гостей,  Игрейна,  возвратившись  в  собственные  покои,
уложила Моргейну в постель  и  захлопотала,  засуетилась  над  девочкой,
снова и снова прокручивая в голове услышанное.
   Утер Пендрагон. Она никогда его не  видела,  но  Горлойс  без  умолку
разглагольствовал  о  его  доблести.  Утер  приходился  близким  родичем
Амброзию Аврелиану, королю Британии, как сын его сестры; но в отличие от
того же Амброзия Утер был бриттом до мозга костей, без малейшей  примеси
римской крови, так что и валлийцы, и Племена шли за ним,  не  колеблясь.
Надо думать, в один прекрасный день Утер станет королем. А ведь Амброзий
уже не молод, стало быть, этот день недалек...
   "А я стану королевой...  О  чем  я  только  думаю?  Неужто  я  предам
Горлойса и свою собственную честь?"
   Игрейна вновь взялась за  бронзовое  зеркало.  Позади  нее  в  дверях
стояла сестра. Вивиана сняла штаны для верховой езды и надела  свободное
платье из некрашеной шерсти; распущенные волосы падали на плечи,  мягкие
и темные, точно черная овечья шерсть.  Она  казалась  совсем  маленькой,
хрупкой и такой старой, а глаза... так  глядели  глаза  жрицы  в  пещере
посвящения много лет назад, в ином мире...  Игрейна  поспешила  отогнать
докучную мысль.
   Вивиана подошла вплотную, привстала на цыпочки, коснулась ее волос.
   - Маленькая моя Игрейна. Впрочем, уже не такая и маленькая, - ласково
проговорила она. - А знаешь, маленькая, это ведь я выбрала для тебя имя:
Грайнне, в честь Богини костров Белтайна... Когда  ты  в  последний  раз
прислуживала Богине на Белтайн, Игрейна?
   Уголки губ Игрейны самую малость приподнялись в подобии улыбки,  чуть
приоткрыв зубы.
   - Горлойс - римлянин и христианин в придачу.  Ты  всерьез  полагаешь,
что в его доме соблюдают обряды Белтайна?
   - Нет, наверное, - отвечала Вивиана,  забавляясь.  -  Хотя  на  твоем
месте я бы не поручилась за то, что твои слуги не ускользают из  дома  в
день середины лета, чтобы разжечь костры и возлечь  друг  с  другом  под
полной луной. Но лорду и леди,  стоящим  во  главе  христианского  дома,
такое заказано; только не  на  глазах  у  священников  и  их  жестокого,
чуждого любви Бога!
   - Не смей говорить так о Боге моего мужа, Бог есть  любовь,  -  резко
оборвала ее Игрейна.
   - Это ты так говоришь. Но не он ли объявил войну всем  прочим  Богам,
не он ли убивает всех тех, кто отказывается ему поклониться, - возразила
Вивиана. - Сохрани нас судьба от такой любви со стороны Бога! Я могла бы
воззвать к тебе  во  имя  принесенных  тобою  обетов  и  заставить  тебя
исполнить то, что я прошу, от имени Богини и Священного острова...
   - Ну надо же! - саркастически  бросила  Игрейна.  -  Вот  теперь  моя
Богиня велит мне стать шлюхой,  а  мерлин  Британии  и  Владычица  Озера
готовы поработать сводниками!
   Глаза Вивианы вспыхнули, она шагнула вперед, и на  мгновение  Игрейна
решила, что жрица отвесит ей пощечину.
   - Да как ты смеешь! - проговорила Вивиана, и, хотя голос ее звучал не
громче шепота,  по  комнате  прокатилось  эхо,  так  что  Моргейна,  уже
задремавшая было под  шерстяным  пледом,  села  в  постели  и,  внезапно
испугавшись, заплакала.
   - Ну вот, ребенка моего разбудила... - посетовала Игрейна  и,  присев
на край кровати, принялась убаюкивать девочку. Постепенно с лица Вивианы
схлынул гневный румянец. Она опустилась на кровать рядом с Игрейной.
