ты, Утер, в рассуждения ударился. Вот только вся эта
заумь не подскажет нам, что же все-таки делать с дикарями,  наступающими
на нас с востока и с запада, и с саксами на наших  собственных  берегах.
Думаю, все мы хорошо понимаем: от Рима нам помощи не дождаться. Если нам
нужны легионы, надо самим их создавать, и,  сдается  мне,  придется  нам
обзавестись заодно и собственным цезарем, ибо точно так же, как солдатам
нужны свои полководцы, так и владетелям этого острова нужен кто-то,  кто
стоял бы над ними всеми.
   - А зачем нам звать своего короля титулом  цезаря?  Или  считать  его
таковым? - осведомился воин, которого,  как  слышала  Игрейна,  называли
Экторием. - В наши дни цезари правили Британией очень даже  неплохо,  но
мы сами видим: слабое место империи вот  в  чем:  как  только  в  родном
городе начинаются беспорядки, римляне уводят легионы и оставляют нас  на
растерзание варварам! Даже Магнус Максимус...
   - Он не был императором, -  улыбаясь,  напомнил  Амброзий.  -  Магнус
Максимус хотел быть императором, когда командовал здешними легионами,  -
для военного вождя устремление вполне понятное. - Игрейна заметила,  как
король коротко улыбнулся Утеру поверх голов. - Так что он прихватил свои
легионы и двинулся маршем на  Рим,  рассчитывая,  что  его  провозгласят
императором - при поддержке армии,  и  здесь  он  был  не  первым  и  не
последним. Но до Рима он так и не дошел, и все его честолюбивые  замыслы
пошли прахом, вот только  предания  и  остались...  в  твоих  валлийских
холмах, Утер, до сих пор, сдается мне, говорят о  Магнусе  Великом,  что
однажды вернется с могучим мечом, во главе легионов и защитит свой народ
от любых захватчиков...
   - Говорят, еще как  говорят,  -  смеясь,  заверил  Утер.  -  На  него
навесили древнюю легенду  из  незапамятных  времен  о  короле,  что  жил
некогда и вернется снова спасти свой  народ  в  час  нужды.  Да  кабы  я
отыскал такой меч, я бы сам отправился в родные холмы и набрал  бы  себе
столько легионов, сколько понадобится.
   - Возможно, - удрученно произнес Экторий, - именно это нам  и  нужно:
король из легенды. Если  король  вернется,  меч  тоже  долго  искать  не
придется.
   - Ваши священники сказали бы, - ровным голосом проговорил  мерлин,  -
что единственный царь, что был,  есть  и  будет,  -  это  их  Христос  в
Небесах, и что тем, кто бьется за его святое дело, иного и не надо.
   Экторий коротко, хрипло рассмеялся.
   - Христос не способен повести нас в битву. А  солдаты  -  прости  мне
невольное кощунство, лорд мой король, - не встанут  под  знамена  Иисуса
Миротворца.
   -  Возможно,  нам  надо  отыскать  короля,  который  заставил  бы  их
вспомнить древние легенды, -  предположил  Утер,  и  в  зале  воцарилось
молчание. Игрейна, никогда раньше не присутствовавшая на советах  мужей,
не настолько разучилась читать мысли, чтобы не понять, о чем думают  они
в наступившей тишине: о том, что сидящий перед ними король не доживет до
будущего лета. Кому суждено восседать на его высоком троне  в  следующем
году в это же время?
   Амброзий откинул голову к спинке кресла, по этому сигналу Лот ревниво
воскликнул:
   - Ты устал, сир, мы тебя утомили. Дозволь, я позову дворецкого.
   Амброзий мягко улыбнулся:
   - Я уж скоро отдохну, родич, - и долгим будет тот отдых... - Но  даже
попытка заговорить оказалась ему не по силам. Он  вздохнул  -  протяжно,
прерывисто, и Лот помог ему  выйти  из-за  стола.  Позади  него  мужчины
разбились на группы и заговорили, заспорили, понижая голос.
   Воин по имени Экторий присоединился к Горлойсу.
   - Мой лорд Оркнейский времени зря не теряет,  тщась  выдвинуться  под
видом заботы о короле, вот теперь мы - злодеи, утомили Амброзия, видать,
смерти его ищем.
   - Лоту дела нет до  того,  кого  провозгласят  Верховным  королем,  -
отозвался Горлойс, - пока Амброзий лишен возможности  объявить  о  своем
предпочтении, которым многие из нас - и я,  и,  надо  думать,  ты  тоже,
Экторий, - были бы связаны.
