а мой вкус, слишком уж бесшабашен. Вся молодежь,  разумеется,  от  него
без ума - гляньте-ка, даже твой малыш Гарет,  тетя,  бегает  за  ним  по
пятам, точно щенок, - ради доброго слова из его уст они  на  что  угодно
пойдут. Вот только в  сравнении  с  Гавейном  наставник  он  никудышный;
бахвал ужасный, и пыль в  глаза  пускать  любит.  А  Гавейн  работает  с
молодыми неспешно, уверенно, от простого к сложному, шаг за шагом, чтобы
никто по неосторожности не пострадал...  Гавейн  -  мой  лучший  учитель
воинских искусств. О, гляньте-ка, а вот и Ланселет  верхом  на  жеребце,
которого для меня объезжает... - И Артур внезапно расхохотался от души.
   - Вот дьяволенок! - в сердцах выпалила Игрейна.
   Ибо Гарет, точно мартышка, уцепился  за  кожаное  стремя,  да  так  и
повис. Ланселет со смехом подхватил мальчишку,  усадил  перед  собою  и,
пустив коня в галоп, во весь  опор  понесся  вверх  по  склону  холма  к
навесу, откуда наблюдала за состязаниями королевская родня. Конь мчался,
сломя голову, прямо на сидящих, так что даже Артур непроизвольно  охнул,
а Игрейна, побледнев как полотно, отступила назад.  В  последний  момент
Ланселет сдержал скакуна, поднял его на дыбы и развернул кругом.
   - Вот твой конь, лорд Артур, - с картинным жестом  объявил  Ланселет,
одной рукою сжимая поводья, - а вот и твой кузен. Тетя Моргауза,  забери
маленького шалопая и выдери его хорошенько! - добавил он, спуская Гарета
на колени к Моргаузе. - Шутка ли: жеребец его едва не затоптал!
   Моргауза принялась выговаривать сыну, но мальчуган словно не  слышал.
Он не сводил взгляда со  своего  кумира:  в  синих  глазенках  светилось
беззаветное обожание.
   - Вот подрастешь, - рассмеялся  Артур,  шутливо  потрепав  малыша  по
щечке, - и я посвящу тебя в рыцари, и отправишься ты побеждать великанов
и злых разбойников, и спасать прекрасных дам.
   - Ох, нет, лорд мой Артур, - запротестовал  мальчик,  по-прежнему  не
отрывая глаз от белоснежного скакуна. - Лорд Ланселет  посвятит  меня  в
рыцари, и мы с ним вместе отправимся на поиски приключений.
   - Похоже, молодой Ахилл нашел себе Патрокла, - усмехнулся Экторий.
   - А я опять в тени, - добродушно посетовал Артур. - Даже моя  молодая
жена не в силах отвести от Ланселета  глаз  и  умоляет  называть  ее  по
имени.., а теперь и юный Гарет требует, чтобы в рыцари его  посвятил  не
я, а он! Не будь Ланс моим лучшим другом, я  бы  уже  сходил  с  ума  от
ревности.
   Даже Пелинор залюбовался всадником, что разъезжал легким галопом взад
и вперед.
   - Этот треклятый дракон по-прежнему прячется в озере на моей земле..,
и выбирается из воды для того  лишь,  чтобы  убивать  моих  подданных  и
расхищать их скот. Пожалуй, будь у меня такой конь, способный выстоять в
битве... Думаю, обучу-ка я боевого коня и уж тогда  снова  поохочусь  на
чудище. В последний раз я от него едва ноги унес.
   - Настоящий дракон, сэр? - заволновался малыш Гарет.  -  Он  и  огонь
выдыхает?
   - Нет, паренек; зато разит от него за  версту,  а  уж  шуму  -  точно
шестьдесят свор гончих подняли лай в его брюхе, - промолвил  Пелинор,  а
Экторий пояснил:
   - Драконы огня не выдыхают, мальчик мой. Дело в том,  что  в  старину
драконом называли падучую звезду с длинным огненным хвостом, - возможно,
некогда огнедышащие драконы на земле и  водились,  да  только  никто  из
живущих этого уже не помнит.
