не имела, какое сейчас время года,  но  на  краю  Озера,  в  тростниках,
белели проплешины нерастаявшего снега. "Во имя Богини, неужто  зима  уже
минула и грядет  весна?"  А  если  во  внешнем  мире  прошло  достаточно
времени, чтобы  Артур  успел  замыслить  предательство  против  Авалона,
значит,  она  пробыла  в  стране  фэйри  куда  дольше,  чем  смеет  даже
предположить.
   Конь и кинжал потеряны, и все, что  у  нее  с  собою  было,  -  тоже.
Башмаки стоптались, еды при ней - ни крошки, она - одна,  вдали  от  тех
мест, где в ней узнали бы сестру короля. Ну да  ладно,  голодать  ей  не
впервой. По лицу ее скользнула тень улыбки. Есть на свете богатые  замки
и монастыри; надо думать, ей подадут хлеба как нищенке.  Она  непременно
вернется ко двору Артура - возможно, на пути ей встретится деревня,  где
требуются услуги повитухи, и в  обмен  на  свое  искусство  она  получит
хлеба.
   В последний раз Моргейна с тоской поглядела на противоположный берег.
Посмеет ли она  предпринять  решающую  попытку  произнести  слово  силы,
способное вернуть ее на Авалон? Если бы она могла переговорить с Враной,
возможно,  она  бы  узнала  доподлинно,  что   за   опасность   угрожает
Владычице...  Молодая  женщина  уже  открыла   рот,   чтобы   прокричать
заклинание, - и тут же сдержалась. Она и  Вране  в  лицо  посмотреть  не
сможет; Врана соблюдает законы Авалона так  ревностно,  Врана  ничем  не
опозорила своих жреческих одеяний. Как выдержит она  взгляд  ясных  глаз
Враны, памятуя о том, что  натворила  во  внешнем  мире  и  в  волшебной
стране? Врана с легкостью прочтет ее мысли.., и вот на глазах у Моргейны
выступили  слезы,  и  берега  Озера  и  шпиль  церкви   затуманились   и
расплылись, и, повернувшись к Авалону  спиной,  Моргейна  отправилась  к
римской дороге, что уводила на  юг  мимо  копей  и  тянулась  до  самого
Каэрлеона.

***

   Только на третий день пути Моргейне  повстречался  одинокий  всадник.
Первую ночь она провела  в  заброшенной  пастушьей  хижине,  без  ужина,
довольствуясь лишь защитой от ветра.  А  на  второй  день  добралась  до
подворья, но дома случился лишь полоумный мальчишка-гусятник; однако  он
не прогнал гостью и даже позволил ей согреться у накрытого ветками огня;
Моргейна вытащила у него из пятки колючку, а мальчишка в награду отломил
ей хлеба. Что ж, доводилось ей идти пешком и не в такую даль, на еду  не
рассчитывая.
   Но, уже на подступах к Каэрлеону, Моргейна с ужасном  обнаружила  два
сожженных дома и догнивающий на  полях  хлеб..,  можно  подумать,  здесь
прошли  саксы!  Она  заглянула  в  один  из  домов  -  судя  по   всему,
похозяйничавшие здесь грабители сгребли все подчистую;  но  в  одной  из
комнат она нашла старый, выгоревший плащ, очевидно, брошенный  в  спешке
убегающими хозяевами: такими лохмотьями  даже  разбойники  побрезговали.
Однако же плащ был из теплой  шерсти;  Моргейна  поскорее  закуталась  в
него, еще больше уподобясь нищенке; больше всего она страдала от холода,
а  не  от  голода.  Ближе  к  вечеру  в  заброшенном  дворе  послышалось
кудахтанье; куры живут привычкой и еще не усвоили,  что  кормежки  ждать
неоткуда. Моргейна поймала одну из куриц, свернула ей шею, зажгла  среди
развалин небольшой костерок; если повезет, дыма вообще никто не заметит;
а если кто и увидит, так решит, что на пепелище завелись  призраки.  Она
насадила курицу на зеленую ветку и поджарила над огнем. Птица  оказалась
такой старой и жесткой, что даже крепкие зубы Моргейны с  трудом  с  ней
справлялись, однако молодая женщина изголодалась настолько, что ей  было
все равно; она даже  кости  высосала,  точно  у  нежнейшей  из  пулярок.