   - Почему нет? - удивился Экторий. - У Амброзия нет сына и наследника,
но его пожелания для нас закон, и он об этом знает. На  мой  вкус,  Утер
слишком уж вожделеет пурпура цезарей, но в общем и целом он получше Лота
будет, так что если выбирать между кислыми яблоками...
   Горлойс медленно кивнул.
   - Наши люди пойдут за Утером. Но Племена, Бендигейд Вран  и  вся  эта
братия за вождем настолько "римским" не последует, а Племена нам  нужны.
А вот под знамена Оркнеев они встанут...
   - Лот в Верховные короли не годится - не из того материала сделан,  -
возразил Экторий. - Лучше утратить поддержку  Племен,  нежели  поддержку
всей страны. Лот разобьет всех на воюющие фракции  так,  чтобы  доверять
каждой мог только он. Пф! - Он презрительно сплюнул. -  Этот  человек  -
змея, и все этим сказано.
   - Однако убеждать умеет, - проговорил Горлойс. - У него есть и мозги,
и храбрость, и воображение...
   - Все это  есть  и  у  Утера.  И  представится  Амброзию  возможность
объявить об этом публично или нет, но он стоит за Утера.
   Горлойс мрачно стиснул зубы.
   - Верно. Верно. И долг чести обязывает меня исполнить волю  Амброзия.
Вот только хотелось бы  мне,  чтобы  его  выбор  пал  на  человека,  чьи
моральные качества соответствуют его доблести и  талантам  вождя.  Я  не
доверяю Утеру, и все же... - Он покачал головой и оглянулся на Игрейну:
   - Тебе, дитя, все  это  нимало  не  интересно.  Я  пошлю  дружинников
проводить тебя в дом, где мы ночевали.
   Отосланная прочь, точно маленькая девочка, Игрейна, не  протестуя,  в
полдень отправилась домой. Ей было о чем подумать. Итак, мужчин тоже,  и
даже Горлойса, честь обязывает выносить то, что  они  делать  не  хотят.
Прежде Игрейне такое даже в голову не приходило.
   Ее  преследовали  воспоминания  о  неотрывном  взгляде  Утера.  Какой
смотрел на нее... нет, не на нее  -  на  лунный  камень.  Может,  мерлин
зачаровал самоцвет так, чтобы Утер был сражен страстью  к  женщине,  что
его носит?
   "Неужто я стану игрушкой в руках мерлина и Вивианы,  неужто  позволю,
не  сопротивляясь,  вручить  себя  Утеру,  как  когда-то  меня   вручили
Горлойсу?"
   Эта мысль вызывала у нее глубочайшее  отвращение.  И  все  же...  она
вновь и  вновь  упрямо  ощущала  прикосновение  Утера  к  своей  руке  и
напряженный, пристальный взгляд серых глаз...
   "Чего  доброго,  мерлин  зачаровал  камень  так,  чтобы  помыслы  мои
обратились к Утеру!"
   Вот и дом, Игрейна вошла внутрь, сняла с себя подвеску и засунула  ее
в кошель у пояса.
   "Что за чепуха, - думала она, - я не верю в старые байки  о  любовных
талисманах и любовной ворожбе!" Она - взрослая женщина, ей  девятнадцать
лет, она не дитя безропотное! У нее - муж, и, возможно, уже  сейчас  она
носит в себе семя  столь  желанного  ему  сына.  А  если  ее  прихоть  и
обратится на иного мужчину, если она и впрямь  надумает  пораспутничать,
так вокруг полным-полно  юнцов  куда  более  привлекательных,  чем  этот
мужлан неотесанный, растрепанный, точно  сакс,  с  манерами  северянина:
нарушает ход обедни, беспокоит короля за завтраком. Да она лучше возьмет
к себе на ложе какого-нибудь Горлойсова дружинника, молодого красавца  с
чистою кожей. Не то  чтобы  ей,  добродетельной  жене,  хоть  сколько-то
хотелось разделять ложе с кем-то помимо законного мужа...
   И опять-таки, если она кого-то и  выберет,  так  не  Утера.  Да  этот
похуже Горлойса будет... здоровенный неуклюжий олух, даже если  глаза  у
него серые, как море, а руки сильные, без морщин...  Игрейна  выругалась
про себя, извлекла из тюка со своими вещами прялку и уселась прясть. И с
какой это стати она размечталась об Утере, словно всерьез  подумывает  о
просьбе Вивианы? Но неужто следующим Верховным королем и  впрямь  станет
Утер?
