свободу.  Осознал
необходимость, как нас в институте обучали. А думал я  совсем  о  другом.  О
том, что сейчас, благодаря моему  могучему  папочке,  немалое  число  людей,
считающих себя честными и ничем  не  запятнанными,  безукоризненно  выполняя
служебный  долг,  приказы  командиров  и  начальников,  объективно  помогают
преступнику - то есть мне - уйти от карающего меча закона.  И,  кроме,  быть
может, одного-двух, все они действительно  ни  в  чем  не  повинны,  ибо  не
ведают, что творят. Вот этим  парням,  что  дежурят  на  этом  посту,  ихнее
начальство объявило, что может приехать мужик, назвать три цифры...  А  тому
начальству  звонило  другое  начальство,  а  другому  -  третье,  еще  более
высокое... Система. Машина, механизм, в который где-то  закручены  несколько
моторчиков, рычажков и винтиков, отрегулированных  Сергеем  Сергеевичем  или
его друзьями смазанных. Да и сам я  -  тоже  какой-то  винтик,  рычажок  или
шестеренка, для чего-то нужная, но легко заменимая.
   Послышался легкий гул и стрекот приближающегося вертолета.
   - За вами, - порадовал меня старлей-гаишник.
   Вертолет,  симпатичная  американская  машинка,  уже   начинал   снижение.
Гаишники перекрыли движение, которое было, впрочем, не  слишком  оживленным,
чтобы создать большую пробку. Ротор закрутил вихри пыли у обочин, обдав меня
ветром. Пилот посадил  его  точно  на  осевую,  и  из  отодвинувшейся  двери
выпрыгнули один за другим несколько человек в штатском и двое в  милицейской
форме. Двух штатских я узнал сразу - они были из службы безопасности  Центра
трансцендентных методов обучения.
   - Где девушка? -  спросил  один  из  них.  Я  молча  подал  ему  ключ  от
наручников и кивнул головой на "уазик".
   - Давайте в вертолет, Дмитрий Сергеевич, - вежливо приказал другой. -  Мы
тут сами справимся.
   - Сумку и скрипку не забудьте, - сказал  я,  хотя  был  уверен,  что  эти
ребята ничего не забудут.
   Они не забыли ничего. Я уже сидел в салоне, когда под руки ввели Таню.
   Наручники с нее не сняли. Следом втащили футляр, сумку, автомат...  Дверь
задвинули. Два штатских  и  один  милицейский  остались  на  земле,  сели  в
"уазик".
   Наверняка он уже давно в розыске. Хозяин будет  рад.  Ему  объяснят,  что
машину нашли брошенной.
   Вертолет плавно оторвался от земли и затарахтел себе вперед. И  здесь,  в
салоне, никто ни о чем не спрашивал, ничем не интересовался.
   Летели не больше получаса. Москва лишь на несколько минут  показалась  по
левому борту, а затем впереди замаячили знакомые контуры нашей "деревни".  Я
даже  сумел  разглядеть  особняк  Чудо-юда,  хотя  он  мелькнул  под  брюхом
вертолета всего на какие-то секунды. На посадку пошли в стороне  от  Центра,
на  небольшую  квадратную  площадочку,   расположенную   позади   складского
терминала. Нас встречали. Немного поодаль  от  площадки  стоял  "Чероки",  а
рядом с ним - отец, Ленка, Зинка, еще пара-тройка научных людей, мордовороты
из службы безопасности и скромненький Лосенок.
   Мотор не глушили. Едва я и двое наших эсбэшников вылезли сами,  выгрузили
вещи и высадили Кармелу, как гаишный вертолет убыстрил обороты винта,  обдал
всех порывами ветра и, стрекоча, удалился в известном ему направлении.
   - Возвращение блудного  сына,  -  прокомментировал  Сергей  Сергеевич.  -
Хорош, хорош... Забирай его, Елена Ивановна. Веди в ванную, отмывай, проводи
санобработку и так далее. Юрочка, отвезешь!