   Моргейна особенно не прислушивалась, хотя и гадала про  себя,  что  в
рассказе Пелинора - истина, а что - вымысел, рассчитанный на  то,  чтобы
произвести впечатление на ребенка. Она  не  сводила  глаз  с  Ланселета,
демонстрирующего различные аллюры.
   - Я сам бы коня никогда так не выездил, -  промолвил  Артур  жене.  -
Ланселет готовит его для битвы. Вот не поверишь: еще пару месяцев  назад
этот скакун был дик и  необуздан,  под  стать  Пелиноровым  драконам,  а
погляди на него сейчас!
   - По мне, так он и сейчас дик, - возразила Гвенвифар.  -  Впрочем,  я
ведь боюсь даже самых смирных лошадей.
   - Боевой конь - это не послушная дамская лошадка, - возразил Артур. -
Такому пристали задор и горячность... Господи милосердный! -  воскликнул
он, резко поднимаясь на ноги. Откуда ни возьмись,  в  воздухе  мелькнуло
что-то  белое:  какая-то  птица,  возможно,  гусь,  захлопав   крыльями,
метнулась  прямо  под  ноги  коню.  Ланселет,  что   ехал   свободно   и
непринужденно, позабыв о бдительности, вздрогнул; конь, яростно  заржав,
поднялся на дыбы; всадник, не удержав равновесия, соскользнул  на  землю
едва ли не под копыта и, уже теряя  сознание,  сумел-таки  откатиться  в
сторону.
   Гвенвифар завизжала. Моргауза  и  прочие  дамы  эхом  вторили  ей,  а
Моргейна,  напрочь  позабыв  о  якобы  вывихнутой   лодыжке,   вскочила,
подбежала к Ланселету и оттащила его  из-под  копыт.  Подоспевший  Артур
схватил коня за уздечку и, едва ли не повисая на ней всей тяжестью, увел
коня  от  распростертого  на  земле  бесчувственного   тела.   Моргейна,
опустившись на колени рядом с раненым, проворно ощупала его  висок,  где
уже набухал синяк. Из раны, смешиваясь с пылью, струйкой сочилась кровь.
   - Он умер? - восклицала Гвенвифар. - Он умер?
   - Нет, - резко отозвалась Моргейна.  -  Принесите  холодной  воды;  и
тряпки для перевязки  наверняка  остались.  Кажется,  запястье  сломано;
пожертвовав рукою, он смягчил падение, чтобы шею  не  свернуть!  А  ушиб
головы... - Моргейна приложилась ухом к его сердцу,  чувствуя  исходящее
от мерно вздымающейся груди тепло. Взяла чашу с холодной водой, поданную
дочкой Пелинора, промокнула лоб мокрой тряпкой. -  Кто-нибудь,  поймайте
треклятого гуся и  сверните  птице  шею!  И  задайте  гусятнику  хорошую
трепку. Лорд Ланселет вполне мог погибнуть или повредить коня Верховного
короля.
   Подошедший Гавейн  увел  жеребца  в  конюшню.  Едва  не  свершившаяся
трагедия охладила всеобщее веселье, и один за другим гости разошлись  по
шатрам и жилищам.  Моргейна  перевязала  Ланселету  голову  и  сломанное
запястье и наложила шину; к счастью, она успела закончить работу прежде,
чем раненый зашевелился, застонал  и,  изнывая  от  боли,  схватился  за
кисть; а затем, посоветовавшись с экономом, послала Кэя  за  усыпляющими
травами и приказала отнести пострадавшего в постель. И осталась  с  ним;
хотя  Ланселет  не  узнавал  ее,  а  только  стонал  и  обводил  комнату
помутневшим взглядом.
   Как-то раз он уставился во все глаза на  свою  сиделку,  пробормотал:
"Мама..." - и сердце у нее упало. Но после того раненый забылся  тяжким,
беспокойным сном, а когда пробудился, узнал-таки молодую женщину.
