я Акоп.
   А дядя Степан опять встрепенулся и спросил:
   - А на каком фронте, не помнишь? Этого я, конечно, не помнил.
   - Айрапет Саркисович - он на войне сержантом был - мой  троюродный  брат.
На Первом Украинском воевал. Армию не помню, но он танкистом был, а  я  -  в
артиллерии. Гаубицы двести три миллиметра! Очень тяжелые  орудия  -  трактор
возил. А я был трактористом на ХТЗ, - объяснил дядя Степан. -  Очень  смешно
вышло: он - танкист, но танк водить не умел, только из пушки стрелял, а я  -
артиллерист, но из пушки так ни разу и  не  выстрелил,  только  на  тракторе
ездил... Хе-хе-хе!
   - А он вам про Бахмаченко ничего не рассказывал? - спросил я, прикидывая,
что мне не помешает, в случае чего, назваться  двоюродным  внуком  покойного
Будулая.
   - Как же! - всплеснул руками дядя Степан. - Я его видел, мы в театре  его
смотреть ходили. Артист был - так пел! Настоящий артист,  хоть  и  цыган.  А
твой дед - Агапов, верно? Из Ленинграда?
   Пришлось на ходу перестраиваться. В конце концов,  я  ведь  действительно
питерский уроженец.  Правда,  это  у  Баринова  в  паспорте  записано,  а  у
Короткова по-прежнему Москва  числится,  но  мог  же  у  москвича  Короткова
двоюродный дед в Ленинграде жить... Это было, конечно, рискованным ходом.  Я
ведь не знал, жив лейтенант или нет. Начнешь вздыхать, что вот,  мол,  живет
там дед в Питере, мучается, а Степан выпучит глаза и скажет: "Как  мучается,
слушай, когда мы его еще десять лет назад похоронили?!"
   На  всякий  случай  я  неопределенно  кивнул,  стараясь  не  вдаваться  в
подробности. На цыгана  я  походил  очень  слабо,  та  борода,  которую  мне
прилепил Соломонович, была уж слишком великорусского образца.
   Вроде бы дядя Степан не очень настаивал на том, чтобы  я  поведал  ему  о
последних событиях из жизни моего "двоюродного деда". Он взял быка за рога и
начал рассказывать мне о той  интернациональной  дружбе,  которая  связывала
между собой народы бывшего СССР. Почему-то у меня включился в  памяти  образ
Комиссара, доставшийся мне в наследство от  мистера  Брауна.  Тот,  конечно,
чуть-чуть переигрывал и кривлялся, но иногда играл довольно  убедительно.  А
вот дед Степан, похоже, во все  поверил  по-настоящему.  Так,  как  надо  бы
верить в Бога.
   Впрочем, мне тоже казалось довольно убедительным то, что он  говорил.  Во
всяком случае, в том, что Иосиф  Виссарионович  нашел  бы  способ  примирить
спорщиков из-за Карабаха,  я  не  сомневался.  Он,  поди,  отправил  бы  обе
республики и автономную область в район Колымы или Подкаменной  Тунгуски,  а
какие-нибудь ребята из Института востоковедения защитили бы  диссертации  на
тему "Восточная Сибирь как центр этногенеза армян и азербайджанцев, в  свете
решений Энского Пленума ЦК ВКП (б) и речи на нем Великого  Вождя  и  Учителя
всех времен и народов  товарища  И.В.Сталина"  или  "Идейно-теоретический  и
организационный  разгром  мелкобуржуазно-националистического  уклона  в   ЦК
Компартий Армении и Азербайджана". И все стало бы тихо,  мирно  и  спокойно,
труженики села Ереванской области РСФСР брали бы повышенные соцобязательства
по настригу тонкорунных овец, а нефтяники Бакинской области перевыполняли бы
план по добыче "черного золота". Однако как ни соскучился я по политграмоте,
мне все-таки надо было подбираться к основной теме разговора, раз уж так все
здорово получилось.
   - Дядя Степан, - сказал я, улучив момент, когда  красноречие  тракториста
тяжелой артиллерии на какой-то момент иссякло. - Мне  дед  рассказывал,  что
они все четверо перстни из Германии привезли. Будто они их в какой-то  шахте
нашли или еще где-то. Что-то необычное в них было вроде бы...
   - Это я слышал, - отмахнулся дядя Степан. - Айрапет,  после  того  как  в
землетрясение  попал  и  шесть  дней  под  развалинами  пролежал,   немножко
заговариваться стал. Говорил, будто перстень его спас.
   - Как спас?