   Ленка подошла, поглядела. Особо зареванной назвать ее было нельзя,  но  и
сказать, что ей эти три дня были в радость -  тоже.  Конечно,  были  у  меня
случаи, когда я и подольше бегал, но тогда Чудо-юдо был в курсе дела.
   - Злыдня ты, Волчище... - сказала Хрюшка Чебакова. - Злыдня пакостная.
   Слышал о таком звере?
   - Слышал. Но зато я принес.
   - Чего?
   - "Главную толкушку"
   Ленка впихнула меня в "Чероки", Лосенок вырулил  из  лабиринта  складских
заборов, с ветерком прокатил до нашего "дворца".
   - Ты хоть не взбесишься, Волчище? - полушутя-полусерьезно спросила Ленка,
рассматривая мою распухшую, покусанную руку. - Тебя нормальные собаки рвали?
А то, может, залепим тебе сорок уколов?
   - Я от уколов скорее сдохну. Нормальная собака, точнее, кобель.
   - Все, - доложил Лосенок. - Я свободен?
   - Спроси у отца, - отмахнулась Ленка и потащила меня в наш подъезд.
   -  Ребята  где?  -  спросил  я  обеспокоенно.  Очень  мне   не   хотелось
показываться чадам в таком виде.
   - Во дворе носятся, - ответила супруга, - вместе с Зинкиными. Не заметят.
   - Они как, насчет папки не спрашивали?
   - На черта он им? - хмыкнула Хрюшка. - Они и не заметили...
   В ванной ей пришлось устроить что-то вроде  медпункта.  Отмочила  со  лба
спиртом пластырь, обнаружила, что там все затянулось, но тем  не  менее  еще
раз смазала йодом.
   - Мелкая садистка, - поблагодарил я, морщась.
   - Больно? - порадовалась Хрюшка. - Сейчас я тебе еще мазь Вишневского  на
шею присобачу и покусы зеленкой обработаю... Будешь  знать,  как  бегать  от
жены!
   - Буду! - вздохнул я. На обожженные  места  Ленка  очень  ловко  наложила
марлю с приторно пахнущей мазью, прибинтовала, сделав  вид,  что  собирается
меня удавить. Пришлось свесигь язык на сторону и закатить глаза.
   - Вот кривляка, - неожиданно серьезно сказала Ленка. Глазенки у нее  были
счастливые и грустные одновременно.  Слезинки  в  них  были,  это  точно.  -
Доволен, сукин сын, - проворчала она. - Порохом ведь от башки несет... И  на
хрен мне это чудо досталось?
   - Махнитесь с Зинкой, - посоветовал  я.  -  Как  тут  Мишенька  без  меня
обходился?
   - Мишенька три дня на бровях приезжал. Его Зинка с  Лосенком  еле-еле  на
этаж заносили. Толку с него! И ты еще удрал...
   - Ты думаешь, я просто так бегал, из романтики?
   Ленка шлепнула меня по спине и всхлипнула:
   - Оболтус... Знаю я все. Но как представлю себе,  что  тебя  когда-нибудь
привезут... Тьфу, прости Господи! - В этот раз приехал - и ладно.
   Ленка шмыгнула носом, протерла мокрые глаза  полотенцем,  встряхнулась  и
заявила:
   - Ладно. Папочка нам обещал загранкомандировку - пусть выполняет. Ты  ему
все сделал...
   Она поглядела на перстень с вогнутым плюсом. Заметила она  его,  конечно,
раньше, но спросить решила только сейчас:
   - Это тот самый?
   - Может быть, - ответил Я уклончиво.
   - У этой, которую ты привез, такой же?
   - С выпуклым. Давай пока об этих делах не будем?
   - Ладно. Тогда, гнусный Волчище, я тебя стричь буду.
   - Уши оставь, - попросил я скромно.
   - Посмотрю на твое поведение.  и .
   Проверил! Записать  срочно:  KG  ь567789  и  KG  ь567790.  Откуда  взялся
электростатический заряд?
