ние; боль в груди была
такой острой, что  она  просто  не  могла  вздохнуть.  Перед  ней  стоял
возрожденный Ланселет - юный и стройный, словно темное пламя,  худощавое
смуглое лицо обрамлено кудрями,  на  губах  играет  улыбка...  Ланселет,
каким он был в тот день, когда они лежали рядом в тени стоячих камней  -
как будто время потекло вспять, словно в волшебной стране...
   А потом она поняла, кто это. Юноша приблизился и поцеловал  ей  руку.
Он даже двигался, как Ланселет: его скользящая походка напоминала танец.
Но  он  был  одет,  как  бард,  и  на  лбу  у  него  виднелся  небольшой
вытатуированный знак - шляпка желудя, а запястья обвивали змеи  Авалона.
У Моргейны голова пошла кругом.
   "Неужто Галахаду суждено стать королем этих земель, а  моему  сыну  -
мерлином,  выборным  наследником,  темным  двойником  и   жертвой?"   На
мгновение Моргейне почудилось, будто она движется среди теней: король  и
друид, яркая тень, восседающая на троне рядом с Артуром, как королева, и
сама она, родившая от Артура сына-тень... Темная Леди власти.
   Моргейна знала, что сейчас любые ее слова прозвучат  нелепо,  что  бы
она ни сказала.
   - Гвидион... Ты  совсем  не  похож  на  своего  отца.  Юноша  покачал
головой.
   - Нет, - сказал он. - Во мне течет кровь  Авалона.  Я  видел  Артура,
когда он приезжал с паломничеством в Гластонбери - я  пробрался  туда  в
монашеской рясе. Он слишком много кланяется священникам, этот Артур, наш
король, - и он мрачно улыбнулся.
   - У тебя нет  причин  любить  своих  родителей,  Гвидион,  -  сказала
Моргейна и сжала его руку. Юноша взглянул ей в глаза, и во  взгляде  его
промелькнула ледяная ненависть.., а  мгновение  спустя  перед  Моргейной
вновь стоял улыбающийся молодой друид.
   - Мои родители отдали мне лучшее, что у них было, - сказал Гвидион, -
королевскую кровь Авалона. И  я  хотел  бы  обратиться  к  тебе  лишь  с
одной-единственной просьбой, леди Моргейна.
   Моргейну вдруг охватило  безрассудное  желание:  пусть  он  хоть  раз
назовет ее матерью!
   - Проси - и я исполню твою просьбу, если это в моих силах.
   - Я хочу немногого, - сказал Гвидион. - Мне  нужно  лишь,  чтобы  ты,
королева Моргейна, не позднее чем через пять лет после этого дня, отвела
меня к Артуру и сообщила ему, что я - его сын. Я  понимаю,  -  еще  одна
мимолетная, беспокойная усмешка, - что он не может признать  меня  своим
наследником. Но я хочу, чтобы он взглянул на своего сына. Большего я  не
прошу.
   Моргейна склонила голову.
   - Конечно, я не могу отказать тебе в этом, Гвидион.
   Гвенвифар может думать, что ей угодно, - в конце  концов,  Артур  уже
отбыл покаяние за этот грех. Любой мужчина гордился бы таким сыном,  как
этот серьезный  и  величественный  молодой  друид.  А  ей  не  следовало
стыдиться  всего  произошедшего,  как  стыдилась  она  все   эти   годы,
миновавшие после ее бегства с Авалона, - но она поняла это лишь  теперь,
много лет спустя. И увидев своего взрослого  сына,  Моргейна  склонилась
перед безошибочностью Зрения Вивианы.
   - Клянусь тебе, что этот день настанет, - сказала Моргейна. - Клянусь
Священным источником.
   Взгляд ее затуманился, и Моргейна гневно сморгнула непрошеные  слезы.