   - Моргейна? Кузина? Что произошло?
   - Ты упал с коня.
   - С коня? С какого такого коня? - недоуменно осведомился он, а  когда
Моргейна пересказала ему события дня, решительно объявил:
   - Чепуха какая. Я с коней не падаю, - и вновь погрузился в сон.
   А Моргейна все сидела рядом с ним, позволяя  Ланселету  держаться  за
свою руку и чувствуя, что сердце ее вот-вот разорвется от боли.  Губы  у
нее еще горели от его поцелуев, и сладко ныла  грудь.  Однако  мгновение
было упущено, и молодая женщина отлично это понимала. Даже если Ланселет
все вспомнит, его к ней не потянет; да никогда и не тянуло  -  он  всего
лишь пытался заглушить мучительные мысли о Гвенвифар и о своей  любви  к
кузену и королю.
   Стемнело. Где-то в глубине замка снова послышались звуки музыки - это
играл Кевин. Там  царили  веселье,  и  песни,  и  смех.  Внезапно  дверь
открылась и в комнату вошел сам Артур с факелом в руке.
   - Сестра, как Ланселет?
   - Он выживет; такую твердолобую голову проломить непросто, - натянуто
пошутила она.
   - Мы хотели, чтобы ты была  в  числе  свидетелей,  когда  новобрачную
возведут на брачное ложе, - ведь  ты  подписывала  брачный  контракт,  -
промолвил Артур. - Но, наверное, лучше не оставлять раненого  одного;  а
попечению сенешаля я его не доверю,  даже  если  сенешаль  этот  -  Кэй.
Ланселету изрядно посчастливилось, что рядом с ним -  ты.  Ты  ведь  ему
приемная сестра, нет?
   - Нет, - возразила Моргейна, ни с того  ни  с  сего  задохнувшись  от
гнева.
   Артур подошел к постели,  взял  безвольную  руку  Ланселета  в  свои.
Раненый застонал, зашевелился, поднял глаза, заморгал.
   - Артур?
   - Я здесь, друг мой, - отозвался король. Моргейна в жизни не слышала,
чтобы голос его звучал так ласково и мягко.
   - Твой конь.., в порядке?
   - С конем все хорошо. Черт его задери, - вспылил Артур. - Если бы  ты
погиб, на что мне конь? - Он едва сдерживал слезы.
   - Как все.., вышло?
   - Да  гусь  треклятый  взлетел.  Мальчишка-гусятник  прячется.  Знает
небось, что с паршивца шкуру живьем спустят!
   - Не надо, - выдохнул Ланселет.  -  Он  же  всего-навсего  скудоумный
бедолага, что он смыслит? Его ли вина, что гуси  похитрее  его  будут  и
один отбился от  стада?  Обещай  мне,  Гвидион,  -  Моргейна  потрясенно
осознала, что Ланселет обращается к королю,  называя  прежнее  его  имя.
Артур пожал ему руку, наклонился, поцеловал раненого в щеку, стараясь не
задеть синяка.
   - Обещаю, Галахад. А теперь спи.
   Ланселет до боли стиснул его руку.
   - Я едва не испортил тебе брачную ночь, так? -  проговорил  он,  и  в
словах этих Моргейна распознала собственную жестокую иронию.
   - Испортил, да еще как - моя молодая жена так рыдала над  тобою,  что
уж и не знаю, что она содеет, если однажды я проломлю себе голову, -  со
смехом отозвался Артур.
   - Артур, ты, конечно, король, но раненому необходим покой!  -  гневно
оборвала его Моргейна.
   - Ты права. - Артур выпрямился. - Завтра я  пришлю  к  нему  мерлина;
однако ж на ночь оставлять его одного не стоит...
   - Я с ним побуду, - яростно заверила Моргейна.
   - Ну, если ты уверена...
   - Да возвращайся же к Гвенвифар! Тебя новобрачная ждет!
   Артур обреченно вздохнул. И, помолчав минуту, признался:
   - Я не знаю, что ей сказать. И что делать, тоже не знаю.
   "Что за нелепость - он, никак, ждет, я стану наставлять  его  -  или,
может, его жену?" Под взглядом Артура молодая женщина опустила глаза.  И
мягко проговорила:
   - Артур, это очень просто. Делай то, что подскажет тебе Богиня.
   Он все глядел на Моргейну, точно побитый ребенок. И, наконец,  хрипло
выговорил, с трудом подбирая слова:
   - Она..,  она  никакая  не  Богиня.  Просто  девушка,  и  она..,  она
напугана. - И, помолчав мгновение, выпалил:
   - Моргейна, неужто ты не видишь, что я до сих пор...
   Молодая женщина поняла, что это выше ее сил.
   - Нет! - исступленно воскликнула она и воздела руку, властно призывая
к молчанию. - Артур, запомни одно. Для нее ты всегда будешь  богом.  Так
приди к ней, как Увенчанный Рогами...
   Артур вздрогнул и поспешно осенил себя крестом.
   - Господь меня прости; это - моя кара... -  прошептал  он  наконец  и
надолго умолк. Так стояли  они,  глядя  друг  на  друга  и  не  в  силах
выговорить ни слова. Наконец Артур произнес:
   - Моргейна, я не имею права.., ты поцелуешь  меня?  Один-единственный
раз?
   - Брат мой... - Вздохнув, она приподнялась на  цыпочки  и  поцеловала
его в лоб.  И  пальцем  начертила  на  его  челе  знак  Богини.  -  Будь
благословлен, - прошептала она. - Артур, ступай к ней,  ступай  к  своей
жене. Обещаю тебе, обещаю от имени Богини все будет  хорошо,  я  клянусь
тебе.
   Артур сглотнул; мышцы его шеи напряглись и задвигались.  Наконец,  он
отвернулся, избегая ее взгляда, и прошептал:
   - Благослови тебя Господь, сестра.
   И исчез за дверью.
   Моргейна рухнула  на  стул  и  застыла  недвижно,  глядя  на  спящего
Ланселета, истерзанная встающими в сознании образами. Лицо  Ланселета..,
он  улыбается  ей  в  солнечных  лучах  на  Холме.  Гвенвифар,  насквозь
промокшая, цепляется за руку  Ланселета;  юбки  ее  волочатся  по  воде.
Увенчанный  Рогами  бог,  с   лицом,   перепачканным   оленьей   кровью,
отдергивает полог пещеры. Губы Ланселета исступленно ласкают ей грудь  -
неужто это было лишь несколько часов назад?
   - По крайней мере, - яростно прошептала она вслух, - в  брачную  ночь
Артура он не будет грезить о Гвенвифар. - Молодая  женщина  прилегла  на
край кровати, осторожно прижалась всем телом  к  раненому  и  замерла  -
молча, даже не плача, во власти беспросветного отчаяния, против которого
не помогут даже слезы. В  ту  ночь  она  не  сомкнула  глаз,  борясь  со
Зрением, борясь со снами, борясь за безмолвие и оцепенелую  отрешенность
мыслей, - этому ее учили на Авалоне.
   А вдали от нее, в самом крайнем крыле замка, Гвенвифар лежала,  не  в
силах заснуть, и во власти вины и нежности глядела на Артура: волосы его
переливались и мерцали в лунном свете, грудь мерно вздымалась и опадала;
дышал он почти беззвучно. По щекам молодой женщины медленно текли слезы.
   "Мне так хочется полюбить его", - подумала она и принялась молиться:
   - Ох, Господи, пресвятая Дева Мария, помоги мне полюбить его так, как
велит долг, он - мой король и лорд мой, и он так добр, так  великодушен,
он заслуживает жены, что любила бы его больше, чем в силах полюбить я. -
Повсюду вокруг нее ночь дышала печалью и отчаянием.
