елетом  поставили  одну
тарелку на двоих - как частенько делала она сама во время прошлых  пиров
в день Пятидесятницы, -  и  улыбнулась.  А  Ниниана,  сидевшая  рядом  с
Артуром, ела из одной тарелки с ним. Раз король даже назвал ее дочкой, и
это придало мыслям Гвенвифар иное  направление:  может,  он  смотрит  на
Ниниану как на будущую жену своего сына? К ее  удивлению,  та  же  самая
мысль явно посетила и Ланселета.
   - Уж не станет ли  следующим  празднеством  свадьба?  Я  бы  все-таки
сказал, что они приходятся друг другу слишком близкой родней...
   - А разве на Авалоне с этим считаются? - спросила Гвенвифар  -  более
резко, чем намеревалась.  Застарелая  боль  по-прежнему  давала  о  себе
знать.
   Ланселет пожал плечами.
   - Не знаю. Еще мальчишкой на Авалоне я слыхал об одной далекой  южной
стране; тамошние владыки всегда заключали браки с братьями  и  сестрами,
чтоб не  смешивать  королевскую  кровь  с  кровью  простонародья,  и  их
династия просуществовала тысячу лет.
   - Язычники! - негодующе отозвалась Гвенвифар. - Они не знали  Господа
и не ведали, как тяжко они грешат...
   Но непохоже  было,  чтоб  Гвидион  как-либо  пострадал  из-за  греха,
совершенного его отцом и матерью;  так  почему  бы  ему,  внуку  -  нет,
правнуку Талиесина - не жениться на дочери Талиесина?
   "Бог покарает Камелот за этот грех, - внезапно подумала  королева.  -
За прегрешение Артура - и мое... и Ланселета..."
   Она услышала, как Артур сказал Гвидиону:
   - Однажды ты сказал при мне, что Галахад не  доживет  до  того,  чтоб
взойти на престол.
   - И ты помнишь, мой отец и лорд, - спокойно отозвался Гвидион, -  что
я дал тебе клятву: я не стану причиной гибели Галахада. И действительно,
он с честью умер ради креста, который так глубоко чтил. Так  оно  все  и
случилось.
   - Что же еще ты предвидел, сын мой?
   - Не спрашивай, лорд Артур. Когда боги скрывают от человека, что  ему
написано на роду, они делают это из жалости. Даже если  бы  мне  и  было
что-то ведомо - а я говорю, что это не так, - я не стал бы  тебе  ничего
рассказывать.
   "Быть может, - подумала Гвенвифар, и ее пробрала внезапная  дрожь,  -
Бог  уже  достаточно  покарал  нас  за  наши  прегрешения,  послав   нам
Мордреда..." Но затем она взглянула на молодого рыцаря,  и  ее  охватило
смятение. "Как я могу так думать о человеке, что воистину стал сыном для
Артура? Не его вина в том, что он появился на свет подобным образом!"
   - Не следовало Артуру поступать так, едва лишь схоронив  Галахада!  -
снова сказала королева Ланселету.
   - Не нужно так говорить, моя леди. Артур помнит о долге,  возложенном
на короля. Неужто ты  думаешь,  будто  это  важно  для  Галахада  -  кто
воссядет на троне, которого он никогда не  желал?  Я  поступил  бы  куда
лучше, Гвенвифар, если б отдал своего сына в священники.
   Королева взглянула на Ланселета; он сидел, погрузившись  в  раздумья,
словно бы отделенный от нее тысячами миль. Ланселет ушел в себя -  туда,
куда она никогда не могла  за  ним  последовать.  И  Гвенвифар,  неловко
пытаясь достучаться до него, спросила:
   - Так значит, ты не нашел Грааль?
   Она видела, как Ланселет медленно возвращается из неведомой дали.
   - Нашел... и подошел настолько близко, что грешному человеку не  дано
этого пережить. Но меня пощадили, дабы я вернулся  ко  двору  и  поведал
всем: Грааль навеки ушел из этого мира.
