нселет,
- так, словечко там, словечко здесь... Гавейн первым вернулся в Камелот.
   Моргейна улыбнулась - почти невольно.
   - Он всегда отличался непостоянством, чего бы дело ни касалось.
   - Только не тогда, когда оно касается Артура, - возразил Ланселет.  -
Гавейн предан Артуру, словно пес. А еще я  по  пути  сюда  встретился  с
Гаретом.
   - Милый Гарет! - воскликнула Моргейна. -  Он  всегда  был  лучшим  из
сыновей Моргаузы! И что же он тебе рассказал?
   - Он сказал, что ему было видение, - медленно  произнес  Ланселет.  -
Ему было велено немедля вернуться ко двору и исполнять свой  долг  перед
королем и Страной, вместо того чтоб  скитаться  по  свету  в  погоне  за
призраком Священной реликвии. Гарет долго беседовал со мной, умоляя меня
отказаться от поисков Грааля и вместе с ним вернуться в Камелот.
   - Удивительно, что ты этого не сделал, - сказала  Моргейна.  Ланселет
улыбнулся.
   - Мне и самому удивительно, родственница. Но я обещал  ему  вернуться
сразу же, как только смогу.
   Внезапно лицо его помрачнело.
   - Гарет сообщил мне, - сказал Ланселет, - что Мордред  теперь  ни  на
шаг не отходит от Артура. А когда  я  окончательно  отказался  ехать  ко
двору вместе с ним, Гарет сказал, что лучшее, что  я  могу  сделать  для
Артура, - это отыскать Галахада и упросить его  немедленно  вернуться  в
Камелот. Гарет не доверяет Мордреду, и его беспокоит, что  тот  приобрел
такое влияние на Артура... Извини, что я дурно отзываюсь о  твоем  сыне,
Моргейна.
   - Однажды он сказал мне, что Галахад  не  проживет  настолько  долго,
чтоб взойти на трон... - отозвалась Моргейна. - Однако Мордред  поклялся
мне, что никогда не станет искать смерти Галахада, и, думаю, этой клятвы
он нарушить не посмеет.
   Но Ланселета ее слова не успокоили.
   - Я знаю, сколь многое грозило тем, кто отправился в этот злосчастный
поиск. Дай Бог мне  отыскать  Галахада  прежде,  чем  он  падет  жертвой
недоброго случая!
   Они умолкли, и Моргейне подумалось:  "Именно  поэтому  Мордред  и  не
отправился на поиски Грааля - я это чувствую сердцем".  И  внезапно  она
осознала, что давно уже не верит в то, что ее сын Гвидион  -  Мордред  -
когда-либо станет королем, правящим от имени Авалона. Но когда же сердце
ее начало смиряться с этим? Быть может,  после  гибели  Акколона,  когда
Богиня не пожелала поддержать и защитить своего избранника.
   "Верховным королем станет Галахад, и он будет христианским королем.
   И, возможно, это означает, что он убьет Гвидиона. Но если дни Авалона
окончены, быть может, Галахад сможет мирно получить свой трон, и ему  не
придется убивать соперника".
   Ланселет положил недоеденный кусок хлеба с медом и взглянул за  спину
Моргейне, в угол комнаты.
   - Это арфа Вивианы?
   - Да, - отозвалась Моргейна. - Свою я оставила в Тинтагеле.  Но  если
ты ее хочешь - она твоя, по праву наследства.
   - Я давно уже не играл, да меня и не тянет  к  музыке.  Она  твоя  по
праву, Моргейна, как и все прочие вещи, принадлежавшие моей матери.
   Моргейне вновь вспомнились слова Ланселета, что разбили ей  сердце  -
о, как же давно это было! - "Если б только ты не была так похожа на  мою
мать, Моргейна!" Но это воспоминание больше  не  причиняло  ей  боли,  -
напротив, у нее потеплело на душе; если в ней сохранилась какая-то часть
Вивианы, значит, Вивиана не до конца покинула этот мир.
   - Нас осталось так мало... - запинаясь, произнес Ланселет, - так мало
тех, кто помнит прежние времена в Каэрлеоне... даже в Камелоте...
   - Артур, - откликнулась Моргейна, - и  Гавейн,  и  Гарет,  и  Кэй,  и
многие другие, милый. И они, несомненно,  каждый  день  спрашивают  друг
друга: "Куда же запропастился Ланселет?" Так почему же ты  здесь,  а  не
там?
   - Я же говорил - мой разум постоянно подводит меня. Я едва  ли  знаю,
куда отправлюсь дальше, - сказал Ланселет. - И все же, раз уж  сейчас  я
здесь, я хочу спросить... я слыхал, будто Нимуэ здесь.