Отыскала она и немного кожи - в одной из надворных построек, где  прежде
была кузница с горном; грабители  унесли  весь  инструмент  и  все,  что
нашлось металлического, но в углу валялись обрывки кожи, и в один из них
Моргейна завернула остатки курицы. Она бы и башмаки починила; вот только
ножа при ней не было. Ну что ж, может  статься,  дойдя  до  какой-нибудь
деревни, она попросит одолжить ей нож - на пару минут, не больше. И  что
за безумие подсказало ей выбросить кинжал?
   Со  времен  полнолуния  минуло  лишь  несколько  дней;   и,   покидая
полусгоревший дом, Моргейна обнаружила,  что  каменные  ступени  крыльца
покрыты инеем, а в небе висит горбатая дневная луна. Выйдя  за  дверь  с
завернутой в кожу курятиной в одной руке и увесистой палкой в  другой  -
надо думать, какой-нибудь пастух вырезал себе посох, да тут и оставил, -
Моргейна услышала торжествующее кудахтанье, отыскала гнездо, съела  яйцо
сырым - оно еще хранило в себе тепло птичьего тела - и ощутила блаженную
сытость.
   Дул резкий, холодный ветер. Моргейна  ускорила  шаг,  радуясь  плащу,
пусть даже прохудившемуся и изорванному. Солнце стояло высоко, и молодая
женщина уже подумывала, а не присесть ли  на  обочине  и  не  доесть  ли
холодную курицу, когда на дороге послышался цокот  копыт.  Всадник  явно
нагонял ее.
   Первой ее мыслью было продолжать путь: у нее - свои дела,  она  имеет
такое же право на эту дорогу, как и  любой  другой  путешественник.  Но,
вспомнив о разграбленном подворье, Моргейна сочла  за  лучшее  сойти  на
обочину и спрятаться за кустом. Неизвестно, что за народ ныне разъезжает
по свету; Артур так занят, во имя мира сражаясь с саксами,  что  некогда
ему обеспечивать мир в сельской местности и охранять дороги. Если путник
покажется безобидным, она, пожалуй, выспросит у него новости; если  нет,
так она затаится и подождет,  чтобы  тот  проехал.  Всадник  ехал  один,
кутаясь в серый плащ, верхом на  высокой  тощей  кобыле.  Ни  слуги,  ни
вьючной скотины с ним не было. А за спиною у него - огромный вьюк;  нет,
вовсе нет, это он так сгорбился.., и тут Моргейна  узнала,  кто  это,  и
выступила из укрытия.
   - Кевин Арфист! - воскликнула она.
   Всадник натянул поводья; хорошо выдрессированная лошадь не встала  на
дыбы и не подалась в сторону. Недовольно нахмурившись, Кевин  глянул  на
странницу сверху вниз; рот его  растянулся  в  недоброй  ухмылке  -  или
просто все дело в шрамах?
   - Женщина, мне нечего тебе дать... - Кевин прервался на полуслове.  -
Богиня! Да это же леди Моргейна -  что  ты  здесь  делаешь,  госпожа?  В
прошлом году я слышал, будто ты жила в Тинтагеле с матерью вплоть до  ее
смерти, но Верховная королева съездила  в  южные  края  на  похороны  и,
вернувшись, сказала, что нет, тебя там не видели...
   Моргейна пошатнулась, оперлась о палку, чтобы не упасть.
   - Моя мать - умерла? Я не знала...
