готов  к  такой  работе.
Причина была вполне объективная и от меня не зависящая.
   В полугробовой тишине, нарушаемой только легкими потрескиваниями пламени,
долетавшими со дна кратера, да всякими неясными лесными шорохами, я  услышал
нечто похожее на звук шагов. Шагов человека, который, как я в  самом  начале
своих таежных приключений, топает по снегу без лыж, проваливаясь по  колено,
пыхтит, выдергивая  ногу  из  снежного  плена,  опять  проваливается,  опять
топает, продираясь через сухостой и с треском ломая какие-то сучки и ветки.
   Человек был не очень близко от меня. Определить  направление  я  не  мог,
потому что каждый шорох дублировался эхом,  которое  моталось  по  сопке  из
стороны в сторону. Топающий мог находиться даже на  противоположной  стороне
кратера, каменные стены которого были отличным резонатором.  Одно  я  уловил
точно с самого начала: шум приближался. Через пару  минут  я  уже  улавливал
даже отдельные вдохи и выдохи. Именно поэтому мне  стало  ясно,  что  скорее
всего сюда приближается дама. Ввиду того, что было  сказано  Лисовым  насчет
некоего высшего запрета на посещение района "Котловины" и  всей  близлежащей
зоны лицами слабого пола, появление какой-то местной  дамы  было  исключено.
Маловероятным представлялось и прибытие сюда Зинаиды, во всяком случае,  без
лыж. А вот Лусия Рохас могла очутиться  здесь,  если  с  их  паралетом  тоже
произошла авария. "Лулу", насколько я помнил, находился довольно  близко  от
нашего "Троди", и  его  тоже  должна  была  задеть  воздушная  волна.  Если,
допустим, Лукьян погиб, то сеньорита Рохас вполне могла добраться до вершины
сопки лишь сейчас. Вряд ли ей доводилось много путешествовать по снегам.
   Прислушавшись, я все-таки сумел определить, откуда идет шум.  Получалось,
что Лусия - если это, конечно, она - приближается справа, если стоять, как я
в тот момент, спиной к кратеру. Я направился навстречу.
   Рискнул даже помигать фонариком. И не зря: оттуда тоже три раза мигнули.
   Теперь направление  было  уже  совсем  точно  известно,  осталось  только
встретиться.
   Встретились мы с Лусией примерно через десять минут, когда я высветил  ее
фонариком под каким-то здоровенным деревом, где она сидела прямо на снегу  и
тяжело дышала. По-видимому,  она  совершенно  выдохлась  и  последние  метры
двигалась только силой воли. Она, должно быть, уже и говорить-то  не  могла,
до того устала. Казалось бы, ей сейчас все должно быть по фигу,  лишь  бы  к
людям попасть.
   Но первые слова, которые она едва сумела произнести, звучали в переводе с
испанского так:
   - Вы настоящий?

ВДВОЕМ

   -  В  каком  смысле?  -  ошалело  ответил  я  вопросом  на  вопрос,  тоже
использовав  для  ответа  испанский.  Точнее,  диалект,  употреблявшийся   в
хайдийской столице Сан-Исидро в районе Мануэль-Костелло.
   - Настоящий, - облегченно пробормотала Лусия. - Я рада, Деметрио.
   - А что, были ненастоящие?
   - Да, тут многое ненастоящее, - пробормотала научная мышка  заплетающимся
от усталости языком. У меня  было  впечатление,  что  она  вот-вот  потеряет
сознание. Тогда бы она замерзла. Надо было срочно разжигать костер и ставить
что-то типа шалаша.
   Но очень хорошо, что я не  успел  сделать  ни  того  ни  другого.  С  той
стороны, откуда пришла Лусия, легкий ветерок  донес  шорох  лыж.  И  там  же
несколько раз мелькнул на стволах деревьев  светлый  круг  от  фонаря.  Сами
люди, судя по всему, были еще внизу, на склоне. Они, похоже, лезли вверх  по
следам Лусии.
   - Передохнем, а? - Человек, произнесший эти слова, полагал,  что  говорит
тихо. - Куда он без лыж денется? Еле идет.
   - Тихо ты, козел! - прошипел второй. - Слышишь, вроде Остановился.
   Слушает небось...
   Они притихли. Тоже прислушивались. Сколько их там и кто они? Ясно, что не
чудо-юдовские. Иначе бы, наверно, не соблюдали такую  осторожность,  идя  по
следу Лусии. И скорее всего постарались бы догнать  ее  побыстрее,  если  их
целью было оказать помощь.
   - А может, он вообще помер? - долетело до моих ушей.
