вправду  стоит  молодой  Ланселет...  Сын  учтиво
поддержал ее под руку.
   - Осторожно, дорожка тут не совсем ровная...
   - Как там дела на Авалоне? - спросила Моргейна.
   - У Нинианы все хорошо, - ответил Гвидион. - С прочими же сейчас меня
мало что связывает.
   - А не видел ли ты там сестру Галахада, девушку по имени Нимуэ?
   Моргейна задумалась, пытаясь припомнить, сколько же лет сейчас должно
быть Нимуэ. Галахаду исполнилось шестнадцать. Значит, Нимуэ, по  крайней
мере, четырнадцать - уже почти взрослая.
   - Я ее не знаю, - отозвался Гвидион. - Старая жрица-предсказательница
- как там ее имя, Врана? - забрала  ее  к  себе,  в  место  безмолвия  и
уединения. Мало кто из мужчин видел ее.
   "Интересно, почему Врана так поступила?" Внезапно  Моргейну  пробрала
дрожь. Но она лишь поинтересовалась:
   - Ну, а как там сама Врана? С ней все в порядке?
   - Я не слыхал, чтобы с ней было неладно, - сказал Гвидион. - Но когда
я в последний раз видел ее во время обряда, она казалась  старше  самого
старого дуба. Впрочем, голос у нее по-прежнему молод и прекрасен.  Но  я
никогда с ней не беседовал.
   - Никто из ныне живущих мужчин не беседовал с нею, Гвидион, - сказала
Моргейна, - и мало кто из женщин. Я провела в Доме дев двенадцать лет  и
слышала ее голос не более полудюжины раз.
   Ей не хотелось более  ни  говорить,  ни  думать  об  Авалоне,  и  она
произнесла,  стараясь,  чтоб   ее   голос   звучал   как   можно   более
непринужденно:
   - Так значит, ты приобрел воинский опыт среди саксов?
   - Да, и в Бретани - я некоторое время жил при дворе Лионеля.  Лионель
принял меня за сына Ланселета и велел называть себя дядей; я не  стал  с
ним спорить. В конце концов, если  о  Ланселете  будут  думать,  что  он
способен произвести на свет бастарда,  ему  от  этого  хуже  не  станет.
Кстати, саксы Кеардига дали мне имя, как и благородному  Ланселету.  Его
они прозвали Эльфийской Стрелой - у них вообще в обычае давать  прозвище
всякому незаурядному человеку. Мне они дали имя Мордред: на их языке это
означает "смертоносный советчик" или  "злой  советчик",  и,  думаю,  это
отнюдь не было похвалой!
   - Не так уж много коварства требуется, чтоб  быть  лукавее  сакса,  -
сказала Моргейна. - Но поведай мне, что же заставило тебя прийти сюда до
избранного мною срока?
   Гвидион пожал плечами.
   - Мне показалось, что было бы неплохо взглянуть на своего соперника.
   Моргейна испуганно огляделась по сторонам.
   - Не говори этого вслух!
   - У меня нет причин бояться Галахада, - спокойно отозвался Гвидион. -
Не похоже, что он проживет достаточно долго, чтобы взойти на трон.
   - Это Зрение?
   - Я и без Зрения вполне способен понять, что для того,  чтобы  сидеть
на троне Пендрагонов, нужно быть посильнее Галахада, - сказал Гвидион. -
Но если тебе так будет спокойнее, леди, то я готов поклясться  Священным
источником, что Галахад не умрет от моей руки. Равно как и от  твоей,  -
добавил он мгновение спустя, заметив, как содрогнулась Моргейна. -  Если
Богиня не захочет видеть его на троне нового Авалона, то мы вполне можем
предоставить ей самой разобраться с этим делом - я так полагаю.
   Он на миг коснулся руки Моргейны, и, хотя прикосновение было  нежным,
ее снова пробрала дрожь.