   Как Утер на нее смотрит, от Игрейны не укрылось. Но Горлойс  уверяет,
что Утер - распутник, может, он на любую женщину так пялится? Если уж ей
так приспичило помечтать, почему бы не задуматься о чем-нибудь разумном,
например, как там поживает без матери Моргейна  и  бдительно  ли  эконом
приглядывает за Моргаузой, чтобы та не строила глазки  замковой  страже.
Ох уж эта Моргауза; того и гляди  возьмет,  да  и  отдаст  девственность
какому-нибудь красавцу, не задумываясь ни о чести,  ни  о  пристойности;
молодая женщина от души надеялась, что отец Колумба хорошенько  отчитает
девчонку.
   "Моя собственная мать избирала в возлюбленные и в  отцы  своих  детей
тех, кого хотела, но она была Верховной  жрицей  Священного  острова.  И
Вивиана поступала так же". Игрейна выронила  прялку  в  подол  и  слегка
нахмурилась, размышляя над пророчеством Вивианы:  дескать,  ее  сыну  от
Утера суждено стать великим  королем,  исцелить  землю  и  принести  мир
воюющим племенам. То, чего молодая женщина наслушалась сегодня утром  за
королевским столом, убедило ее: такого короля найти непросто.
   Игрейна раздраженно схватилась за прялку. Король нужен уже сейчас,  а
не тогда, когда ребенок, еще и не зачатый, вырастет и возмужает.  Мерлин
одержим древними легендами о королях - как же там звали одного  из  них,
про него еще Экторий упомянул,  Магнус  Великий,  прославленный  военный
вождь, что покинул Британию в  погоне  за  императорским  венцом?  Глупо
думать, что сын Утера окажется возрожденным Магнусом.
   Ближе к вечеру  зазвонил  колокол,  и  вскорости  после  того  в  дом
вернулся Горлойс, опечаленный и удрученный.
   - Амброзий умер несколько минут назад, - сообщил он. - Колокол звонит
по нему.
   В лице мужа Игрейна прочла скорбь - и не смогла на нее не отозваться.
   - Он  был  стар,  -  промолвила  она,  -  и  всеми  любим.  Я  с  ним
познакомилась лишь сегодня, но вижу: он был из тех мужей, кого  любят  и
за кем идут все, кто его окружает.
   Горлойс тяжко вздохнул.
   - Правда твоя. А на смену ему второго такого нет, он ушел  и  оставил
нас без вождя. Я любил этого человека, Игрейна, и видеть не мог, как  он
страдает. Будь у него преемник, достойный этого названия, я бы ликовал и
радовался, что Амброзий обрел наконец покой.  Но  что  ныне  станется  с
нами?
   Несколько позже Горлойс попросил жену достать его лучшее платье.
   - На закате по нему отслужат заупокойную мессу, мне должно там  быть.
Да и тебе тоже, Игрейна. Ты можешь одеться без  помощи  женщин  или  мне
попросить хозяина прислать тебе служанку?
   - Я оденусь сама. - Игрейна сменила  наряд,  облекшись  в  платье  из
тонкой шерсти с вышивкой  по  подолу  и  рукавам,  и  заплела  в  волосы
шелковую ленту. Молодая женщина подкрепилась хлебом и сыром, Горлойс  от
еды отказался, говоря, что король его ныне стоит перед  троном  Господа,
ожидая суда, и сам он будет поститься и молиться до тех пор,  пока  тело
не предадут земле.
   Игрейна не могла этого понять: на Священном  острове  ее  учили,  что
смерть - лишь врата к  новому  рождению,  отчего  христианин  испытывает
такой страх  и  трепет,  отправляясь  в  обитель  вечного  отдохновения?
Молодая женщина вспомнила кое-какие  скорбные  псалмы  из  тех,  которые
читал нараспев отец Колумба. Да, их Господь считается также Богом страха
и наказания. Игрейна отлично понимала: король ради блага  своего  народа
поневоле совершает то, что тяжким бременем ложится  ему  на  совесть.  А
если даже она в силах понять  это  и  простить,  отчего  же  милосердный
Господь более нетерпим и мстителен, нежели ничтожнейшие из его смертных?
Наверное, это - одно из христианских таинств.
   Молодая женщина продолжала размышлять обо  всем  этом,  идя  к  мессе
вместе с Горлойсом и слушая, как священник скорбно поет о гневе Божьем и
дне Страшного суда, когда душе уготованы будут вечные муки. На  середине
песнопения Игрейна заметила, что Утер Пендрагон, преклонивший  колена  в
дальнем углу церкви, - лицо его  над  светлой  туникой  казалось  совсем
белым, - закрыл его руками, сдерживая рыдания, несколько минут спустя он
поднялся  и  вышел  наружу.  Осознав,  что  Горлойс  не  сводит  с   нее
настороженного  взгляда,  Игрейна  вновь  потупилась,   набожно   внимая
бесконечным гимнам.