Этот юноша не был ее сыном. Возможно, Увейн и мог бы им считаться, -  но
не  Гвидион.  Этот  смуглый  молодой  мужчина,  столь  похожий  на  того
Ланселета, в которого она была влюблена в юности, смотрел на нее не так,
как  сыну  следовало  бы  смотреть  на  мать,  бросившую   его   еще   в
младенчестве. Он был жрецом, а она была жрицей Великой  Богини,  и  хоть
они и не значили друг для друга чего-то большего  -  не  значили  они  и
меньше.
   Моргейна возложила руки на голову склонившегося юноши и произнесла:
   - Будь благословен.

Глава 13

   Королева Моргауза давно уже  перестала  жаловаться  на  то,  что  она
лишена  Зрения.  В  последние  дни  листопада,  когда  проносящийся  над
Лотианом ледяной ветер окончательно  обнажил  деревья,  Моргаузе  дважды
привиделся ее приемный сын Гвидион. И потому она ни капли не  удивилась,
когда слуга сообщил ей о приближающемся всаднике.
   Гвидион был одет  в  грубый  плащ  необычной  расцветки,  скрепленный
костяной застежкой, - Моргауза никогда прежде  не  видала  таких.  Когда
Моргауза попыталась обнять его, он отстранился, скривившись от боли.
   - Не нужно, матушка... - Он обнял ее одной рукой и пояснил:
   - Я заполучил в Бретани легкую рану. Нет-нет,  ничего  серьезного,  -
заверил он. - Нагноения нет. Может, даже шрама не останется. Но сейчас к
ней жутко больно прикасаться.
   - Так ты сражался  где-то  в  Бретани?  Я-то  думала,  ты  сидишь  на
безопасном Авалоне! - возмутилась Моргауза, когда  они  вошли  в  дом  и
присели у камина. - А у  меня  даже  нет  южного  вина,  чтобы  угостить
тебя...
   Юноша рассмеялся.
   - Оно мне и так надоело! Меня вполне устроит  ячменное  пиво  -  или,
может, у тебя есть что-нибудь покрепче,  с  горячей  водой  и  медом?  Я
продрог в дороге.
   Гвидион позволил служанке снять с себя  сапоги  и  забрать  плащ  для
просушки, и вновь непринужденно откинулся на спинку стула.
   - Как же это хорошо, матушка - вновь очутиться здесь...
   Он  поднес  к  губам  кубок,  над  которым  поднимался   пар,   и   с
удовольствием принялся пить.
   - И ты раненый отправился в такую долгую дорогу, да  еще  по  холоду?
Тебе не терпелось рассказать  какие-то  важные  новости?  Юноша  покачал
головой.
   - Вовсе нет. Я просто соскучился по дому, только и всего, - отозвался
он. - Там все такое  зеленое,  пышное  и  влажное  -  и  эти  туманы,  и
церковные колокола... Я соскучился по чистому воздуху, крику чаек - и по
тебе, матушка.
   Он потянулся, чтобы поставить кубок, и Моргауза увидела змей  на  его
запястьях. Она плохо разбиралась в мудрости Авалона, но знала, что  змеи
являются знаком жреца наивысшего ранга.  Гвидион  заметил  ее  взгляд  и
кивнул, но ничего не сказал.
   - Уж не в Бретани ли ты обзавелся этим ужасным плащом из такой грубой
пряжи, 4fo в нем пристойно ходить разве что слуге?
   Гвидион коротко рассмеялся.
   - Он защищает меня от дождя. Я  получил  его  от  великого  вождя  из
чужедальних земель, сражавшегося в рядах легионов человека, что именовал
себя  императором  Луцием.  Люди  Артура  быстро  с  ним  разделались  и
захватили богатую добычу - я привез  тебе  серебряный  кубок  и  золотое
кольцо, матушка.
   - Ты сражался в войске Артура? - удивилась Моргауза. Ей бы и в голову
никогда не пришло, что Гвидион пойдет на это. Юноша заметил ее изумление
и снова рассмеялся.