   - Ну что я сказки повторять  буду?  Старый  человек,  напугался,  потерял
память, привиделось что-то... Глупости все это. Сейчас столько  глупостей  в
газетах пишут и по телевизору рассказывают - зачем мне еще новые прибавлять?
   - Но ведь интересно же...
   - Ай, хорошо, пожалуйста! Говорил Айрапет, что когда первый  толчок  был,
он в подвал за вином ушел. У него свой виноград был, хорошее вино  делают  -
"матраса" называется. Так  вот,  когда  тряхнуло  -  весь  дом  рухнул.  Все
завалило.
   Есть-пить в подвале было: вино, консервы из овощей,  а  воздуху  -  мало.
Опять же, туалет тоже надо делать - душно стало. У Айрапета сердце уже тогда
старое было, легкие он на фронте прокурил, ему показалось,  что  кто-то  его
зовет: "Ты здесь?!
   Ты здесь!?" И он начал шептать: "Я здесь!" Негромко, конечно, ушами никто
бы не услышал. Он говорил, будто через перстень все слышал. Как такое  может
быть? Не  может  такого  быть.  Фантазия,  бред  -  и  все.  Просто  подошли
спасатели, раскопали, вынули его, в Москву отправили.  А  он  перстень  свой
экстрасенсу подарил, который его якобы нашел...
   - Экстрасенсу?
   - Жулику. Это так теперь  называют  -  "экстрасенс",  а  раньше  говорили
"жулик", "шарлатан". Правильно  говорили,  между  прочим.  Последнее,  самое
дорогое было - перстень  золотой,  а  этот  тип  не  постеснялся  у  старика
больного взять!
   Настоящий жулик.
   - А как его звали?
   - Если б я знал - убил бы. Я хотел в суд подавать - Айрапет не велел.  Он
старший - я его слушаться должен. Говорит: "Все правильно. Я все понимал, он
меня не обманывал, он меня спас". А потом еще газета писала иностранная, там
фотографии были Айрапета и жулика этого тоже.
   - Я помню, - вмешался дядя Морис, который во время этого диалога о чем-то
беседовал с Гагиком и Самвелчиком. - "Тудей ревю оф Еуропа" называется.  Там
Айрапет очень похож. Как живой!
   Я простил дядю  Мориса  за  то,  что  слово  "Europe"  он  запомнил,  как
"Еуропа".
   Произношение  -  личное  дело  каждого,  лишь  бы  такая  газета   вообще
существовала.
   В черепке моем быстро выстраивалась  логика  дальнейшего  розыска.  Найти
газету,  узнать  фамилию  экстрасенса,  разыскать  его...  И  дальше  -   по
обстановке, вплоть до изъятия с трупа. Если, конечно, этот перстенек  еще  в
России, а не где-нибудь у "Еуропе".
   Разговор уже сместился в иную  плоскость  и  меня  мало  интересовал.  На
разговоры я потратил всего два часа  и  вполне  мог  успеть  до  закрытия  в
Библиотеку  иностранной  литературы,   где   можно   было   заполучить   это
малознакомое мне издание. Хмеля во мне было немного, голова свежая.
   Посидев пару минут, я  вспомнил,  что  у  меня  есть  одно  важное  дело,
распрощался  со  всеми  армянскими  братьями  и  сестрами,   пожелал   всего
наилучшего в личной жизни Мариам и выскочил из квартиры.
   Только усевшись в метро, я вспомнил, что читательский  билет  у  меня  на
фамилию Баринова, и он оставлен на квартире Соломоновича, то есть  мне  надо
сперва  ехать  туда,  разгримировываться  и  лишь  после  этого   бежать   в
"Иностранку".
   В результате несложных прикидок я уяснил, что в библиотеку не успеваю.  Я
отправился к Соломоновичу, превратился в Диму  и,  вызвав  Лосенка,  покатил
домой.

ПРИЯТНО ИМЕТЬ УМНУЮ ЖЕНУ

   Ленка была очень довольна и даже обрадована,  что  я  вернулся  в  родные
пенаты намного раньше обычного.
   - Оказывается, очень полезно, чтобы  тебя  чуть-чуть  опалили  и  немного
погрызли собаки, - сделала она глубоко идущий вывод. - Может,  у  нас  новый
этап жизни начинается?
   - Может быть, может  быть...  -  я  попытался  спародировать  кого-то  из
великих эстрадных деятелей, но, само  собой,  лавры  Винокура  мне  явно  не
угрожали.
   - Выпимши, - знакомые нотки Валентины  Павловны  Чебаковой  я  услышал  в
отнюдь не пародийном исполнении ее дочери. Похоже, что Хрюшка Чебакова  была
этим неприятно удивлена.
