ренесли Моргейну на кровать.  Гвенвифар,  позабыв  о  былой
вражде, не отходила от Моргейны ни на шаг.
   - Бедная Моргейна! Ну нужно же было  случиться  такому  несчастью!  Я
понимаю, как тебе сейчас плохо, бедная  моя  сестра...  -  приговаривала
она, сжимая холодные руки Моргейны. Моргейна не совладала  с  чудовищным
приступом тошноты, и ее вырвало.  Гвенвифар  заботливо  поддерживала  ей
голову - саму Моргейну била дрожь. - Я  послала  за  Брокой.  Это  самая
искусная из придворных повитух, она позаботится о тебе, бедная ты моя...
   Моргейне казалось, будто сочувствие Гвенвифар вот-вот задушит ее.  Ее
терзали накатывающиеся одна за другой волны боли -  словно  ей  в  живот
всадили меч. Но даже это, даже это было не  так  скверно,  как  роды,  а
значит, она сумеет это пережить... Моргейну знобило, ее  мучили  рвотные
позывы, но она изо всех сил цеплялась за остатки  сознания;  она  хотела
понимать, что происходит вокруг. Быть может, дело и так шло к выкидышу -
очень  уж  быстро  подействовало  снадобье.  Пришла   Брока,   осмотрела
Моргейну, принюхалась к блевотине и понимающе приподняла брови.
   - Леди, - обратилась она к Моргейне, понизив голос, - тебе  следовало
быть осторожнее. Ты могла отравиться этим зельем. У меня есть  средство,
которое помогло бы тебе куда быстрее, и тебя бы так не рвало. Не  бойся,
я ничего не скажу Уриенсу. Раз он настолько выжил  из  ума,  что  делает
ребенка женщине твоих лет, то ему и не нужно ничего знать.
   Моргейну  вновь  одолела  дурнота.  Какое-то  время  спустя  Моргейна
осознала, что ей становится куда хуже, чем она предполагала... Гвенвифар
спросила, не  вызвать  ли  ей  все-таки  священника;  Моргейна  покачала
головой и закрыла глаза. Она лежала, погрузившись в безмолвие, и  ее  не
волновало, будет она жить  или  умрет.  Раз  Акколон  или  Артур  должны
умереть, то и она уйдет к теням... Почему она не может их  увидеть?  Где
они лежат в Гластонбери? Кому  из  них  суждено  уйти?  Конечно,  монахи
позаботятся об Артуре, он ведь христианский король и  их  правитель.  Но
вдруг они не захотят помочь Акколону и оставят его умирать?
   "Если Акколону и вправду суждено уйти к теням, пусть он позаботится о
душе своего сына", - подумала Моргейна, и по  лицу,  ее  потекли  слезы.
Откуда-то издалека до нее донесся голос повитухи Броки.
   - Да, все кончено. Ты уж меня прости, государь, но ты  не  хуже  меня
знаешь, что твоя жена слишком стара,  чтоб  рожать.  Да,  мой  лорд,  ты
можешь зайти, - нелюбезно  согласилась  повитуха.  -  Мужчины  только  и
думают, что о своих удовольствиях, а женщинам потом мучиться! Нет,  срок
слишком маленький, тут еще не поймешь, мальчик это или девочка. Но  леди
уже родила одного прекрасного сына. Уж конечно, она  бы  родила  тебе  и
другого, если бы была достаточно сильной и молодой, чтоб выносить его!
   - Моргейна, милая, взгляни на меня... - взмолился Уриенс. -  Мне  так
тебя жаль, так жаль... Но не горюй, дорогая. У меня все равно  есть  два
сына, и я не стану упрекать тебя...
   - Вот еще! - возмутилась повитуха.  Она  по-прежнему  была  настроена
весьма воинственно. - Не хватало, чтоб ты ее попрекал, государь, да  еще
сейчас, когда ей так плохо! Мы тут поставим еще одну кровать, чтоб  леди
могла спокойно поспать, пока не придет в себя. Ну-ка...