   На 23.VIII.1944. Серия экспериментов на KG. Замерить V, если удастся.
   Это не заряд. Это неизвестно что.
   На 24.VIII 1944. Выход энергии растет из ничего?
   На 25.VIII. 1944. Проверить цепь из трех элементов.
   Вариант 1.  - (+),  - )+( и (-),  - )-( Вариант 2.    -  (+),
 - )+( и)-(,  - (-) Вариант 3.  - )+(,  - (+) и)-(,    -  (-)
Вариант 4.  - )+(,  - (+) и (-),  - )-( Результаты.
   Вариант 1..."
   - Дальше листок оборван, - пояснил отец. - Но, по-моему, все и так ясно.
   Эрлих составлял ту самую  "особую  цепь",  которую  затем  собирала  твоя
подруга Элизабет Стил, она же Киска.
   - Да, - заметил я, - но Киска исчезла  вместе  с  "Боингом",  а  Эрлих-то
уцелел. Еще и золото успел  посчитать  на  Сан-Фернандо,  и  застрелился  аж
только в пятьдесят втором году...
   - Это верно, - кивнул головой Чудо-юдо, - но не забывай, что у тех  самых
девочек, которых Киска соединила  в  цепь,  были  микросхемы  в  мозгах.  Ты
помнишь ту информацию, которая пришла тебе от Брауна?
   - Помню.
   - Я-то ее записал подробно... - похвалился  отец.  -  Так  вот,  если  ты
помнишь, Браун по ходу своих розысков обращался к Милтону Роджерсу из  НАСА,
который продемонстрировал ему математическую модель того,  что  произошло  с
"Боингом". При этом Роджерс, отступив в  сторону  от  существующих  в  науке
представлений о пространстве и времени, допустил, что имеется  некая  среда,
способная передавать духовную силу материи и вызывать ее трансформации...
   - Что-то вроде элементарных частиц разума... Припоминаю.
   - А теперь еще разок погляди на ту запись, которая осталась от Эрлиха:
   "(+) ect. - не материальны". Он определил у перстеньков отсутствие целого
ряда физических свойств. Здесь в записях  не  упомянуто,  что  он  наверняка
должен был определить и еще одно свойство: отсутствие у перстней  постоянных
линейных размеров. Вот смотри: карандаш, он в два раза тоньше моего мизинца.
Надеваю на него перстень... Тютелька в тютельку! Надеваю на мизинец - то  же
самое. На средний палец - опять тот же эффект. Но это еще не все. Смотри!
   Тут я действительно выпучил глаза. Отец сложил все пять пальцев в  щепоть
и без особого усилия продел  через  перстень  всю  кисть  руки.  Тут  уж  не
заметить того, что его размер изменился, было  невозможно.  Теперь  это  был
браслет!
   Казалось, что снять его  с  руки  будет  невозможно,  но  Чудо-юдо  легко
сдернул браслет одним движением. Но на столе  оказался  уже  не  браслет,  а
привычный перстень тех же размеров, что и раньше.
   - А теперь попробуй ты то же самое сделать! - ухмыльнулся Чудо-юдо.
   Я попробовал, но ничего не получилось. Не то что все  пять,  а  даже  два
пальца одновременно не  входили  в  кольцо.  Это  ведь  была  не  резина,  а
металл...
   - Не лезет? - посочувствовал отец, сохраняя на лице ухмылку. - Странно!
   Ведь ты уже видел нечто похожее.
   - Когда это?
   - Всего  несколько  дней  назад,  когда  у  тебя  разархивировали  память
капитана О'Брайена. Помнишь, как О'Брайен пытался протиснуться в пещеру, где
обитал индеец-отшельник?
   - Да, чуть-чуть...
