- Молодой Артур  -  хороший  человек  и  надежный  соратник.  Но  Кэй
происходит не из королевского рода. Видит Бог, за прошедшие годы мне  не
раз хотелось, чтобы Экторий и вправду был моим отцом... но это не так, и
говорить тут не о чем, Гвен.
   Заколебавшись на мгновение, - он никогда не говорил об этом после той
злосчастной Пятидесятницы, - Артур произнес:
   - Я слыхал, что... что другой  парень,  сын  Моргейны...  что  он  на
Авалоне.
   Гвенвифар вскинула руку, словно пытаясь заслониться от удара.
   - Нет!
   - Я сделаю так, чтобы тебе никогда не пришлось встречаться с  ним,  -
сказал Артур, не глядя на жену. - Но королевская кровь есть  королевская
кровь, и о нем тоже необходимо позаботиться. Он  не  может  унаследовать
мой трон - священники этого не допустят...
   - О! - перебила его Гвенвифар. - Так что же, если бы  священники  это
допустили, ты, выходит, объявил бы сына Моргейны своим наследником...
   - Многие будут удивляться, почему я этого не сделал, - сказал  Артур.
- Ты хочешь, чтоб я попытался объяснить им причину?
   - Значит, тебе  нужно  держать  его  подальше  от  двора,  -  сказала
Гвенвифар и подумала: "Я и не знала, что мой  голос  делается  настолько
резким, когда  я  разозлюсь".  -  Что  делать  при  этом  дворе  друиду,
воспитанному на Авалоне?
   - Мерлин Британии - один из моих советников, - сухо отозвался  Артур,
- и так будет всегда, Гвен. Те, кто прислушивается к Авалону, - тоже мои
подданные. Сказано ведь: "Есть у меня и другие  овцы,  которые  не  сего
двора..."
   - Эта шутка отдает богохульством, - заметила Гвенвифар,  постаравшись
смягчить тон, - и вряд ли уместна в канун Пятидесятницы...
   - Но праздник летнего солнцестояния существовал еще до Пятидесятницы,
любовь моя, - сказал Артур. - По крайней мере, насколько  мне  известно,
теперь его костры не загораются нигде ближе трех дней пути от  Камелота,
даже на Драконьем острове - лишь на Авалоне.
   - Я уверена, что  монахи  в  Гластонбери  неусыпно  бдят,  -  сказала
Гвенвифар, - и потому никто больше не будет наведываться на  Авалон  или
являться оттуда...
   - Но печально будет, если все это уйдет навеки, - заметил Артур. -  И
крестьянам будет невесело, если они  лишатся  своих  празднеств...  хотя
горожанам, скорее всего, нет дела до старинных обычаев. Да-да,  я  знаю,
что под небесами есть лишь одно имя, несущее нам спасение, но, возможно,
тем,  кто  связан  столь  тесными  узами  с  землей,  мало  одного  лишь
спасения...
   Гвенвифар хотела было возразить, но сдержалась и промолчала. В  конце
концов, Кевин - всего лишь старый калека и друид, а дни друидов казались
Гвенвифар столь же далекими, как и времена владычества  римлян.  И  даже
Кевина при дворе знали не столько  как  мерлина  Британии,  сколько  как
непревзойденного арфиста.  Священники  не  относились  к  нему  с  таким
почтением, как некогда к Талиесину, человеку мудрому и великодушному,  -
Кевин был остер и невоздержан на язык, особенно в спорах. И все же Кевин
знал старинные обычаи и законы  лучше  самого  Артура,  и  Артур  привык
обращаться к нему за советом, если дело оказывалось связано  с  древними
традициями.
   - Если бы мы не собирались устроить встречу в тесном семейном  кругу,
я велела бы мерлину порадовать нас сегодня своей музыкой.
   Артур улыбнулся.
   - Я могу послать к нему слугу  с  просьбой,  если  хочешь,  но  столь
искусному музыканту не приказывают - даже короли. Можно  пригласить  его
за наш стол и попросить оказать нам честь, спеть что-нибудь для нас.
   Гвенвифар улыбнулась в ответ и поинтересовалась:
   - Так кто же кого должен просить - король подданного или наоборот?
   - В подобных делах следует соблюдать равновесие, - отозвался Артур. -
Это одна из тех вещей, которым я научился  за  время  правления:  бывают
моменты, когда королю  следует  просить,  а  не  приказывать.  Возможно,
римских императоров привело к погибели то, что  мой  наставник  именовал
греческим словом hybris - надменность: они решили, что могут  повелевать
всем, а не только тем, на что  по  закону  распространяется  королевская
власть... Ну что  ж,  моя  леди,  гости  ждут.  Ты  уже  довольна  своею
красотой?
