала:
"А ведь каждому достанется своя доля реликвий. Как это удачно".
   Игрейна резко заморгала  и  выпрямилась.  Огонь  прогорел  до  углей,
старуха разносчица уснула у самого очага, поджав ноги под лохмотья. Зала
почти  опустела.  Прислужница  Игрейны  дремала  на   скамейке,   плотно
закутавшись в плащ и  накидку,  остальные  слуги  давно  отправились  по
постелям. Не проспала ли она полночи здесь, у огня, не приснилось ли  ей
все это? Молодая женщина растолкала сонную  прислужницу,  и  та,  ворча,
ушла к себе. Оставив старуху разносчицу похрапывать  у  очага,  Игрейна,
дрожа,  поднялась  в  спальню,  забралась  под  одеяло  к   Моргейне   и
крепко-накрепко прижала к себе дочку,  словно  пытаясь  отгородиться  от
фантазий и страхов.
   Зима окончательно утвердилась в  своих  правах.  Дерева  в  Тинтагеле
почти не было, только что-то вроде горючего камня,  но  он  немилосердно
дымил, так что двери и потолки почернели от копоти.  Иногда  приходилось
жечь сухие водоросли, и весь замок провонял дохлой рыбой, точно  море  в
час отлива. И  наконец  поползли  слухи  о  том,  что  Утеровы  воинства
приближаются к Тинтагелю и вот-вот двинутся через болота.
   При обычных  обстоятельствах  армия  Утера  с  легкостью  разбила  бы
дружину Горлойса. "Но что, если они попадут  в  засаду?  Утер  не  знает
здешних мест!" Скалистый, незнакомый ландшафт сам по  себе  представляет
для него достаточную опасность, при  том  что  Утер  понимает:  воинство
Горлойса соберется рядом с Тинтагелем. Засады ближе Утер не предвидит!
   Игрейне оставалось только ждать. Уж  такова  женская  судьба:  сидеть
дома, будь то замок или жалкая хижина; так оно повелось с тех самых пор,
как в Британию пришли римляне. До того кельтские  племена  поступали  по
совету женщин, а  далеко  на  севере  был  остров  воительниц:  тамошние
женщины ковали оружие и обучали военных вождей обращению с ним...
   Вот уже много ночей напролет Игрейна не смыкала глаз, думая о муже  и
о возлюбленном. "Если, конечно, можно назвать возлюбленным того,  с  кем
ты ни одним поцелуем не обменялась". Утер поклялся, что придет к ней  на
зимнее солнцестояние, но удастся ли ему  пересечь  болота  и  прорваться
сквозь засаду Горлойса?
   Ах, будь она обученной колдуньей или жрицей, как Вивиана!  В  детстве
она наслушалась немало историй о том, сколько зла приключается от  того,
если пытаешься колдовством навязывать свою волю Богам.  Но  неужели  это
благо - допустить, чтобы Утер угодил в засаду и все  его  люди  погибли?
Игрейна  твердила  себе,  что  у  Утера  наверняка  есть  соглядатаи   и
разведчики и в помощи женщины он не нуждается. И все-таки она  пребывала
в глубоком унынии, думая, что наверняка могла бы принести больше пользы,
нежели просто сидеть и ждать, сложа руки.
   Незадолго до ночи середины зимы поднялась буря и бушевала  целых  два
дня, да так яростно, что Игрейна знала: к северу, на болотах, не уцелеет
ни одно живое существо, кроме тех, что забьются  в  норы,  как  кролики.
Даже в замке люди жались к огню - а топили отнюдь не во всех комнатах  -
и, дрожа, прислушивались к вою ветра. Днем в замке царил полумрак  из-за
снегопада и слякоти, так что Игрейна даже прясть  не  могла.  На  жалкий
запас свечей с фитилем из сердцевины ситника молодая женщина посягать не
смела, ведь до конца зимы было еще очень и очень  долго;  и  по  большей
части женщины сидели во тьме,  а  Игрейна  усиленно  вспоминала  древние
предания с Авалона, чтобы развлечь и  утихомирить  Моргейну  и  не  дать
Моргаузе раскапризничаться от усталости и скуки.
   Но когда наконец девочка и Моргауза заснули, Игрейна, завернувшись  в
плащ, уселась у догорающих углей, слишком возбужденная,  чтобы  прилечь.
Она знала: нет смысла заставлять себя отправиться спать, она  все  равно
не заснет, а будет лежать, глядя в темноту, пока  не  заболят  глаза,  и
пытаясь мысленно преодолеть лиги и лиги расстояний, отделяющие ее  от...
от чего же? Устремится ли она помыслами к Горлойсу, чтобы  понять,  куда
завело его предательство? Ибо иначе как предательством это не  назовешь:
он поклялся в верности Утеру как  Верховному  королю,  а