   - Чуть-чуть не считается. О'Брайен поначалу не верил  в  то,  что  сможет
пройти туда, ибо щель  в  скале  была  тесна,  как  он  заметил,  "даже  для
беременной  кошки".  Но  на  его  руке  был  перстень,  и  отшельник  убедил
О'Брайена, что если тот поверит, то сумеет  пройти.  И  О'Брайен  прошел.  А
значило это только одно: перстень воспринимает  волю  мозга  и  через  некую
среду воздействует на  пространство.  То  есть  мы  сейчас  экспериментально
доказали верность той теории, что изложил Брауну погибший  в  автокатастрофе
Милтон Роджерс.
   - А ты, стало быть, собрав всю волю в кулак и  поверив  в  силу  перстня,
смог продеть его через руку?
   - Выходит, так.
   - Давай, я еще попробую. Проявлю свою волю...
   - Не выйдет, - убежденно заявил Чудо-юдо. - У тебя нет своей воли.
   - То есть? - удивился я. - Вообще?
   - Да, вообще. И  ты  должен  это  знать.  Ты  -  дистанционно-управляемый
человек.
   - Серьезно?
   - Совершенно серьезно.
   - Я сейчас с тобой говорю, что-то про себя думаю... И все это - не сам?
   Под чью-то диктовку?
   - Не под диктовку, а под контролем. Твоя воля  контролируется.  Когда  ты
дрался с Толяном и его друзьями в  электричке,  РНС  даже  управляла  твоими
ударами. И если она тебя вывела на Кармелу, значит, ей это  было  нужно.  Но
если она не позволила тебе надеть перстень как браслет, значит,  ей  это  не
угодно.
   - Слушай, РНС, миленькая, - дурашливо взмолился я, - честное  пионерское,
всю жизнь тебя слушать буду, только позволь надеть  перстень,  как  браслет!
Один разочек!
   Чудо-юдо только хохотнул, по своему обыкновению, раскатисто. А я все-таки
сунул пальцы в кольцо. Конечно, ни шиша не вышло.
   - Молиться ей нельзя, - заметил отец, - это не Господь Бог. Но в то,  что
она есть, придется поверить.
   - Ну, хорошо, - сказал я, - мне-то давно известно, что она есть. А вот  к
тебе-то она какое-нибудь отношение имеет или нет?
   - Напрямую - нет. У меня нет этого полужидкого кристалла в мозгах. Она не
может мной управлять. Но она ведет  со  мной  опосредованный  диалог.  Через
тебя.
   - И через Кармелу?
   Чудо-юдо насупился и, помрачнев, сказал:
   - К сожалению, нет. Девочка каким-то образом вышла  из-под  ее  контроля.
Она не должна была убить Адлерберга, а убила. Она  объявила,  что  не  хочет
убивать, а перестреляла двадцать человек.
   - Слушай, а тебе что, все это РНС докладывает? Что она должна, а  что  не
должна? Я ведь этого не знаю, между прочим...
   - А ты не волнуйся. Поменьше знаешь - подольше проживешь. Не забивай себе
голову, все равно лишнего твоя память не примет. Будешь путаться, сбиваться,
но так ничего и не  запомнишь.  Я  знаю,  что  РНС  очень  хочет  найти  эти
минусовые перстеньки и окажет тебе всемерное содействие. Значит,  искать  их
будешь ты. А я буду разбираться в мозгах у твоей скрипачки. Там, я чувствую,
масса интересного.
   - Ладно. Допустим. А затем ты Кармеле допрос учинил? - поинтересовался я.
   - Ты вон как лихо у меня негритенка из 1654 года воскресил, Мерседес  эту
самую, О'Брайена... А ее пытаешь, как Мюллер Штирлица, по старинке...
   - Ой, какие мы любопытные! - наморщил нос Чудо-юдо. - У тебя не  спросил,
как мне работать. Значит, так надо. Еще есть вопросы?
   - Никак нет, гражданин начальник!
   - И слава Богу, все  равно  бы  не  ответил.  Могу  дать  тебе  добрый  и
бесплатный совет, с чего начать поиски выпуклого минуса. Девушка Марьяша,  с
которой  ты  нерегулярно,  но  имеешь  интимные  отношения,  носит   фамилию
Саркисян.