   Кевин спешился, прислонившись к кобыле, извлек посох и уперся в землю
покрепче, чтобы не потерять равновесия.
   - Присядь, госпожа, - неужто ты ничего не слышала? Во имя Богини, где
ж ты была? Известили даже Вивиану на  Авалоне,  да  только  она  слишком
одряхлела и ослабла, чтобы пускаться в путешествие столь далекое.
   "Там, где была я, - думала про себя Моргейна, - я ничего не  слышала.
Может статься, я видела лицо Игрейны в лесном  озере,  она  звала  меня,
пыталась что-то сказать, а я так ничего и не узнала". Сердце ее  сжалось
от боли; как же далеко разошлись они с Игрейной; они расстались,  когда,
одиннадцатилетней девочкой ее отправили  на  Авалон..,  и  все-таки  она
изнывала от муки и горя,  словно  вновь  превратившись  в  малютку,  что
рыдала, покидая материнский дом. "Ох, мамочка  моя,  а  я-то  ничего  не
знала..." Моргейна сидела на обочине, и по лицу ее текли слезы.
   - Как Она умерла? Ты не слыхал?
   - Сдается мне, сердце; это случилось весной, год тому  назад.  Поверь
мне, Моргейна, ничего нехорошего на этот счет я не слышал; все произошло
естественным образом, и вполне ожидаемым - в ее-то годы.
   Мгновение Моргейна не в силах была выговорить ни слова: голос  ее  не
слушался. А вместе с горем пришел и ужас: значит, она прожила  вне  мира
куда дольше, чем ей представлялось... "Весной, год тому назад", - сказал
Кевин. Выходит, с тех пор, как она в волшебной стране,  минула  не  одна
весна! Ибо тем летом, когда Моргейна покинула Артуров двор, Игрейне даже
не недужилось! Стало быть, пробыла  она  вдали  от  людей  не  несколько
месяцев, а годы и годы!
   И удастся ли ей выведать у Кевина все, что произошло за это время, не
выдав при этом, где она была?
   - Моргейна, у меня в  переметных  сумах  есть  вино..,  я  бы  охотно
угостил тебя, вот только достать флягу тебе  придется  самой..,  даже  в
лучшие дни хожу я с  трудом.  Вид  у  тебя  бледный  и  исхудавший;  ты,
наверное, голодна? И как же так вышло, что я встречаю тебя на дороге,  в
одеждах - Кевин брезгливо сморщился, - которыми и нищенка погнушается?
   Моргейна лихорадочно сочиняла в уме подходящее объяснение.
   - Я жила.., в затворничестве, вдали от  мира.  Я  не  говорила  и  не
виделась с людьми сама не знаю, сколь долго. Я даже годам счет потеряла.
- До сих пор она не солгала ни словом; обитатели  волшебной  страны  кто
угодно - только не люди!
   - В это я охотно верю, - отозвался Кевин.  -  Ручаюсь,  -  ты  и  про
великую битву не слышала...
   - Вижу, здешний край превратился в пепелище.
   - О, это было года три назад, - отозвался Кевин - и Моргейна в  ужасе
отшатнулась. - Часть союзных саксов нарушили клятву и прошлись по округе
из конца в конец, грабя и сжигая все на своем пути. В  той  битве  Артур
был  серьезно  ранен  и  полгода  провел  в  постели.  -  Заметив,   как
встревожена  Моргейна,  Кевин  не  правильно   истолковал   причину   ее
беспокойства. - О, сейчас-то с ним все в порядке, но в ту пору он и шага
сделать не мог: то-то не хватало  ему  твоего  целительского  искусства,
Моргейна. А затем Гавейн привел с севера Лотову дружину, и на целых  три
года установился мир. А потом - вот как раз минувшим летом  -  произошла
великая битва при горе Бадон; в этом сражении погиб Лот; и, воистину, мы
одержали победу - об этой  победе  барды  будут  петь  еще  лет  сто,  -
повествовал Кевин. - Не думаю, чтобы во всей этой земле, от Корнуолла до
Лотиана, остался в живых хоть один саксонский вождь - кроме  разве  тех,
что признают Артура своим королем. Со времен цезарей свет не знал ничего
подобного. И теперь во всей здешней земле стараниями Артура царит мир.