   Моргейна почувствовала, как Брока приподняла ей голову; что-то теплое
и успокаивающее коснулось ее губ.
   - Давай-ка, милая, выпей это. Тут мед и травы, чтоб остановить  кровь
- я знаю, что тебя тошнит,  но  все-таки  постарайся  это  выпить,  будь
хорошей девочкой...
   Моргейна принялась глотать горьковато-сладкое питье; слезы застилали,
ей глаза. На миг Моргейне показалось, будто она вернулась  в  детство  и
слегла с какой-то детской хворью, и Игрейна ухаживает за ней.
   - Мама... - позвала она. Но в то же самое время Моргейна  осознавала,
что все это бред, что Игрейна давным-давно умерла, и  сама  она  уже  не
дитя и не девушка, - она стара, так стара, что ей остается лишь лежать и
ждать прихода столь отвратительной смерти...
   - Нет, государь, она не понимает, что говорит. Ну-ну,  милая,  теперь
тебе надо полежать спокойно и постараться уснуть. Сейчас  мы  положим  в
ноги нагретые камни, и тебе станет тепло...
   Успокоившись, Моргейна погрузилась в сон. Ей снилось, будто она вновь
стала маленькой девочкой. Она находилась  на  Авалоне,  в  Доме  дев,  и
Вивиана что-то ей говорила, но Моргейна толком не  понимала  ее  слов  -
что-то насчет того, что Богиня прядет людские  судьбы.  Вивиана  вручила
Моргейне веретено и  велела  прясть,  но  нитка  получалась  неровная  и
узловатая. В конце концов, Вивиана, рассердившись, сказала: "Ну-ка,  дай
сюда!.." И Моргейна отдала веретено вместе  с  неровной  ниткой.  Только
теперь перед ней уже была не Вивиана, а грозный лик Богини, - а Моргейна
была маленькой, такой маленькой... Она пряла и пряла, но пальцы ее  были
слишком  маленькими,  чтоб  удержать  прялку;  а  у  Богини  было   лицо
Игрейны...
   Моргейна пришла в себя не то день, не то два спустя; сознание ее было
ясным и холодным, но тело терзало ощущение пустоты и  ноющая  боль.  Она
прижала руки к животу и мрачно подумала: "Я могла бы избавиться хоть  от
части страданий; мне следовало бы знать, что я и без того готова скинуть
плод. Ну, что ж, сделанного не воротишь. Теперь я должна приготовиться к
известию о смерти Артура;  надо  подумать,  что  я  буду  делать,  когда
вернется Акколон. Гвенвифар нужно будет отправить  в  монастырь  -  или,
если хочет,  пускай  уезжает  вместе  с  Ланселетом  за  море,  в  Малую
Британию. Я им мешать не стану..." Она встала, оделась и привела себя  в
порядок.
   - Моргейна, тебе лучше бы еще полежать. Ты такая  бледная,  -  сказал
Уриенс.
   - Нет. Скоро сюда придут необычные вести, муж мой, и мы  должны  быть
готовы встретить их, - отозвалась Моргейна, продолжая  вплетать  в  косы
алые ленты и драгоценные украшения.
   Уриенс подошел к окну.
   - Взгляни-ка -  соратники  упражняются  в  воинских  искусствах.  Мне
кажется, Увейн - лучший наездник среди них. Посмотри, дорогая, - ведь он
не уступает даже Гавейну, правда? А вон рядом с ним и Галахад. Моргейна,
не горюй о потерянном ребенке. Увейн всегда будет относиться к тебе, как
к родной матери. Я же говорил тебе перед свадьбой, что никогда не  стану
упрекать тебя за бесплодие. Я был бы рад еще одному ребенку, но  раз  не
судьба, то не стоит об этом и горевать. И,  -  робко  добавил  он,  взяв
Моргейну за руку, - может, это только к лучшему. Я  ведь  чуть  было  не
потерял тебя...