   И Моргейна вспомнила: ведь действительно, когда-то она  сама  сказала
ему об этом. А ведь до того Ланселет думал, что его дочь воспитывается в
монастыре - в том самом, где некогда росла Гвенвифар.
   - Вот я и хочу спросить - что с ней сталось? Все ли у нее хорошо? Как
она себя чувствует среди жриц?
   - Мне очень жаль, - сказала Моргейна, -  но  я  ничем  не  могу  тебя
порадовать. Нимуэ умерла год назад.
   Моргейна ничего не стала добавлять к сказанному. Ланселет  ничего  не
знал ни о предательстве мерлина, ни о том, как Нимуэ приезжала ко двору.
И если узнает, это не даст ему ничего, кроме  новой  боли.  Ланселет  не
стал ни о чем расспрашивать,  лишь  тяжко  вздохнул  и  опустил  взгляд.
Некоторое время спустя он сказал, не глядя на Моргейну:
   - А малышка - маленькая Гвенвифар -  вышла  замуж  и  живет  в  Малой
Британии, а Галахад сгинул в погоне за Граалем. Я никогда толком не знал
собственных детей. Я даже никогда и не пытался получше  узнать  их:  мне
казалось, будто они - это все, что  я  могу  дать  Элейне,  а  потому  я
позволил ей безраздельно владеть ими, даже мальчиком. Когда мы  покинули
Камелот, я некоторое время ехал вместе с Галахадом, и за эти десять дней
и ночей я узнал его куда лучше, чем за предыдущие  шестнадцать  лет,  за
всю его жизнь. Мне кажется, из Галахада может получиться хороший  король
- если он останется жив...
   Ланселет взглянул на Моргейну - почти умоляюще, - и Моргейна  поняла,
что он жаждет утешения, но она  не  могла  найти  ничего  утешительного.
Наконец она сказала:
   - Если он останется жив, то станет хорошим королем, но я  думаю,  что
он будет христианским королем.
   На миг ей показалось, будто все вокруг смолкло, словно даже сами воды
Озера и шепчущийся тростник стихли, чтоб послушать, что она скажет.
   - Если Галахад вернется живым из поисков - или откажется от них, - он
будет править, руководствуясь указаниями священников. А значит, во  всей
стране останется лишь один бог и лишь одна вера.
   - А так ли это плохо,  Моргейна?  -  тихо  спросил  Ланселет.  -  Бог
христиан несет этой земле духовное возрождение - и  что  тогда  особенно
дурного в том, что род людской позабудет наши таинства?
   - Люди не забудут таинства,  -  возразила  Моргейна,  -  люди  просто
сочтут их слишком трудными. Им хочется иметь такого бога, который  будет
заботиться о них,  но  не  станет  требовать,  чтоб  они  тяжким  трудом
добивались просветления, который примет их такими, какие  они  есть,  со
всеми  их  грехами,  и  простит  эти  грехи,  если  они  раскаются.  Это
невозможно, и никогда не  станет  возможным,  но,  вероятно,  людям,  не
познавшим просветления, просто не под силу вынести иное представление  о
богах.
   Ланселет горько улыбнулся.
   - Быть может, религия, требующая от каждого жизнь за жизнью трудиться
ради собственного спасения, не по силам роду людскому.  Люди  не  желают
дожидаться божьего суда - они хотят видеть его здесь и сейчас. Этим-то и
приманивает их новое поколение священников.
   Моргейна знала, что он говорит правду, и с болью понурилась.
   -  А  поскольку  их  реальность  образуется  в  соответствии   с   их
представлениями о боге, то так оно все и будет. Богиня была реальной  до
тех пор, пока люди почитали ее и создавали для себя ее образ. Теперь  же
они создают для себя такого бога, которого, как им кажется, они хотят  -
а может, такого, которого заслуживают.
   Что ж, от этого никуда не деться. Каким люди  видят  окружающий  мир,
таким он  и  становится.  Пока  древних  богов  -  и  Богиню  -  считали
благожелательными подателями жизни, такими они и были; а  теперь,  когда
священники  приучили  народ  считать  старых  богов  злыми,  чуждыми   и
враждебными по самой своей природе и относиться к  ним  как  к  демонам,
такими они и станут. Ведь они берут  начало  в  той  части  человеческой
души, которой люди теперь хотят пожертвовать - или  обуздать,  -  вместо
того, чтоб следовать ее велениям.