   Пока Кевин  рассказывал,  Моргейна  поднялась  на  ноги,  взялась  за
переметные сумы и отыскала флягу с вином.
   - Достань заодно хлеб и сыр. Уже почти полдень;  подкреплюсь-ка  я  с
тобою вместе.
   Молодая женщина разложила еду, и, размотав  кожу,  предложила  Кевину
остатки курицы. Но тот покачал головой:
   - Благодарствую, но ныне я мяса не ем, я связан обетами... Дивлюсь я,
что ты не чуждаешься мяса, Моргейна, - жрица столь высокого чина...
   - Не умирать же с голоду, - отозвалась  молодая  женщина  и  поведала
Кевину, как ей досталась курица. - Впрочем, запреты я не соблюдаю с  тех
пор, как покинула Авалон. Я ем то, что мне предлагают.
   - На мой взгляд, никакой разницы нет, ешь ли ты мясо, рыбу или зерно,
- промолвил Кевин, - хотя христиане так и носятся со своими постами;  по
крайней мере, Патриций - он сейчас при Артуре епископом. А  ведь  встарь
братья, живущие на  Авалоне  вместе  с  нами,  повторяли  слова  Христа:
дескать, не то, что входит в  уста,  оскверняет  человека,  но  то,  что
выходит из уст <Мф 15:11>; так что должно человеку смиренно вкушать  все
дары Божий. Вот и Талиесин  так  говорит.  Однако  что  до  меня..,  ты,
конечно же, знаешь, что на определенном уровне Таинств то, что  ты  ешь,
оказывает сильнейшее воздействие на разум.., сейчас  я  не  дерзну  есть
мясо, от него я пьянею сильнее, чем от избытка вина!
   Моргейна кивнула: этот опыт был ей не внове. Давным-давно, когда  она
пила настои священных трав, есть она могла лишь самую  малость  хлеба  и
плоды; даже сыр и вареная чечевица казались слишком сытными; даже от них
ей делалось дурно.
   - Но куда же ты направляешься теперь? - осведомился Кевин и,  услышав
ответ, уставился на нее во все глаза, точно на безумную. -  В  Каэрлеон?
Но зачем? Там же ничего нет.., наверное, ты не знаешь, и трудно же мне в
это  поверить!..  Артур  отдал  Каэрлеон  одному   из   своих   рыцарей,
отличившихся в битве. А в праздник Пятидесятницы вместе со  всем  двором
перебрался в Камелот - этим летом вот уж год тому будет. Талиесину очень
не  понравилось,  что  Артур  справил  новоселье  в  день  христианского
праздника, но тот хотел порадовать королеву: он теперь  во  всем  к  ней
прислушивается. - Кевин еле заметно поморщился. - Но если ты не  слышала
о битве, так, наверное, не знаешь и того, что Артур предал народ Авалона
и Племена.
   Чаша с вином в руке Моргейны так и застыла в воздухе.
   - Кевин, за этим я и приехала, -  промолвила  молодая  женщина.  -  Я
слыхала, будто  Врана  нарушила  молчание  и  предсказала  что-то  вроде
этого...
   - Да это уже не только пророчество,  -  отозвался  бард.  Он  неуютно
заерзал и вытянул ноги, словно от  долгого  сидения  на  земле  в  одном
положении тело его начинало болеть и ныть.
   - Артур предал - но как? - у Моргейны перехватило дыхание. - Он  ведь
не отдал их в руки саксов?