   Моргейна стояла у окна, чувствуя на своей  талии  руку  Уриенса.  Муж
внушал ей отвращение, но в то же время  она  была  ему  признательна  за
доброту. Пожалуй, ему незачем знать, что это был  сын  Акколона,  решила
Моргейна. Пускай себе гордится,  что  в  столь  преклонных  годах  сумел
зачать дитя.
   - Смотри, - воскликнул Уриенс, вытягивая шею, чтобы лучше  видеть,  -
что это там в воротах?
   Во двор въехал всадник, за ним - монах в темной рясе, верхом на муле,
и следом лошадь, несущая мертвое тело...
   - Идем, - сказала Моргейна, ухватила Уриенса за руку  и  потащила  за
собой. - Теперь нам нужно спуститься вниз.
   Бледная и безмолвная, она вышла во двор  рука  об  руку  с  Уриенсом;
Моргейна чувствовала, что выглядит величественно и  внушительно,  как  и
подобает королеве.
   Время словно застыло, как  будто  они  вновь  оказались  в  волшебной
стране. Если Артур одержал верх, почему он не приехал? Но если  на  этой
лошади тело Артура, где же пышность и церемонии, причитающиеся  мертвому
королю? Уриенс хотел  было  поддержать  жену  под  локоть,  но  Моргейна
оттолкнула его руку и вцепилась в дверной косяк. Монах откинул капюшон и
спросил:
   - Не ты ли - Моргейна, королева Уэльса?
   - Я, - отозвалась Моргейна.
   - У меня для тебя послание, - сказал монах. - Твой брат  Артур  лежит
раненый в Гластонбери, под присмотром наших  сестер,  но  он  непременно
поправится. Он прислал тебе вот это, -  монах  махнул  рукой  в  сторону
завернутого в саван  тела,  -  в  подарок  и  велел  передать,  что  меч
Эскалибур и ножны у него.
   С этими словами он снял с тела покров, и Моргейна, чувствуя, как силы
стремительно покидают ее, увидела устремленные  в  небо  незрячие  глаза
Акколона.
   Уриенс закричал пронзительно  и  страшно.  Увейн  протолкался  сквозь
собравшуюся толпу и успел подхватить отца, когда тот  рухнул,  сраженный
горем, на тело старшего сына.
   - Отец, отец, что с тобой?! Боже милостивый!  Акколон!  -  задохнулся
Увейн и шагнул к лошади, на которой лежал  мертвый  Акколон.  -  Гавейн,
друг мой, пожалуйста, поддержи моего отца...  Мне  надо  позаботиться  о
матери - она сейчас упадет в обморок...
   - Нет, - сказала Моргейна. - Нет.
   Она слышала собственный голос, словно откуда-то со стороны, и даже не
понимала, что же она пытается отвергать. Она  кинулась  бы  к  Акколону,
рыдая от горя и отчаянья, но Увейн крепко держал ее.
   На лестнице показалась Гвенвифар. Кто-то  шепотом  объяснил  ей,  что
случилось, и Гвенвифар, спустившись, взглянула на Акколона.
   - Он умер,  взбунтовавшись  против  Верховного  короля,  -  отчетливо
произнесла она. - Так пусть  не  обретет  он  христианского  погребения!
Пусть его тело бросят на поживу воронам, а голову вывесят на  крепостной
стене, как и положено обходиться с предателями!
   - Нет! О, нет! - вскричал Уриенс. - Умоляю тебя, королева  Гвенвифар!
Ты же знаешь - я всегда был твоим верным подданным, а мой бедный мальчик
уже поплатился за свое преступление  -  молю  тебя,  леди,  ради  Иисуса
Христа! Иисус тоже  умер,  как  преступник,  вместе  с  разбойниками,  и
проявил милосердие даже к ним... Будь же милостива и ты...
   Гвенвифар словно не слышала его.
   - Что с моим лордом Артуром?
   - Он выздоравливает, леди, но он потерял много крови, - сказал монах.
