ас с Гаретом языку римлян, и порол  при  этом
до крови? Какой-то древний римлянин - забыл его имя - сказал:  "Не  зови
человека счастливым, пока он не умер". Итак, я  должен  принести  своему
отцу это величайшее счастье - и кто  я  такой,  чтобы  бунтовать  против
судьбы?
   Он жестом велел, чтобы ему налили еще. Моргауза  заколебалась;  тогда
Гвидион дотянулся до фляги, и сам наполнил кубок.
   - Ты так напьешься, милый сын. Лучше сперва поужинай - ты ведь  хотел
есть.
   - Значит, напьюсь, - с горечью отозвался Гвидион. - Ну и пусть. Я пью
за бесчестие и смерть - Артура и мою!
   Юноша снова осушил кубок и швырнул его в угол; тот глухо звякнул.
   - Пусть будет так, как предназначено  судьбой  -  Король-Олень  будет
править в своих лесах до дня, предначертанного Владычицей...  Все  звери
рождаются, находят себе подобных, живут и в конце концов  вновь  предают
свой дух в руки Владычицы...
   Он произнес это, чеканя слова, и  Моргауза,  не  особо  искушенная  в
знаниях  друидов,  поняла,  что  слышит  часть  некоего  ритуала,  -   и
содрогнулась.
   Гвидион глубоко вздохнул и сказал:
   - Но сегодня ночью я буду спать в  доме  моей  матери  и  забуду  про
Авалон, королей, оленей и судьбу. Правда? Ведь правда?
   Тут крепкое спиртное в одночасье  одолело  его,  и  юноша  кинулся  в
объятия Моргаузы. Моргауза прижала его к себе и принялась гладить темные
- совсем как у Моргейны! - волосы, и Гвидион уснул, уткнувшись лицом  ей
в грудь. Но даже во сне ворочался, стонал и что-то бормотал,  как  будто
его мучили кошмары, и Моргауза знала, что причиной тому была  не  только
боль от незажившей раны.



    Мэрион Зиммер БРЭДЛИ 
    ТУМАНЫ АВАЛОНА 
    КНИГА 4 
    ПЛЕННИК ДУБА 
 
    OCR Библиотека Луки Бомануара. OCR Библиотека Луки Бомануара 
 
 
 
 
 
ONLINE БИБЛИОТЕКА 
 
 
http://www.bestlibrary.ru 
 
Глава 1 
 
   В далеких холмах Северного Уэльса шли дожди  -  непрерывно,  день  за
днем, - и замок короля Уриенса  словно  плыл  среди  тумана  и  сырости.
Дороги развезло,  реки  вздулись  и  затопили  броды,  и  повсюду  царил
промозглый  холод.  Моргейна  куталась  в  плащ  и  толстый  платок,  но
закоченевшие пальцы плохо слушались  ее  и  не  желали  держать  челнок;
внезапно она выпрямилась, выронив челнок.
   - Что случилась, матушка?  -  спросила  Мелайна,  вздрогнув  -  таким
резким показался в тишине зала этот глухой стук.
   - Всадник на дороге, - сказала Моргейна. - Нам следует  приготовиться
к встрече.
   А затем, заметив обеспокоенный  взгляд  невестки,  Моргейна  мысленно
выругала себя. Опять кропотливая женская работа вогнала ее в  состояние,
подобное трансу, а она и  не  уследила!  Моргейна  давно  уже  перестала
прясть, но ткать она любила, и это, в  общем-то,  было  безопасно,  если
только  следить  за  своими  мыслями   и   не   поддаваться   усыпляющей
монотонности этой работы.
   Во взгляде Мелайны смешались  настороженность  и  раздражение  -  она
всегда так реагировала на неожиданные видения Моргейны. Нет, Мелайна  не
думала, что в них кроется нечто злое или даже просто волшебное, - просто
у  ее  свекрови  были  свои  странности.  Но  Мелайна  расскажет  о  них
священнику, он снова заявится  и  примется  ловко  выспрашивать,  откуда
берут начало эти странности, а ей придется изображать  из  себя  кроткую
овечку  и  делать  вид,  будто  она  не  понимает,  о  чем  идет   речь.
Когда-нибудь  она  таки  утратит   выдержку,   от   усталости   или   по
неосторожности, и выскажет священнику все, что думает. Вот тогда у  него
действительно будет о чем с ней поговорить...
   Ну что ж,  сказанного  не  воротишь,  и  нечего  теперь  из-за  этого
переживать.  В  конце  концов,  она  ладила  с  отцом   Эйаном,   бывшим
наставником Увейна, - для священника он был неплохо образован.
   - Передай  отцу  Эйану,  что  его  ученик  будет  здесь  к  ужину,  -
произнесла Моргейна и лишь после этого  сообразила,  что  опять  сказала
лишку. Она знала, что Мелайна думает о  священнике,  и  ответила  на  ее
мысли, а не на ее слова. Моргейна вышла из  зала,  а  невестка  осталась
смотреть ей вслед.
   Зима выдалась суровая - дожди, снегопады, постоянные бури, - и за все
это время к ним не завернул ни один путник.  Моргейна  усердно  обшивала
всех домашних, от Уриенса до новорожденного ребенка Мелайны,  но  зрение
ее слабело, и рукодельничать было  нелегко;  свежих  растений  зимой  не
было, и заняться приготовлением лекарств она тоже не могла. Подруг у нее
не было - все ее придворные  дамы  были  женами  дружинников  Уриенса  и
бестолковостью превосходили даже Мелайну. Самое большее, на что они были
способны, - это с трудом разобрать по слогам стих из Библии; узнав,  что
Моргейна умеет читать и писать и даже немного знает латынь и  греческий,
они были потрясены до глубины души. Сидеть целыми  днями  за  арфой  она
тоже  не  могла.  В  результате  скука  и  нетерпение  доводили  ее   до
неистовства...
   ... Хуже того - ее постоянно терзало искушение; ей  хотелось  взяться
за прялку и погрузиться в грезы, позволив своему сознанию отправиться  в
Камелот, к Артуру, или на поиски Акколона. Три года назад  ей  пришло  в
голову, что Акколону следует проводить больше времени при  дворе,  чтобы
Артур получше узнал его и проникся к нему доверием. Акколон  носил  змей
Авалона - это  могло  еще  надежнее  связать  его  с  Артуром.  Моргейне
недоставало Акколона, недоставало до  боли;  при  нем  она  всегда  была
такой, какой он ее видел - Верховной жрицей, уверенной в  себе  и  своих
целях. Но долгими одинокими зимами ее вновь принимались терзать сомнения
и страх; а  вдруг  она  и  вправду  такова,  какой  кажется  Уриенсу,  -
стареющая королева-отшельница,  чье  тело,  разум  и  душа  все  сильнее
иссыхают и вянут с каждым годом?
   И все-таки Моргейна по-прежнему крепко держала в своих руках и  замок
со всем домашним хозяйством, и  всю  округу;  окрестные  жители  нередко
приходили к ней за советом. Они говорили:  "Наша  королева  мудра.  Даже
король не делает ничего без  ее  согласия".  Моргейна  знала,  что  люди
Племен и Древний народ почти готовы обожествить ее, но  все  же  она  не
решалась слишком часто выказывать свою приверженность к древней вере.
   Моргейна сходила на кухню и велела приготовить праздничную трапезу  -
насколько это было возможно в конце долгой зимы, перекрывшей все дороги.
Она достала из запертого шкафа немного  припрятанного  изюма  и  сушеных
фруктов и кое-какие пряности, чтоб приготовить остатки  копченой  свиной
грудинки. Мелайна расскажет  отцу  Эйану,  что  Моргейна  ждет  к  ужину
Увейна. А ей, кстати, нужно еще сообщить эту новость Уриенсу.
   Моргейна отправилась в покои короля; Уриенс занимался тем, что лениво
играл в кости с одним из своих дружинников. Воздух в покоях был спертым;
пахло затхлостью и старостью. "Что ж, этой зимой он так долго провалялся
с крупозной пневмонией, что мне не приходилось делить с ним  постель,  -
бесстрастно подумала Моргейна. - Хорошо, что Акколон провел всю  зиму  в
Камелоте,  при  Артуре;  мы  бы  при  малейшей  возможности   стремились
оказаться вместе, и нас могли разоблачить".
   Уриенс поставил стаканчик с  костями  и  посмотрел  на  жену.  Король
сильно  похудел;  длительная  борьба  с  лихорадкой  изнурила  его.   На
протяжении  нескольких  дней  Моргейне  даже  казалось,  что  Уриенс  не
выживет, но она изо всех сил сражалась за его жизнь  -  отчасти  потому,
что  она,  несмотря  ни  на  что,  все  же  испытывала  привязанность  к
старику-мужу и не хотела, чтобы он умирал, а отчасти потому,  что  сразу
же после смерти Уриенса на его трон уселся бы Аваллох.
   - Я не видел тебя целый день, Моргейна. Мне было одиноко, - с  ноткой
укоризны произнес Уриенс. - В  конце  концов,  на  Хоу  не  так  приятно
смотреть, как на тебя.
   - Ну, я ведь не просто так  оставила  тебя,  -  отозвалась  Моргейна,
стараясь, чтобы ее голос звучал как можно непринужденнее.  Уриенс  любил
грубоватые шутки. - Мне подумалось - вдруг  ты  в  твои  почтенные  годы
почувствовал слабость к молодым красивым мужчинам?  А  раз  он  тебе  не
нужен, муж мой, может, я заберу его себе?
   Уриенс рассмеялся.
   - Ты вогнала бедолагу в краску, - сказал он, добродушно  улыбаясь.  -
Но если ты покидаешь меня на целый день, что ж мне еще  остается,  кроме
как предаваться мечтаниям и таращиться, как баран, на него или на пса?
   - Ну что ж, я пришла к тебе с  хорошими  новостями.  Сегодня  вечером
тебя перенесут в зал, к общему столу, - к нам едет  Увейн.  Он  прибудет
еще до ужина.
   - Хвала Господу! - обрадовался  Уриенс.  -  Этой  зимой  я  уж  начал
думать, что умру, так и не повидавшись больше с моими сыновьями.
   - Думаю, Акколон вернется к празднеству летнего солнцестояния.
   Моргейна подумала о кострах Белтайна, до  которого  оставалось  всего
два месяца, и ее захлестнула волна желания.
   - Отец Эйан  опять  просил  запретить  эти  празднества,  -  ворчливо
произнес Уриенс. - Мне уже надоело выслушивать его  жалобы!  Он  думает,
что если мы вырубим рощу, то люди удовольствуются его  благословением  и
не станут разжигать костры в Белтайн. А правда ведь -  похоже,  будто  с
каждым годом  старая  вера  все  крепнет.  Я-то  думал,  что  она  будет
понемногу исчезать вместе со стариками. Но  теперь  к  язычеству  начала
обращаться молодежь, и потому мы должны  что-то  делать.  Может,  нам  и
вправду следует срубить рощу.
   "Только попробуй, - подумала Моргейна, - и я пойду на  убийство".  Но
когда она заговорила, голос ее был мягок и рассудителен:
   - Это было бы ошибкой. Дубы дают пропитание свиньям и простонародью -
и даже нам в тяжелые зимы приходится  пользоваться  желудевой  мукой.  А
кроме того, эта роща росла здесь сотни лет - ее деревья священны...
   - Ты сама говоришь, как язычница, Моргейна.