   По окончании мессы мужчины столпились снаружи, и  Горлойс  представил
Игрейну жене Уриенса,  герцога  Северного  Уэльса,  дебелой  матроне,  и
супруге Эктория, именем Флавилла, - улыбчивой  женщине  немногим  старше
Игрейны. Она немного поболтала с  дамами,  но  те  были  поглощены  лишь
одним: как смерть  Амброзия  отразится  на  солдатах  и  их  собственных
мужьях; и Игрейна  отвлеклась.  Ее  мало  занимала  женская  болтовня  и
изрядно утомляло непомерное благочестие. Флавилла была на шестом  месяце
беременности - из-под туники в римском стиле заметно выпирал живот, -  и
очень скоро разговор перешел на дела семейные. Флавилла уже произвела на
свет двух дочерей - в прошлом году обе умерли от летнего поноса  -  и  в
этом году надеялась родить сына. У  супруги  Уриенса,  Гвинет,  был  сын
примерно одних лет с Моргейной. Дамы расспросили  Игрейну  о  ребенке  и
принялись рассуждать о том, как хороши бронзовые амулеты  против  зимних
лихорадок, а вот литургическая книга, ежели положить  ее  в  колыбельку,
спасает от рахита.
   - Рахит приключается от скверной еды, - проговорила  Игрейна.  -  Моя
сестра,  жрица-целительница,  рассказывала  мне,  что  у  ребенка,  если
здоровая мать кормит его грудью  два  полных  года,  рахита  никогда  не
случается,  болеют  только  те,  что  отданы  на  попечение  недоедающей
кормилицы, или те, которых слишком рано отняли от груди и  выкормили  на
жидкой каше-размазне.
   - Вздорное суеверие, вот что я вам  скажу,  -  отозвалась  Гвинет.  -
Молитвенник исполнен святости и помогает против всех недугов  на  свете,
особенно же  пользителен  маленьким  детям,  что  крещением  очищены  от
отцовских грехов, сами же еще не согрешили.
   Игрейна  досадливо  пожала  плечами,  не  желая  оспаривать  подобную
ерунду. Матроны продолжали толковать об амулетах против детских недугов,
молодая  женщина  стояла  рядом,  поглядывая  по  сторонам  и  дожидаясь
возможности сбежать. Вскорости к ним присоединилась еще одна дама, имени
которой Игрейна так и не узнала, судя по выпирающему  животу,  она  тоже
дохаживала последние месяцы беременности.  Матроны  немедленно  вовлекли
вновь пришедшую в разговор,  не  обращая  внимания  на  Игрейну.  Спустя
какое-то время та тихонько ускользнула  прочь,  проговорив,  что  пойдет
поищет Горлойса (на слова ее никто не обратил внимания),  и  побрела  за
церковь.
   Там обнаружилось небольшое кладбище, а  за  ним  -  яблоневый  садик,
усыпанные цветами ветви смутно белели  в  сумерках.  Свежее  благоухание
яблонь Игрейну обрадовало, запахи города изрядно ей докучали: собаки, да
и люди, облегчались прямо на мощенных камнем улицах. Перед каждой дверью
высилась зловонная куча мусора, куда сбрасывалось  все  -  от  грязного,
смердящего  мочой  тростника  и  гниющего  мяса  до  содержимого  ночных
горшков. В Тинтагеле тоже не обходилось без кухонных отходов и нечистот,
но Игрейна распорядилась раз в несколько недель их закапывать, а  чистый
запах моря уносил вонь прочь.
   Молодая женщина медленно  шла  через  сад.  Встречались  там  деревья
совсем старые и сучковатые, со склоненными до земли ветвями.  Послышался
легкий шорох, на одной из нижних ветвей сидел человек. Он понурил голову
и  закрыл  лицо  руками.  По  светлым  волосам  Игрейна   узнала   Утера
Пендрагона. Она уже собиралась повернуть назад и потихоньку уйти -  Утер
наверняка не захочет, чтобы она видела его горе, - но тот  уже  заслышал
ее легкие шаги и поднял голову.
   - Это ты, леди Корнуолла? - Лицо его исказилось, он криво  улыбнулся.
- Что ж, беги, расскажи отважному Горлойсу, что военный  вождь  Британии
спрятался от всех и рыдает, точно женщина!
   В  лице  его  читались  ярость   и   вызов,   встревоженная   Игрейна
стремительно подошла к нему.