   - Ты меня не поняла, Грайнне. Ты что,  думаешь,  Горлойс  бессмертен?
Говорю тебе, дитя: я пыталась прочесть по звездам судьбы  тех,  от  кого
зависит благоденствие Британии последующих лет, и повторю еще  раз:  имя
Горлойса там не начертано.
   Колени Игрейны подогнулись, тело вдруг перестало слушаться.
   - Утер убьет его?
   - Клянусь тебе: Утер не будет причастен к смерти Горлойса и в час его
гибели окажется  далеко.  Но  подумай  вот  о  чем,  дитя.  Тинтагель  -
великолепный  замок;  ты  полагаешь,  когда  Горлойса  не  станет,  Утер
Пендрагон не скажет одному из своих вождей: "Возьми замок,  а  вместе  с
ним и женщину, что им владеет"? Лучше уж Утер, чем один из его людей.
   "Моргейна. Что станется с моей дочерью и с моей сестренкой Моргаузой?
Воистину, женщине, которая безраздельно  принадлежит  мужчине,  остается
лишь молиться за жизнь своего заступника".
   - Разве мне не позволено возвратиться на Священный остров  и  остаток
жизни провести на Авалоне в числе жриц?
   - Тебе начертана иная участь, - возразила  Вивиана.  Голос  ее  вновь
помягчел. - И от судьбы  своей  ты  не  спрячешься.  Тебе  предназначено
сыграть роль в спасении этой земли, но дорога на Авалон для тебя закрыта
навеки. Так пойдешь ли ты по тропе навстречу судьбе по доброй  воле  или
Богам придется тащить тебя насильно?
   Ответа жрица дожидаться не стала.
   - Ждать уже недолго. Амброзий Аврелиан умирает, много лет стоял он во
главе бриттов, и теперь его вожди съедутся на совет, дабы избрать нового
короля. И все они могут доверять  одному  только  Утеру.  Так  что  Утер
станет и военным вождем,  и  Верховным  королем  в  одном  лице.  И  ему
понадобится сын.
   Игрейна чувствовала, что ловушка вот-вот захлопнется.
   - Если тебе это так важно, почему бы тебе не взять дело в свои  руки?
Если супруга военного вождя и Верховного короля Британии  обретет  такую
власть, отчего бы тебе не попробовать соблазнить Утера своими  чарами  и
самой не родить сужденного короля?
   К ее удивлению, Вивиана долго молчала, прежде чем ответить:
   - Ты полагаешь, я об  этом  не  думала?  Но  ты  забываешь,  Игрейна,
сколько мне лет. Я старше  Утера,  а  он,  по  меркам  воинов,  тоже  не
мальчик. Когда родилась Моргауза, мне было двадцать шесть. А сейчас  мне
тридцать девять, Игрейна, и из детородного возраста я уже вышла.
   В бронзовом зеркале, что Игрейна по-прежнему держала в руках, мерцало
отражение ее сестры - искаженное, бесформенное, текучее, как  вода;  вот
образ прояснился, вот затуманился - и исчез совсем.
   - Ты так думаешь? - проговорила Игрейна. - А я тебе  скажу,  что  еще
одного ребенка ты родишь.
   - Надеюсь, что нет, - возразила Вивиана. - Я старше,  чем  была  наша
мать, когда она умерла родами, произведя на свет Моргаузу, и избежать ее
судьбы у меня никакой надежды нет. В этом году я в последний  раз  приму
участие в обрядах Белтайна, а после того передам свой титул какой-нибудь
женщине помоложе, чем  я,  и  стану  ведуньей,  Мудрой,  -  уподобившись
Древним. Я надеялась, что однажды уступлю место Моргаузе...
   - Тогда почему ты не оставила ее на Авалоне и не подготовила  себе  в
преемницы?