   Моргейне вспомнилось, как она еще во время  жизни  в  Уэльсе  изредка
заглядывала в книги домашнего священника Уриенса, и она сказала:
   - И значит, все люди сделаются такими, как писал какой-то их  апостол
- что, дескать, в царстве Божием все будут наподобие евнухов... Пожалуй,
Ланселет, мне бы не хотелось жить в таком мире.
   Усталый рыцарь вздохнул и покачал головой.
   - Думаю, Моргейна, мне бы тоже этого не хотелось. Но, наверное,  этот
мир будет не таким сложным, как наш, и в нем  легче  будет  понять,  как
поступать правильно. А я отправляюсь искать Галахада. Хоть  он  и  будет
христианским королем, но мне кажется, что из него получится куда  лучший
король, чем из Мордреда...
   Моргейна стиснула кулаки, скрытые краями рукавов, "Богиня! Не мне это
решать!"
   - Так ты... ты пришел сюда  в  поисках  сына,  Ланселет?  Но  Галахад
никогда не был одним из нас. Мой сын Гвидион - он вырос на Авалоне.  Вот
он вполне мог бы прийти сюда, если б покинул двор Артура. Но Галахад? Он
не уступит благочестием Элейне. Он ни  за  что  бы  не  согласился  даже
ступить на эту землю чародейства и волшебного народа!
   - Но я же тебе говорил: я не знал, что приду сюда, - сказал Ланселет.
- Я собирался добраться до Инис Витрин и до Острова монахов, потому  что
услыхал о волшебном сиянии, озаряющем время от времени их церковь,  и  о
том, что они нарекли свой источник Источником Чаши. Наверно, я  подумал,
что Галахад мог тоже отправиться туда. А сюда меня привела  лишь  старая
привычка.
   Тогда Моргейна взглянула ему прямо в лицо и серьезно спросила:
   - Ланселет, что ты думаешь об этих поисках Грааля?
   - Сказать по правде, кузина, я не знаю, что  и  думать,  -  отозвался
Ланселет. - Когда я вызвался отправиться на поиски,  то  действовал  так
же, как и тогда, когда отправился убивать дракона Пелинора - помнишь тот
случай, Моргейна? Никто тогда не верил в его существование, и все же я в
конце концов отыскал этого дракона и убил его. Однако же я знаю,  что  в
тот день, когда мы видели Грааль, Камелот  посетило  нечто,  исполненное
величайшей святости. Только не говори мне, что я все  это  вообразил!  -
страстно воскликнул он. - Тебя ведь не было там, Моргейна, ты не знаешь,
каково это  было!  Я  впервые  в  жизни  почувствовал,  что  где-то,  за
пределами  этой  жизни,  воистину  существует  Тайна.  Вот  потому  я  и
отправился на поиски Грааля, хоть какая-то  часть  сознания  и  твердила
мне, что я свихнулся; и некоторое время я ехал вместе с Галахадом, и моя
вера казалась насмешкой над его верой - ведь он так молод и  верует  так
искренне и глубоко, а я стар и запятнан...
   Ланселет уставился в пол,  и  Моргейна  заметила,  как  дернулся  его
кадык.
   - Вот потому-то я в  конце  концов  и  расстался  с  ним  -  чтоб  не
повредить этой радостной вере... и я тогда уже не знал,  куда  иду,  ибо
разум мой начал помрачаться,  и  мне  казалось,  что  Галахад  наверняка
знает... знает все грехи, что свершил я в своей жизни, и презирает  меня
за них.
   От волнения Ланселет заговорил громче, и в глазах его снова  появился
нездоровый блеск, и Моргейне привиделся нагой  человек,  мчащийся  через
лес.
   - Не думай о том времени, милый, - поспешно сказала Моргейна.  -  Оно
осталось позади.
   Ланселет глубоко, прерывисто вздохнул, и блеск в его глазах угас.
   - Ныне цель моих поисков - Галахад. Я не знаю, что он увидел  -  быть
может, ангела,  -  равно  как  не  знаю,  почему  на  одних  зов  Грааля
подействовал так сильно, а на других почти не подействовал. Мне кажется,
из всех рыцарей один лишь Мордред так ничего и не увидел -  или  оставил
это при себе.
   "Мой сын вырос на Авалоне. Его не обмануть магией Богини", - подумала
Моргейна и чуть было не сказала Ланселету, что именно  он  тогда  видел.
Ведь он тоже в молодости прошел посвящение на Авалоне! Нельзя допустить,
чтоб он считал это каким-то христианским чудом!  Но,  услышав  в  голосе
Ланселета незнакомые нотки, Моргейна лишь опустила голову и  промолчала.
Богиня послала ему в утешение некое видение - и кто Моргейна такая, чтоб
теперь лишать его этого утешения?