   - А кто же сотворил эти дубы, если не Господь? -  парировала  она.  -
Почему мы должны наказывать безвинные деревья  за  проступки  неразумных
людей и за то, что отцу Эйану не  нравится,  как  люди  этими  деревьями
пользуются? Я-то думала, что ты любишь свою землю...
   - Ну да, люблю, - раздраженно согласился Уриенс. -  Но  Аваллох  тоже
говорит,  что  мне  следует  ее  срубить,  чтоб  язычникам  негде   было
собираться. Мы можем построить на том месте церковь или часовню.
   - Но Древние - тоже твои подданные, - возразила Моргейна, -  а  ты  в
молодости заключил Великий  Брак  со  всей  страной.  Неужто  ты  лишишь
Древний народ рощи, дающей им пропитание и убежище, их храма, созданного
не руками человеческими, но самим Богом? Неужто ты оставишь  их  умирать
от голода, как уже случалось в тех землях, где  вырубили  слишком  много
лесов?
   Уриенс  взглянул  на  свои  узловатые  старческие   запястья.   Синяя
татуировка поблекла, оставив лишь едва заметные линии.
   - Недаром тебя зовут Моргейной Волшебницей - Древний народ  нигде  бы
не сыскал лучшего заступника. Что ж, раз ты просишь за них, моя леди,  я
не трону эту рощу, пока жив, - но когда я умру, Аваллох сам решит, как с
ней поступить. А теперь не принесешь ли ты мне мои туфли и одежду, чтобы
я мог сидеть в зале, как король, а не как старый хрен, в ночной  сорочке
и шлепанцах?
   - Конечно, - согласилась Моргейна. - Но я тебя не  подниму,  так  что
придется Хоу помочь тебе одеться.
   Когда Хоу  справился  с  поручением,  Моргейна  причесала  Уриенса  и
позвала второго воина, ожидавшего королевского приказа. Они сплели  руки
в подобие кресла, подняли Уриенса и отнесли в зал. Моргейна тем временем
положила на королевское  кресло  несколько  подушек  и  проследила,  как
старика усадили на них.
   А потом она услышала, как забегали слуги, а  со  двора  донесся  стук
копыт...  "Увейн",  -  подумала  Моргейна,  едва  взглянув   на   юношу,
вступившего в зал в сопровождении слуг. Трудно было поверить,  что  этот
рослый молодой рыцарь, широкоплечий, со шрамом на щеке, и есть тот самый
тощий мальчишка, так привязавшийся к ней за  первый  год  ее  жизни  при
дворе Уриенса - год, исполненный одиночества и отчаяния. Увейн поцеловал
отцу руку и склонился перед Моргейной.
   - Отец. Милая матушка...
   - Я рад снова видеть тебя дома, парень, - сказал  Уриенс,  но  взгляд
Моргейны уже был прикован к  следующему  мужчине,  перешагнувшему  порог
зала. На миг она не поверила своим глазам  -  это  было  все  равно  что
увидеть призрак. "Если бы он был настоящим, я бы непременно увидела  его
при помощи Зрения..." А  затем  она  поняла.  "Просто  я  изо  всех  сил
старалась не думать об Акколоне - иначе я могла бы лишиться рассудка..."
   Акколон отличался более хрупким сложением и уступал  брату  в  росте.
Его взгляд тут же прикипел к Моргейне - на один  лишь  миг,  прежде  чем
Акколон опустился на колено  перед  отцом.  Но  когда  он  повернулся  к
Моргейне, голос его был безупречно ровным и сдержанным.
   - Я рад снова оказаться дома, леди.
   - Я рада снова видеть здесь вас обоих,  -  так  же  ровно  отозвалась
Моргейна. - Увейн, поведай нам, откуда у тебя взялся этот  ужасный  шрам
через всю щеку. Я думала, что после победы над  императором  Луцием  все
пообещали Артуру не чинить больше никаких непотребств!
   - Да ничего особенного! - весело откликнулся Увейн. - Просто какой-то
разбойник занял заброшенную  крепость  и  развлекался  тем,  что  грабил
окрестности  и  именовал  себя  королем.  Мы  с  Гавейном,  сыном  Лота,
отправились туда и немного потрудились, и Гавейн обзавелся там  женой  -
некой вдовствующей леди с богатыми землями. Что  же  до  этого...  -  он
легонько прикоснулся к шраму. - Пока Гавейн дрался с хозяином  крепости,
мне пришлось разобраться с одним типом - жутким  ублюдком,  прорвавшимся
мимо охраны. А он оказался левшой, да к тому же еще и неуклюжим. Нет уж,
лучше я буду драться с хорошим бойцом, чем с паршивым! Если бы там  была
ты, матушка, у меня бы вообще не осталось никакого шрама, но  у  лекаря,
который зашивал мне щеку, руки росли не оттуда. Что, он  и  вправду  так
сильно меня изуродовал?
   Моргейна нежно погладила пасынка по рассеченной щеке.
   - Для меня ты всегда останешься красивым, сынок.  Но,  возможно,  мне
удастся что-нибудь с этим сделать,  -  а  то  твоя  рана  воспалилась  и
распухла. Вечером я приготовлю для тебя припарки, чтобы лучше  заживало.
Она, должно быть, болит.
   - Болит, - сознался Увейн. - Но я полагаю, что мне еще повезло - я не
подхватил столбняк, как один из моих людей. До чего ужасная смерть!
   Юноша поежился.
   - Когда рана начала распухать, я было подумал, что у меня началось то
же самое, но мой добрый друг Гавейн сказал, что до тех  пор,  пока  я  в
состоянии пить вино, столбняк мне не грозит - и принялся  снабжать  меня
этим самым вином. Клянусь тебе, матушка, - за две недели я  ни  разу  не
протрезвел! - хохотнув, произнес Увейн. - Я отдал бы тогда  всю  добычу,
захваченную у этого разбойника, за  какой-нибудь  твой  суп.  Я  не  мог
жевать ни хлеб, ни сушеное мясо и изголодался чуть ли не  до  смерти.  Я
ведь потерял три зуба...
   Моргейна осмотрела рану.
   - Открой рот. Ясно, - сказала она и жестом подозвала одного из  слуг.
- Принеси сэру Увейну тушеного мяса и тушеных фруктов.  А  ты  пока  что
даже и не пытайся жевать что-нибудь твердое. После ужина я посмотрю, что
с этим делать.
   - Я и не подумаю отказываться, матушка. Рана  до  сих  пор  чертовски
болит. А кроме того, при дворе Артура есть одна девушка...  Я  вовсе  не
хочу, чтоб она принялась шарахаться от  меня,  как  от  черта,  -  и  он
рассмеялся. Несмотря на боль от  раны,  Увейн  жадно  ел  и  рассказывал
всяческие истории о событиях  при  дворе,  веселя  всех  присутствующих.
Моргейна не смела отвести взгляда от пасынка, но сама она на  протяжении
всей трапезы чувствовала на себе взгляд  Акколона,  и  он  согревал  ее,
словно солнечные лучи после холодной зимы.
   Ужин прошел радостно и  оживленно,  но  к  концу  его  Уриенс  устал.
Моргейна заметила это и подозвала его слуг.
   - Муж мой, ты сегодня в первый раз  поднялся  с  постели  -  тебе  не
следует чересчур переутомляться.
   Увейн поднялся со своего места.
   - Отец, позволь, я сам тебя отнесу.
   Он наклонился и  легко  поднял  больного  на  руки,  словно  ребенка.
Моргейна двинулась следом за ним, но на пороге остановилась.
   - Мелайна, присмотри тут за порядком - мне нужно до ночи еще заняться
щекой Увейна.
   Через некоторое время Уриенс уже лежал в своих покоях; Увейн  остался
посидеть с ним, а  Моргейна  отправилась  на  кухню,  чтобы  приготовить
припарки. Она растолкала повара и велела ему согреть еще воды в кухонном
очаге. Раз уж она занимается врачеванием,  надо  ей  держать  у  себя  в
комнате жаровню и котелок. И как она  раньше  до  этого  не  додумалась?