   - Жди-ка! - Второй избытком оптимизма не страдал. Стараясь не шуршать,  я
нагнулся к уху Лусии и прошептал, с двух сторон прикрывая рот перчатками:
   - Ты идти можешь?
   - Почти нет. Может быть, еще несколько шагов... Это я и сам знал. Но  тем
не менее шепнул:
   - Попробуй их пройти. Сейчас!
   Бедная мышка! Ей так тяжко было вставать на ноги, однако она сумела  себя
пересилить. Но я ей не мог даже отдать свои снегоступы. Потому что  те,  кто
шел за ней, должны были, ничего не заподозрив, продолжить подъем на сопку и,
пойдя по ее следам, выйти прямо на меня.
   Лусия  двинулась  вперед,  провалилась,  ухватилась  за  ствол  какого-то
деревца, выдернула себя из снега, сделала еще шаг. Шумно, громко, с  треском
и хрустом проломанного наста.
   Она сделала три шага, когда внизу, там, где находились  те,  кто  слишком
громко обменивался мнениями, появился свет фонаря. Они выползли за  гребень,
втянув за собой лыжи  и  отчетливо  бряцнув  антабками  автоматов.  Это  был
слишком знакомый для меня звук, чтоб я мог ошибиться. Фонариком они освещали
след Лусии, которая в это время продолжала с  трудом  двигаться  по  пояс  в
снегу, но до нее самой свет еще не дотягивался.
   Я потихоньку переполз за ствол дерева - шум и треск, производимый Лусией,
был прекрасной звукомаскировкой для моих действий - и  извлек  из  патронной
коробки ГВЭП.
   Поставил  тумблер  на  "вкл.".  Лампочка  загорелась.  Гудение  в  тишине
показалось очень громким, прямо как у мощного трансформатора.  Но  на  самом
деле его и в двух метрах от меня не было слышно.
   Те двое уже встали на лыжи и двинулись следом за  Лусией.  Я  без  долгих
раздумий хотел было поставить ГВЭП в режим "О", чтобы ликвидировать их двумя
нажатиями кнопки, но тут лампочка внезапно погасла.  А  в  голове  появилось
знакомое ощущение апатии. Такой же, какую я  испытывал  на  паралете,  когда
стал забывать, какое нынче время года, а потом даже потерял представление  о
том, что нахожусь в воздухе. Тогда  это  состояние  прервалось  после  крика
Чуда-юда, долетевшего по радио: "Проснись!  Проснись,  идиот!  Отвернись  от
ГВЭПа!
   Немедленно!"
   Не знаю, каким уж усилием воли я заставил  себя  отбросить  ГВЭП.  Причем
сделал это,  еще  не  имея  какого-либо  рационального  обоснования.  Только
приказ, отданный Чудом-юдом  полдня  назад,  который  я,  кстати,  тогда  не
выполнил...
   Когда ГВЭП оказался в полуметре от меня, апатия сразу же  исчезла.  Но  я
заметил, что лампочка на его корпусе горит по-прежнему.
   Лыжники в этот момент  находились  всего  в  пяти  метрах  от  меня.  Они
оказались очень наблюдательными и с хорошей реакцией.
   Та-та! Короткая очередь вспорола снег совсем рядом с деревом, за  которым
я укрывался. Дзанг! Одна из пуль угодила в ГВЭП. Лампочка погасла, и  теперь
этим оружием можно было разве что гвозди забивать.  "Дрель"  я  выдернул  из
кармана очень вовремя. Бах! Куда палил - фиг его знает, но тем господам, что
шмаляли  из  автоматов  на  звук,  стало   ясно,   что   им   следует   быть
поосмотрительней.
   Конечно, этот выстрел меня засветил, и оба субчика начали поливать  огнем
дерево. Но прошибить его пули не могли - слишком толстое и промерзшее  было.
Те пули, что задевали дерево по касательной, отсекали от него щепки и  куски
коры.
   Но тут в тарахтение "калашей" вплелся  иной  звук.  С  той  стороны,  где
ворочалась в снегу Лусия, простучала очередь из "ПП-90". И хотя  пальба  эта
велась, как мне показалось, наугад, там, откуда в меня строчили,  послышался
сдавленный вопль:
   - Ой, ма!
   Похоже, кого-то из тех двоих зацепило, и  они  с  яростью  обрушили  весь
огонь в ту сторону, откуда получили  пулю.  Я  рискнул  чуть-чуть  выглянуть
из-за дерева и половиной зрачка увидал чуть озаренные автоматными  вспышками
фигуры в маскхалатах, приникшие к снегу, но все-таки отличающиеся цветом  от
сугробов. Ах вы, сучары, под снеговиков косить вздумали?