   - Опять ты смеешься надо мной, - укоризненно заметила Гвенвифар. - Ты
же знаешь, какая я старая.
   - Вряд ли ты старше  меня,  -  возразил  Артур,  -  а  мой  дворецкий
уверяет, что я до сих пор красив.
   - О, да, но это совсем иное. На мужчинах возраст сказывается не  так,
как на женщинах.
   - Если бы я посадил рядом с собой на трон юную деву, это выглядело бы
странно, - сказал Артур, взяв жену за руку. - Мне нужна ты.
   Они двинулись к  двери;  дворецкий  приблизился  к  королю  и  что-то
негромко произнес. Артур повернулся к Гвенвифар.
   - За  нашим  столом  будет  больше  гостей,  чем  мы  думали.  Гавейн
передает, что приехала его мать, а значит,  нам  придется  пригласить  и
Ламорака - он ведь ее супруг и спутник, - сказал он. - Видит Бог, я  уже
много лет не встречался с Моргаузой, но ведь  она  тоже  приходится  мне
родственницей. И еще король Уриенс с Моргейной и сыновьями...
   - Значит, это действительно будет семейный обед.
   - Да, Гарет и Гавейн тоже придут. Правда, Гахерис сейчас в Корнуолле,
а Агравейн не смог покинуть Лотиан, - сказал Артур,  и  Гвенвифар  вновь
почувствовала всплеск застарелой горечи... У Лота Оркнейского  было  так
много сыновей... - Ну что ж, моя дорогая, гости собрались в малом  зале.
Не пора ли спуститься к ним?
   Огромный зал Круглого  Стола  был  владением  Артура  -  местом,  где
господствовали мужчины, где собирались короли и воины. Но малый зал  был
украшен тканями, специально привезенными из Галлии; в нем стояли обычные
столы на козлах и  скамьи,  и  именно  тут  Гвенвифар  отчетливее  всего
ощущала себя королевой. В последнее  время  она  становилась  все  более
близорука; вот и теперь, хотя зал был хорошо освещен,  Гвенвифар  сперва
не видела ничего, кроме ярких пятен - платьев дам и праздничных  нарядов
мужчин. Вон тот здоровяк шести с лишним футов ростом,  с  пышной  копной
русых волос - это Гавейн. Подойдя к ним, он поклонился королю,  а  потом
заключил кузена в объятия;  хватка  у  него  была  медвежья.  За  братом
последовал Гарет - он вел себя более сдержанно. Подошедший  Кэй  хлопнул
Гарета  по  плечу,  назвав  его,  по  старой  памяти,   Красавчиком,   и
поинтересовался насчет выводка детворы. Дети  Гарета  были  еще  слишком
малы, чтобы представлять их ко двору,  а  леди  Лионора  еще  не  вполне
оправилась после последних родов и потому осталась дома -  замок  Гарета
находился на севере, неподалеку от римской стены. Столько  же  теперь  у
Гарета детей, восемь или девять? Гвенвифар  видела  леди  Лионору  всего
дважды; а так всякий раз, когда Гарет появлялся при дворе,  его  супруга
то собиралась рожать, то приходила в себя после родов, то кормила грудью
младшего ребенка.  Гарет  потерял  былую  миловидность,  но  по-прежнему
оставался красивым мужчиной. С ходом лет Артур,
   Гавейн и Гарет делались все больше похожи друг на друга. А вон  Гарет
обнял стройного мужчину, в темных вьющихся  волосах  которого  появились
седые пряди. Гвенвифар прикусила губу.  За  все  эти  годы  Ланселет  не
изменился ни капли - разве что сделался еще красивее.
   А вот Уриенс не был наделен этой волшебной способностью -  оставаться
неподвластным ходу времени. Теперь он действительно выглядел как старик,
хотя и оставался по-прежнему крепок. Волосы его сделались  белоснежными;
Гвенвифар  слышала,  как  Уриенс  объясняет  Артуру,  что  лишь  недавно
оправился после воспаления легких, а  весной  похоронил  старшего  сына,
убитого дикой свиньей.
   - Так значит, теперь  ты  станешь  в  свой  черед  королем  Северного
Уэльса, сэр Акколон? - сказал Артур. - Ну что ж,  значит,  так  суждено.
Бог дал, Бог и взял - так говорится в Священном Писании.
   Уриенс хотел было поцеловать Гвенвифар руку, но вместо этого королева
сама поцеловала старика в щеку.
   - Наша королева все молодеет, - сказал Уриенс, широко улыбнувшись.  -
Можно подумать, родственница, будто ты жила в волшебной стране.
   Гвенвифар рассмеялась.
   - Тогда, наверное, мне нужно будет нарисовать на лице морщины,  а  то
епископ  и  священники  могут  подумать,  будто   я   знаю   заклинания,
недостойные христианки; но нам  не  следовало  бы  так  шутить  в  канун
святого праздника. О, Моргейна, - на  этот  раз  Гвенвифар  хватило  сил
встретить свою золовку шуткой, - ты выглядишь  младше  меня,  а  я  ведь
точно знаю, что ты старше. Это все твое волшебство?
   -  Никакого  волшебства,  -  отозвалась  Моргейна  грудным,   певучим
голосом. - Просто в нашем захолустье особо нечем занять свой ум,  и  мне
кажется, что время стоит на месте. Может, потому я и не старею.
   Теперь, когда у  нее  появилась  возможность  взглянуть  на  Моргейну
вблизи, Гвенвифар все же заметила  у  нее  на  лице  следы,  оставленные
временем; кожа Моргейны оставалась все такой же гладкой, но под  глазами
пролегли тоненькие морщины, и веки слегка набрякли.  Моргейна  протянула
Гвенвифар руку; рука была худой,  почти  костлявой,  и  кольца  казались
великоватыми. "Моргейна, по крайней мере, на пять лет  старше  меня",  -
подумала Гвенвифар. И внезапно ей почудилось, будто они с Моргейной - не
женщины средних лет, а две юные девушки, встретившиеся на Авалоне.
   Ланселет сперва подошел поприветствовать  Моргейну.  Гвенвифар  и  не
думала, что до сих пор способна так ревновать... "Элейна скончалась... А
муж Моргейны так стар, что может не дотянуть и до Рождества..." Ланселет
произнес  какой-то  комплимент,  и  Моргейна  рассмеялась,  негромко   и
мелодично.
   "Но она не смотрит на Ланселета как  на  возлюбленного...  ее  взгляд
прикован к принцу Акколону - он тоже хорош собой... что ж, муж старше ее
вдвое, если не больше..." И Гвенвифар,  внезапно  исполнившись  ощущения
собственной правоты, почувствовала резкое неодобрение.
   Подозвав кивком головы Кэя, королева сказала:
   - Пора садиться за стол.  В  полночь  Галахаду  нужно  будет  идти  в
церковь, на бдение. И возможно, он захочет перед этим немного отдохнуть,
чтобы потом не так клонило в сон...
   - Меня не будет клонить в сон, леди, - произнес Галахад, и  Гвенвифар
вновь пронзила боль. Как она была  бы  счастлива,  будь  этот  юноша  ее
сыном! Галахад сделался высоким и широкоплечим - куда крупнее отца. Лицо
его сияло чистотой и спокойным счастьем. - Здесь все так ново для  меня!
Камелот так прекрасен, что я с трудом верю своим  глазам!  И  я  приехал
сюда в обществе отца, - а моя мать всю жизнь говорила о  нем,  словно  о
короле или святом, - в общем, как о человеке, возвышающемся над простыми
смертными.
   - О, Ланселет не слишком отличается от простого смертного, Галахад, -
сказала Моргейна, - и когда ты узнаешь его получше, ты сам это поймешь.
   Галахад учтиво поклонился Моргейне и произнес:
   - Я помню тебя. Ты приезжала к нам и увезла Нимуэ, и моя  мать  долго
плакала... Как поживает моя сестра, леди?
   - Я не видела ее несколько лет, - отозвалась Моргейна, - но если бы с
ней что-нибудь случилось, я бы об этом услышала.
   - Я помню только, что очень сердился  на  тебя:  что  бы  я  тебе  ни
говорил, ты отвечала, что это на самом деле не так - ты  казалась  такой
уверенной в себе, и моя мать...
   - Несомненно, твоя мать сказала, что я - злая колдунья, -  улыбнулась
Моргейна. "Улыбка у нее  самодовольная,  словно  у  кошки",  -  подумала
Гвенвифар. Галахад залился румянцем. - Что ж, Галахад, ты не первый, кто
так считает.
   На этот раз Моргейна улыбнулась Акколону, и тот улыбнулся в  ответ  -
столь откровенно, что Гвенвифар была неприятно поражена.
   - Так ты и в самом деле колдунья, леди? - напрямик спросил Галахад.
   - Что ж, - сказала Моргейна со своей кошачьей улыбкой, -  несомненно,
у твоей матери были основания так считать.  Раз  уж  она  покинула  нас,
теперь  я  могу  поведать  обо  всем.  Ланселет,   Элейна   никогда   не
рассказывала тебе, как  умоляла  меня  дать  ей  какой-нибудь  талисман,
который внушил бы тебе любовь к ней?
   Ланселет повернулся к Моргейне, и Гвенвифар показалось, что его  лицо
окаменело от боли.
   - Зачем шутить над давно минувшими днями, родственница?
   - О, но я вовсе не шучу, - отозвалась Моргейна. Она  на  миг  подняла
глаза и встретилась взглядом с Гвенвифар. - Я подумала, что хватит  тебе
разбивать сердца всех женщин Британии и Галлии. Потому я и устроила этот
брак, и ни капли о том не  жалею:  ведь  благодаря  этому  у  тебя  есть
замечательный сын, наследник моего брата. А если бы я не  вмешалась,  ты
так и остался бы холостяком и продолжал бы мучить женщин, -  ведь  он  и
сейчас на это способен, верно, Гвен? - дерзко добавила она.
   "Я знала это. Но не думала, что Моргейна  осмелится  так  открыто  во
всем сознаться..."
   Гвенвифар  воспользовалась  привилегией  королевы  и   сменила   тему
разговора.
   - Как там поживает моя тезка, маленькая Гвенвифар?
   - Она обручена с сыном  Лионеля,  -  сказал  Ланселет,  -  и  в  один
прекрасный день станет королевой Малой Британии. Священник  заявил,  что
родство слишком близкое, но разрешение на брак все-таки можно выдать. Мы
с Лионелем пожертвовали церкви богатые дары, чтоб священник закрыл глаза
на это родство. Впрочем, девочке всего девять, и  свадьба  состоится  не
раньше, чем через шесть лет.
   - А как там твоя старшая дочь? - поинтересовался Артур.
   - Сир, она стала монахиней, - ответил Ланселет.
   - Так тебе сказала Элейна? - поинтересовалась Моргейна,  и  глаза  ее
вновь вспыхнули недобрым огнем. -  Она  заняла  место  твоей  матери  на
Авалоне, Ланселет. Ты этого не знал?
   - Это одно и то же, - спокойно отозвался Ланселет. -  Жрицы  из  Дома
дев очень похожи на монахинь в святых обителях. Они живут в  воздержании
и молитвах и служат Богу, как умеют.
   Он быстро повернулся к королеве Моргаузе, которая как раз  подошла  к
нему.
   - Не могу сказать, тетя, что ты совсем не изменилась,  но,  по-моему,
годы обошлись с тобой воистину доброжелательно.
   "Как она похожа на Игрейну! Я слыхала множество шуток  о  Моргаузе  и
сама смеялась над ними, но теперь я могу поверить, что молодого Ламорака
действительно связала с ней любовь, а не честолюбие!"
   Моргауза была крупной,  рослой  женщиной;  ее  густые  рыжие  волосы,
нетуго заплетенные в косы, спускались на  зеленое  платье  -  просторное
одеяние из шелка, расшитого жемчугом и золотыми нитями. В волосах у  нее
мерцал узкий венец, украшенный сверкающим топазом.  Гвенвифар  протянула
руки ей навстречу и обняла родственницу.
   - Ты так похожа на Игрейну, королева Моргауза. Я очень любила  ее,  и
до сих пор часто думаю о ней.
   - В молодости я бы просто взбеленилась от таких слов, Гвенвифар. Я до
безумия завидовала своей сестре - ее красоте и тому,  что  столь  многие
короли и лорды готовы бросить все к ее ногам. Теперь же я помню лишь то,
что она была прекрасна и добра, и мне приятно слышать, что ее до сих пор
помнят.
   Моргауза повернулась, чтоб обнять Моргейну, и Гвенвифар заметила, что
Моргейна  попросту  утонула  в  объятиях  родственницы,   что   Моргауза
прямо-таки высится над нею... "С чего вдруг  я  испытывала  страх  перед
Моргейной?  Она  же  всего  лишь   малявка,   королева   незначительного
королевства..." Моргейна была одета в скромное платье из темной  шерсти;
единственными ее украшениями были витая серебряная гривна  и  серебряные
браслеты. Ее темные волосы, все такие же пышные, были заплетены в косы и
уложены венцом.
   Артур подошел, чтоб обнять сестру и тетю. Гвенвифар взяла Галахада за
руку.
   - Садись рядом со мною, родич.
   "О,  именно  такого  сына  я  должна  была  родить  Ланселету  -  или
Артуру..."
   Когда они уселись за стол, королева сказала:
   - Теперь, когда тебе представилась возможность получше узнать  своего
отца, ты убедился, что он не святой, как выразилась  Моргейна,  а  всего
лишь очень хороший человек?
   - О, но что же тогда - святой? - спросил Галахад. Глаза его сияли.  -
Я не могу думать о нем  как  об  обычном  человеке,  леди,  -  ведь  он,
несомненно, стоит куда выше. Он - сын короля, и я совершенно уверен, что
если бы трон переходил не к старшему сыну, а к лучшему, именно он правил
бы сейчас Малой Британией. Счастлив тот человек, для которого  его  отец
является и его героем, - сказал он.  -  Я  успел  немного  поговорить  с
Гавейном - он ни во что не ставит своего отца и почти  не  вспоминает  о
нем. Но о моем отце все говорят с восхищением!
   - Ну что ж, в таком случае, я надеюсь, что ты всегда будешь видеть  в
нем безупречного героя, - сказала Гвенвифар. Она посадила Галахада между
собою  и  Артуром,  как  и  подобает  сажать  усыновленного   наследника
королевства. Артур пожелал посадить рядом  с  собой  королеву  Моргаузу.
Следом сидел Гавейн, а за ним -  Увейн;  Гавейн  был  дружен  с  молодым
рыцарем    и    покровительствовал    ему,    как    некогда    Ланселет
покровительствовал юному Гарету.
   За следующим столом сидели Моргейна со своим мужем  и  другие  гости;
все они были родичами, но Гвенвифар не могла толком разглядеть их  лица.
Она вытянула шею и сощурилась, пытаясь рассмотреть их, - потом выбранила
себя (она знала, что становится некрасивой, если щурится) и потерла лоб.
Неожиданно ей подумалось: может, давний, преследующий ее еще  с  детства
страх перед открытыми  пространствами  порожден  всего  лишь  ее  плохим
зрением? Может, она боялась окружающего мира лишь потому, что  не  могла
как следует его разглядеть?
   Она спросила у Артура через голову Галахада  -  тот  ел  со  здоровым
аппетитом юноши, все еще продолжающего расти:
   - Ты попросил Кевина отобедать с нами?
   - Да, но он передал, что не сможет  прийти.  Поскольку  он  не  может
сейчас находиться на Авалоне, возможно, он как-то  сам  отмечает  святой
праздник. Я приглашал также епископа Патриция,  но  он  служит  в  храме
всенощную. Он будет ждать тебя к полуночи, Галахад.
   - Мне  кажется,  что  посвящение  в  рыцари  чем-то  сродни  принятию
священнического обета, - звонко произнес Галахад. Как раз в этот  момент
разговоры среди гостей утихли, и голос юноши разнесся по всему залу. - И
тот  и  другой  клянутся  служить  людям  и   Богу,   и   поступать   по
справедливости...
   - Что-то в этом роде чувствовал и я, - сказал Гарет. - Дай  тебе  Бог
всегда так думать, парень.
   - Я всегда хотел, чтобы мои соратники были преданы справедливости,  -
сказал Артур. - Я не требую от них благочестивости, но надеюсь, что  они
всегда будут благородны.
   - Возможно, - сказал Ланселет, обращаясь к Артуру, - нынешним  юношам
предстоит жить в мире, где легче будет вести себя благородно.
   Гвенвифар показалось, будто в голосе его прозвучала печаль.
   - Но ведь ты и так благороден, отец! - воскликнул Галахад. -  Повсюду
твердят, что ты - величайший из рыцарей короля Артура.
   Ланселет смущенно рассмеялся.
   - Ну да - как тот герой саксов, что оторвал руку чудищу,  выходившему
из озера. Мои слова и деяния превратили в  песни,  потому  что  истинная
история недостаточно интересна, чтоб рассказывать ее зимой у очага.
   - Но ведь ты же вправду убил дракона - разве нет? - спросил Галахад.
   - О, да! И это, пожалуй, была достаточно жуткая зверюга. Но твой  дед
бился тогда рядом со мной и сделал не меньше меня, - отозвался Ланселет.
- Гвенвифар, госпожа моя, нигде нас не угощают так хорошо, как у тебя за
столом...
   - Даже слишком хорошо, - заметил Артур, похлопав себя  по  животу.  -
Если бы подобные празднества случались почаще, я бы  растолстел,  словно
какой-нибудь  король  саксов,  поглощающий  пиво  без  меры.  А   завтра
Пятидесятница и очередной пир, на котором  будет  еще  больше  гостей  -
просто не представляю, как моя леди справляется со всем этим!
   Гвенвифар невольно почувствовала себя польщенной.
   - Я и вправду могу гордит