   - Да, я сражался под началом великого короля, породившего меня,  -  с
презрительной усмешкой произнес он. - О, не  бойся  -  я  лишь  выполнял
приказ Авалона. Я позаботился о  том,  чтобы  воевать  вместе  с  людьми
Кеардига,  вождя  саксов,  заключившего  союз  с  Артуром,  и  держаться
подальше от короля. Гавейн  меня  не  знает,  а  Гарету  я  старался  не
попадаться на  глаза  -  ну,  или  кутался  в  плащ  вроде  этого.  Свой
собственный плащ я потерял в бою и  подумал,  что  если  я  надену  плащ
цветов Лотиана, то  Гарет  непременно  подойдет  взглянуть  на  раненого
земляка - вот я и взял этот...
   - Гарет в любом случае не узнал бы тебя, - сказала Моргауза.  -  И  я
надеюсь, ты не считаешь, будто твой приемный брат способен выдать тебя?
   Гвидион улыбнулся, и Моргауза подумала, что он по-прежнему  похож  на
мальчика, некогда сидевшего у нее на коленях.
   - Мне очень хотелось признаться  Гарету,  кто  я  такой,  и  когда  я
валялся, ослабев от раны, то едва не решился на это. Но Гарет -  человек
Артура, и он любит своего короля,  это  сразу  видно.  И  я  не  захотел
взваливать такую ношу на  лучшего  из  моих  братьев,  -  сказал  он.  -
Гарет... Гарет - он ведь...
   Он не договорил, но Моргауза поняла, что Гвидион хотел сказать;  хоть
он и был чужаком для всех, но Гарет оставался его братом и  возлюбленным
другом. Внезапно легкая улыбка, придававшая  ему  необычайно  юный  вид,
сменилась ухмылкой.
   - Пока я был в войске саксов, матушка, меня просто замучили вопросом,
уж не прихожусь ли я Ланселету сыном! Сам я особого сходства не нахожу -
но, с другой стороны, я же не так хорошо знаю,  как  выгляжу...  Я  ведь
смотрюсь в зеркало лишь во время бритья!
   - И, однако, - заметила Моргауза, - всякий, кто знаком с Ланселетом -
и в особенности тот, кто знал его в молодости, - при первом  же  взгляде
узнает в тебе его родича.
   - В общем,  примерно  так  я  и  выпутывался  -  начинал  говорить  с
бретонским выговором и заявлял, что тоже прихожусь родней старому королю
Бану, - отозвался Гвидион. - Я думал было, что наш Ланселет, к  которому
девицы так и липнут, должен был породить достаточно бастардов, чтоб люди
не удивлялись, завидев похожее лицо. И что же? Как  ни  удивительно,  но
единственный слух такого рода гласил, что королева якобы родила сына  от
Ланселета и  ребенка  отдали  на  воспитание  ее  родственнице,  которую
поэтому и выдали замуж за Ланселета...  Нет,  вообще-то  о  Ланселете  и
королеве рассказывают множество историй, одна не правдоподобнее  другой,
но все  сходятся  в  одном:  любая  женщина,  сотворенная  Господом,  не
дождется от Ланселета ничего, кроме  любезных  слов.  Некоторые  женщины
даже вешались мне на шею, - дескать, раз они не могут заполучить  самого
Ланселета, так заполучат его сына...  -  Он  снова  ухмыльнулся.  -  Да,
нелегко оставаться таким любезным, как Ланселет. Я  люблю  поглядеть  на
красивых женщин, но когда они начинают вот так вот гоняться за  тобой...
- и Гвидион забавно поежился. Моргауза расхохоталась.
   - Так значит, друиды не отняли у тебя этих чувств, сынок?
   - Вовсе нет! - отозвался Гвидион. - Но большинство  женщин  -  просто
дуры, и я предпочитаю не связываться с теми, кто ждет, что я буду с  ней
носиться как с  единственной  и  неповторимой  или  платить  за  все  ее
прихоти. Ты привила мне отвращение к глупым женщинам, матушка.