   "Но отчего же? - гадала Гвенвифар. - Ведь Артур счастлив.  Ему  не  в
чем упрекнуть меня. Так отчего же самый воздух словно пропитан горем?"

Глава 7

   Как-то раз на исходе лета королева  Гвенвифар  с  несколькими  своими
дамами расположились в зале Каэрлеона. День выдался жаркий; полдень  уже
миновал; большинство дам  делали  вид,  что  прядут  или  чешут  остатки
весенней шерсти, но веретенца вращались вяло, и  даже  королева,  лучшая
рукодельница из всех, уже давно не  добавляла  ни  стежка  к  роскошному
алтарному покрову, что вышивала для епископа.
   Вздохнув,  Моргейна  отложила  в  сторону  расчесанную  для  прядения
шерсть. В это время года  она  всегда  скучала  по  дому,  тосковала  по
туманам, наползающим с моря на тинтагельские скалы.., последний раз  она
любовалась ими совсем маленькой девочкой.
   Артур и его соратники во главе Каэрлеонского легиона  отправились  на
южное побережье  осмотреть  новую  крепость,  возведенную  там  союзными
саксами. Этим летом набегов не случалось; очень может быть,  что  саксы,
за исключением тех, что подписали с Артуром договор и мирно жили себе  в
области Кент, отказались от Британии навсегда. За два года существования
Артурова конного легиона война против саксов свелась к случайным  летним
стычкам; однако Артур воспользовался предоставленной ему передышкой  для
того, чтобы укрепить береговую оборону.
   - Опять  пить  хочется,  -  пожаловалась  Элейна,  дочь  Пелинора.  -
Госпожа, можно, я схожу попрошу прислать еще кувшинов с водой?
   - Позови Кэя, пусть он распорядится, - отвечала Гвенвифар.
   "Как она повзрослела: из робкой, перепуганной девочки превратилась  в
настоящую королеву", - подумала про себя Моргейна.
   - Надо было тебе послушаться  короля  и  выйти  замуж  за  Кэя,  леди
Моргейна, - заметила Элейна, возвращаясь и усаживаясь на скамейку  рядом
с молодой женщиной. - Он - единственный мужчина в  замке,  которому  нет
еще шестидесяти, и жене его никогда не придется спать одной по полгода.
   - Так бери его себе, коли хочешь, - любезно ответствовала Моргейна.
   - Я вот все дивлюсь твоему  отказу,  -  промолвила  Гвенвифар,  точно
былое разочарование не давало ей покоя и по сей день. - Вы так подходите
друг другу: Кэй, приемный брат короля, взысканный его  милостью,  и  ты,
сестра Артура и герцогиня Корнуольская в своем праве, теперь, когда леди
Игрейна обители уже не покидает!
   Друзилла, дочка одного из герцогов восточных краев, прыснула себе под
нос.
   - Послушайте, если сестра короля выходит замуж за королевского брата,
что это такое, как не кровосмешение?
   - Сводная сестра и приемный брат, глупышка, - отозвалась Элейна. - Но
признайся, леди Моргейна, уж не шрамы ли его и хромота тебя  отпугивают?
Кэй, конечно, не красавец, зато мужем станет хорошим.
   - Вы меня не обманете, - отшутилась Моргейна с напускным благодушием,
при том, что внутри у нее все кипело, - неужто все эти женщины ни о чем,
кроме сватовства, думать просто не способны? - Мое  семейное  счастье  с
Кэем вас нисколько не  заботит;  вам  лишь  бы  свадьбу  сыграть,  чтобы
развеять летнюю скуку! Но нечего жадничать, нечего! Не далее как  весной
сэр Грифлет женился на Мелеас, вот  и  хватит  вам  свадеб  до  поры  до
времени! - Молодая женщина скользнула взглядом  по  Мелеас:  у  той  под
платьем уже  обозначился  округлившийся  живот.  -  К  следующему  году,
глядишь, и младенчик появится, будет вам над кем ворковать и суетиться!
   - Но уж больно долго ты  засиделась  в  девушках,  леди  Моргейна,  -
заметила Альенор Галльская. - И вряд ли ты можешь рассчитывать на партию
более выгодную, нежели приемный брат самого короля!
   - Замуж я не тороплюсь, а Кэй заглядывается на меня не больше, чем  я
на него.
   - И верно, - хихикнула Гвенвифар. - Язык у него  столь  же  ядовитый,
как и у тебя, да и нрав не сахар - жене его терпения потребуется больше,
чем святой Бригитте, а у тебя, Моргейна, колкий ответ всегда наготове!
   - Кроме того, если Моргейна выйдет замуж, придется ей прясть на  весь
дом, - отозвалась Мелеас. - А Моргейна, как обычно, прялки  чурается!  -
Мелеас вновь крутнула веретено, и прясло медленно опустилось к полу.
   - Это верно, мне больше нравится шерсть  чесать,  да  только  уже  ни
клочка не осталось,  -  пожала  плечами  Моргейна,  неохотно  берясь  за
веретено.
   - А ведь ты - лучшая пряха среди нас всех, -  заметила  Гвенвифар.  -
Нитка  у  тебя  получается  безупречно  ровная  да  крепкая.  А  на  мою
посмотришь, так она уже и рвется.
   - Это верно, руки у меня ловкие. Может статься, я  просто  устала  от
веретена;  ведь  мать  научила  меня  прясть  еще  совсем  маленькой,  -
согласилась Моргейна и нехотя принялась скручивать нить в пальцах.
   Это верно - прясть она  терпеть  не  могла  и  от  этого  занятия  по
возможности уклонялась.., крутишь-вертишь нить  в  пальцах,  принуждаешь
свое тело к полной неподвижности, одни только  пальцы  работают,  прясло
вращается, вращается, опускаясь все ниже и ниже, к самому полу, вниз,  а
потом вверх, сучится нить, скользит между ладоней... -  так  просто  при
этом впасть в транс. А дамы между тем со вкусом сплетничали о  всяческих
пустяках дня: о Мелеас и ее утренних недомоганиях, или вот еще от  двора
Лота приехала некая женщина и привезла целый ворох скандальных историй о
Лотовом распутстве... "Да уж, я бы многое могла  им  порассказать,  кабы
захотела; даже племянница жены едва избежала его  похотливых  объятий...
Мне потребовалась вся моя сообразительность и  острый  язык  в  придачу,
чтобы не  угодить  к  нему  в  постель;  девица  или  замужняя  женщина,
герцогиня  или  скотница,  Лоту  все   равно,   он   за   каждой   юбкой
ухлестывает..."  Сучится,   скручивается   нить,   вертится,   вращается
веретено. А ведь Гвидион, надо думать, уже совсем большой  мальчик,  ему
целых три года исполнилось, самое время перейти от ручных котят и  бабок
к игрушечному мечу и деревянным рыцарям, вроде тех, что она вырезала для
Гарета. Моргейне отчего-то вспомнилось, как она качала на коленях Артура
- еще совсем маленькой девочкой в Каэрлеоне, при дворе Утера;  то-то  он
был тяжелым! До чего удачно,  что  Гвидион  ничуть  не  похож  на  отца;
маленькая копия Артура при  Лотовом  дворе  -  то-то  раздолье  было  бы
болтливым языкам.  А  рано  или  поздно  кто-нибудь  сложил  бы  воедино
веретено и прясло и спрял бы нить к верному ответу...  Моргейна  сердито
вскинула голову. Да, за прялкой впасть в транс ничего не  стоит,  но  ей
должно выполнить свою часть работы, к  зиме  нужна  пряжа,  дамы  станут
ткать вовсю в преддверии празднеств... А Кэй - вовсе и  не  единственный
мужчина в замке моложе пятидесяти; есть еще Кевин, что привез  вести  из
Летней страны.., как же медленно опускается к  полу  прясло..,  сучится,
скручивается нить,