   - А, значит, ты и впрямь не слышала. Племена связаны обетом следовать
за знаменем Пендрагона; так они клялись на церемонии  возведения  его  в
королевский сан, и до него - на коронации Утера.., и малый народец,  что
жил здесь еще до прихода Племен, он тоже пришел, с бронзовыми  топорами,
кремневыми ножами и стрелами, - они, как и фэйри, на  дух  не  переносят
холодного железа. Все, все поклялись следовать за  Великим  Драконом.  А
Артур их предал.., отказался от драконьего знамени, хотя мы в один голос
умоляли, чтобы он передал стяг Гавейну или Ланселету. Но Артур дал обет,
что на поле битвы при горе Бадон поднимет лишь знамя креста и  Пресвятой
Девы - и никакое иное! И так он и поступил.
   Моргейна  в  ужасе  глядела  на  собеседника,  вспоминая  коронование
Артура. Даже Утер не давал такой клятвы народу Авалона! И отречься -  от
такого?
   - И Племена его не покинули? - прошептала молодая женщина.
   - Некоторые уже были близки к этому,  -  отозвался  Кевин,  с  трудом
сдерживая гнев. - А многие из Древнего народа, жители валлийских холмов,
и в самом деле ушли домой, когда над войском подняли знамя с крестом,  и
король Уриенс не смог их удержать. Что до остальных.., ну, мы-то знали в
тот день, что саксы поставили  нас,  что  называется,  между  молотом  и
наковальней. Или мы пойдем в битву за Артуром и его рыцарями, или судьба
нам жить под саксонским владычеством, ведь это - та самая,  давным-давно
предсказанная великая битва. Кроме того, в руках у  короля  -  волшебный
меч  Эскалибур  из  числа  Священных  реликвий.  Похоже,   даже   Богиня
сознавала, что, ежели  в  земле  утвердятся  саксы,  ей  же  самой  хуже
придется. И Артур отправился на бой, и Богиня  даровала  ему  победу.  -
Кевин протянул Моргейне  флягу  с  вином,  та  покачала  головой,  и  он
отхлебнул сам.
   - Вивиана  уже  собиралась  приехать  с  Авалона  и  обвинить  его  в
клятвопреступлении, - промолвил Кевин, - но ей не хочется  делать  этого
перед всем народом. Так что в Камелот еду  я,  напомнить  Артуру  о  его
обете. А если он и теперь откажется внять, Вивиана поклялась,  что  сама
явится в Камелот в тот день, когда все подданные обращаются к  королю  с
прошениями;  Артур  же  дал  слово,  что  на  Пятидесятницу  лично  всех
выслушает и рассудит. И  тогда,  грозится  Вивиана,  она  встанет  перед
королем, как самая  обычная  просительница,  и  сошлется  на  данную  им
клятву, и напомнит, какая участь ждет не сдержавшего слово.
   - Дай Богиня, чтобы Владычице Озера  не  пришлось  так  унижаться,  -
откликнулась Моргейна.
   - И я тоже обратился бы к нему не со словами увещевания, но в  гневе,
но здесь не мне решать, - промолвил Кевин, протягивая руку. -  А  теперь
не поможешь ли мне подняться? Думаю, кобыла моя довезет  двоих,  а  если
нет, то, добравшись до города, мы раздобудем лошадку и для тебя.  Я  бы,
конечно, блеснул галантностью, под стать великому Ланселету,  и  уступил
бы своего скакуна тебе, но... - И он указал на  свое  изувеченное  тело.
Моргейна рывком подняла его на ноги.
   - Я сильная, я и пешком идти могу. Если уж покупать чего-то в городе,
так надо бы раздобыть мне башмаки и  нож.  У  меня  с  собой  ни  единой
монетки нет, но я верну тебе долг, как только смогу.
   - Ты - названая сестра моя на Авалоне, что есть у меня  -  все  твое,
так говорит закон, - пожал плечами Кевин. - И о долгах и платежах  между
нами не идет и речи.
   Моргейна покраснела от стыда: вот, Кевину  пришлось  напомнить  ей  о
принесенной некогда клятве!  "Воистину,  слишком  долго  пробыла  я  вне
мира".