   Она стремилась к этому. Она этого добивалась. Артур изменил Богине, и
Богиня развеяла созданное им братство. И  вот  последняя  шутка  судьбы:
святейшее из  ее  видений  породило  легенду,  которой  христиане  будут
поклоняться  с  особым  пылом.  В  конце  концов  Моргейна   произнесла,
коснувшись руки Ланселета:
   - Знаешь, Ланселет, иногда мне кажется: что бы мы ни делали,  это  не
имеет никакого значения. Мы только думаем, будто  что-то  делаем,  а  на
самом деле это боги играют нами. Мы - всего лишь орудия в их руках.
   - Если бы я верил в это, я сошел бы с ума раз и  навсегда,  -  сказал
Ланселет.
   Моргейна печально улыбнулась.
   - А я б, наверно, сошла с ума, если б не верила в  это.  Я  должна  -
просто должна верить, - что не имела возможности поступать иначе.
   "... должна верить, что у меня никогда  не  было  выбора...  не  было
возможности отказаться  от  участия  в  посвящении  короля,  возможности
уничтожить Мордреда, не дав ему родиться, возможности пойти против  воли
Артура, решившего выдать меня за Уриенса,  возможности  не  прикладывать
руку к смерти Аваллоха,  возможности  не  привлекать  Акколона  на  свою
сторону...  не  было  возможности  избавить  Кевина  Арфиста  от  казни,
причитающейся предателям, и спасти Нимуэ..."
   - А я должен верить, что это в силах  человеческих  -  знать  правду,
выбирать меж добром и злом и знать, что от его выбора что-то  зависит...
- сказал Ланселет.
   - О, да! - согласилась Моргейна. - Если  только  человек  знает,  что
такое добро. Но не кажется ли тебе, кузен, что  в  этом  мире  даже  зло
частенько рядится в одежды добра?  Иногда  мне  кажется,  что  это  сама
Богиня заставляет дурное выглядеть добрым, и единственное, что мы  можем
сделать...
   - Тогда Богиня и вправду - враг рода человеческого, как о ней говорят
священники, - сказал Ланселет.
   - Ланселет! - с мольбой воскликнула Моргейна,  подавшись  к  нему.  -
Никогда не вини себя! Ты делал то, что должен был делать. Поверь  -  все
это было предопределено судьбой...
   - Не поверю! Или мне придется тут же, не медля, убить себя,  чтоб  не
позволить Богине и дальше использовать  меня  или  вершить  зло  с  моей
помощью! - яростно отозвался Ланселет. - Моргейна, ты обладаешь Зрением,
а я - нет, но не могу я поверить, что это по божьей воле  Артур  и  весь
его двор должны оказаться в руках у Мордреда!  Я  уже  говорил  тебе:  я
попал сюда потому, что так распорядилось мое сознание - само, без  моего
ведома. Я вызвал авалонскую ладью, сам того не  понимая,  и  приплыл  на
остров, но теперь мне кажется, что ничего лучшего я и придумать не  мог.
Ты, обладающая Зрением, можешь заглянуть в волшебное зеркало  и  узнать,
где находится Галахад! Я готов даже вынести его гнев и потребовать, чтоб
он отказался от поисков Грааля и вернулся в Камелот...
   Моргейне показалось, что земля дрогнула у нее под ногами. Однажды она
в болотах неосторожно сошла с тропы и почувствовала,  как  вязкая  грязь
заколебалась и начала расступаться;  вот  и  сейчас  она  ощутила  нечто
подобное, и ей отчаянно захотелось  побыстрее  выбраться  куда-нибудь  в
безопасное место... Моргейна  услышала  собственный  голос,  доносящийся
откуда-то издалека:
   - Ты  действительно  вернешься  в  Камелот  вместе  со  своим  сыном,
Ланселет...
   Но отчего же ей так холодно? Отчего  этот  холод  вытягивает  из  нее
последние силы?
   - Я загляну в зеркало, раз  ты  так  хочешь,  родич.  Но  я  не  знаю
Галахада, и может статься, не увижу ничего такого,  что  могло  бы  тебе
помочь.
   - Но все-таки - пообещай сделать все, что в твоих силах! -  взмолился
Ланселет.
   - Я же сказала, что загляну в зеркало, - отозвалась  Моргейна.  -  Но
все будет так, как решит Богиня. Идем.
   Солнце  стояло  уже  высоко;  когда  они  спускались   к   Священному
источнику, сверху донеслось  карканье  ворона.  Ланселет  перекрестился,
защищаясь от дурной приметы, но Моргейна подняла голову и переспросила:
   - Что ты сказала, сестра?