   Они были бы плохо видны, но их светили  трассеры,  которые  они  гнали  в
ночь, откуда кто-то - у меня и в мыслях не было, что это Лусия!  -  экономно
стучал  по  ним  короткими  очередями.  Другого  момента  мне  могло  и   не
представиться.
   Выставив фонарь с левой стороны дерева и высунувшись с "дрелью" справа, я
нажал сперва кнопку фонаря, осветив одного стрелка и заставив его  дернуться
от неожиданности, а затем - спусковой крючок "дрели"... Бах!
   Тот, кому пуля угодила в правый бок, аж подпрыгнул.  5,45  есть  5,45.  С
пяти метров она, должно  быть,  ударила  в  ребро,  прошибла  его,  изменила
направление и пошла гулять в грудной клетке, мелко шинкуя фарш из  сердца  и
легких... Второй сделал совсем не то, что ему надо было сделать, а очевидную
глупость. Привскочил и попытался на карачках переползти за другое дерево.  С
перепугу даже не попытавшись дать очередь по моему фонарю. По его освещенной
фигуре я и выстрелил еще два раза из "дрели".
   Попал не очень кучно - в голову и в бок, чуть пониже плеча,  -  но  этого
хватило. Клиент плашмя лег на снег. Некоторое  время  я  выжидал,  чтоб  кто
случайно не ожил, прислушивался. Потом подумал, что уже можно идти смотреть,
но вовремя вспомнил, что у меня помощник объявился. Перемещаться, зная,  что
есть еще какой-то вооруженный  товарищ,  не  хотелось.  Вдруг  перепутает  и
долбанет? Мы ведь тут все в белых штанах, как в Рио-де-Жанейро.
   Почему-то мне казалось, что в дело вмешался Сарториус. Не очень  верилось
в пальбу сеньориты Рохас. Поэтому я осторожно позвал:
   - Компаньерос!
   - Я одна, - ответила Лусия по-испански. - Это ты стреляла?
   - Да.
   - Не стреляй, я сейчас посмотрю, что с этими... Я гнал из  головы  дурную
мысль, что там может быть  какой-то  "третий  неучтенный",  и  подбирался  к
покойникам кружным путем, чтоб не попасть в конус света от моего фонарика.
   Второй фонарик, доставшийся от Трофима, я взял с собой и посветил им лишь
тогда, когда убедился, что поблизости, кроме  успокоенных  стрелков,  никого
нет.
   От  убиенных  мне  прежде  всего  требовались  лыжи  и  жратва.  Не  стал
отказываться и от одного "АКС-74" (второй был мне на фиг не нужен), а  также
от  всех  восьми  магазинов  (два  были  наполовину  опустошены),   которыми
располагали бойцы. Личных документов у них, само собой, не  оказалось,  зато
имелась чуть замаранная кровью карта-полукилометровка. Такой у меня не  было
даже на заимке, перед началом экспедиции. Что касается жратвы, то у покойных
был  один  малоразмерный  рюкзачок  типа  тех,  что  носят  за  спиной  юные
тусовщики, шляющиеся по Руси в поисках рок-концертов и приятной компании.  В
рюкзачке обнаружилась банка тушенки, кусок соленого сала,  ржаные  сухари  и
солдатская фляга со спиртом.
   Можно было перекусить, даже хлебнуть - хотя последнее лучше на морозе  не
делать! - наконец, попробовать сориентироваться  по  карте.  Компас  тут  не
помог бы, но звезды были видны неплохо, если смотреть от края  кратера,  где
не мешали верхушки деревьев. Но оказалось, что времени у меня на это нет.
   Должно быть, пальбу на вершине "Котловины" было слышно очень издаля.
   Четыре ствола работало, из них три - автоматическим огнем. Два теперешних
покойника  были  не  то  разведкой,  не  то  дозорной  группой  соловьевцев.
Сорокинцев я бы узнал в лицо. И, как видно, основная команда  находилась  не
так уж и далеко, потому что довольно близко хлопнул выстрел и красная ракета
прочертила небосклон.
   Какой ответ должны были  дать  убиенные,  спросить  я  не  мог.  А  рация
"Тамагава", висевшая на заду у одного из них, пищала:
   - Ку-ку, Гриня! Отвечай, биомать!
   Карту и магазины - в карманы, рюкзак - на грудь, автомат - на  шею,  одну
пару лыж - на  ноги,  вместо  снегоступов.  Благодать!  Это  были  настоящие
сибирские охотничьи лыжи,  широченные,  не  меньше  двадцать  сантиметров  в
ширину,  снизу  подклеенные  каким-то  мехом.  Когда  катишь   вперед,   мех
прижимается, и скользишь не хуже, чем на мази, а когда лезешь в  горку,  мех
оттопыривается и держит на склоне, не давая, как говорят лыжники,  "отдачи".