Моргейна поднялась наверх и усадила Увейна так, чтобы она могла наложить
ему на щеку кусок ткани, пропитанный горячим травяным  отваром.  Боль  в
воспалившейся ране приутихла, и юноша облегченно вздохнул.
   - Ох, матушка, хорошо-то как! А эта девушка при дворе у
   Артура не умеет лечить. Матушка, когда я женюсь на ней, ты научишь ее
своему искусству - ну, хоть немного? Ее зовут Шана, и она из  Корнуолла.
Она - одна из  придворных  дам  королевы  Изотты.  Матушка,  а  как  так
получилось, что этот Марк  именует  себя  королем  Корнуолла?  Я  думал,
Тинтагель принадлежит тебе.
   - Так оно и есть, сын мой. Я унаследовала его от  Игрейны  и  герцога
Горлойса. Я не знала, что Марк  возомнил,  будто  он  там  царствует,  -
отозвалась Моргейна. - Неужто  Марк  посмел  объявить,  будто  Тинтагель
принадлежит ему?
   - Нет, последнее, что я слышал  -  что  там  нет  его  наместника,  -
сообщил Увейн. - Сэр Друстан уехал в изгнание в Бретань...
   -  Почему?  -  удивилась  Моргейна.  -  Неужто  он  был   сторонником
императора Луция?
   Разговоры о событиях при дворе словно  вдохнули  жизнь  в  монотонное
существование захолустного замка. Увейн покачал головой.
   - Нет... Поговаривают, будто они с королевой  Изоттой  были  чересчур
привязаны друг к другу, - сказал он. - Хотя  я  бы  не  взялся  упрекать
несчастную леди... Корнуолл - настоящее захолустье, а герцог Марк стар и
сварлив; а его дворецкие говорят, будто он еще и лишился  мужской  силы.
Несчастной леди, должно быть, несладко живется. А Друстан хорош собой  и
искусный арфист - а леди Изотта любит музыку.
   - Неужто при дворе только и говорят, что о чьих-то дурных поступках и
чужих женах? - возмутился Уриенс и  сердито  посмотрел  на  сына.  Увейн
рассмеялся.
   - Ну, я сказал  леди  Шане,  что  ее  отец  может  присылать  к  тебе
вестника, и я надеюсь, милый отец, что ты не ответишь ему отказом.  Шана
небогата, но мне не очень-то и нужно ее приданое,  я  привез  достаточно
добра из Бретани - я покажу тебе кое-что из моей добычи, и для матушки у
меня тоже есть подарки.
   Юноша погладил Моргейну по щеке - она как  раз  склонилась  над  ним,
чтобы заменить остывшую припарку свежей.
   - Я знаю - ты не такая, как эта леди Изотта, ты не  станешь  изменять
моему отцу и распутничать у него за спиной.
   Моргейна почувствовала, что у нее  горят  щеки.  Она  склонилась  над
чайником, в котором  кипели  травы,  и  слегка  сморщилась  от  горького
запаха. Увейн считал ее лучшей из женщин, и это грело ей  сердце,  -  но
тем горше было сознавать, что она не заслужила такого отношения.
   "По крайней мере, я никогда не ставила Уриенса в дурацкое положение и
не выставляла своих любовников напоказ..."
   - Но тебе все-таки  нужно  будет  съездить  в  Корнуолл,  когда  отец
выздоровеет  и  сможет  путешествовать,  -  серьезно  сказал   Увейн   и
скривился, когда на его воспаленную щеку легла новая горячая припарка. -
Нужно  разобраться  с  этим  делом,  матушка.  Марк   не   имеет   права
претендовать на твои земли. Ты так давно не  показывалась  в  Тинтагеле,
что тамошние жители могут и позабыть о том, что у них есть королева.