   - Пойдем, - сказал Гвидион, и Моргейне почудилось,  будто  голос  его
бесстрастен,  словно  голос  священника,  дающего  отпущение  грехов.  -
Посмотрим, как там мой кузен несет бдение. Нехорошо  было  бы  испортить
ему столь торжественный момент. У него в жизни их будет не так уж много.
Глава 5
 
   Сколько бы Моргауза ни бывала в Камелоте,  ей  никогда  не  надоедало
любоваться пышными  торжественными  церемониями.  И  ей,  как  одной  из
подвластных Артуру королев и матери трех самых  давних  его  соратников,
должны были сегодня предоставить почетное место среди зрителей  турнира;
а пока что она сидела в церкви, рядом с Моргейной. По  окончании  службы
Галахада должны будут посвятить в рыцари; теперь же он стоял на  коленях
рядом с Артуром и Гвенвифар, бледный, серьезный и сияющий от  радостного
возбуждения.
   Сам епископ  Патриций  приехал  из  Гластонбери,  чтобы  отслужить  в
Камелоте праздничную обедню; сейчас он стоял перед собравшимися в  своей
белой ризе и говорил нараспев:
   - Тебе мы приносим этот хлеб, тело Сына единородного...
   Моргауза  прикрыла  рот  ладонью,  пряча  зевок.  Хоть  ей  и   часто
приходилось присутствовать на христианских церемониях, королева  никогда
не задумывалась об их сути; они были еще скучнее, чем авалонские ритуалы
- Моргауза знала их, поскольку все детство провела на острове.  Она  еще
лет с четырнадцати считала, что все боги и все религии - лишь порождение
людской фантазии. Все они никак не были связаны с реальной жизнью. И тем
не менее в праздник Пятидесятницы Моргауза  послушно  ходила  к  обедне,
чтоб порадовать Гвенвифар - ведь та была здесь хозяйкой дома, да к  тому
же и Верховной королевой, и близкой родственницей Моргаузы; и вот теперь
Моргауза вместе с прочими членами  королевского  семейства  двинулась  к
епископу, чтоб принять святое причастие. Единственной, кто так  этого  и
не  сделал,  была  Моргейна.  Моргауза  лениво  подумала,  что  Моргейна
сделалась сущей дурочкой. Мало того, что она оттолкнула от себя  простой
люд - теперь самые набожные из придворных между собой  именуют  Моргейну
ведьмой и чародейкой, а то еще и похуже. Ну какая ей  разница?  В  конце
концов, все религии лгут, только каждая лжет на свой  лад.  Вот  Уриенс,
тот  лучше  умел  чувствовать  свою  выгоду;  Моргауза   ни   капли   не
сомневалась, что Уриенс ничуть не благочестивее любимого кота Гвенвифар.
Она видела, что Уриенс носит на руках змей Авалона, - но это не помешало
старому королю, равно как его сыну, Акколону, подойти к причастию.
   Но когда богослужение почти закончилось, и стали  читать  молитву  за
усопших, Моргауза почувствовала, что вот-вот расплачется. Ей не  хватало
Лота: он был так бесстыдно весел и верен ей - на свой лад;  и,  в  конце
концов, он ведь дал ей четырех прекрасных сыновей. Гавейн и Гарет стояли
сейчас на коленях рядом с ней,  наряду  с  прочими  домашними  Артура  -
Гавейн, как обычно, поближе к Артуру, а Гарет  -  бок  о  бок  со  своим
молодым другом, Увейном, пасынком Моргейны. Увейн звал Моргейну матерью,
да и сама Моргейна говорила  с  ним  с  воистину  материнской  теплотой;
Моргаузе бы и в голову не пришло, что ее племянница способна на такое.
   Домашние Артура поднялись на  ноги  -  послышался  шелест  платьев  и
негромкое позвякивание мечей в ножнах - и двинулись к выходу из  церкви.