   Он снова умолк, потом сказал откуда-то издалека:
   - Я последовал бы за ним и в мир  иной,  но  мне  не  позволено  было
выбирать.
   "Так значит, он не хотел вернуться в Камелот ради меня?"  -  подумала
Гвенвифар. И вдруг она осознала то, чего никогда раньше не  понимала,  -
осознала, насколько же сильно Ланселет похож на  Артура;  осознала,  что
никогда не станет ни для одного  из  них  чем-то  большим,  чем  забава,
мимолетное развлечение между войной и приключением;  осознала,  что  для
того мира, в котором протекает подлинная жизнь мужчины, любовь не  имеет
никакого значения. Всю свою жизнь Ланселет воевал бок о бок с Артуром, а
когда войны прекратились,  ринулся,  очертя  голову,  вслед  за  великой
Тайной. И теперь Грааль встал между ними, как прежде стоял Артур и честь
Ланселета:
   И вот теперь даже Ланселет обратился к Господу и, несомненно,  думает
лишь о том, что она вводит его в смертный грех. Боль  была  нестерпимой.
Ведь в целом свете у нее не было ничего дороже этой любви! И  Гвенвифар,
не выдержав, взяла Ланселета за руку.
   - Я так тосковала по тебе,  -  прошептала  она,  и  сама  поразилась,
услышав, какая жажда звучит в ее голосе. "Он подумает, что  я  не  лучше
Моргаузы - сама вешаюсь ему на шею..."
   Ланселет удержал ее руку и мягко произнес:
   - И я по тебе скучал, моя Гвен.
   А потом, слово почувствовав голод,  терзающий  сердце  Гвенвифар,  он
тихо сказал:
   - Возлюбленная, никакой Грааль не помешал бы мне вернуться в  Камелот
- ведь я помнил о тебе. Мне следовало бы остаться там и провести остаток
своей жизни в молитвах, надеясь, что  мне  вновь  даровано  будет  право
узреть священную чашу. Но я - всего лишь мужчина, любовь моя...
   И Гвенвифар, поняв, о чем он говорит, крепче сжала его руку.
   - Так значит, мне отослать моих женщин?
   Ланселет  на  миг  заколебался,  и  Гвенвифар  вновь  затопил  давний
страх...  Как  она  смеет  заходить  столь  далеко,  позабыв  о  женской
стыдливости? Как всегда, этот миг был подобен смерти.  Но  тут  Ланселет
ответил ей пожатием и прошептал:
   - Да, любимая.
   Но  когда  Гвенвифар,  одиноко  лежа  в  темноте,  ожидала  появления
Ланселета, ее стали одолевать горькие мысли. Уж  не  было  ли  его  "да"
сродни предложениям Артура,  которые  тот  делал  время  от  времени  из
жалости или ради того, чтоб  пощадить  ее  гордость.  Теперь,  когда  не
осталось ни малейшей надежды  на  то,  что  она  все-таки  родит  Артуру
позднее дитя, он мог перестать приходить к ней,  но  Артур  был  слишком
добр и не хотел, чтоб у дам Гвенвифар появился повод заглазно потешаться
над нею. Но Гвенвифар казалось, что  Артур,  услышав  ее  отказ,  всегда
вздыхает с облегчением, и это облегчение  было  для  нее  словно  нож  в
сердце. Случалось даже, что она звала  Артура  к  себе,  и  они  подолгу
беседовали или она просто лежала в его объятиях - тогда она  чувствовала
себя покойно и уютно и не  просила  у  Артура  большего.  Теперь  же  ей
подумалось: а вдруг Артур чувствовал, что его объятья  нежеланны  ей,  и
потому так редко к ней приходил? Или все-таки он и вправду не хочет  ее?