Крепления - простейшие, брезентовый ремешок, чтоб пропихнуть носок  валенка,
а задник - из резиновой трубки.
   Последнее оказалось очень полезным, когда я поставил на лыжи Лусию.
   Несмотря на то что ножки у научной мышки  были  примерно  34-го  размера,
крепления ей вполне подошли - валенки ей выдали на шесть размеров больше,  а
внутри,  как  позже  выяснилось,  было  накручено  немало  всяких  носков  и
портянок, так что держалась обувка плотно.
   Только тут я обнаружил, что Лусия тащит  с  собой  рюкзачок,  и  довольно
тяжеленький.
   - Это что? - спросил я.
   - Приборы, - вздохнула сеньорита Рохас, - это  нельзя  бросать!  Без  них
нельзя будет понять здешних аномалий.
   Именно поэтому, устыдившись, я задержался ненадолго, чтоб разыскать  ГВЭП
и уложить его в коробку из-под пулеметной ленты.  Я  подумал,  что  Чуду-юду
будет интересно разобраться с тем, что вытворяла эта машинка.
   Шелест лыж был намного тише, чем скрип снега, когда мы с Лусией двигались
без оных. Но где-то позади нас на таких же лыжах шли соловьевцы. Вряд ли они
были хуже подготовлены для лыжной ходьбы, чем моя  тропическая  спутница.  И
наверняка не были так перегружены, как я. Так что  оставалось  рассчитывать,
что они  нас  не  сразу  найдут.  Хотя  надежда  была  слабая.  След  Лусии,
проломанный в снегу, потерять невозможно. Он выведет их к месту перестрелки,
а оттуда они попрут за нами по лыжне, которую мы же для них и  проторим.  Но
делать было  нечего,  оставалось  тащиться  вперед,  "вдоль  обрыва,  по-над
пропастью", как пел когда-то Высоцкий.
   На сам обрыв я Лусию не повел - свалилась бы.  Если  она  имела  когда-то
дело с лыжами, то только с водными. К тому же она была на  пределе  сил  еще
после того, как сумела по глубокому  снегу  влезть  на  горку.  В  том,  что
соловьевцы нас догонят, я не сомневался, только мог прикинуть наудачу, когда
они это сделают; через пять минут или через пятнадцать.
   После того как мы прошли метров сто, Лусия упала в пятый раз и сказала:
   - Я не могу идти, Деметрио.
   Пришлось применять жесткие методы воздействия.
   - Лусия, - прошептал я, - ты понимаешь, что будет, если они тебя найдут?
   Это очень злые и страшные люди. Замерзнуть до их подхода ты  не  успеешь,
застрелиться - не хватит воли. Они сцапают тебя живьем  и  будут  насиловать
минимум вшестером.
   - Господи, - прошептала Лусия, - какая разница? У меня вообще еще не было
мужчины. Узнаю хоть перед смертью, как это бывает.
   - Идиотка! - прошипел я, нервно  посматривая  назад,  где  вот-вот  могли
появиться преследователи. - А как насчет пыток? Ты много знаешь. Не боишься,
что они тебе всадят еловый кол в задницу?
   - Нет... -  Лусия,  похоже,  была  полностью  безразлична  к  собственной
судьбе. Напугать ее чем-то никто не сумел бы.
   - Хорошо, - сказал я, выйдя из себя, - оставайся. Я пошел.  Если  у  тебя
приступ мазохизма, я умываю руки. Но не забудь, что Господь и Дева Мария  не
примут тебя, ибо ты поддалась искушению!
   С каких это рыжиков у меня прорвалось? Сам не пойму. Но сработало!  Некие
шарики-ролики в умной головешке Лусии заворочались, закрутились и подсказали
ей, что Высшая небесная инстанция может признать ее поведение  аморальным  и
не   соответствующим   тому,   к   чему   призывает   святая    апостольская
римско-католическая церковь.
   - Я попробую... - пробормотала хайдийская  девственница  и  с  Божьей,  а
также моей посильной помощью приняла вертикальное положение.