   - Три рюмки коньяка, - доложил я с полной откровенностью. - Сто пятьдесят
граммов - не более.
   - А по какому случаю?
   - Попал на день рождения к Марьяшке.  Ты  знаешь,  она  у  меня  квартиру
снимает.
   - Зачем ты туда заехал, - ухмыльнулась Ленка, - я спрашивать не буду.
   Удивительно одно - что  ты  так  быстро  прикатил  и  вообще  не  остался
ночевать. Там что, родственники были?
   - Само собой, день рождения все-таки.
   - Стало быть, в ужине вы не нуждаетесь, мистер Баринов?
   - Так точно. Чайку бы хлебнуть.
   Ленка  сидела  за  клавиатурой  "Pentium",  составляя   какую-то   весьма
замысловатую программу. Очень может быть, что эта программа  предназначалась
для  очередного  перепотрашивания  моих  мозгов  или  мозгов   Тани-Кармелы.
Вылезать из-за компьютера ей не хотелось, но тем не менее она  это  сделала.
Уверен, например, что Мишкина Зинка сказала  бы:  "Хлебни.  Поставь  чайник,
завари и пей хоть целый литр". И мне, и Мишке сказала бы именно так. Вот это
было намного более существенным отличием между сестрами, чем та родинка, что
имелась у Зинки и отсутствовала у моей супруги. Зинка была все-таки  немного
подурее. Потому что не понимала - даже такому не шибко толковому  мужу,  как
я, бывает приятно, когда жена  бросает  свои  страсть  какие  научные  дела,
решаемые с помощью компьютера аж пятого поколения, и отправляется  на  кухню
греть чай. И он, этот бестолковый муж, чует некую вину,  начинает  понимать,
что его финансы позволяют ему купить жене коробку конфет или торт к тому  же
самому чаю, а он, сукин сын, до этого не додумался.
   Впрочем, у Ленки уже были и коробка конфет, и торт, и варенье, и кекс,  и
еще что-то приобретенное здесь же,  в  нашем  шибко  закрытом  и  охраняемом
поселке.
   Мы пили чай, и Хрюшка Чебакова с увлечением рассказывала мне о  том,  как
лихо сегодня подрались Колька с Катькой, не  преминув  сообщить  с  глубоким
удовлетворением, что битым остался Колька, а Катька торжествовала победу.
   - А я почти нашел третий перстень, - мне тоже хотелось похвастаться.  Тем
более что от Ленки в таких делах можно было ждать добрых и полезных советов.
   Когда я  сообщил,  что  решил  завтра  идти  в  библиотеку,  такой  совет
последовая тут же.
   - Ты человек из каменного века, - Хрюшка в этот момент немного напоминала
Мэри Грин с яхты "Дороти", усатую медведицу с целым набором положительных  и
отрицательных качеств. Та все время выпендривалась перед Брауном,  доказывая
ему преимущества капитализма и свое технократическое превосходство. - Да-да,
мистер Коротков-Баринов. Не удивляйтесь. Все-то вам нужно куда-то бегать.  А
есть система RELCOM, через которую можно, сидя здесь, войти  в  базу  данных
Библиотеки Конгресса и прочитать эту самую "Тудей ревью оф Юэроп".
   - Не отходя от кассы?
   - От компьютера, по крайней мере. Пора к цивилизации  привыкать,  Волчара
гнусный...
   - Умную жену приятно иметь, - позволил я себе; гусарский каламбурчик.
   - Иметь будешь в положенное время и на положенном месте, - строго заявила
Хрюшка. - И конечно, не за компьютером.
   - Понял.
   Домашняя интеллектуалка - вещь очень полезная. Хотя от тех времен,  когда
даже мистер Браун ни хрена  не  соображал  в  компьютерных  делах,  а  дикий
комсомолец Коротков - тем более, уже ничего  не  осталось  (даже  Берлинской
стены),  все-таки  мне  не  хватало  ума  припомнить  о  RELCOM,  а  я  ведь
давным-давно был о ней наслышан. Будьте уверены, я не перепутал бы ее  ни  с
ревкомом, ни с рескомом. Совсем недавно я через  спецмодем  лазил  по  очень
любопытным базам данных и откупоривал кодированные файлы.
   Конечно, в отличие от моего нелегального вторжения  в  компьютерные  сети
"органов" тут все было по закону, но, к сожалению, не  бесплатно.  На  какую
сумму мы тряхнули Чудо-юдо, меня особо не интересовало, гораздо более важным
было то, что мы в результате приобрели.