Да и вообще - желал ли он ее хоть когда-нибудь или  приходил  к  ней  на
ложе лишь потому, что она была его  женой,  и  он  должен  был  дать  ей
детей?
   "Все мужчины восхваляли мою красоту и желали меня - все, кроме  моего
законного супруга". И теперь, - подумалось Гвенвифар, - быть может, даже
Ланселет придет ко мне лишь потому, что он слишком добр и не может  меня
оттолкнуть". Королеву бросило в жар, и на теле  ее  выступила  испарина,
хоть на Гвенвифар была лишь тонкая ночная рубашка.
   Она встала, взяла с туалетного столика  кувшин  с  холодной  водой  и
обтерлась, с отвращением прикасаясь к обвисшей груди. "Ах,  я  ведь  уже
стара! Конечно, ему будет противно, что такая уродливая  старуха  желает
его, как будто по-прежнему остается юной и красивой..."
   А потом Гвенвифар услышала шаги Ланселета; он подхватил ее на руки, и
королева позабыла свои страхи. Но позднее, когда он уже ушел,  Гвенвифар
долго лежала без сна.
   "Мне не следовало так рисковать. В прежние времена  все  было  иначе;
теперь же Камелот - христианский двор, и епископ постоянно присматривает
за мной.
   Но ведь  у  меня  ничего  больше  не  осталось...  -  осознала  вдруг
Гвенвифар. - И у Ланселета тоже..." Его сын умер, и жена  скончалась,  и
прежняя близкая дружба с Артуром безвозвратно канула в прошлое.
   "Лучше б я была похожа на Моргейну - ей не нужно было  любви  мужчин,
чтоб чувствовать себя живой, настоящей..." Однако Гвенвифар поняла, что,
даже если б Ланселет не был ей нужен, он все равно нуждался бы с ней; не
будь ее, он оказался бы совершенно одинок. Он вернулся ко двору,  потому
что нуждался в ней не меньше, чем она - в нем.
   А значит, если их связь и греховна, оставить Ланселета  без  утешения
будет еще большим грехом.
   "Я никогда не оставлю его, - подумала  Гвенвифар,  -  даже  если  это
грозит нам вечным проклятием". Но ведь Бог есть Бог любви - разве же  он
может осудить ее за то единственное, что за всю ее жизнь было  порождено
любовью?  А  если  может,  подумала  Гвенвифар,   ужасаясь   собственным
святотатственным мыслям, значит, он не  тот  Бог,  которого  она  всегда
почитала, и тогда ей совершенно безразлично, что он подумает!
 
Глава 15 
 
   Тем летом снова вспыхнула война;  норманны  терзали  своими  налетами
западное побережье, и легион Артура выступил в битву. На этот раз вместе
с ним в бой отправились саксонские короли из южных земель, Кеардиг и его
люди. Королева Моргауза осталась в Камелоте; возвращаться в Лотиан одной
было небезопасно, а сопровождать ее было некому.
   Войско вернулось в конце лета. Когда раздалось пение  труб,  Моргауза
сидела в женских покоях вместе с Гвенвифар и ее дамами.
   - Это Артур!
   Гвенвифар поднялась со своего места,  и  остальные  женщины,  тут  же
побросав прялки, столпились вокруг нее.
   - Откуда ты знаешь? Королева рассмеялась.
   - Вчера вечером посланец сообщил мне о его  возвращении,  -  пояснила
она. - Или ты уже решила,  что  я  занялась  чародейством  -  в  моем-то
возрасте?
   Королева оглядела взволнованных  девушек  -  Моргаузе  казалось,  что
свита Гвенвифар состояла сплошь из девчонок четырнадцати-пятнадцати лет,
и они с радостью хватались за любой повод, лишь бы не прясть.
   - Не подняться ли нам на крепостную стену и не  поглядеть  ли  на  их
приближение? - снисходительно предложила королева.