   В сознании у нее зазвучал голос Враны: "Не бойся.  Мордред  не  убьет
Галахада. Но Артур убьет Мордреда".
   - Так Артур по-прежнему остается Королем-Оленем, -  вслух  произнесла
Моргейна.
   Ланселет изумленно уставился на нее.
   - Ты что-то сказала, Моргейна?
   Моргейна вновь услышала Врану. "Не к Священному источнику - к чаше, и
немедленно! Час пробил".
   - Куда мы идем? -  спросил  Ланселет.  -  Я  что,  позабыл  дорогу  к
Священному источнику?
   И Моргейна, вскинув голову, поняла, что пришла не к  источнику,  а  к
небольшой церквушке, в которой древнее христианское  братство  проводило
свои богослужения. Они утверждали, что церковь построена  на  том  самом
месте, где старец Иосиф воткнул свой посох  в  склон  холма,  именуемого
холмом Уставших. Моргейна взялась за ветку Священного  терна.  Терновник
проколол ей палец до кости, и Моргейна, сама  не  понимая,  что  делает,
протянула руку и провела на лбу у Ланселета кровавую черту.
   Ланселет с испугом взглянул на нее. Моргейна услышала негромкое пение
хора. "Кирие элейсон, Христе элейсон". Она тихо вошла  в  церковь  и,  к
собственному  удивлению,  преклонила  колени.  Церковь  была   заполнена
туманом, и Моргейне казалось, что сквозь этот  туман  она  видит  другую
церковь, расположенную на Инис Витрин, и слышит, как другой хор выводит:
"Кирие элейсон..." - но в этот хор вплетались и женские голоса. Да,  это
наверняка слышится с Инис Витрин - ведь в церкви на Авалоне нет  женщин;
а там, должно быть, поют монахини. На  миг  Моргейне  почудилось,  будто
рядом с ней опустилась на колени Игрейна, и она услышала  голос  матери,
нежный и чистый. "Кирие элейсон..." Священник стоял у  алтаря.  А  потом
рядом с ним словно  бы  возникла  Нимуэ;  ее  чудные  золотистые  волосы
струились по спине, и была она прекрасна, словно Гвенвифар в  молодости.
Но Моргейна не почувствовала, как  в  былые  дни,  безумной  ревности  и
зависти -  она  взирала  на  красоту  девушки  с  чистейшей,  непорочной
любовью... Туман сгущался. Моргейна уже почти не видела стоящего рядом с
ней  Ланселета  -  но  вместе  с  тем  она  ясно   различала   Галахада,
преклонившего колени у алтаря другой церкви. Лицо юноши сияло, словно на
нем отражался нездешний свет, и Моргейна  поняла,  что  он  тоже  глядит
сквозь туманы - в церковь на Авалоне, где стоит Грааль...
   Моргейна  услышала  доносящийся  из  другой  церкви  звон   крохотных
колоколов, и еще услышала... она так и не знала, который  священник  это
говорил - тот, который был на Авалоне, или  тот,  который  находился  на
Инис Витрин, но в сознании Моргейны зазвучал мягкий голос Талиесина:  "В
ту ночь,  когда  Христос  был  предан,  Учитель  наш  взял  эту  чашу  и
благословил ее, и сказал: "Все, что вы пьете из этой  чаши,  есть  кровь
моя, что пролита будет за вас. И всякий раз, как будете вы пить из  этой
чаши - вспоминайте обо мне".
   Моргейна видела тень священника, поднявшего чашу причастия - но в  то
же самое время это была дева Грааля, Нимуэ... а  может,  это  она  сама,
Моргейна, поднесла чашу к  губам  Галахада?  Ланселет  бросился  вперед,
вскрикнув: "Свет, тот самый свет!.." -  и  рухнул  на  колени,  заслонив
глаза рукой, а потом распростерся на полу.
   От прикосновения к Граалю лицо молодого рыцаря, скрытое ранее  тенью,
вдруг четко обрисовалось, сделалось ясным и живым, и туманы  развеялись;
Галахад преклонил колени и отпил из чаши.
   - И как давят множество виноградин, чтоб создать единое вино,  так  и
мы объединяемся в этом  бескровном  и  безупречном  жертвоприношении,  и
станем мы все едины в Великом свете, кои есть бог...
   Лицо Галахада просияло  восторгом;  казалось,  будто  юноша  исполнен
света. Он вздохнул, не в силах вынести  переполняющей  его  безграничной
радости, протянул руки и взял чашу... осел  на  пол  и  остался  лежать,
нед