   В лице Вивианы отражалась глубокая печаль.
   - Она не годится. За плащом Владычицы она различает только власть, но
не череду бесконечных страданий и жертв. Так что эта Дорога не для нее.
   - Сдается мне, ты не слишком-то страдала, - возразила Игрейна.
   - Тебе про то неведомо. Ты ведь тоже отказалась  от  этой  дороги.  Я
отдала ей всю жизнь и все-таки готова повторить: куда легче удел простой
поселянки - вьючной скотины и племенной кобылы в течке. Ты видишь  меня,
облаченную в одежды Богини, увенчанную ее короной, в час  триумфа  подле
ее котла; ты не видишь тьмы пещеры и глубин великого моря... Ты к  этому
не призвана, милая моя девочка, и благодари Богиню, что  твоя  участь  -
иная.
   "По-твоему, я ничего не знаю о страданиях и  немом  терпении,  спустя
четыре-то года?" - подумала  про  себя  Игрейна,  но  вслух  не  сказала
ничего.  Вивиана,  склонившись  над   Моргейной,   ласково   поглаживала
шелковистые темные волосы девочки.
   - Ах, Игрейна, ты даже представить не в силах, как  я  тебе  завидую:
всю жизнь я мечтала о  дочери.  Богиня  знает,  Моргауза  была  мне  как
родная, но при этом  оставалась  чужой,  точно  родилась  от  незнакомой
женщины, а не от моей же матери... Я мечтала о дочери,  которой  однажды
смогу передать титул. -  Жрица  вздохнула.  -  Но  я  родила  лишь  одну
девочку, да и та умерла, а сыновья мои меня оставили. -  Она  вздрогнула
всем телом. - Ну что ж, такова моя участь, и  я  попытаюсь  смириться  с
нею, как и ты - со своей. Я ничего у тебя не прошу, Игрейна, кроме разве
одного, а остальное предоставлю той, что госпожа над всеми  нами.  Когда
Горлойс вернется домой, отсюда он отправится в  Лондиниум  на  церемонию
избрания короля. Ты должна каким-то образом исхитриться и заставить мужа
взять тебя с собою.
   - Эта твоя единственная просьба будет потруднее всего прочего, вместе
взятого! - рассмеялась Игрейна.  -  Ты  в  самом  деле  считаешь,  будто
Горлойс обременит своих воинов тяжкой обязанностью сопровождать  молодую
жену до Лондиниума? Мне, конечно, хотелось бы туда съездить,  да  только
Горлойс возьмет меня  с  собою  не  раньше,  чем  в  тинтагельском  саду
зацветут южные апельсины и фиги!
   - И тем не менее ты должна  добиться  своего  и  взглянуть  на  Утера
Пендрагона.
   - А ты, надо думать, дашь мне талисман, чтобы он влюбился в  меня  по
уши? - вновь расхохоталась Игрейна.
   Вивиана погладила вьющиеся рыжие пряди.
   - Ты  молода,  Игрейна,  и,  кажется,  даже  не  представляешь  себе,
насколько красива. Не думаю, что Утеру понадобятся талисманы.
   Игрейна содрогнулась всем телом в нежданном приступе страха.
   - Пожалуй, талисман пригодится мне - чтобы я от Утера не шарахалась!
   Вивиана вздохнула. И дотронулась до лунного камня, подвески на  груди
у Игрейны.
   - Это не Горлойсов подарок, - заметила она.
   - Нет, ты же сама мне его вручила в день свадьбы, разве  не  помнишь?
Ты сказала, камень принадлежал моей матери.
   -  Дай  его  мне.  -  Просунув  руку  под  вьющиеся  пряди,   Вивиана
расстегнула застежку  на  цепочке.  -  Когда  камень  вернется  к  тебе,
Игрейна, вспомни мои слова и поступи так, как подскажет тебе Богиня.
   Игрейна молча глядела на самоцвет в руках у  жрицы.  Молодая  женщина
вздохнула, но протестовать не стала. "Я ничего ей не обещала, -  яростно
твердила она про себя. - Ничего!"
   - А ты поедешь в Лондиниум на избрание этого вашего короля?
   Вивиана покачала головой.
   - Я еду во владения другого короля, который еще  не  знает,  что  ему
придется сражаться на стороне Утера. Бан Армориканский избран  Верховным
королем в Малой Британии, и его друиды объявили Бану, что в  знак  этого
ему должно пройти Великий обряд. Я послана совершить Великий Брак.
   - А мне казалось, Малая Британия - христианские земли.
   - Да, так и есть, - равнодушно подтвердила Вивиана. - Его  священники
отзвонят в колокола, помажут его святым мирром и объяснят, что  его  Бог
ради него пожертвовал собою. Но  народ  ни  за  что  не  примет  короля,
который сам не обещан в Великую жертву.
   Игрейна глубоко вздохнула.
   - Я так мало знаю...
   - В древние времена, Игрейна, - объяснила Вивиана, - король  связывал
свою жизнь с благоденствием земли и,  подобно  всем  мерлинам  Британии,
клялся: если  на  землю  его  обрушатся  бедствия  или  настанут  тяжкие
времена, он умрет ради того, чтобы земля жила. А если  он  отречется  от
этой жертвы, земля погибнет. Я... мне не следует говорить об  этом,  это
таинство, но ведь и ты, Игрейна, ты тоже на свой лад  отдаешь  жизнь  за
исцеление земли. Никто из рожениц не знает, не потребует  ли  Богиня  ее
жизнь. Некогда и я лежала связанной и беспомощной, и к горлу  моему  был
приставлен нож, но я знала: если смерть заберет меня, моя  искупительная
кровь возродит землю... - Голос ее, дрогнув, умолк, благоговейно молчала
и Игрейна.
   - Часть Малой Британии тоже сокрылась в туманах, и  Великое  Каменное
Святилище ныне уже не отыскать.  Дорога,  ведущая  к  храму,  -  мертвый
камень, если только не знать Пути к Карнаку, - проговорила Вивиана. - Но
король Бан поклялся не дать мирам разойтись и сохранить врата  открытыми
для таинств. Так что он намерен заключить Священный Брак с землей в знак
того, что в час нужды его собственная кровь напоит посевы.  Так  тому  и
должно быть, что  я,  прежде  чем  занять  место  среди  старух-ведуний,
последний раз сослужу службу Матери, связав его королевство с  Авалоном;
в этом таинстве я буду для него Богиней.
   Вивиана умолкла, но для Игрейны в комнате еще дрожало эхо ее  голоса.
Жрица склонилась над кроватью и взяла на руки спящую  Моргейну  -  очень
ласково и осторожно.
   - Она еще не дева, а я еще не карга, - проговорила жрица. - Но нас  -
Трое, Игрейна. Вместе мы составляем Богиню, она здесь, среди нас.
   Игрейна удивилась про себя, отчего жрица умолчала о сестре  Моргаузе,
и они были настолько  открыты  друг  для  друга,  что  Вивиана  услышала
вопрос, как если бы молодая женщина произнесла его вслух.
   - У Богини есть и четвертое, тайное обличие, - прошептала она,  дрожа
всем телом. - Молись ей, как и я - как и я, Игрейна!  -  чтобы  Моргауза
никогда его не приняла.

Глава 3

   Игрейне казалось, будто она едет под дождем вот уже  целую  вечность.
До чего же до Лондиниума далеко - все равно что до края света!
