ла  я  довольно  плохо,
вероятно, хуже, чем Мануэль, но тем не менее я очень быстро оказалась  около
него и потянула его к берегу.
   - Донья Мерседес, - сказал Мануэль, - зачем вы всех убили?
   Я выволокла его на берег и понесла на руках к дому. По дороге я  оглядела
его. Крови не было, но он был явно не в  себе.  Должно  быть,  его  оглушило
взрывом. А может быть, он просто испугался. Так  или  иначе,  но,  видя  его
пусть и не совсем здоровым, но живым, я разом позабыла  о  всех  прочих.  Те
пришли и ушли, пусть это даже звучит и ужасно, но они  все,  даже  Карриага,
были  для  меня  чужими  и  ненужными  людьми.  Да  простит  мне   Бог   это
жестокосердие, но такова уж моя натура!
   Мануэль  довольно  быстро  пришел  в  себя,  его  напоили  теплым  вином,
накормили и уложили отдыхать. Он проспал часа четыре, а затем открыл глаза и
вытаращил их на белый свет с восторгом и удивлением.
   - Зачем я лежу? - спросил он. - Ведь уже день?
   - Ты был болен, сильно болен... -  сказала  я,  боясь  напугать  его,  но
Мануэль, оказывается, все отлично помнил.
   - Нет, сеньора, - усмехнулся он, - я просто чуть не убился, но  теперь  я
совсем здоров! Знаете, как все было? Хотите расскажу?! Ну, вот.  Поплыли  мы
на этот корабль. Он такой же, как тот, что у капитана  О'Брайена.  Или  даже
больше.
   Как только мы подъехали,  сеньор  де  Карриага  сбросил  нам  лесенку  из
веревок, она называется шторм-трап, и мы все вылезли наверх. На  корабле  не
было никого, кроме сеньоров де Карриаги и Санчеса. Они тянули за веревки,  и
от этого паруса собирались, как на нашей лодке, помните? Им  стали  помогать
другие пираты и даже краснокожие тетеньки. Я тоже хотел помочь, но  Карриага
сказал, чтобы я не путался под ногами. Я пошел гулять. Корабль ведь большой.
Там много-много пушек. Больше, чем здесь.  И  сами  пушки  тоже  больше,  но
мортир нет. А куда все люди подевались непонятно. Даже сеньор де Карриага не
знает. А он знает все.
   Как   зовут   каждую   палку   и   веревку    на    корабле.    Например,
грот-брам-контр-штанг!
   Или фор-стень-фордун! А  паруса,  они  тоже  все  с  именами.  Сеньор  де
Карриага их всех знает... Бом-брам-стень-стаксель! А мачта,  оказывается,  и
вовсе не просто мачта. Вот ведь как. Мачта это только самое нижнее бревно от
палубы до первой площадки. А дальше уже стеньга, а потом брам-стеньга, а еще
выше бом-брам-стеньга... Вот как! А то, что  спереди,  лежачее  бревно,  его
зовут бушприт. А еще к нему поменьше бревно, тоже  вперед  глядит,  так  его
зовут утлегарь. А поперек них жердина, так ту зовут блиндарей!
   Нет, ей-Богу! Я до сих пор  еще  думаю,  что  этот  младенец  был  одарен
всевышним! Его сообразительности мог позавидовать любой белый, и  не  только
ребенок его лет... Слезы как-то  сами  собой  просохли,  я  обрела  какую-то
странную подвижность и жажду действия.
   - Ладно! - воскликнула я почти весело. - Мы  оставляем  этот  остров!  Но
прежде чем покинуть его, надо позаботиться о нашем  имуществе.  Само  собой,
крепость и дом мы с собой брать не будем. Но все, что в нем есть, мы  должны
погрузить на судно.
   - А кто же будет управлять кораблем? - удивилась Росита.
   - Господь поможет  нам!  -  сказала  я  уверенно,  точно  Господь  впрямь
ниспослал мне уверенность. - Там на берегу есть еще  две  шлюпки.  Мы  будем
возить на фрегат все, что сложено в подвалах нашего дома, а  потом  то,  что
есть в его комнатах. Мы оставим здесь только сами стены...
   - Сеньора! - ахнула Росита. - Да ведь нам это и за год не перетаскать!
   - Зато будет чем заняться, - сказала я. -  А  за  год  нас  еще  не  один
корабль навестит...
   - Для начала, сеньора, надо перекатить все  бочки  к  берегу,  -  заметил
Мануэль, - а уж потом возить их на корабль!
   - Прекрасно! - поддержала я его. - Вот прямо сейчас и начнем!
   Мы решительно двинулись в подвалы. Самое трудное было повалить тяжеленную
бочку на бок. А их у нас в общей сложности была  не  одна  сотня.  Я  знала,
наверняка знала, что погрузку  мы  будем  вести  очень  долго,  может  быть,
бесконечно долго, возможно, даже дольше, чем год. Но это было занятие, дело,
которое поглощало нас, все наши тревоги и  страхи,  это  было  спасение  для
наших душ, погрязших во грехе.
   Первую бочку - она была дьявольски тяжела - мы только полчаса  валили  на
бок - никак не могли к ней подступиться.  Но  все  же,  соорудив  рычаг,  мы
свалили ее и с превеликим трудом по пандусу выкатили из  подвала.  Потом  мы
почти час катили ее по двору, по мосту через ров, а затем к берегу.  Там  мы
бросили ее вблизи от пляжа,  но  так,  чтобы  до  нее  не  доставал  прибой.
Передохнув, решили попробовать закатить ее в шлюпку.  Сперва  хотели  просто
поднять ее на руки - о, наивность!  Весом  она  была  не  под  силу  и  трем
здоровенным детинам, не то что двум женщинам и слабому ребенку,  к  тому  же
еще не оправившемуся от потрясения.
   Затем здравая идея пришла в голову Мануэлю. Он вспомнил  о  недостроенной
нами  хижине,  которую  начинали  сооружать  в  самый  первый  день   нашего
пребывания на острове. Из приготовленных для нее кольев он смастерил мостки,
по которым мы и закатили бочку в лодку. Около часа мы спихивали эту посудину
в воду, пока нам не повезло и не начался прилив. Наконец, мы начали грести и
выяснилось, что мы не можем сдвинуть лодку с места. И здесь  нам  с  Роситой
пришел на помощь Мануэль.
   - Надо грести, как сеньор Карриага, по счету "раз" опускать весла,  а  по
счету "два-а-а" вынимать их из воды! -  наставительно  сказал  он,  будто  и
впрямь был боцманом.
   Мы с Роситой послушались  его  совета,  и  дела  пошли  на  лад  -  лодка
двинулась вперед. Спина у меня заболела, но до борта мы добрались.
   - Теперь надо подняться наверх, - озабоченно сказал Мануэль, - там,  чуть
подальше остался штормтрап...
   Царапая ладони о скользкий и вместе с тем шероховатый борт корабля, мы  с
трудом подтянули лодку к шторм-трапу, свисавшему с борта. Такую  лестницу  я
когда-то пересылала в тюрьму дону Мигелю, нынешнему капитану О'Брайену.
   - Там еще есть балка с блоком и веревкой, - сказал Мануэль,  цепляясь  за
деревянную ступеньку веревочной лестницы, - я залезу и попробую повернуть ее
так, чтобы можно было зацепить бочку...
   Надо сказать, что мне случалось видеть, как грузили на корабль бочки.
   Обычно их закатывали по наклонному помосту,  примерно  так,  как  мы  это
делали, когда доставали ее из погреба. Как поднять бочку на  высоту  второго
этажа, без наклонных сходней, я не знала. Однако то,  с  какой  уверенностью
действовал Мануэль, придало мне силы, и я принялась объяснять Росите, как мы
обвяжем бочку веревкой и поднимем на палубу. Между тем Мануэль уже залез  на
борт корабля,  и  над  нашей  головой  заскрипела,  поворачиваясь,  какая-то
деревянная штуковина с железными блоками,  соединенными  пропущенными  через
них веревками. К последнему, самому нижнему из блоков был  приделан  толстый
кованый крюк, а на крюке висела связанная в широкое кольцо веревка.  Мануэль
перегнулся  через  борт  своей  лысой  головой  с  оттопыренными   ушами   и
распорядился:
   - Протяните веревку под бочкой и зацепите за крюк, когда я опущу...
   Бочка лежала поперек лодки, упираясь днищами в борта. Над нашими головами
заскрипели блоки, и крюк с веревкой стал  опускаться  прямо  на  лодку.  Его
немного качало ветром, и мне все время казалось,  что  он  размозжит  нам  с
Роситой головы.
   Поэтому я  постаралась  сразу  же  схватиться  за  веревку  и  прекратила
раскачивания крюка. Росита недоуменно поглядела на веревочное кольцо:
   - А как же им обвязывать? Мануэль, подойдя к борту, сказал:
   - Вы оставьте висеть на крюке петлю, а другую половину кольца  продерните
под бочкой, вот и все!
   - Так? - спросила я, протаскивая под боком бочки сложенную вдвое  веревку
и зацепляя ее за крюк.
   - Да, - подтвердил Мануэль, - только надо прикрепить  веревку  к  обручам
бочки, а то она свалится.
   Я повиновалась. Теперь казалось, что бочка привязана за четыре угла.
   - Хорошо! - похвалил нас чернокожий морячок и солидно,  явно  подражая  в
чем-то Карриаге, сказал:
   - Извольте отойти от бочки, сеньоры, а то, упаси Бог, сорвется и раздавит
как мышей...
   Я отсела на самый нос, а  Росита  на  конец  кормы.  Наверху  заскрипело,
веревка натянулась, но бочка с места не сдвинулась. Мануэль весьма  в  стиле
пиратов помянул врага рода человеческого, а затем опять высунул голову из-за
борта:
   - Помогите мне кто-нибудь! А то ворот тяжелый...
   Росита, которой, видно, меньше меня хотелось попасть под  бочку,  полезла
наверх. Оттуда спустя несколько минут послышалось сопение, ругань, но  бочка
лежала как ни в чем не бывало.
   - Лезьте, что ли, и вы, донья! - велел Мануэль, его лоб блестел  от  пота
словно свежесмазанный дегтем сапог.
   - А как же лодка? Она ведь уплывет!
   Мануэль исчез куда-то, а затем вернулся с мотком  более  тонкой  веревки,
примотал ее к каким-то деревянным загогулинам, прибитым к борту, а свободный
конец бросил мне.
   - Держите, сеньора! Я сейчас слезу и привяжу!
   - Я сама привяжу, - сказала я, пожимая плечами.
   - Нет, вы не знаете шлюпочный узел, сеньора, а я знаю!
   Эта мартышка быстро слезла в лодку и,  пропустив  веревку  через  кольцо,
ловко привязала ее за скамейку. Потом и  он,  и  я  полезли  наверх.  Тут  я
увидела, что веревка, проходящая через блоки и балку,  привязана  к  вороту,
поворачивая который можно  было  намотать  веревку  на  барабан.  Мы  начали
крутить ворот втроем.
   На сей раз силы у нас хватило, и веревка постепенно стала наматываться, а
бочка - подниматься вверх. Вскоре крюк с бочкой  поднялся  почти  до  самого
борта.
   - Теперь  надо  развернуть  балку,  -  сказал  Мануэль,  закрепляя  ворот
какой-то толстой кованой железякой. Мы навалились на балку и  попытались  ее
повернуть, но это не удалось. Тогда Мануэль куда-то сбегал и принес  сначала
один, а потом и другой железный лом. Мы с Роситой налегли на ломы, а Мануэль
потянул  груз  на  себя.  Несколько  мучительно  трудных  минут,   и   балка
повернулась. Бочка повисла над палубой, и мы, осторожно освободив барабан  и
придерживая его ручками ворота, опустили ее на палубу.
   - Уф-ф-ф! - сказала Росита. - Ну и работа! Скоро уж солнце закатится!
   - Надо еще очистить трюм, - солидно, как бывалый шкипер, объявил Мануэль.
   Чуть передохнув, мы пошли к  люку  -  здоровенному  отверстию  в  палубе,
закрытому крышей, которой хватило бы на небольшой домик. С помощью ломов  мы
сдвинули эту крышу и увидели довольно глубокий  провал,  из  которого  несло
гнилью, плесенью и крысами.
   - Я туда не полезу! - безапелляционно заявила Росита. -  Можете  меня  на
рее повесить или в море утопить, но туда, где крысы, не полезу!
   - Я думаю, что нам не нужно очищать трюм, - сказала я, - с этой паклей мы
провозимся сто лет. Ее там много?
   - Сеньор Карриага сказал, что  футов  на  десять  до  самого  днища...  -
отвечал Мануэль.
   - Тогда сбросим бочки прямо на нее! - сказала я. - Они не разобьются!
   Мануэль,  почесав  свой  стриженый  затылок,  куда-то  убежал.   Очевидно
вспомнил о чем-то. Явился он довольно быстро,  с  трудом  волоча  по  палубе
толстую короткую доску. Затем он сразу же убежал опять и приволок  еще  одну
такую же доску. Из них мы соорудили очередную наклонную плоскость, раскатили
бочку и сбросили ее прямо в люк. Она  мягко  бухнулась,  раздавив  несколько
крыс, хрипы и писк которых были слышны снизу.
   - Ну, с этой у нас получилось, - сказал Мануэль недовольно,  -  а  другие
как? Бочки будут падать друг на друга и разобьются...
   - Поехали обратно, - сказала Росита, - а то еще сидеть тут дотемна!
   - Поехали! - сказала я и потянула Мануэля за руку.
   - Надо еще люк прикрыть, а то пойдет дождик и зальет корабль...  -  важно
сказал этот поросенок. И мы принялись закрывать люк! Увы, едва среди  женщин
объявляется мужчина, как они готовы ему подчиняться!
   Мы спустились в лодку, отвязали ее и с превеликим трудом стали грести.
   Если бы ветер дул с берега, мы и к ночи не доплыли  бы  до  него.  Однако
ветер дул со стороны моря, и нас  так  или  иначе  принесло  туда,  куда  мы
хотели... Из последних сил  втянув  лодку  на  берег,  мы  побрели  к  нашей
крепости. Руки, ноги, поясница - все у меня разламывалось и  болело.  Росита
тоже была не в лучшем состоянии. Мы едва доползли до постели и  целомудренно
и безгрешно уснули.

ВОЗВРАЩЕНИЕ МАЙКЛА О'БРАЙЕНА

   Спала я без сновидений почти всю ночь, но под самое утро  мне  приснилось
нечто нелепое: вроде бы я долго и упорно пытаюсь вкатить огромную  бочку  на
крышу нашего сухопутного  дома.  Бочка  как-то  уж  очень  упорно  не  хочет
вкатываться, то проскальзывает, то  сваливается  вбок,  то  подается  назад.
Мануэль стоял рядом, не помогал мне, а только бормотал: "Бом-брам-стеньга!
   Грот-бом-бом-брам-стеньга! Архтерлюк!" - и еще что-то эдакое.  Под  конец
сна я увидела грозное лицо капитана О'Брайена. Он широко улыбнулся и сказал:
   - Ну вот и я! - После этого  я  в  ужасе  пробудилась.  Однако  О'Брайен,
похоже, не знал, что я проснулась, и никуда не исчезал.  Он  так  и  остался
стоять около моей кровати.  Я  дрыгнула  ногой,  но  Майкл  не  исчезал.  Он
нахально стоял перед моей кроватью, где, кроме меня, лежали в  разных  углах
Росита и Мануэль.
   - Это ты? - спросила я, пощипывая запястье.
   - Разумеется, - отвечал он на своем прекрасном  испанском,  -  я  пришел,
чтобы забрать тебя отсюда. Рад, что ты жива и здорова.
   - Послушай, - сказала я, - если я сплю, то разбуди меня. А если  нет,  то
объясни, как ты сюда попал...
   - Очень просто, я поставил свой корабль в бухту рядом  с  тем  французом,
который здесь торчит не далее, чем со вчерашнего утра...
   - Откуда ты знаешь?
   - Хорошему моряку достаточно посмотреть на якорные цепи, и он  определит,
сколько времени судно стоит в том или ином месте. Я еще не был на  французе,
но знаю, что на нем не все ладно. Там что, чума?
   - Там просто нет ни одного живого человека. И трупов тоже  нет,  -  сонно
отвечала я, хлопая глазами и ожидая, когда О'Брайен наконец исчезнет. Но  он
все еще не исчезал, а продолжал задавать вопросы:
   - Ладно, оставим француза в покое! - произнес он. - А  вот  как  ты  сюда
попала, ума не приложу!
   - Очень просто, - почти также, как О'Брайен,  сказала  я.  -  Когда  твой
корабль затонул, мы уплыли в лодке и приплыли сюда. А  здесь  мы  нашли  все
это.
   И я обвела руками комнату.
   - Ты спишь еще, дорогая... - сказал Майкл, - приклонись к моему плечу...
   - Подушка лучше, - проворчала я, откидываясь на спину и все еще не  веря,
что это действительно Майкл О'Брайен, а не сновидение.
   - Ты сердишься? - спросил он холодно. - А зря! Когда ядром  разнесло  всю
кормовую каюту, я уже начисто не верил,  что  ты  уцелела.  Я  на  несколько
секунд онемел от ужаса, я растерялся... Вот и все. Я ушел со шканцев на бак,
мне сказали, что там не могут обойтись без меня... А  потом  я  уже  не  мог
пробиться к тебе, все шканцы были в огне, а нижние  палубы  задымлены.  Люди
бежали с корабля, но я оставался  и,  ей-Богу,  готов  поклясться,  что  был
уверен... На сто процентов был уверен, что ухожу самый последний.
   - Значит, ты никак не считаешь себя  виноватым?  -  сказала  я  с  легким
презрением.
   - Нет! - сказал он правду, и поэтому я не ударила его.
   - Кстати, - спросила я, - а откуда у тебя корабль и матросы, ведь  еще  и
недели не прошло, как ты попал в плен к голландцам?
   - Дело в том, что война  с  голландцами  уже  кончилась.  В  Вестминстере
подписан мир. Голландцы раскошеливаются за резню на  Амбоине  и  согласны  с
Навигационным актом. Эскадра, утопившая мое судно, встретила отряд кораблей,
которые и сообщили им это известие. Так что в плену я пробыл только сутки.
   Впрочем,  я  должен  был  побыть  дольше,  но  поторопился  освободиться.
Голландцы потеряли бдительность, изрядно  выпив,  поскольку  эскадра  должна
была идти в Кюрасао, на отдых и ремонт. А мы,  напротив,  времени  даром  не
теряли.
   Восемьдесят  англичан,  которые  со  мной  вместе  были  загнаны  в  трюм
"Санкт-Николаса", быстро разобрались в чем дело. Большинство  из  голландцев
даже протрезветь не успели, как попали на ужин акулам... Славная была ночка!
Мы никого не потеряли.  Сейчас  у  меня  есть  корабль,  и  я  поквитался  с
голландцами.
   Мы сделали все так чисто,  что  голландцы  на  других  кораблях  даже  не
заметили, что мы  исчезли.  Представляю  себе  рожу  шаутбенахта,  когда  он
обнаружит, что "Санкт-Николас" испарился...
   - Это достойный тебя подвиг! - сказала я с  презрением.  -  Ты  подлец  и
бесчестный убийца!
   -  Не  думай,  что  меня  так  легко  оскорбить!  -  с  наглым  сознанием
превосходства, пожевывая губами, говорил О'Брайен. - Я давно  забыл  о  том,
что есть понятие "плохо" и  "хорошо".  Если  я  выиграл,  это  хорошо,  если
проиграл - плохо. Я ранил - хорошо, меня ранили - плохо. Я  убил  -  хорошо,
меня убьют - плохо. Я был  католиком,  пока  мог  получать  от  этого  нечто
полезное, но вслед за тем пришлось стать протестантом, опять-таки чтобы было
хорошо...  Все  люди  думают  и  делают  примерно  так,   только   некоторые
оправдываются, а другие - нет. Я не оправдываюсь. Я знаю, что  в  этом  мире
надо не стесняться, а рвать кусочки пожирнее, пусть кем-то и  надкусанные  и
пусть даже прямо из чужой глотки. Мне хочется, чтобы  у  меня  были  деньги.
Сейчас время больших возможностей, милашка!
   Наша добрая Англия, якорь ей в печенку, уже  скушала,  как  пудинг,  нашу
Ирландию.
   Сэр Оливер - крепкий парень, за таких надо держаться.
   - Ваш сэр Оливер - узурпатор и цареубийца! - воскликнула я. - Я прекрасно
понимаю, что творится в стране, где орудуют такие головорезы, как он,  ты  и
иже с вами! Ты же предатель, вероотступник! Продал веру,  продал  отечество,
предал, трон тоже предал и продал... Что ты еще продашь, меня?
   - Безусловно, - сказал О'Брайен, - тебя я продавал уже неоднократно.
   Точнее, я кое-что брал за  пользование  тобой...  Ты  удобная  вещь,  как
неразменный фартинг, сколько его не отдавай, а он все равно  возвращается  к
хозяину. Вот так, