возможно, содержит в себе не больше истины, нежели  притчи  твоих
благочестивых монахинь, Гвенвифар,  -  прости,  мне  следовало  сказать,
госпожа моя и королева. Артур, прошу прощения, я  и  не  думал  обойтись
непочтительно с твоей супругой, просто я звал ее по имени еще в ту пору,
когда она была моложе и королевой еще не стала... - И  Моргейна  поняла:
он просто-напросто подыскивает предлог произнести вслух ее имя.
   - Милый друг мой, - зевнув, отозвался Артур, - ежели госпожа  моя  не
против, так я и вовсе не возражаю. Господь упаси и сохрани меня; я -  не
из тех мужей, что стремятся держать жен  в  запертой  клетке,  вдали  от
всего мира.  Муж,  что  не  способен  сохранить  доброе  расположение  и
верность жены, пожалуй, их и  не  заслуживает.  -  Король  наклонился  и
завладел рукою Гвенвифар. - По-моему, пир изрядно  затянулся.  Ланселет,
скоро ли будут готовы всадники?
   - Думаю, да, - заверил Ланселет, намеренно не глядя на  Гвенвифар.  -
Желает ли лорд мой и король, чтобы я сходил и проверил?
   "Он нарочно себя мучает, ему невыносимо видеть Гвенвифар с Артуром  и
невыносимо оставлять ее наедине с мужем", - подумала про себя  Моргейна.
И, намеренно обыгрывая правду под видом шутки, предложила:
   - По-моему, Ланселет, наши молодожены не прочь побыть минутку вдвоем.
Не оставить ли нам их в покое и не сходить ли посмотреть  самим,  готовы
ли всадники?
   - Лорд мой, - произнес Ланселет и, едва Гвенвифар открыла рот,  чтобы
запротестовать, - едва ли не грубо докончил:
   - Позволь мне удалиться.
   Артур кивнул в знак согласия, и Моргейна завладела  рукой  Ланселета.
Он покорно позволил увлечь себя прочь, но на полдороге обернулся, словно
не в силах отвести взгляда от Гвенвифар. Сердце ее разрывалось;  молодой
женщине казалось, что боли спутника она не  выдержит,  и  при  этом  она
готова была на что угодно, лишь бы увести его, лишь бы не видеть, как он
смотрит на Гвенвифар. Позади них Артур произнес:
   - Еще до вчерашнего вечера я и не подозревал, что судьбы, послав  мне
невесту, подарили мне настоящую красавицу.
   - Это не судьба, лорд мой, а мой отец, - отозвалась Гвенвифар, но  не
успела Моргейна услышать, что ответил на это Артур, как они оказались за
пределами слышимости.
   - Помню я, - промолвила  Моргейна,  -  как  некогда,  год  назад,  на
Авалоне, ты говорил о коннице как о залоге победы над саксами, - и еще о
дисциплинированной армии, под стать римским легионам. Полагаю, именно  к
этому ты и предназначаешь своих всадников?
   - Я тренирую их - это так. Вот уж не подумал бы, кузина, что  женщина
способна запомнить подробности военной стратегии.
   Моргейна рассмеялась:
   - Я живу в страхе перед саксами, как  любая  другая  женщина  здешних
островов. Мне случилось  однажды  проезжать  через  деревню,  в  которой
похозяйничали  саксонские  мародеры:  и  никто  из  тамошних  жительниц,
начиная от пятилетней  девочки  и  кончая  девяностолетней  старухой,  у
которой не осталось ни зубов, ни волос, не  избежал  насилия.  Все,  что
сулит надежду избавиться от недругов раз и навсегда, для меня бесконечно
много значит: пожалуй, больше даже, чем для  мужчин  и  солдат,  которым
страшиться надо разве что за собственную жизнь.
   - Об этом я как-то не задумывался, - серьезно отозвался  Ланселет.  -
Воины Утера Пендрагона поселянками тоже не  брезговали  -  равно  как  и
Артуровы, - да только дело  обычно  происходит  по  обоюдному  согласию;
насилия, как правило, избегают. Впрочем,  я  и  позабыл:  ты,  Моргейна,
воспитывалась на Авалоне и часто  размышляешь  о  том,  до  чего  прочим
женщинам дела нет. - Ланселет поднял глаза и стиснул ее руку в своей.  -
И арфы Авалона я тоже позабыл.  Я-то  думал,  что  всей  душой  ненавижу
Остров и вовеки не захочу туда вернуться. И  все  же..,  порою..,  сущие
мелочи возвращают меня туда. Перезвон арфы. Солнечный  блик  на  стоячих
камнях. Аромат яблок, гудение пчел в знойный полдень. Рыба, что плещется
в озере, и крики водяных птиц на закате...
   - Помнишь тот день, когда мы вскарабкались на Холм? -  тихо  спросила
Моргейна.
   - Помню, - отозвался он и с внезапной горечью выкрикнул:
   - Господи, чего бы я только не отдал, чтобы ты  в  ту  пору  не  была
обещана Богине!
   - Я жалею об этом,  сколько  себя  помню,  -  еле  слышно  призналась
молодая женщина. Голос  ее  вдруг  прервался,  и  Ланселет  встревоженно
заглянул ей в глаза.
   - Моргейна, Моргейна.., я в жизни не видел тебя плачущей.
   - А ты, как большинство мужчин, боишься женских слез?
   Ланселет покачал головой, обнял ее за плечи.
   - Нет, - тихо признался он, - женщина в  слезах  кажется  куда  более
настоящей, куда более уязвимой.., женщины, которые  никогда  не  плачут,
внушают мне страх, потому что я знаю: они сильнее меня, и я  всегда  жду
от них какого-нибудь подвоха. Я всегда  боялся...  Вивианы.  -  Моргейна
почувствовала, что он собирался сказать "моей матери", но так и не  смог
произнести этих слов.
   Пройдя  под  низкой  притолокой,  они  оказались  в  конюшне.  Здесь,
заслоняя свет дня, бесконечной чередой выстроились  привязанные  лошади.
Приятно пахло соломой и сеном. Снаружи суетились люди:  сооружали  стога
сена, устанавливали чучела из набитой чем-то кожи; входили  и  выходили,
седлали лошадей.
   Едва завидев Ланселета, один из воинов громко окликнул его:
   - Скоро ли Верховный король и  знатные  гости  будут  готовы  на  нас
полюбоваться, сэр? Не хочется выводить коней раньше времени,  а  то  еще
разнервничаются...
   - Да скоро, скоро, -  отозвался  Ланселет.  Рыцарь,  стоявший  позади
одного из коней, при ближайшем рассмотрении оказался Гавейном.
   - А, кузина, - приветствовал он Моргейну. - Ланс, не  води  ее  сюда;
здесь даме не место, многие из этих треклятых зверюг еще не объезжены. А
ты по-прежнему собираешься выехать на том белом жеребце?
   - Я не я буду, если не обуздаю негодника: Артур  поскачет  на  нем  в
следующую же битву, даже если для этого я шею себе сверну!
   - Не шутил бы ты так, - поморщился Гавейн.
   - А кто сказал, что я шучу?  Если  Артур  с  ним  не  справится,  так
значит, в битву на нем поскачу я, а нынче  вечером  я  покажу  его  всем
собравшимся во славу королевы!
   - Ланселет, - встревожилась Моргейна, - незачем тебе рисковать  своей
шеей. Гвенвифар все равно не способна отличить одну  лошадь  от  другой;
проскачи  ты  на  палочке  через  весь  двор,  ты  произведешь  на   нее
впечатление ничуть не меньшее, нежели подвигами, достойными кентавра!
   Ланселет смерил ее взглядом едва  ли  не  презрительным;  Моргейна  с
легкостью читала мысли юноши:
   Откуда ей знать, как важно для него показать  всему  миру,  что  этот
день нимало его не затронул?"
   - Ступай седлай коня, Гавейн, и дай знать  на  ристалище,  что  через
полчаса начинаем, - объявил Ланселет, - да спроси Кэя, не  хочет  ли  он
быть первым.
   - Вот только не говори, что Кэй тоже поскачет, с  его-то  изувеченной
ногой, - промолвил один из воинов, чужестранец, судя по выговору.
   - А ты лишил бы Кэя возможности  показать  себя  в  том  единственном
боевом искусстве, где хромота его не имеет  значения?  Он  и  так  вечно
привязан к кухням и дамским покоям, - свирепо накинулся на него Гавейн.
   - Да нет, нет, я уж понял, куда ты клонишь, - отозвался чужестранец и
принялся седлать  своего  собственного  коня.  Моргейна  коснулась  руки
Ланселета; тот глянул на свою спутницу сверху вниз, в глазах  его  вновь
заплясали озорные искорки. "Вот сейчас, занимаясь подготовкой к скачкам,
рискуя жизнью, совершая подвиги ради Артура, он  позабыл  про  любовь  и
снова счастлив, - подумала про себя молодая женщина. - Удержать  бы  его
здесь за этим  делом  подольше;  не  пришлось  бы  ему  страдать  ни  по
Гвенвифар, ни по иной другой женщине".
   - Так покажи мне  этого  наводящего  страх  жеребца,  на  котором  ты
поскачешь, - попросила Моргейна.
   Ланселет провел свою спутницу между рядами привязанных скакунов.  Вот
и он: серебристо-серый нос,  длинная  грива,  точно  шелковая  пряжа,  -
крупный конь, и высокий - в холке не уступит  ростом  самому  Ланселету.
Жеребец запрокинул голову,  фыркнул  -  ни  дать  ни  взять  огнедышащий
дракон!
   - Ах ты, красавец, - промолвил Ланселет, поглаживая коня по носу. Тот
нервно прянул вбок и назад.
   - Этого я выездил сам и сам приучил  его  к  удилам  и  стременам,  -
объяснил юноша Моргейне. - Это мой свадебный подарок  Артуру:  самому-то
ему недосуг объезжать для себя скакуна. Я поклялся, что ко  дню  свадьбы
он будет послушен и кроток, точно комнатная собачка.
   - Заботливо подобранный подарок, - похвалила Моргейна.
   - Да нет, просто другого у меня не нашлось, - отозвался Ланселет. - Я
ведь небогат. Впрочем, в золоте и  драгоценностях  Артур  все  равно  не
нуждается; у него такого добра пруд пруди. А такой подарок могу подарить
только я.
   - Этот дар - часть тебя самого, - промолвила молодая  женщина,  думая
про себя: "Как он  любит  Артура;  вот  поэтому  так  и  мучается.  Ведь
терзается он не только потому, что его влечет к Гвенвифар; дело  в  том,
что Артура он любит не меньше. Будь он  просто-напросто  бабником  вроде
Гавейна, я бы и жалеть его не стала; Гвенвифар - воплощенное целомудрие;
то-то порадовалась бы я, глядя, как она даст ему от ворот поворот!"
   - Хотелось бы мне на нем прокатиться, - проговорила она. - Лошадей  я
не боюсь.
   - Да ты, Моргейна, похоже, ничего  на  свете  не  боишься,  верно?  -
рассмеялся Ланселет.
   - О нет, кузен мой, - возразила она, разом  посерьезнев.  -  Я  боюсь
очень многого.
   - Ну, а я вот еще менее храбр, чем ты,  -  отозвался  Ланселет.  -  Я
боюсь сражений, и саксов, и боюсь  погибнуть,  не  успев  вкусить  всего
того, что может предложить жизнь. Так  что  я  принимаю  любой  вызов..,
просто не смею отказаться. А еще я боюсь,  что  и  Авалон,  и  христиане
заблуждаются, и нет на свете никаких богов, и никаких Небес,  и  никакой
загробной жизни, так что, когда я умру, я сгину навеки. Вот  я  и  боюсь
умереть раньше, чем изопью чашу жизни до дна.