   - Жаль, что нельзя того же сказать о Ланселете, - заметила  Моргауза.
- Всем известно, что у Гвенвифар ума хватает лишь на  то,  чтоб  держать
свой пояс завязанным, - а если бы Ланселет постарался, то его и  на  это
бы не хватило.
   "У тебя лицо Ланселета, мальчик мой, - подумала она, - но ум  у  тебя
материнский".
   Словно  услышав  ее  мысли,  Гвидион  поставил  опустевший  кубок   и
отмахнулся от служанки, кинувшейся было заново его наполнить.
   - Хватит. Я так устал, что опьянею, если сделаю еще хоть глоток.  Мне
бы сейчас поужинать. С охотой мне везло, так что мясо мне осточертело  -
я хочу домашней еды, каши или лепешек... Матушка, перед тем, как  уехать
в Бретань, я виделся на Авалоне с леди Моргейной.
   "И зачем же он сообщает мне об этом?"  -  подумала  Моргауза.  Что-то
непохоже, чтобы он питал горячую любовь к родной матери. И  внезапно  ее
кольнуло ощущение вины. "Конечно, я ведь позаботилась, чтобы он не любил
никого, кроме меня". Что ж, она сделала то, что должна была  сделать,  и
ни о чем не сожалеет.
   - И как там моя родственница?
   - На вид она немолода, - сказал Гвидион. - Мне  показалось,  что  она
старше тебя, матушка.
   - Нет, - возразила Моргауза. - Моргейна младше меня на десять лет.
   - Однако она  кажется  постаревшей  и  усталой,  а  ты...  -  Гвидион
улыбнулся Моргаузе, и она внезапно почувствовала себя счастливой.
   "Ни одного из моих сыновей я  не  люблю  так  крепко,  как  этого,  -
подумала она. - Хорошо, что Моргейна оставила его на мое попечение".
   - О, я тоже уже постарела, мальчик мой, - возразила она. -  Когда  ты
только родился, у меня уже был взрослый сын!
   - Тогда ты куда более могущественная чародейка,  чем  она,  -  сказал
Гвидион. - Всякий поклялся бы, что ты долго жила в  волшебной  стране  и
время не коснулось тебя... По-моему, матушка, ты ни капли не  изменилась
с того самого дня, как я уехал на Авалон.
   Он взял руку Моргаузы, поднес к губам и поцеловал. Моргауза осторожно
обняла юношу, стараясь не потревожить рану. Она  погладила  Гвидиона  по
темным волосам.
   - Так значит, Моргейна теперь королева Уэльса.
   - Да, верно, - подтвердил Гвидион, - и  насколько  я  слыхал,  король
Уриенс в ней души не чает. Артур принял ее пасынка Увейна в свою  личную
дружину, а посвятил его Гавейн; они теперь  с  Гавейном  лучшие  друзья.
Этот Увейн, в общем, неплохой парень - я  бы  даже  сказал,  что  они  с
Гавейном чем-то похожи: оба упрямы и  решительны  и  беззаветно  преданы
Артуру, - похоже, они считают, будто солнце всходит и заходит  там,  где
королю вздумается помочиться. - Он криво усмехнулся. - Впрочем,  в  этом
можно обвинить многих. И я приехал  именно  затем,  чтобы  поговорить  с
тобой об этом, матушка. Тебе что-нибудь известно о планах Авалона?
   - Только то, что говорили Ниниана и  мерлин,  когда  приезжали,  чтоб
забрать тебя, - сказала Моргауза. - Я знаю, что тебе предназначено стать
наследником Артура, хоть сам он и считает, что оставит королевство  сыну
Ланселета. Я знаю, что ты - тот самый молодой  олень,  которому  суждено
повергнуть Короля-Оленя...  -  произнесла  она  на  древнем  наречии,  и
Гвидион приподнял брови.