   До сих пор Игрейна путешествовала мало, если не считать того  давнего
переезда от Авалона до Тинтагеля. Молодая  женщина  мысленно  сравнивала
перепуганного, отчаявшегося ребенка тех времен с собою теперешней.  Ныне
она скакала рядом с Горлойсом, и тот взял на  себя  труд  рассказать  ей
кое-что  о  землях,  через  которые   они   проезжали;   она   смеялась,
поддразнивала мужа, а ночью в шатре охотно разделяла  с  ним  ложе.  Она
немного скучала по Моргейне, гадая, как там  дочка:  плачет  ли  ночами,
требуя мать, удается ли Моргаузе накормить ее? Но до чего  отрадно  было
вновь обрести свободу и мчаться  верхом  в  окружении  стольких  мужчин,
ощущая на себе восхищенные взгляды и всеобщее  почтительное  внимание  -
никто из воинов не осмелился бы  подступиться  к  супруге  Горлойса,  ею
любовались - и только. Игрейна вновь перевоплотилась в беспечную девочку
- но не ту испуганную дикарку, шарахающуюся от незнакомца, который  стал
ей мужем и которому нужно любой ценой угодить. Она  словно  вернулась  в
пору девичества, но только без тогдашней полудетской нескладности, и  от
души наслаждалась происходящим. Ее  даже  не  раздражала  вечная  пелена
дождя, за которой терялись далекие холмы, так что  отряд  ехал  точно  в
белесом ореоле тумана.
   "А ведь в таком тумане мы, чего доброго, собьемся с  пути,  ненароком
окажемся во владениях фэйри и уже никогда не вернемся в  этот  мир,  где
умирающий Амброзий и честолюбец Утер строят планы спасения  Британии  от
свирепых дикарей. Британия падет под натиском варваров, подобно Риму,  а
мы никогда о том не узнаем, нам будет все равно..."
   - Ты устала, Игрейна? - В мягком голосе Горлойса звучала неподдельная
забота. Право же, никакой он  не  великан-людоед,  каким  казался  в  те
первые,  кошмарные  дни  четыре  года  назад!  Теперь  он  всего-навсего
стареющий мужчина; в волосах и бороде полным-полно  седины  (хоть  он  и
бреется тщательно по римскому обычаю); весь в шрамах  после  многих  лет
бесчисленных сражений и так трогательно старается угодить ей!  Возможно,
не испугайся она его так поначалу, не будь она непокорной бунтаркой, она
бы поняла, что муж уже тогда пытался ей понравиться. Горлойс  не  был  с
ней жесток, а если и был, так только  потому,  что,  по-видимому,  почти
ничего не знал о свойствах женского тела и о подобающем с ним обращении.
Теперь Игрейне  казалось,  что  всему  виною  неуклюжесть,  а  вовсе  не
жестокость, скажи она мужу, что он причиняет ей боль, и он бы ласкал  ее
осторожнее. Четыре года назад Игрейна думала, что это все  неизбежно:  и
боль и ужас. Теперь она стала мудрее.
   Молодая женщина лучезарно улыбнулась мужу.
   - Нет-нет, ничуть, кажется, я могла бы так ехать до бесконечности! Но
ты не боишься, что в столь густом тумане мы того и гляди собьемся с пути
и до Лондиниума вовеки не доберемся?
   - Тебе не о чем тревожиться,  -  серьезно  отозвался  он.  -  У  меня
опытные проводники, они знают путь как  свои  пять  пальцев.  А  еще  до
вечера мы выедем на старую римскую дорогу,  что  ведет  в  самое  сердце
города. Так что нынче ночью мы будем спать под  крышей  и  на  приличной
кровати.
   - Сколь порадуюсь я приличной кровати, - кротко проворковала Игрейна,
и, как она и ожидала, Горлойс так и вспыхнул. Он  тут  же  отвернулся  -
так, словно жена внушала ему едва ли не страх, - и Игрейна, лишь недавно
открывшая для себя эту власть, втайне возликовала.
   Молодая женщина скакала рядом с Горлойсом, размышляя про себя о  том,
что нежданно-негаданно прониклась к мужу своего рода нежностью, причем к
нежности этой примешивалось сожаление, как если бы Горлойс стал ей дорог
только теперь, в преддверии утраты. Так ли или иначе, но только  Игрейна
знала: дни Горлойса сочтены. Никогда она  не  забудет,  как  ей  впервые
открылось, что муж умрет.