- И все же он велел передать тебе, чтоб ты  не  боялась.  Он  непременно
поправится.
   Гвенвифар облегченно вздохнула.
   - Король Уриенс, - произнесла  она,  -  ради  нашего  доброго  рыцаря
Увейна я выполню твою  просьбу.  Отнесите  тело  Акколона  в  церковь  и
положите...
   К Моргейне вернулся дар речи.
   - Нет, Гвенвифар! Предай его земле, раз у тебя хватило великодушия, -
но Акколон не был христианином! Не нужно хоронить его  по  христианскому
обряду! Уриенс обезумел от горя и не ведает, что говорит!
   - Успокойся, матушка, - попросил Увейн, крепко  обнимая  Моргейну  за
плечи. - Пожалуйста, не надо сейчас спорить о вере - ради меня  и  отца.
Раз Акколон не служил Христу, то  тем  сильнее  он  теперь  нуждается  в
милосердии Божьем - ведь он умер, как предатель.
   Моргейна хотела возразить, но голос вновь изменил ей.  Сдавшись,  она
позволила Увейну увести себя со двора, но  как  только  они  переступили
порог замка, Моргейна  вырвалась  из  рук  пасынка  и  пошла  сама.  Она
заледенела, словно последние искры жизни покинули ее. Моргейне чудилось,
что не прошло и нескольких часов  с  того  момента,  как  она  лежала  в
объятиях Акколона - там, в волшебной стране,  -  как  прикрепила  к  его
поясу Эскалибур... И вот теперь она стояла по колено в воде, глядя,  как
безжалостный поток уносит прочь все, что было ей  дорого,  -  а  на  нее
обвиняюще смотрели глаза Увейна и его отца.
   - О да, я знаю, что это ты замыслила предательство, - сказал Увейн. -
Но мне не жаль Акколона. Как он мог позволить,  чтоб  женщина  совратила
его с пути истинного! Пожалуйста, матушка, веди себя пристойно. Не  надо
больше втягивать ни меня, ни отца в свои нечестивые замыслы.
   Он сердито  взглянул  на  Моргейну,  затем  повернулся  к  отцу;  тот
оцепенело застыл, ухватившись за  первое,  что  подвернулось  под  руку.
Увейн усадил старика в кресло, опустился на колени и поцеловал ему руку.
   - Милый мой отец, я по-прежнему с тобой...
   - Сын мой, сын мой!.. - в отчаянье застенал Уриенс.
   - Посиди здесь, отец, отдохни  -  тебе  понадобятся  силы,  -  сказал
Увейн. - Позволь, я пока что позабочусь о матери. Ей тоже нехорошо...
   - О матери  -  ты  говоришь?!  -  вскричал  Уриенс,  подхватившись  и
воззрившись на Моргейну с неукротимой яростью. - Чтоб я  никогда  больше
не слышал, что ты зовешь эту гнусную женщину матерью! Или, по-твоему,  я
не знаю, что это из-за ее  чародейства  мой  милый  сын  восстал  против
своего короля? И думается мне,  что  это  ее  злое  колдовство  погубило
Аваллоха - а еще тот сын, которого она должна была мне родить! Трех моих
сыновей послала она на смерть! Берегись, чтоб она и тебя не соблазнила и
не оплела своими чарами и не довела до погибели - нет, она не мать тебе!
   - Отец! Мой лорд!  -  негодующе  воскликнул  Увейн  и  протянул  руку
Моргейне. - Прости его, матушка, он сам не понимает, что говорит. Вы оба
сейчас не в себе от горя. Ради Бога, успокойтесь -  довольно  с  нас  на
сегодня несчастий...
   Но Моргейна не слышала его. Этот  человек,  этот  муж,  нежеланный  и
нелюбимый - вот все, что осталось у нее после  крушения  замыслов!  Надо
было бросить его умирать в волшебной стране! И вот теперь он стоит тут и
несет какую-то чушь - а Акколон мертв, Акколон, стремившийся  воскресить
все, от чего отступился его отец, все, что клялся беречь -  и  предал  -
Артур... Все пропало - остался лишь выживший из ума старик...