Гвенвифар казалась немного усталой, но все же была очень хороша собою, с
этими ее золотистыми косами и красивым платьем, перехваченным сверкающим
золотым поясом. Артур тоже выглядел  великолепно.  На  поясе  его  висел
Эскалибур - все в тех же ножнах, обтянутых красным бархатом,  в  которых
король носил свой меч вот  уж  больше  двадцати  лет.  И  почему  только
Гвенвифар не вышьет для него новые ножны, покрасивее? Галахад  преклонил
колени перед королем; Артур взял из рук Гавейна красивый меч и произнес:
   - Вручаю его тебе, мой возлюбленный родич и приемный сын.
   Он подал знак Гавейну, и тот препоясал стройного юношу мечом. Галахад
поднял взгляд - на лице его сияла совершенно мальчишеская  улыбка,  -  и
звонко произнес:
   - Благодарю тебя, мой король. Этот меч всегда будет служить лишь тебе
одному.
   Артур возложил руки на голову Галахада.
   - Я с радостью принимаю тебя в число  своих  соратников,  Галахад,  -
сказал он, - и жалую тебе рыцарство. Всегда  будь  верен  и  справедлив,
всегда служи трону и правому делу.
   Он  поднял  юношу,  обнял  и  поцеловал.  Гвенвифар  тоже  поцеловала
Галахада; затем королевское  семейство  двинулось  в  сторону  огромного
турнирного поля. Прочие последовали за ними.
   Моргауза оказалась между Моргейной и Гвидионом; за ними  шли  Уриенс,
Акколон и Увейн. Поле было  украшено  вымпелами  и  лентами  на  зеленых
древках,  и  маршалы  турнира  размечали  места  для  схваток.  Моргауза
увидела, как рядом с Галахадом появился Ланселет; он обнял сына и вручил
ему простой белый щит.
   - А Ланселет будет сегодня сражаться? - поинтересовалась Моргауза.
   - Думаю, нет, - отозвался Акколон. - Я слыхал,  будто  его  поставили
распорядителем турнира; он и так слишком часто их выигрывал. Между  нами
говоря, Ланселет ведь уже немолод, и если какой-нибудь молодой,  крепкий
рыцарь вышибет его из седла, это вряд  ли  пойдет  на  пользу  репутации
поборника королевы. Я слыхал, что Гарет не раз  брал  над  ним  верх,  а
однажды это удалось и Ламораку...
   - Думаю, Ламораку лучше было бы не  похваляться  этой  победой,  -  с
улыбкой  сказала  Моргауза,  -  но  мало  кто  устоит  перед  искушением
похвастаться, что победил самого Ланселета, - пускай даже всего лишь  во
время турнира!
   - Нет, - негромко произнесла Моргейна.  -  Мне  кажется,  большинство
молодых рыцарей горевали бы, узнав, что Ланселет более не король  битвы.
Он - их герой.
   Гвидион рассмеялся.
   - Ты хочешь сказать, что этим молодым оленям не следует бросать вызов
рыцарю, что был для них Королем-Оленем?
   - Я думаю, что никто  из  старших  рыцарей  просто  не  станет  этого
делать, - заметил Акколон. - Что же касается  молодых  рыцарей,  мало  у
кого из них довольно силы  и  опыта  для  такого  дела.  А  если  кто  и
осмелится, думаю, Ланселет и сейчас сможет показать дерзкому пару ловких
приемов.
   - Я бы не стал, - тихо сказал Увейн. - Думаю, при этом дворе  нет  ни
одного рыцаря, который не любил  бы  Ланселета.  Гарет  теперь  в  любой
момент сумеет победить Ланселета, но он не станет  так  позорить  его  в
день Пятидесятницы, а с Гавейном  они  всегда  были  примерно  равны.  Я
помню, как-то на Пятидесятницу они сражались больше часа, 'пока  Гавейну
не удалось наконец-то выбить у него меч. Уж не знаю, смогу ли я победить
Ланселета в единоборстве, но пусть он остается  непревзойденным,  покуда
жив. Лично я ему вызов бросать не собираюсь.