   - Значит, ты знаешь все, - сказал он. - Но вот чего ты, возможно,  не
знаешь... Эти замыслы невозможно исполнить сейчас. После того, как Артур
разбил этого римлянина, возомнившего себя императором, Луция, его звезда
поднялась на невиданную высоту. Простонародье разорвет в клочья всякого,
кто осмелится поднять руку на Артура, - если  этого  прежде  не  сделают
соратники. Я никогда еще не видел, чтобы кого-то так  любили.  Наверное,
именно поэтому я так стремился взглянуть на него  со  стороны,  -  чтобы
понять, что же такого есть в этом короле, что его все так любят...
   Голос Гвидиона опустился до шепота, и Моргауза ощутила вдруг  смутное
беспокойство.
   - И как, понял? Гвидион медленно кивнул.
   - Он - воистину король... Даже я, хоть у меня  и  нет  причин  любить
его, ощущал то обаяние и силу, что исходят от него. Ты даже  представить
себе не можешь, как его обожают.
   - Странно, - заметила Моргейна. - Я никогда не замечала в нем  ничего
особенного.
   - Нет, давай уж будем справедливы, - возразил Гвидион. -  Не  так  уж
много в этой стране людей - а может,  второго  такого  и  вовсе  нет,  -
которые сумели бы  объединить  всех,  как  это  сделал  Артур!  Римляне,
валлийцы, корнуольцы, жители Западного края, восточные англы,  бретонцы,
Древний народ, жители  Лотиана..,  матушка,  во  всем  королевстве  люди
клянутся именем Артура!  Даже  саксы,  сражавшиеся  с  Утером  насмерть,
теперь принесли присягу Артуру  и  признали  его  своим  королем.  Он  -
великий воин.., нет, сам по себе он сражается не лучше  любого  другого.
Ему далеко до Ланселета или даже Гарета. Но он - великий  полководец.  И
еще, есть в нем что-то.., что-то такое...  -  произнес  Гвидион.  -  Его
легко любить. И пока  народ  боготворит  его,  мне  не  исполнить  своей
задачи.
   - Значит, - сказала Моргауза, - нужно сделать так,  чтобы  их  любовь
ослабела. Нужно опозорить его, лишить всеобщего доверия. Видит  бог,  он
не лучше всех прочих. Он породил тебя  от  собственной  сестры,  и  всем
известно, что он играет не очень-то благородную роль в истории со  своей
королевой. В народе даже  придумали  особое  имя  для  мужчины,  который
спокойно смотрит, как другой любезничает с его королевой,  -  и  это  не
слишком-то лестное имя.
   - Когда-нибудь на  этом  наверняка  можно  будет  сыграть,  -  сказал
Гвидион. - Но говорят, что в последнее время Ланселет держится  подальше
от двора и старается никогда не оставаться наедине с королевой, так  что
злословие более не касается ее. И все же рассказывали, что  она  рыдала,
как дитя, и Ланселет тоже не удержался от слез, когда  прощался  с  ней,
прежде чем отправиться вместе с Артуром на бой с этим Луцием. Я  никогда
не видал, чтобы кто-то сражался  так,  как  Ланселет.  Он  словно  искал
смерти, - но ни разу даже не был ранен, словно его охраняли чары. Я  вот
думаю... Он ведь - сын верховной жрицы Авалона, - задумчиво  пробормотал
Гвидион. - Возможно, его и вправду охраняют какие-то  сверхъестественные
силы.
   - Моргейна наверняка должна это знать, - сухо произнесла Моргауза.  -
Но я бы не советовала спрашивать ее об этом.
   - Я знаю,  что  Артура  действительно  хранит  колдовство,  -  сказал
Гвидион. - Он ведь носит священный Эскалибур, меч друидов, и  магические
ножны, защищающие его от потери крови. Как  мне  говорила  Ниниана,  без
этого он бы просто истек кровью  в  Калидонском  лесу,  да  и  в  других
сражениях... Моргейне велено забрать у Артура этот меч - если только  он
не подтвердит своей клятвы верности Авалону. И я не  сомневаюсь,  что  у
моей матери хватит коварства на такое дело. Думаю, она ни перед  чем  не
остановится. Пожалуй, из них двоих отец все-таки нравится мне больше,  -
кажется, он понимает, что не сотворил никакого зла, породив меня.