   Мы нашли и тот  самый  номер  газеты  от  декабря  1988  года,  где  были
фотографии  Айрапета  Аветисяна  и  его  спасителя  -   экстрасенса   Вадима
Белогорского. Кроме того, обнаружилась  фамилия  автора  данного  сочинения:
московского  корреспондента  "Today  review  of  Europe"  мистера   Дональда
Салливэна.
   - Приятно? - прищурилась Хрюшка.
   - Конечно, - поглаживая Хавронью Премудрую по спинке, подтвердил я,  хотя
имел в виду не спинку, а результаты прочтения  статьи.  Назывался  сей  опус
броско, хотя и затерто: "Восставший из гробницы".
   Примерно  треть  статьи  посвящалась  краткому  изложению  того  бардака,
который царил в Армении после землетрясения, довольно  злорадным  замечаниям
по адресу Горбачева и Рыжкова, армянского первого секретаря Демирчяна и всей
коммунистической системы.  Дальше  шло  несколько  бодрых  замечаний  насчет
стертого с лица земли  Спитака,  причем  товарищ  Салливэн  порадовал  своих
читателей описаниями некоторых трупов, извлеченных из-под руин. Мне лично от
некоторых  даже  тошно  стало.  Наконец  дело   дошло   и   до   экстрасенса
Белогорского, который приехал в Спитак вроде бы сам по себе,  хотя  мне  это
показалось сомнительным - в 1988 году сами по себе  люди  на  катастрофы  не
ездили.
   Салливэн писал следующее:
   "Коммунисты не  верят  в  экстрасенсов.  С  диалектическим  материализмом
Маркса наличие суперспособностей не согласовывалось, а потому находилось под
запретом.  Perestrojka  во  многом  поколебала  устои  партийной  пропаганды
прошлого, а потому  наряду  с  другими  либеральными  явлениями  в  новейшей
русской действительности надо отметить  и  изменение  отношения  к  людям  с
такими способностями. Счастливый случай свел  меня  в  Армении  с  28-летним
Вадимом Белогорским, советским экстрасенсом.
   Этот  случай  был  воистину  счастливым  для  74-летнего  жителя  Спитака
Айрапета Аветисяна, заживо  похороненного  в  подвале  собственного  дома  и
пробывшего в этом склепе около шести суток. Несколько раз отряды  спасателей
со специально натренированными собаками и высокочувствительной  аппаратурой,
позволяющей услышать стук человеческого сердца  под  развалинами,  проходили
мимо бывшего дома, но не  обнаружили  погребенного.  Позже  выяснилось,  что
собаки не могли учуять запах человека из-за того, что в подвале  размещалось
несколько бочек с вином и уксусом, запах которых отбивал чутье  у  животных.
Кроме  того,  несколько  ковров,  имевшихся  в  доме  Аветисяна,   упали   в
нагромождение  обломков  и  сделали  слой  камней   в   5   футов   толщиной
звуконепроницаемым для акустической аппаратуры спасателей..."
   Дальше Салливэн излагал краткую биографию Белогорского, у  которого  отец
был врачом-психиатром, каким-то образом связанным с КГБ, а дед несправедливо
обвинен в троцкизме и репрессирован  в  1937  году.  По  тем  временам  было
довольно популярно являться потомком "врага  народа"  хотя  бы  в  третьтьем
поколении. Ну а уж каяться за грехи отца - тем более. Сам  Белогорский,  как
явствовало из его слов, тоже был диссидентом, подвергался  преследованиям  и
даже арестовывался.
   Правда, не говорилось, за что.
   Ну а потом начинался рассказ самого героя  о  том,  как  он  спас  из-под
обломков старика-армянина:
   - Мы проходили по давно осмотренной нашими предшественниками улице. Здесь
второй  день  никого  не  искали,  ибо  шансов  найти   живых,   по   мнению
специалистов, не было никаких. Внезапно я почувствовал не то  легкий  озноб,
не то слабый удар током. Первое впечатление было, что это некий нервный тик.
Однако уже через несколько секунд я услышал внутри  себя  слабый  голос:  "Я
жив, помоги мне!"  Мне  показалось,  что  начинается  галлюцинация,  которая
явилась следствием моего нервного  перенапряжения  в  обстановке  гигантской
катастрофы, какой явилось землетрясение в Армении. Однако через пять  секунд
я вновь услышал те же слова, которые, как мне показалось, шли с той стороны,
куда смотрело мое лицо. Сделав несколько шагов в этом  направлении,  на  что
потребовалось пять секунд, я еще раз услышал внутренний  голос,  но  заметно
отчетливее, чем раньше. Слова повторялись точно с интервалом в пять  секунд,
я засекал время по часам. Двигаясь в ту сторону, я с каждым шагом все  яснее
и яснее ощущал этот призыв о помощи.
   Наконец  я  стал  слышать  его  так  же  хорошо,  как  если  бы  со  мной
разговаривал человек, находящийся на расстоянии двух-трех  метров  от  меня.
Это было у груды  камней,  оставшейся  на  месте  рухнувшего  дома,  который
принадлежал, как мы позже узнали, Айрапету Аветисяну.  Я  стал  растаскивать
небольшие камни, сразу ощутив, что призыв о помощи стал слышаться еще лучше.
   Мои спутники не поняли моих действий. Когда я  сказал,  что  слышу  голос
из-под руин, кто-то из них посмотрел  на  меня  с  подозрением  и  тревогой,
считая, что у меня начинаются галлюцинации. Однако один или двое  стали  мне
помогать, а потому примерно через час  мы  расчистили  от  обломков  вход  в
подвал, где и нашли потерявшего сознание, но живого Айрапета Аветисяна..."
   Герой, само  собой,  по  скромности  умолчал,  что  выцыганил  у  старика
перстень. Но вот что любопытно. На  фотографии,  иллюстрировавшей  статью  и
озаглавленной "Айрапет Аветисян через час после  чудесного  спасения",  были
отлично видны обе руки старика, но перстня на них не  просматривалось.  Судя
по рассказам дяди Степана, Айрапет  подарил  перстень  спасителю  отнюдь  не
сразу и даже не через час после того, как был  вытащен  из  подвала.  Может,
перстня-то и не было вовсе, а дядя  Степан  что-то  придумал  ради  красного
словца? Однако  вспомнив  отцовские  фокусы  с  показом  аномальных  свойств
перстней, я сообразил, что если перстень не отбрасывает тени,  то  он  и  на
фотопленке не должен появляться...
   - Ну, - победоносно  заявила  Хрюшка  Чебакова,  -  пойдем  на  доклад  к
батюшке?
   Пошли. Чудо-юдо, с интересом покрякивая и почесывая бороду, выслушал наше
повествование.
   - Что ж, неплохо, - резюмировал он. - Давайте наведем справочки по  этому
Вадиму...
   Спецмодем, с помощью которого можно было влезть в  базу  данных  закрытых
источников  информации,  привезенный  мною  отцу  почти  две  недели  назад,
достаточно быстро позволил кое-что уточнить об экстрасенсе Белогорском.  Как
выяснилось, дедушка у него действительно был троцкистом и погорел в тридцать
седьмом, правда, фамилия  у  него  была  Вайсберг.  Товарищ  Вайсберг  после
высылки Троцкого вроде бы "разоружился перед партией", покаялся и, слетев  с
поста  инструктора  райкома  ВКП(б)  в  1925  году,  в  1930-х   уже   вовсю
коллективизировал село и работал в одном из обкомов. А к  моменту  залета  в
НКВД Натан Эммануилович уже был в Москве, в аппарате ЦК. Там-то его и взяли.
Признавшись в сотрудничестве с японской и  немецкой  разведками,  подготовке
трех терактов и еще чего-то, он был без особого шума  выведен  в  расход  на
53-м  году  жизни.  При  этом  его  третья   (и   последняя!)   жена   Мирра
Сигизмундовна, по какому-то странному стечению  обстоятельств,  ни  в  какие
Алжиры или Соловки не поехала, а, напротив, резко  продвинулась  вверх,  что
для девятнадцатилетней студентки мединститута было весьма неожиданно.  Кроме
того, в двадцать лет Мирра стала мамой Натана Вайсберга, который  уже  через
полгода был переименован в Николая  Белогорского.  А  в  1941  году  Николай
Николаевич обрел нового отца, майора госбезопасности Студенкина, получившего
боевую задачу строить силами зеков какой-то оборонный  завод  с  трехзначным
номером. Мирра  была  там  парторгом  и  тоже  носила  форму.  У  меня  было
впечатление, что  резкий  взлет  товарища  Мирры  и  предшествующее  падение
гражданина Вайсберга были  каким-то  образом  связаны  с  ее  вторым  мужем.
Впрочем, утверждать это можно было  только  умозрительно.  Чекистские  досье
такого  материала  не  содержали.  К   тому   же   генерал-майор   Студенкин
скоропостижно скончался в 1957 году и влиять на дальнейшие события  не  мог.
Но кто-то мог и влиял - несомненно.
   Вероятно, то,  что  Николай  Белогорский  после  окончания  в  1964  году