   - А ты попробуй! - рассмеялся Акколон. - Я вот попробовал, и Ланселет
за каких-нибудь пять минут выколотил из меня  всю  мою  самонадеянность!
Может, Ланселет и постарел, но ни силы, ни ловкости он не утратил.
   Акколон провел Моргейну и  своего  отца  на  приготовленные  для  них
места.
   - С вашего позволения, я пойду запишусь для участия в  турнире,  пока
не стало поздно.
   - И я тоже, - сказал  Увейн,  поцеловал  руку  отцу  и  повернулся  к
Моргейне. -  Матушка,  у  меня  нет  своей  дамы.  Не  дашь  ли  ты  мне
какой-нибудь знак?
   Моргейна снисходительно улыбнулась пасынку и отдала ему  свою  ленту.
Увейн повязал ленту на руку и заявил:
   - Моим противником в первой схватке будет Гавейн.
   - Леди, - с очаровательной улыбкой произнес Гвидион,  -  может,  тебе
тогда лучше сразу отобрать знак  своей  милости?  Много  ли  тебе  будет
чести, если твой рыцарь сразу потерпит поражение?
   Моргейна рассмеялась, взглянув на Акколона, и Моргауза, заметив,  как
засияло лицо племянницы, подумала: "Увейн - ее сын, и он ей куда  дороже
Гвидиона; но Акколон ей еще дороже. Интересно, старый король знает?  Или
его это не волнует?"
   Тут в их сторону направился Ламорак, и у Моргаузы потеплело на  душе.
Она чувствовала себя польщенной:  на  турнире  присутствовало  множество
прекрасных дам, и Ламорак мог бы попросить знак милости у любой из  них,
но он склонился перед нею - на глазах у всего Камелота.
   - Госпожа моя, не дашь ли ты мне свой знак, чтобы я мог пойти с ним в
схватку?
   - С радостью, мой милый.
   Она отколола от груди розу  и  вручила  Ламораку.  Ламорак  поцеловал
цветок; Моргауза протянула ему руку. Ей приятно было сознавать,  что  ее
молодой рыцарь - один  из  самых  красивых  среди  присутствующих  здесь
мужчин.
   - Ты совсем приворожила Ламорака, - заметила Моргейна. Хотя  Моргауза
и вручила молодому рыцарю знак своей благосклонности на глазах  у  всего
двора, бесстрастное замечание Моргейны заставило ее покраснеть.
   - Ты думаешь, я нуждаюсь в чарах или заклинаниях, родственница?
   Моргейна рассмеялась.
   - Мне следовало бы выразиться иначе. Но молодых  мужчин,  по  большей
части, не интересует ничего, кроме прекрасного личика.
   - Знаешь, Моргейна, Акколон ведь моложе тебя, но так  тобою  увлечен,
что даже не взглянет на  женщин  помоложе  -  и  покрасивее.  Только  не
подумай, моя дорогая, - я вовсе не собираюсь тебя упрекать. Тебя  выдали
замуж против твоей воли, а твой муж годится тебе в деды.
   Моргейна пожала плечами.
   - Иногда мне кажется, будто Уриенс все знает. Быть может, он рад, что
я завела такого любовника, который  не  станет  подбивать  меня  бросить
старика мужа.
   Слегка поколебавшись  -  после  рождения  Гвидиона  она  ни  разу  не
разговаривала с Моргейной на столь  личные  темы,  -  Моргауза  все-таки
спросила:
   - Так что, вы с Уриенсом не ладите?
   Моргейна вновь пожала плечами - все так же безразлично.
   - Пожалуй, Уриенс слишком мало меня волнует, чтоб  думать,  ладим  мы
или не ладим.
   - Как тебе твой Гвидион? - поинтересовалась Моргауза.