   - Сдается мне, ты уже почти всего отведал, - предположила Моргейна.
   - О, что ты, Моргейна, нет, конечно; на свете еще  столько  всего,  к
чему я страстно  стремлюсь;  и  всякий  раз,  когда  я  упускаю  из  рук
желаемое, я горько сожалею  и  гадаю,  что  за  слабость  или  неразумие
удержали меня от того, чтобы поступить так, как  хочу...  -  И  с  этими
словами Ланселет резко развернулся, жадно обнял ее и притянул к себе.
   "Им движет отчаяние, - с горечью думала Моргейна,  -  это  не  я  ему
нужна; он пытается забыть о том, что сегодня  ночью  Гвенвифар  и  Артур
уснут в объятиях друг друга".  Руки  его,  такие  умелые  и  ловкие,  со
знанием дела ласкали ей грудь; он припал к ее губам, прильнул к ней всем
своим  мускулистым,  крепким  телом.  Молодая  женщина  застыла  в   его
объятиях, не  шевелясь,  упиваясь  истомой  и  нарастающей  жаждой,  что
сводила с ума, точно боль; сама того не сознавая, она теснее прижалась к
нему, подстраиваясь к его движениям. Но едва он попытался  увлечь  ее  к
ближайшему стогу сена, она слабо запротестовала:
   - Милый, ты безумен, в конюшне  Артуровы  ратники  и  конники  так  и
кишат, их тут с полсотни, не меньше...
   - А тебе есть до них дело? -  прошептал  Ланселет,  и,  трепеща  всем
телом от возбуждения, она еле слышно выдохнула:
   - Нет. Нет!
   Ланселет заставил ее лечь; она не сопротивлялась.  Где-то  в  глубине
сознания затаилась горечь:  "Принцесса,  герцогиня  Корнуольская,  жрица
Авалона развлекается в сене, точно  скотница  какая-нибудь,  и  даже  на
костры Белтайна в оправдание себе не сошлешься!" Но  Моргейна  выбросила
докучную думу из головы, позволяя рукам Ланселета ласкать  себя.  "Лучше
так, чем разбить сердце Артуру". Моргейна сама не знала, ее ли это мысль
или того мужчины, что навалился на нее  всем  телом,  чьи  нетерпеливые,
охваченные исступлением пальцы оставляют на ее коже синяки;  в  поцелуях
его ощущалось нечто свирепое, с такой яростью впивался  он  в  ее  губы.
Моргейна-женщина почувствовала, как Ланселет  взялся  за  ее  платье,  и
откатилась в сторону, чтобы ослабить шнуровку.
   И тут послышались крики - настойчивые, требовательные,  громкие  -  и
оглушительный шум, точно били молотом по наковальне, и испуганный вопль,
а затем загомонили с дюжину голосов сразу:
   - Лорд конюший! Сэр Ланселет! Где же он? Конюший!
   - Сдается мне,  он  где-то  здесь...  -  Один  из  ратников  помоложе
пробежал по проходу  между  рядами.  Яростно  выругавшись  сквозь  зубы,
Ланселет загородил собою Моргейну, а она, уже нагая до пояса,  набросила
на лицо покрывало и вжалась в сено, пытаясь  спрятаться  от  посторонних
глаз.
   - Проклятье! Неужели мне и на минуту отлучиться нельзя?
   - Ох, сэр, скорее, один из чужих  коней..,  тут  случилась  кобыла  в
течке, и два жеребца сцепились промеж себя, и сдается мне, один  из  них
сломал ногу...
   - Ад и фурии! - Ланселет проворно оправил на себе одежду, вскочил  на
ноги и воззрился сверху вниз на паренька, их прервавшего. - Уже иду...
   Юнец углядел-таки Моргейну; холодея от ужаса, молодая женщина от души
уповала на то, что парень ее не узнал;  то-то  порадуется  двор  сплетне
столь пикантной! "Впрочем, даже эта история ни в какое сравнение не идет
с тем, чего люди не  знают..,  что  я  родила  ребенка  от  собственного
брата".
   - Я помешал, сэр? - осведомился  юнец,  пытаясь  заглянуть  за  спину
Ланселета и едва ли не хихикая себе под нос.
   "Ну,  и  как  эта  история  отразится  на  его  репутации?  -  мрачно
размышляла Моргейна. - Или это к чести мужчины, ежели  его  застукали  в
сене?" Ланселет, даже  не  потрудившись  ответить,  решительно  вытолкал
паренька за двери, да так, что тот едва не упал.
   - Ступай отыщи Кэя и коновала, да побыстрее, не мешкай! - Он метнулся
к Моргейне, что с трудом поднялась на ноги, - ни  дать  ни  взять  живой
смерч! - торопливо припал к ее губам. - Боги! Из всех треклятых... -  Он
крепко притиснул молодую женщину к себе,  осыпая  жадными  поцелуями,  -
столь яростными, что Моргейна чувствовала, как горят они на ее лице алым
клеймом. - Боги! Сегодня ночью - поклянись! Поклянись же!
   Моргейна  словно  утратила  дар  речи.  Она  смогла   лишь   кивнуть,
остолбенело и  тупо;  все  тело  ее  ныло,  властно  требуя  завершения.
Ланселет бросился к выходу;  она  проводила  его  взглядом.  Пару  минут
спустя к ней подоспел и почтительно  поклонился  незнакомый  юноша.  Тем
временем  солдаты  вновь  засуетились,  забегали  туда-сюда,  и   где-то
неподалеку  раздался  жуткий,   почти   человеческий   визг   умирающего
животного.
   - Леди Моргейна? Я - Грифлет. Лорд  Ланселет  послал  меня  проводить
тебя к шатрам. Он рассказал, что  привел  тебя  сюда  показать  лошадей,
которых объезжает для лорда моего короля, а ты  споткнулась  и  упала  в
сено; он попытался выяснить, не пострадала ли ты, и тут  его  позвали..,
когда вспыхнула эта  драка..,  ну,  с  жеребцом  короля  Пелинора.  Лорд
Ланселет умоляет извинить его и просит тебя возвратиться в замок...
   Ну что ж, подумала про себя Моргейна, по крайней мере, это  объясняет
и измятое, в травяных пятнах платье,  и  то,  что  в  волосы  ее  и  под
покрывало  набилась  сенная  труха.  Еще  не  хватало  предстать   перед
Гвенвифар  и  матерью  женщиной  из   Священного   Писания,   взятой   в
прелюбодеянии. Юный Грифлет протянул ей руку, Моргейна  тяжело  оперлась
на нее, - дескать, лодыжка у нее вывихнута, - и так дохромала до  замка.
Вот вам и оправдание сенной трухи: она повредила ногу,  упала  и  больно
ушиблась. Одна часть ее сознания радовалась сообразительности Ланселета,
в то время как другая безутешно  взывала  к  нему,  требуя  признания  и
защиты.
   Артур, изрядно огорченный происшествием с лошадьми,  ушел  в  конюшни
вместе с Кэем. Гвенвифар тут же засуетилась над "пострадавшей",  Игрейна
послала за холодной водой и льняными тряпками для  перевязки;  Моргейна,
ни словом не возражая, покорно уселась в тени рядом с  Игрейной,  а  тем
временем на поле выехали  конные  всадники,  дабы  явить  зрителям  свое
искусство. Артур произнес небольшую речь о новом  Каэрлеонском  легионе,
призванном возродить славу Рима и спасти страну  от  недругов.  Экторий,
его приемный отец,  так  и  сиял.  Дюжина  всадников  продемонстрировали
новообретенные  умения:  они  останавливали  коней  на   полном   скаку,
осаживали их, разворачивались кругом, срывались с места одновременно.