   К  Игрейне  прибыл  посланец  с  известием  о  том,  что  ей  следует
готовиться к приезду мужа. Горлойс прислал одного из своих людей,  гонец
подозрительно зыркал глазами и повсюду совал свой нос,  без  слов  давая
понять Игрейне, что, будь у  него  самого  молодая  жена,  уж  он-то  бы
примчался домой без предупреждения, в надежде уличить ее в  каком-нибудь
проступке или расточительстве. Игрейна, не зная за собою никакой вины  -
эконом рачителен, кухня в порядке, - оказала посланцу  достойный  прием,
не обращая внимания на его  назойливое  любопытство.  Пусть  допрашивает
слуг, если хочет, небось узнает, что,  кроме  сестры  и  лорда  мерлина,
никаких гостей в Тинтагеле она не принимала.
   Гонец  уехал,  Игрейна  повернулась  идти  к  дому  и   вдруг   резко
остановилась. В ярком солнечном  свете  на  нее  пала  тень,  и  накатил
беспричинный страх. И в этот самый миг она увидела Горлойса: но  где  же
его конь и свита? Он исхудал, постарел,  так,  что  в  первое  мгновение
Игрейна не узнала герцога; лицо его  осунулось,  глаза  ввалились.  Щеку
пересекал шрам от удара мечом, этой раны Игрейна не помнила.
   - Муж  мой!  -  воскликнула  она.  -  Горлойс...  -  В  лице  герцога
отражалось такое невыразимое горе, что молодая женщина напрочь  позабыла
свой страх перед мужем и годы обид и, не помня себя, бросилась к нему  и
заговорила так, словно обращалась к своему ребенку:
   - Ох, родной мой, что с тобой случилось? Что привело  тебя  сюда  вот
так - одного, безоружного, - ты не захворал ли? Ты не... - И тут Игрейна
умолкла, и голос ее утих, затерялся среди отзвуков. Ибо на дворе  никого
не было, лишь тени струили неверный свет да звенело эхо ее голоса.
   До самой ночи Игрейна упорно убеждала себя в  том,  что  это  -  лишь
Послание, не более, разве не так же  Вивиана  предупредила  ее  о  своем
приезде? Но обмануть  себя  не  удавалось:  Горлойс  не  обладает  даром
Зрения, а даже если бы и обладал, так ни за что в него бы не  поверил  и
пользоваться бы им не стал. То, что она видела,  -  Игрейна  знала,  что
это, хотя ни с чем подобным прежде не сталкивалась,  -  это  призрак  ее
мужа, его двойник, тень и предвестник его смерти.
   А когда Горлойс наконец вернулся, живой и здоровый,  молодая  женщина
попыталась отогнать воспоминание, внушая себе, что всему виной лишь игра
света - вот почему она различает за спиной  мужа  уже  знакомую  тень  с
рассеченной щекой и неизбывным горем в глазах. Ибо  сам  Горлойс  ни  от
какой  раны  не  страдал,  а  унывать  и  не  думал,  напротив,  был   в
превосходном настроении,  осыпал  жену  подарками  и  даже  привез  нить
крохотных коралловых бусинок для Моргейны. Он загодя  порылся  в  тюках,
набитых захваченным у саксов добром, и вручил Моргаузе алый плащ.
   - Небось принадлежал какой-нибудь саксонской блуднице,  из  тех,  что
таскаются за обозами, а не то одной из  тех  визгливых  воительниц,  что
сражаются у них бок о бок с мужчинами в чем мать  родила,  -  рассмеялся
Горлойс и ущипнул девочку за подбородок. - Так что пусть  уж  лучше  его
носит порядочная британская девушка. Цвет тебе к  лицу,  сестренка.  Вот
подрастешь еще малость и станешь такой же хороше