   - Дай, я помогу тебе сесть в седло. Твоя лошадь постоит смирно?
   - Если бы нет,  так  мало  мне  от  нее  было  бы  толку  в  одиноких
разъездах! Так в путь - хотелось бы мне попасть в Камелот уже завтра.
   В  крохотном,  угнездившемся  среди  холмов   городишке   они   нашли
сапожника, взявшегося починить Моргейнины башмаки, и  древний  бронзовый
кинжал тоже присмотрели; человек, торгующий такого рода старьем, сказал,
что со времен великой битвы в этом товаре недостатка нет.  А  еще  Кевин
купил  ей  приличный  плащ,  говоря,  что  обноски,  подобранные  ею  на
разоренном подворье,  даже  на  чепрак  не  сгодятся.  Однако  остановка
изрядно их задержала, и едва путники вновь выехали  на  дорогу,  повалил
снег, и быстро стемнело.
   - Надо было нам остаться в городе, - промолвил Кевин. - Игрой на арфе
я бы промыслил нам обоим и  кров,  и  ужин.  А  один  я  бы  заснул  под
изгородью или у стены, просто-напросто завернувшись  в  плащ.  Но  такой
ночлег - не для леди с Авалона.
   - С чего ты взял, что мне не приходилось ночевать  у  стены  или  под
изгородью?
   - Судя по твоему виду, Моргейна, еще как приходилось  -  в  последнее
время! - рассмеялся Кевин. - Но сколько бы  мы  не  погоняли  лошадь,  в
Камелот мы нынче ночью не доберемся; надо бы поискать укрытие.
   Спустя  какое-то  время,  сквозь  снегопад,  они   различили   темные
очертания заброшенного строения. Даже Моргейна  не  сумела  бы  войти  в
него, не пригнувшись; по всей видимости, когда-то здесь был хлев, но так
давно,  что  теперь  даже  запах  скотины  выветрился;  но   соломенная,
обмазанная глиной кровля почти не обвалилась. Путники привязали лошадь и
забрались внутрь; Кевин жестом велел Моргейне расстелить на грязном полу
старые изодранные обноски, после чего оба завернулись в плащи и улеглись
бок о бок. Но холод пробирал до костей; и наконец, заслышав, как молодая
женщина стучит зубами, Кевин предложил прижаться друг к другу и укрыться
двумя плащами, чтобы хоть немного согреться.
   - Если, конечно, тебя не  затошнит  от  близости  этакого  уродливого
тела, - добавил он, и в голосе его ясно слышались боль и гнев.
   - Что до уродства твоего, Кевин  Арфист,  мне  ведомо  лишь  то,  что
переломанными своими  пальцами  ты  создаешь  музыку  более  прекрасную,
нежели  я  или  даже  Талиесин  способны  создать  здоровыми  руками,  -
возразила Моргейна и благодарно придвинулась ближе,  радуясь  теплу.  И,
склонив голову  ему  на  плечо,  почувствовала,  что  наконец-то  сможет
задремать.
   Весь день она шла пешком и очень устала,  так  что  заснула  она  как
убитая, но пробудилась, едва в трещины обваливающейся  стены  просочился
первый свет. От лежания на твердом полу все тело ее свело судорогой,  и,
глянув на обмазанную  грязью  стену,  она  задохнулась  от  ужаса.  Она,
Моргейна, жрица Авалона, герцогиня Корнуольская, лежит здесь, в коровьем
закуте. Суждено ли ей вернуться на Остров? А ведь пришла она из мест еще
похуже, из замка Чариот, что волшебной стране, за пределами ведомого нам
христианства и язычества, за вратами здешнего мира...  Она,  воспитанная
Игрейной в роскоши и холе,  она,  сестра  Верховного  короля,  выученная
самой Владычицей Озера, посвященная  Богине..,  и