   Правда, она родом из Сумгаита, но родственники в Армении у нее  наверняка
есть.
   - Вот у тебя, батя, по-моему, склероз начинается. Сержант,  который  увез
перстень в Спитак,  был  не  Саркисян,  а  Аветисян  Айрапет  Саркисович.  И
Саркисянов, и Аветисянов не одна тысяча.
   - Но ты все равно сходи. Может, пригодится.
   - Это тебе РНС подсказала? - спросил я. Чудо-юдо молча указал на  потолок
своим толстенным указательным пальцем.
   - Откровение свыше. Видение было! - объявил он и заржал так,  что  люстра
на потолке закачалась.

ЕСТЬ ТАКОЙ ДЕДУШКА

   После  обеда  мне  пришлось  седлать  Лосенка   и   ехать   на   квартиру
Соломоновича, чтобы приобрести внешность  гражданина,  соответствующую  той,
что красовалась на фото в паспорте Николая Короткова.
   Оттуда я выбрался часа через три и, смешавшись с толпой народа,  который,
должно быть, уже заканчивал трудовой день, поехал на свою милую жилплощадь.
   Еще поднимаясь на площадку, я услышал гомон. Сначала  мне  казалось,  что
говорят на площадке, но позже я усек, что шум немножко  приглушен  дверью  с
номером 39. Проходя мимо дверей сороковой квартиры, я вспомнил, что там жила
Кармела. Там ее вполне могли дожидаться, если, конечно, Чудо-юдо  не  принял
каких-либо предупредительных мер. Я не  очень  опасался  тех,  на  кого  она
отказалась работать, потому что единственный из них, кто меня успел увидеть,
так и не успел об  этом  рассказать,  но  все-таки  какую-то  нервозность  я
ощущал.
   Да и в родную квартиру, откуда доносился многоголосый  шум,  я  звонил  с
некоторыми сомнениями в душе, хотя и догадывался: это не налет и не обыск, а
просто к Марьяше заехали родственники. Тем не менее, я дал, как обычно,  три
звонка. Длинный-короткий-длинный.
   - Хозяин пришел! - эту фразу Марьяша специально сказала по-русски,  чтобы
я понял, что она жива и милицию вызывать не надо.
   Шум, как по команде, стих, дверь открылась, и на меня  пахнуло  ароматами
чеснока, перца, кинзы и еще каких-то специй, а из-за спины нарядной  Марьяши
выглянули двое не очень высоких, но габаритных мужчин, которые с утра, может
быть, и брились, но к вечеру  уже  сильно  обросли.  Смотрели  они  на  меня
примерно так, как Камо-Тер-Петросян на империалистическую буржуазию.
   - Здравствуйте! - сказал я таким тоном, чтобы у граждан не было  сомнений
в моем пролетарском империализме.
   - Это Николай Иванович, - представила меня Марьяша с  очень  уважительной
официальностью, чтобы граждане со взглядом Камо ничего не подумали. - Это  я
у него квартиру снимаю.
   - Здравствуйте, - дружно сказали земляки Тер-Петросяна и расступились.
   - Это мои братья, - пояснила Марьяша. - Гагик и Самвелчик, очень  хорошие
ребята. Троюродные мои братья...
   Я в этом сомнений не выказывал, тем более что до большому счету мне  было
плевать, кем они Марьяше доводятся.
   Кроме Гагика и Самвелчика, за столом оказались дядя Степан,  дядя  Морис,
тетя Каринэ, двоюродный брат тети Акоп, его жена Антуанетта, их  сын  Хорен,
их дочь Гаянэ и еще человек пять, которых я забыл. Меня, конечно, пригласили
тоже, ибо выяснилось, что отмечался Марьяшин день рождения. Отмечали его  (я
знал, что это тридцатипятилетие, но скромно помалкивал), как  выяснилось  по
ходу дела, уже не первый день, и эта смена  родственников  была  уже  не  то
третьей, не то пятой.