   Возможно, Господь прибавил Лусии сил, и она потащилась за мной с хорошим,
злым упрямством. Но все-таки, конечно, медленно. А тут еще и луна  откуда-то
выползла. То ли она за какой-то сопкой пряталась, то ли облачка были  -  фиг
поймешь. Но тут косые лучи серебристого,  мертвенного,  малость  жутковатого
света заструились с небес и заиграли на голубом снегу.  Синие  длинные  тени
деревьев  легли  на  сугробы,  лыжню,  все  стало  отчетливо  видно.  Теперь
соловьевцы могли нас разглядеть и за  полета  метров,  даже  не  прибегая  к
фонарям.
   Мне уже временами казалось, будто я слышу за спиной шелест лыж, быстро, в
отличие  от  наших,  скользящих  по   снегу,   а   также   невнятный   говор
преследователей.
   А у бедняжки Лусии лыжи упрямо не хотели катить по пробитой  мной  лыжне,
то разъезжались в стороны, то утыкались в деревья, то скрещивались...
   И тут еще один сюрприз. Какая-то нечистая сила вынесла нас очень близко к
краю обрыва. Конечно, нечистая сила была ни при чем, просто надо было  лучше
помнить конфигурацию сопки. Я уже задним числом вспомнил о  седловине  между
"Котловиной" и "Контрольной". Здесь, с южной  стороны  "Котловины",  внешний
склон почти вплотную подходил к обрыву кратера.  Тут  и  деревьев  почти  не
было,  не  случайно  ведь  на  вершине   "Контрольной"   чекисты   Савельева
оборудовали НП.
   В общем, мы оказались на открытом, хорошо освещенном, просматривающемся и
простреливающемся спуске в седловину между двумя вершинами двугорбой  сопки.
К тому же уклон у этого спуска был градусов 45, а в самом  начале  -  верных
60. Во влипли! По узкому ребру между кратером и  склоном  -  полтора  метра,
самое большее два, я бы и сам не поперся ни за какие коврижки, а тащить туда
Лусию было и вовсе безумием. Мигом свалилась бы в кратер  или  закувыркалась
по склону. Не приходилось надеяться на то, что она, прокатившись кубарем, не
свернет себе шею и не поломает спину. К тому  же,  идя  по  ребру,  мы  были
отлично видны и ничем не прикрыты - мишени, как в тире.
   А  сзади  прослушивалось  яростное  сопение  и  шорох  снега  под  лыжами
преследователей. Они уже побывали на месте перестрелки,  убедились,  что  те
двое выведены за скобки, и теперь жаждали мести. Пожалуй, эти  ребята,  если
достаться им живьем, могли бы от души поразвлекаться.
   Поэтому я, присев на  лыжах,  махнул  вниз  по  склону.  Все  горнолыжные
навыки, которые у меня имелись, были накоплены в далеком детстве, на снежных
горках Филевского парка, где наш физрук проводил занятия. Ну, еще была  пара
спусков в Парамоновом овраге на станции "Турист",  куда  детдом  как-то  раз
выезжал на День здоровья. У Лусии и того не было.
   Затормозить и остановиться на этом спуске было весьма трудно.  Уже  через
секунду после того, как беспощадная сила тяготения понесла меня вниз с очень
хорошей  скоростью,  мне  стало  ясно:  это  самая  настоящая  хана.  Одного
пулемета, висящего у меня за спиной, хватит, чтоб я переломил себе хребет. А
есть еще автомат, коробка с ГВЭПом, рюкзак с банкой тушенки, штурмовой  нож,
магазины и фонарики,  рассованные  по  карманам.  Все  это  железо,  которое
казалось мне полезным и необходимым, теперь могло стать роковым.
   Какая там Лусия, с ее секретными приборами и ценнейшими научными данными,
в этих приборах записанными! Я о ней и думать забыл. Одно было  на  уме:  не
влететь лбом  в  дерево,  не  запнуться  о  пень,  скрытый  под  снегом,  не
напороться на сук  упавшего  и  запорошенного  ствола,  наконец,  просто  не
закувыркаться по этому чертовому склону... Особливый  ужас  на  меня  напал,
когда я обнаружил, что  меня  понесло  не  поперек  седловины,  а  отвернуло
вправо, на узкую полосу безлесного пространства между двумя  стенами  тайги,
покрывающей склоны сопки.
   Если б поперек, то я, наверно, сумел бы затормозить на середине седловины
и полез бы вверх по склону "Контрольной". Правда, скорее всего не  успел  бы
пройти  сотню  метров,  отделяющую  меня  от  ближайших  деревьев,  так  как
выскочившие на склон "Котловины" соловьевцы расстреляли бы меня сверху:  при
свете луны на чистом месте я был бы очень хорошей мишенью.
   Тем не менее, когда меня понесло вниз по седловине, я  очень  жалел,  что
мне выпало это направление. Поджилки тряслись самым натуральным образом.
   Особенно