   - А ты думаешь,  Горлойс  не  горюет,  мой  лорд?  Сколь  холодным  и
бессердечным должен быть тот, кто не рыдает о короле, которого любил всю
жизнь! Будь я мужчиной, я бы не  хотела  воевать  под  знаменами  вождя,
который не стал бы оплакивать любимых им  павших,  погибших  сотоварищей
или даже отважных врагов!
   Утер глубоко вздохнул, вытер лицо вышитым рукавом туники.
   - Воистину, это правда. Еще юнцом я зарубил  вождя  саксов  Хорсу  на
поле битвы, сколько раз до этого он бросал мне вызов -  и  ускользал!  Я
оплакивал его смерть, ибо почитал его доблестным противником. Я горевал,
что нам суждено быть врагами, а не друзьями и  братьями,  -  хотя  он  и
сакс. Но время шло, и я научился думать, что в  мои  почтенные  лета  не
должно рыдать о том, чего не исправить. И все же - когда я услышал,  как
святой отец талдычит о каре  и  вечных  муках  пред  троном  Господа,  я
вспомнил, каким достойным, благочестивым человеком был Амброзий, как  он
любил и боялся Господа и никогда не чуждался дел добрых и благородных...
Иногда я нахожу, что с их Господом смириться куда как  трудно,  и  почти
жалею, что не могу, не обрекая  себя  на  вечные  муки,  прислушаться  к
мудрым друидам - они-то толкуют не  о  каре  небесной,  но  о  том,  что
человек сам навлекает кару на свою голову своими поступками. Если святой
епископ говорит правду, Амброзий  ныне  горит  в  адском  пламени  и  не
спасется вплоть до конца света. Я мало знаю про Небеса, но  хотелось  бы
мне думать, что мой король - там.
   - Не думаю, что священникам Христа известно о посмертии больше прочих
смертных, - проговорила Игрейна, протягивая ему руку.  -  О  том  ведают
только Боги. На Священном острове, где я воспитывалась,  нас  учат,  что
смерть - это всегда врата к новой жизни и обогащению мудростью, и хотя я
плохо знала Амброзия, мне хотелось бы думать, что он  ныне  постигает  у
ног Господа мудрость истинную.  Разве  справедливый  Господь  послал  бы
человека в ад, обрекая его на невежество, вместо того, чтобы  за  гранью
бытия научить его лучшему?
   Игрейна почувствовала, как рука Утера соприкоснулась с ее рукой, и он
проговорил в темноту:
   - Воистину, это так. Как это говорил их апостол: "Теперь мы видим как
бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу".  Возможно,
ни мы, ни даже священники и впрямь не знаем, что ждет нас после  смерти.
Если Господь бесконечно мудр, с чего нам  воображать,  что  он  окажется
менее милосерден, чем люди? Христос, говорят, был послан к нам как  знак
Господней любви, а не кары.
   Какое-то время оба молчали. Затем Утер произнес:
   - Где ты обрела такую мудрость, Игрейна? В нашей церкви  есть  святые
праведницы, но замуж они не выходят и с нами, грешниками, не общаются.
   - Я родилась на острове Авалон, моя мать была Верховной жрицей.
   - Авалон, - задумчиво проговорил Утер. - Это где-то в Летнем море, не
так ли? Ты была сегодня утром на совете, ты знаешь, что туда  лежит  наш
путь. Мерлин обещал  мне,  что  отведет  меня  к  королю  Леодегрансу  и
представит меня к его двору, хотя, если бы  Лот  Оркнейский  настоял  на
своем, мы с Уриенсом вернулись бы в Уэльс, точно побитые псы -  скуля  и
поджимая хвосты, или сражались бы  под  его  знаменами  и  чтили  в  нем
сюзерена, а раньше солнце взойдет над западным побережьем Ирландии,  чем
я на такое пойду.
   -  Горлойс  говорит,  ты  наверняка  станешь  следующим  королем,   -
произнесла Игрейна, и внезапно сама изумилась происходящему:  она  сидит
тут на ветке  яблони  с  будущим  королем  Британии,  разглагольствуя  о
религии и делах государственной важности. Утер  это  тоже  почувствовал,
судя по интонациям голоса:
   - Вот уж не думал, что  стану  обсуждать  подобные  темы  с  супругой
герцога Корнуольского.
   - Ты в самом деле считаешь, что женщины ничего  не  смыслят  в  делах
государственных? - в свой  черед  переспросила  Игрейна.  -  Моя  сестра
Вивиана -  Владычица  Авалона,  а  до  нее  Владычицей  была  моя  мать.
Леодегранс и прочие короли зачастую приезжают  к  ней  посоветовать