   Пропустив две-три рюмки коньяку, натурально "Араратского", как  выразился
дядя Морис, "из довоенных запасов", я вполне освоился за этим,  по  нынешним
временам, иностранным столом. Тем более  что  граждане  независимой  Армении
по-русски говорили не хуже меня и лишь изредка вставляли пару-другую фраз на
родном языке. Как я понял, все они делились примерно на  три  группы.  Одни,
как и Марьяша, бежали из Азербайджана - дядя Степан и тетя Каринэ, например.
Другие, как двоюродный брат тети Каринэ Акоп и его семейство, приехали после
землетрясения.  Сначала  они  жили  в  каком-то  санатории,   а   потом   им
родственники помогли купить в Москве квартиру. Наконец,  Гагик  и  Самвелчик
приехали потому, что не  очень  хотели  воевать  в  Карабахе,  а  дядя  Ашот
(который в данный момент находился в Париже и прислал Мариам поздравление по
телефаксу) устроил их в свою фирму.
   Я пробовал все, что  мне  предлагали,  старался  поменьше  ввязываться  в
политические беседы, потому что давным-давно не слышал, как дела в Карабахе,
то есть в Арцахе, и кто там кого опять обстрелял, зарезал или подпалил.  Мне
было как-то своих приключений в Подмосковье достаточно. О  них  я,  конечно,
рассказывать не собирался. Отвечая на вопросы о том, где  я  работаю  и  что
делаю, мне пришлось вдохновенно врать, что работы почти нет, зарплату третий
месяц не платят, что оборонку развалили, но вот подвернулась  командировочка
в другую фирму, там заплатили и т.д. и т.п. В  общем,  все  по  стандарту  и
ничего конкретного. Гагик и Самвелчик  посмотрели  на  меня  с  нескрываемым
превосходством, но тихо промолчали, потому что дядя Степан,  будучи  старшим
за столом и послушав мои речи, обрадовался возможности выступить с  критикой
демократов.  Он  разнес  в  пух  и  прах  Горбачева,  Ельцина,  а  заодно  и
Тер-Петросяна (который не Камо), обругал Алиева с Шеварднадзе,  поднял  тост
за упокой души Леонида Ильича  и  запел  песню:  "Артиллеристы,  Сталин  дал
приказ..." Дядя Морис  осторожно  заметил,  что  Хрущев  тоже  был  неплохой
человек, Степан с ним  не  согласился,  и  деды  взялись  спорить  минут  на
двадцать. Чем закончился спор, я так и не уловил, но  зато  по  ходу  спора,
когда в него вмешался двоюродный брат  тети  Каринэ  Акоп,  узнал,  что  его
фамилия Аветисян. Акопу было на вид около сорока, отчества я его  так  и  не
услышал, но по идее он мог иметь какое-то отношение к Айрапету Саркисовичу.
   - Акоп-джан, - спросил я, когда деды-спорщики выдохлись, а женщины  пошли
уносить посуду на кухню, - у вас такого родственника, Айрапета  Саркисовича,
не было?
   - Айрапета  не  было,  по-моему.  Карапет  Саркисович  был,  -  задумчиво
поглаживая подбородок, ответил Акоп.  -  Племянник  Аствацатура,  мужа  моей
двоюродной сестры. Погиб он, в Ленинакане.
   - А в Спитаке не Айрапет Саркисович погиб?
   - В Спитаке много погибло. Только моих братьев двое, сестра двоюродная  с
мужем... Дети Хачатура,  маленькие  совсем.  Подожди,  как  этого  Аветисяна
звали?
   Айрапет Саркисович, точно? Был такой дедушка, да! Только он не погиб.  Он
в прошлом году умер. А зачем он тебе, а?
   - Понимаете, он вместе с моим дедом двоюродным в одном  танке  воевал,  -
соврал я без запинки.
   - Неужели? - удивилс