   - После этого, - торжественно возгласил  Артур,  -  никто  больше  не
дерзнет утверждать, что кони годятся лишь в качестве тягловой силы! - Он
улыбнулся Гвенвифар. - Как тебе мои рыцари, госпожа моя? Я назвал их так
по  образцу  римских  equites   -   так   именовались   знатные   воины,
представители  сословия   всадников,   имеющие   собственных   коней   и
располагающие достаточными средствами, чтобы снарядить коня в поход.
   - А Кэй - просто вылитый кентавр, - похвалила  Игрейна,  обращаясь  к
Экторию, и  старик  заулыбался  от  удовольствия.  -  Артур,  хорошо  ты
поступил, подарив Кэю одного из лучших своих скакунов!
   - Кэй - слишком хороший воин и слишком верный друг, чтобы  чахнуть  в
четырех стенах, - решительно объявил Артур.
   - Он ведь твой приемный брат, верно? - промолвила Гвенвифар.
   - Да, так. В первой своей битве он был ранен и с тех пор боялся,  что
судьба ему отныне - безвылазно  сидеть  дома  с  женщинами,  -  объяснил
Артур. - Ужасная участь для воина, что  и  говорить.  А  вот  верхом  он
сражается не хуже любого другого.
   - Смотрите-ка! - воскликнула Игрейна. -  Легион  разом  сокрушил  все
мишени - в жизни не видела такой скачки!
   - Сдается мне, против такого натиска ничто  не  устоит,  -  промолвил
король Пелинор. - Жалость какая, что Утер Пендрагон не  дожил  до  этого
дня, мальчик мой.., прошу меня простить, король мой и лорд...
   - Друг моего отца вправе называть меня как сочтет нужным, дорогой мой
Пелинор! - тепло отозвался Артур. - Однако ж заслуга здесь  не  моя,  но
друга моего и конюшего, Ланселета.
   Сын Моргаузы Гахерис,  живой,  улыбчивый  паренек  лет  четырнадцати,
поклонился Артуру:
   - Лорд мой, можно  я  пойду  на  конюшню  и  погляжу,  как  их  будут
расседлывать?
   - Ступай, - разрешил Артур. - Когда же он встанет  под  наши  знамена
рядом с Гавейном и Агравейном, тетушка?
   - Возможно, что уже в этом году, ежели  братья  обучат  его  воинским
искусствам и приглядят за ним первое время, - отозвалась  Моргауза  -  и
тут же воскликнула:
   - Нет! Ты, Гарет, никуда не пойдешь! - и попыталась ухватить  пухлого
шестилетнего малыша, но тот ловко увернулся. - Гахерис!  А  ну,  приведи
его назад!
   Артур со смехом развел руками.
   - Не тревожься, тетя, - мальчишек так и тянет в конюшни, точно блох к
собакам! Мне рассказывали, как сам я прокатился  на  отцовском  жеребце,
когда мне еще и шести не исполнилось! Сам я ничего такого не помню;  это
случилось незадолго до того, как меня отправили на воспитание к Экторию,
-  проговорил  он,  и  Моргейна  вдруг  похолодела,  вспомнив   прошлое:
светловолосый мальчуган лежит неподвижно, точно  мертвый,  и  в  чаше  с
водой промелькнула чья-то тень.., нет, все исчезло.
   - Как твоя лодыжка, сестрица? - заботливо осведомилась  Гвенвифар.  -
Вот, обопрись на меня...
   - Гавейн за ним присмотрит, - небрежно заверил Артур. - Сдается  мне,
лучшего наставника для молодых рыцарей и конников и желать нельзя.
   - Лучше даже, чем лорд Ланселет? - осведомилась Гвенвифар.
   "Она только и ищет повода, чтобы произнести его имя, -  подумала  про
себя Моргейна. - Но это меня он желал  совсем  недавно,  а  нынче  ночью
будет уже поздно.., лучше  уж  так,  чем  разбить  сердце  Артуру.  Если
понадобится, я скажу Гвенвифар все как есть".
   - Ланселет? - повторил Артур. - Он - лучший из наших всадников, хотя,
н