   - Он меня пугает, - призналась Моргейна. -  И  все  же  он  настолько
обаятелен, что перед ним трудно устоять.
   - Ну, а ты чего ожидала? Он красив, как Ланселет, и умен, как ты, - а
в придачу еще и честолюбив.
   - Как странно: ты знаешь моего сына куда лучше, чем  я...  -  сказала
Моргейна, и в словах ее было столько горечи, что Моргауза  -  первым  ее
порывом было отбрить племянницу, поинтересовавшись, чего же странного та
в этом находит, раз бросила сына еще в младенчестве, - погладила  ее  по
руке и утешающе заметила:
   - Ну, моя дорогая, когда сын растет вдали от  матери,  та  знает  его
хуже всех. Думаю, Артур со своими соратниками -  даже  тот  же  Увейн  -
знают Гавейна куда лучше, чем я, а ведь Гавейна еще не так сложно понять
- он человек простой. А Гвидиона ты бы не понимала, даже  если  бы  сама
его вырастила: я вот честно признаюсь, что совершенно его не понимаю!
   Моргейна не ответила - лишь неловко  улыбнулась.  Она  повернулась  и
уставилась на турнирное поле; шуты Артура устроили там потешный  турнир.
Вместо оружия у них  были  мочевые  пузыри  свиньи,  а  вместо  щитов  -
разрисованные тряпки, и они выкидывали такие  коленца,  что  зрители  от
смеха уже падали со своих мест. В  конце  концов,  шуты  остановились  и
раскланялись; Гвенвифар,  преувеличенно  серьезно  изобразив  тот  самый
жест, которым она обычно вручала награду истинному  победителю,  бросила
им полную пригоршню сладостей. Шуты устроили из-за них потасовку, вызвав
новый взрыв смеха и рукоплесканий, и ускакали в сторону кухни -  там  их
ждал хороший обед.
   Глашатай возвестил, что первая  схватка  состоится  между  поборником
королевы, сэром Ланселетом Озерным, и поборником короля, сэром  Гавейном
Лотианским. Рыцари вышли на поле, и  зрители  разразились  восторженными
воплями. Ланселет был строен и так красив, несмотря на морщины и  седину
в волосах, что у Моргейны перехватило дыхание.
   "Да, - подумала Моргауза, наблюдая за племянницей, - она  по-прежнему
любит его, хоть столько лет уже прошло... Быть может, она сама этого  не
осознает, - но так оно и есть".
   Схватка Гавейна и Ланселета походила  на  тщательно  отрепетированный
танец: противники кружили друг вокруг  друга,  обмениваясь  ударами.  На
взгляд Моргаузы, ни одному из них так и не удалось ни в чем  взять  верх
над другим, и когда рыцари, наконец, опустили мечи, поклонились королю и
обнялись, зрители с равным рвением приветствовали  обоих  одобрительными
возгласами и рукоплесканием.
   Затем  последовали  конские  игрища:  всадники  показывали  искусство
управления конем  и  состязались,  кто  быстрее  подчинит  необъезженную
лошадь. Моргаузе смутно припомнилось, что когда-то  и  Ланселет  в  этом
участвовал -  кажется,  на  празднествах,  устроенных  в  честь  свадьбы
Артура. Как же давно это было! Потом пришел черед конных схваток; рыцари
бились тупыми  копьями,  не  нанося  ран  друг  другу,  а  лишь  вышибая
противников из седла. Какой-то молодой рыцарь  неудачно  упал  и  сломал
ногу;  когда  его  уносили  с  поля,  он  кричал,  а  нога  торчала  под
неестественным углом. Он оказался единственным, кто пострадал  серьезно,
а вот синяков и разбитых пальцев было без счета; многие теряли сознание,
грохнувшись оземь, а одного рыцаря едва не  лягнула  скверно  выезженная
лошадь. В конце концов, Гвенвифар  вручила  победителям  награды.  Артур
подозвал Моргейну и попросил, чтобы та тоже раздала несколько призов.