   Моргейна сорвала с пояса изогнутый авалонский нож и ударила Увейна по
руке. Кинувшись к Уриенсу, она занесла нож, сама едва  ли  понимая,  что
собирается делать.
   Но тут ее запястье оказалось в железных  тисках,  и  Увейн  попытался
отнять нож. Моргейна принялась вырываться, но Увейн  держал  ее  мертвой
хваткой.
   - Не надо, матушка! - взмолился он. - Что за  бес  в  тебя  вселился?
Матушка, взгляни - это всего лишь отец... О Господи, смилуйся же над его
горем! Он не собирался ни в чем тебя обвинять!  Он  сам  не  знает,  что
говорит! Он опомнится и поймет, что наговорил глупостей... и я тебя ни в
чем не виню... Матушка, матушка, послушай! Отдай мне нож! Матушка!..
   Эти повторящиеся крики - "Матушка!" - и  звеневшие  в  голосе  Увейна
любовь и мука в конце концов пробились сквозь пелену, застилавшую зрение
и разум Моргейны. Она позволила Увейну отобрать нож, отрешенно  заметив,
что  пальцы  ее  в  крови  -  за   время   борьбы   она   поранилась   о
бритвенно-острое лезвие. Увейн тоже не обошелся без  порезов,  и  теперь
сунул палец в рот, словно мальчишка.
   - Милый отец, прости ее, - жалобно попросил  Увейн,  склонившись  над
Уриенсом. Старик сидел в кресле, бледный, как смерть. -  Она  обезумела.
Она ведь тоже любила моего брата - и она же очень  больна,  вспомни.  Ей
вообще не стоило сегодня подниматься с постели. Матушка, давай я  позову
твоих служанок, чтоб они помогли тебе вернуться в кровать. Вот,  возьми,
- сказал Увейн, вложив ей в руку изогнутый нож. - Я знаю, что это память
о твоей приемной матери, Владычице Авалона, - ты рассказывала  об  этом,
еще когда я был маленьким. Бедная моя  матушка,  -  вздохнул  он,  обняв
Моргейну за плечи. Моргейна еще помнила те времена, когда она была  выше
Увейна, тощего мальчишки с по-птичьи тонкими косточками, - и вот  теперь
пасынок возвышался  над  нею,  бережно  прижимая  Моргейну  к  груди!  -
Матушка, милая моя матушка, ну не надо, не надо, не плачь... я знаю,  ты
любила Акколона не меньше, чем меня... бедная моя матушка...
   Ах, если бы она и вправду могла разрыдаться, выплакать это чудовищное
горе и отчаянье! Слезы Увейна капали ей на  лоб,  и  Уриенс  плакал,  но
Моргейна застыла, не в силах проронить ни слезинки. Мир сделался серым и
ломким, и все, на что ни падал взгляд Моргейны, казалось ей  огромным  и
грозным, и в то же  время  -  неимоверно  далеким  и  крохотным,  словно
детская  игрушка...  Моргейна  боялась  шелохнуться  -  а  вдруг  от  ее
прикосновения все рассыплется на кусочки? Она не  заметила,  как  пришли
служанки. Они перенесли окостеневшую, безропотно подчиняющуюся  Моргейну
на кровать, сняли корону и праздничный наряд, который Моргейна надела  в
предвкушении своего торжества; Моргейна видела, что ее нижняя рубашка  и
платье снова залиты кровью, но сейчас это казалось совершенно  неважным.
Прошло немало времени, прежде чем Моргейна очнулась  и  поняла,  что  ее
вымыли и переодели в чистое; она лежала в одной постели  с  Уриенсом,  а
рядом с ней  дремала  на  табурете  служанка.  Моргейна  приподнялась  и
взглянула на спящего старика. Лицо его опухло и покраснело от рыданий, и
Моргейне почудилось, будто перед нею чужой, незнакомый человек.