   - Моргейна тоже это понимает, - отрезала Моргауза.
   - Ох, надоела мне ваша Моргейна.., даже Ниниана, и та подпала под  ее
обаяние, - так же резко отозвался Гвидион. -  Матушка,  ну  хоть  ты  не
принимайся защищать ее от меня.
   "Вот такой же была и  Вивиана,  -  подумала  Моргауза.  -  Она  могла
очаровать и подчинить своей воле любого человека, будь  то  мужчина  или
женщина... Стоило  ей  повелеть,  и  Игрейна  послушно  вышла  замуж  за
Горлойса, а потом соблазнила Утера.., а я легла в постель с Лотом... Вот
теперь и Ниниана будет делать  то,  чего  пожелает  Моргейна".  Моргауза
заподозрила, что ее приемный сын тоже отчасти обладает  подобной  силой.
Внезапно ей вспомнилась Моргейна - и воспоминание  оказалось  неожиданно
мучительным, -  Моргейна,  какой  она  была  в  ту  ночь,  когда  родила
Гвидиона: голова поникла, волосы уложены,  как  у  маленькой  девочки...
Моргейна, что была ей как дочь, - дочь, которую она так и не родила... И
вот теперь Моргауза разрывалась между Моргейной и  сыном  Моргейны,  что
стал ей дороже родных сыновей.
   - Неужели ты так сильно ненавидишь ее, Гвидион?
   - Я не знаю, как я к ней отношусь, -  Гвидион  поднял  голову,  и  на
Моргаузу словно бы взглянули темные  печальные  глаза  Ланселета.  -  Не
противоречит ли обетам Авалона то, что я ненавижу мать, выносившую меня,
и отца, который меня зачал? Хотелось бы мне, чтоб я вырос при дворе отца
и стал его верным помощником, а не злейшим врагом...
   Он опустил голову на руки и произнес:
   - Я так устал, матушка... Я до тошноты устал от войны, и Артур тоже -
я это знаю... Он принес мир на нашу землю - от Корнуолла до  Лотиана.  Я
не хочу считать этого великого короля и великого человека своим  врагом.
А ради Авалона я  должен  ниспровергнуть  его,  привести  к  смерти  или
бесчестию. Я куда охотнее любил бы  его,  как  любят  все.  Я  хотел  бы
смотреть на свою мать - нет, не на тебя, матушка, на  леди  Моргейну,  -
как на мать, выносившую меня, а не  как  на  великую  жрицу,  которой  я
клялся безоговорочно подчиняться. Я хотел бы, чтобы она  была  для  меня
матерью, а не Богиней. Я хочу обнимать Ниниану просто потому, что  люблю
ее и что ее прекрасное лицо и милый голос напоминают мне тебя...  Я  так
устал от богов и богинь... Я хотел бы быть просто твоим сыном,  твоим  и
Лота... Я так устал от своей судьбы...
   На миг юноша безмолвно застыл, спрятав лицо; плечи  его  вздрагивали.
Моргауза нерешительно погладила его по голове. В конце  концов,  Гвидион
поднял голову и горько усмехнулся,  и  Моргауза  поняла,  что  ей  лучше
сделать вид, будто она не заметила этого момента слабости.
   - А теперь я выпил бы еще кубок чего-нибудь покрепче, и на  этот  раз
без воды и меда...
   Ему тут же подали кубок, и Гвидион осушил его, даже  не  взглянув  на
кашу и лепешки, принесенные служанкой.
   - Как это там  говорилось  в  тех  старых  книгах  Лота,  по  которым
священник пытался обучить н