   Один из призов завоевал Акколон - за выездку, - и когда он  преклонил
колени, чтоб принять награду из рук Моргейны,
   Моргауза с изумлением  услышала  откуда-то  из  толпы  негромкое,  но
отчетливое шипение:
   - Шлюха! Распутница!
   Моргейна покраснела, но, не дрогнув, вручила  Акколону  кубок.  Артур
тихо приказал одному из распорядителей:
   - Найди мне того, кто это сказал!
   Распорядитель бросился выполнять приказ, но  Моргауза  была  уверена,
что никого он не найдет - в такой-то толпе!
   Началась  вторая  часть  турнира.  Моргейна,  бледная  и  взбешенная,
вернулась на  свое  место;  руки  ее  дрожали,  как  отметила  про  себя
Моргауза, а дыхание участилось.
   - Милая моя, не надо так переживать, - сказала Моргауза. - Когда  год
выдается  неурожайным  или   какой-нибудь   преступник   ускользает   от
правосудия, меня еще и не так честят.
   - Неужто  ты  думаешь,  что  меня  волнует  мнение  этого  сброда?  -
презрительно бросила Моргейна. Но Моргауза знала, что ее  безразличие  -
напускное. - Дома, в своей стране, я пользуюсь достаточной любовью.
   Вторая   половина   турнира   началась   с   того,    что    какие-то
саксы-простолюдины показывали искусство борьбы. Они были огромны, и тела
их - саксы дрались почти обнаженными - с ног до головы  поросли  жестким
волосом; борцы ворчали, напрягались, с хриплыми возгласами швыряли  друг
друга, потом снова сцеплялись,  да  так,  что  казалось,  будто  вот-вот
послышится хруст костей. Моргауза даже подалась  вперед,  без  малейшего
стеснения любуясь их  животной  силой;  а  вот  Моргейна  отвернулась  с
отвращением и брезгливостью.
   - Моргейна, ты становишься стыдливой - прямо как наша  королева!  Ну,
не делай  такое  лицо!  -  Моргауза  заслонилась  ладонью  от  солнца  и
взглянула на поле. - Кажется, сейчас уже начнется  общая  схватка...  О,
смотри! Это же Гвидион! Что это он затеял?
   И действительно, на турнирном поле вдруг появился Гвидион. К нему тут
же заспешил глашатай,  но  Гвидион  отмахнулся  от  него.  Его  сильный,
звонкий голос разнесся над полем:
   - Король Артур!
   Моргейна откинулась на спинку кресла, побледнела как мел и  вцепилась
в перила. Ну что он  там  еще  задумал?!  Он  что,  собирается  устроить
скандал при таком скоплении народа и потребовать,  чтобы  Артур  признал
его?
   Артур поднялся со своего места. Моргаузе показалось, что королю  тоже
не по себе, но говорил он спокойно и отчетливо.
   - Я слушаю тебя, племянник.
   - Я слыхал, будто на турнирах  есть  такой  обычай:  если  король  не
возражает, то всякий рыцарь может бросить  вызов  другому  рыцарю.  И  я
прошу, чтобы сэр Ланселет встретился со мной в поединке!
   Моргаузе вспомнились брошенные как-то в сердцах слова Ланселета - что
подобные поединки сделались для него сущим  проклятием:  каждый  молодый
рыцарь жаждал сразиться с поборником королевы.
   - Да, такой обычай существует, - помрачнев, отозвался Артур. -  Но  я
не могу говорить за Ланселета. Если он  согласится  на  поединок,  я  не
стану ему препятствовать. Но тебе придется обратиться к  нему  самому  и
смириться с его решением.
   - Вот негодник! - воскликнула Моргауза. - Я понятия не имела,  что  у
него на уме...
   Но Моргейна почувствовала, что та отнюдь не сердится на  Гвидиона