   Да, Уриенс был добр к ней - на свой лад.  "Но  теперь  все  это  -  в
прошлом, и мои труды в той стране завершены. Я больше никогда в жизни не
увижу Уриенса и не узнаю, где он упокоится".
   Акколон погиб, и все  ее  замыслы  обратились  в  прах.  Эскалибур  и
волшебные ножны, оберегающие своего владельца, по-прежнему у Артура. Что
ж, раз единственный человек, которому Моргейна могла доверить это  дело,
подвел ее и умер, значит, она сама должна стать карающей рукою Авалона и
повергнуть Артура.
   Моргейна оделась, двигаясь бесшумно, словно тень, и прицепила к поясу
авалонский нож. Она оставила все красивые платья  и  драгоценности,  что
дарил ей Уриенс, и  облачилась  в  самое  простое  свое  темное  платье,
напоминающее одеяние жрицы. Разыскав свою сумку с травами и лекарствами,
Моргейна в темноте, на ощупь, нарисовала на лбу синий  полумесяц.  Затем
она взяла самый скромный плащ, какой только  удалось  найти  -  не  свой
собственный, расшитый золотом и драгоценными  камнями,  а  сотканный  из
грубой шерсти плащ служанки, - и тихо, крадучись спустилась вниз.
   Из церкви доносилось пение  молитв;  Увейн  все-таки  как-то  упросил
церковников отпеть Акколона. Впрочем, какое это имеет значение?  Акколон
свободен, а бездыханному праху  нет  дела  до  лицедейства  священников.
Сейчас важно лишь одно: вернуть меч Авалона. Моргейна двинулась прочь от
церкви. Когда-нибудь, когда у нее появится время, она оплачет  Акколона.
Ныне же она должна завершить начатое им дело.
   Бесшумно пробравшись в  конюшню,  Моргейна  отыскала  своего  коня  и
кое-как умудрилась оседлать его, хоть руки и с трудом слушались хозяйку.
Затем она вывела лошадь со двора через маленькую калитку в стене.
   Взобраться  в  седло  оказалось  делом  нелегким;  Моргейну   одолела
дурнота, и в какой-то миг королева едва не рухнула наземь. Может,  лучше
подождать или попробовать позвать  на  помощь  Кевина?  Мерлин  Британии
обязан выполнять повеления Владычицы. Нет, Кевину  доверять  нельзя.  Он
уже предал Вивиану и отдал ее в руки тех  самых  священников,  что  ныне
распевают свои псалмы над беспомощным телом Акколона.  Моргейна  шепотом
послала лошадь вперед и почувствовала, как та пошла  рысью;  у  подножия
холма Моргейна обернулась, чтоб бросить прощальный взгляд на Камелот.
   - Я еще вернусь сюда, - но лишь однажды. И после этого в Камелоте  не
останется ничего, к чему я могла бы вернуться,  -  прошептала  Моргейна,
сама не зная, что же означают эти слова.
 
*** 
 
   При том, что Моргейна не  раз  ездила  на  Авалон,  лишь  однажды  ей
довелось побывать на  Острове  монахов;  и  вот  теперь,  направляясь  в
Гластонберийский монастырь, где покоилась Вивиана  и  где  провела  свои
последние годы Игрейна, Моргейна чувствовала  себя  куда  неуютнее,  чем
тогда, когда ей приходилось пробираться сквозь туманы потаенной  страны.
На озере устроили перевоз, и Моргейна дала лодочнику мелкую монету, чтоб
он отвез ее на остров. Интересно, что бы он сделал, если  бы  она  вдруг
встала во весь рост и прочла заклятие  -  и  лодка  полетела  бы  сквозь
туманы, на Авалон. Но нет, этого она не сделает. "А почему? - спросила у
себя Моргейна. - Только потому, что не могу?"
   Предрассветный воздух был холоден и свеж. Над водой плыл  колокольный
звон, негромкий  и  чистый,  и  Моргейна  увидела  череду  серых  фиг