   Девушки тут же разбились на  группки  и  по  двое-трое  выскочили  из
покоев, болтая и хихикая на ходу; прялки остались валяться там,  где  их
бросили хозяйки. Гвенвифар добродушно велела служанке навести порядок  и
вместе с Моргаузой они неспешно, как и подобает королевам, поднялись  на
стену, откуда видна была ведущая к Камелоту широкая дорога.
   - Смотрите - король!..
   - И сэр Мордред рядом с ним...
   - А вон лорд Ланселет - ой, гляньте, у него голова перевязана, и рука
тоже!
   - Дайте-ка взглянуть! - велела Гвенвифар и, раздвинув девушек, прошла
вперед.
   Теперь и  Моргауза  смогла  разглядеть  Гвидиона,  ехавшего  рядом  с
Артуром;  похоже,  он  был  цел  и  невредим,  и  Моргауза  вздохнула  с
облегчением. Потом она заметила Кормака - он тоже ездил на войну  вместе
с людьми Артура; кажется, он тоже был невредим. Узнать Гарета  труда  не
составляло - он по-прежнему оставался самым высоким из рыцарей Артура, а
светлые  волосы  напоминали  сияющий  ореол.  Гавейн,  следовавший,  как
всегда, за Артуром, прямо держался в седле,  но,  когда  отряд  подъехал
поближе, Моргауза увидела на  лице  Гавейна  огромный  кровоподтек;  под
глазами у него залегли черные полукружья,  а  губы  распухли  -  похоже,
Гавейну вышибли пару зубов.
   - Глянь-ка - сэр Мордред такой красивый... - сказала одна из девушек.
- Я слыхала от королевы, будто он в точности похож на  Ланселета,  каким
тот был в молодости, - и, захихикав, она ткнула свою соседку под  ребра.
Потом они обнялись и  принялись  перешептываться.  Наблюдавшая  за  ними
Моргауза вздохнула. Все эти девчонки были так молоды и очаровательны  со
своими  шелковистыми  косами  и   кудрями,   каштановыми,   рыжими   или
золотистыми; щеки у них были нежные, как лепестки яблонь, талии  гибкие,
а руки - белые и гладкие.  И  внезапно  Моргаузу  захлестнула  неистовая
зависть - ведь когда-то она была прекраснее всех их,  вместе  взятых!  А
девушки тем временем подталкивали друг дружку локтем и шепотом обсуждали
разных рыцарей.
   - Моя мать говорит, - с вызовом  произнесла  одна  из  девушек,  дочь
какого-то знатного сакса - Моргауза никогда не могла  толком  выговорить
ее варварское имя - Эльфреш или что-то в этом роде, - что  целоваться  с
безбородым мужчиной - это все равно  что  целовать  другую  девушку  или
младенца!
   - Однако же сэр Мордред всегда чисто выбрит,  а  он  ни  капельки  не
похож на девушку, - возразила другая и со смехом повернулась к  Ниниане,
безмолвно стоявшей среди женщин. - Ведь верно, леди Ниниана?
   Ниниана негромко рассмеялась.
   - Бородатые мужчины кажутся мне стариками - когда я  была  маленькой,
бороды носили лишь самые старые из друидов и мой отец.
   - А сейчас даже епископ Патриций ходит с бородой, - заметила какая-то
девушка. - Он говорит, что это в  языческие  времена  мужчины  уродовали
себя бритьем, а вообще раз Господь сотворил мужчин  бородатыми,  значит,
так им и следует ходить. Наверное, саксы тоже так считают.
   - Это просто новая мода, только и всего, - сказала Моргауза. - А моды
приходят и уходят. Когда я была молода, и христиане и язычники  брились,
а теперь  мода  изменилась.  И  не  думаю,  что  это  как-то  связано  с
благочестием. Я совершенно уверена, что когда-нибудь и Гвидион попробует
отрастить бороду - станешь ли ты тогда хуже к нему относиться, Ниниана?
   - Нет, кузина, - со смехом отозвалась Ниниана. - С  бородой  или  без
бороды, он остается все тем же Гвидионом. О, взгляните - король  Кеардиг
и другие саксы! Не собираются ли  они  погостить  в  Камелоте?  Госпожа,
можно, я пойду отдам распоряжения слугам?
   - Конечно, моя  милая,  -  согласилась  Гвенвифар,  и  Ниниана  ушла.
Девушки подталкивали друг друга, пытаясь занять местечко,  откуда  будет
лучше видно, и Гвенвифар прикрикнула на них:
   - А ну-ка, все марш обратно к прялкам! Это непристойно - так  глазеть
на молодых людей. Вам что, больше делать нечего,  кроме  как  болтать  о
рыцарях, да еще так нескромно? Немедленно угомонитесь! Вы  увидите  этих
рыцарей сегодня вечером, в главном зале. Предстоит пир - а  это  значит,
что вам придется переделать множество дел.
   Девушки надулись, но послушно направились в женские покои.  Гвенвифар
вздохнула и покачала  головой;  они  с  Моргаузой  двинулись  следом  за
свитой.
   - Господи Боже мой, и откуда только взялось такое множество девчонок?
На них же никакой управы нет, а я должна как-то присматривать за ними  и
следить, чтоб они себя блюли в чистоте. А  они,  похоже,  только  тем  и
занимаются, что сплетничают да  хихикают,  вместо  того  чтоб  думать  о
рукоделье. Мне стыдно, что при моем дворе собралось столько пустоголовых
и бессовестных девиц!
   - Да будет тебе, дорогая моя, - лениво отозвалась  Моргауза.  -  Тебе
ведь и самой когда-то было пятнадцать. Неужто ты всегда вела себя так уж
примерно? И никогда не поглядывала украдкой  на  какого-нибудь  молодого
человека, не сплетничала о нем и не думала, каково это  -  целоваться  с
ним, будь он с бородой или без бороды?
   - Не знаю, где ты находилась в пятнадцать лет, - негодующе отозвалась
Гвенвифар, - а я росла за монастырскими  стенами!  И  мне  кажется,  что
монастырь был бы самым подходящим местом  для  всех  этих  невоспитанных
девиц!
   Моргауза рассмеялась.
   - Когда мне сравнялось четырнадцать, я уже отлично разбиралась в тех,
кто носит штаны. Помнится, я частенько сиживала на коленях у Горлойса  -
он уже был тогда женат на Игрейне, и Утер еще не успел положить  на  нее
глаз, - и Игрейна это приметила.  А  потому-то  стоило  ей  стать  женой
Утера, как она тут же выдала меня  замуж  за  Лота,  лишь  бы  только  я
оказалась как можно дальше от Утерова двора. Она б охотно отправила меня
и за море, если б только могла! Ну признайся  -  неужто  ты  никогда  не
выглядывала из-за монастырских стен, чтоб полюбоваться на  какого-нибудь
юношу, объезжающего  лошадей  для  твоего  отца,  или  на  какого-нибудь
молодого рыцаря в красном плаще?
   Гвенвифар уставилась в землю.
   - Все это кажется таким далеким... - протянула она,  но  затем,  взяв
себя в руки, быстро произнесла:
   -  Вчера  вечером  охотники  добыли  оленя.  Я  приказала,  чтоб  его
разделали и зажарили к обеду. Возможно, нам придется еще забить  свинью,
если саксы и вправду собрались здесь погостить. И надо проследить,  чтоб
все комнаты застелили свежей соломой - у нас просто не  хватит  кроватей
на всех!
   - Отправь девиц - пускай  они  об  этом  похлопочут,  -  посоветовала
Моргауза. - Нужно же им учиться принимать гостей - их ведь затем тебе  и
поручили, Гвенвифар. А обязанность королевы  -  поприветствовать  своего
господина, когда он возвращается с войны.
   - Ты права.
   Королева передала с  пажом  распоряжения  своим  дамам,  и  вместе  с
Моргаузой двинулись к главным воротам Камелота. "Ну  и  картинка  -  как
будто мы всю жизнь были лучшими подругами", - подумала Моргауза. Хотя...
ведь  их  теперь  так  мало  осталось  -  тех,  кто  помнит  времена  их
молодости...
   Подобное чувство охватило Моргаузу тем же вечером; огромный  зал  был
украшен праздничными стягами,  а  дамы  и  рыцари  блистали  прекрасными
нарядами - все почти как во  времена  величия  Камелота.  Но  многие  из
соратников никогда уже не вернутся - их отняла война либо поиски Грааля.
Моргауза нечасто вспоминала, что она уже немолода, и это пугало ее. Чуть
ли не половину мест за Круглым Столом теперь занимали бородатые саксы  в
грубых нарядах, или зеленые юнцы, только-только взявшие в  руки  оружие.
Даже ее младшенький, Гарет, сделался теперь одним из  старейших  рыцарей
Круглого Стола, и новички относились к нему  с  чрезвычайным  почтением,
именовали его "сэр" и постоянно обращались к нему  за  советом,  а  если
вдруг  расходились  с  ним  во  мнении  и  осмеливались  возражать,   то
запинались от нерешительности. А Гвидион - большинство придворных  звали
его сэром Мордредом, -  похоже,  сделался  вожаком  младшего  поколения,
новоявленных  рыцарей  и  тех  саксов,  которых  Артур   избрал   своими
соратниками.
   Дамы Гвенвифар и слуги отменно справились со своей задачей: на  столе
было вдоволь жареного и вареного мяса, стояли огромные мясные  пироги  с
подливкой, блюда с ранними яблоками и виноградом, свежевыпеченный хлеб и
чечевичная каша. Пир подошел к концу; саксы пили  и  развлекались  своей
излюбленной игрой - загадками. Артур позвал Ниниану к королевскому столу
и попросил спеть. Гвенвифар наслаждалась соседством с  Ланселетом.  Одна
рука у него висела на перевязи, и на голове тоже красовалась  повязка  -
память о встрече с норманнским боевым топором. Поскольку рука его еще не
слушалась, Гвенвифар нарезала для него мясо. И никто, подумала Моргауза,
не обращал на это ни малейшего внимания.
   Далее за столом сидели Гарет и Гавейн, а  рядом  с  ними  -  Гвидион,
евший из одной тарелки с Нинианой. Моргауза подошла поприветствовать их.
Гвидион успел вымыться и привести волосы в порядок, но нога у него  была
перевязана, и Гвидион пристроил ее на небольшой стульчик.
   - Ты ранен, сынок?
   - Ничего серьезного, - ответил Гвидион.  -  Я  уже  слишком  большой,
матушка, чтоб забираться к тебе на  колени  и  жаловаться,  что  я  ушиб
пальчик.
   - Что-то это не  очень  похоже  на  ушибленный  пальчик,  -  заметила
Моргауза, взглянув на повязку, испятнанную засохшей  кровью.  -  Но  раз
тебе так хочется, я  оставлю  тебя  в  покое.  У  тебя  появилась  новая
туника?
   Синяя туника Гвидиона, украшенная темно-красным узором,  была  пошита
на манер  саксонских  нарядов,  с  их  длинными  рукавами,  закрывающими
запястье и спускающимися до середины пальцев.
   - Это подарок Кеардига.  Он  сказал,  что  она  хорошо  подходит  для
христианского двора, потому что под ней можно спрятать змей  Авалона.  -
Гвидион криво усмехнулся. - Может, я подарю такую моему лорду Артуру  на
Новый год.
   - Да кому какая разница? - подал голос Гавейн. - Все давно  и  думать
забыли об Авалоне, а змеи на руках у Артура так поблекли, что их  уже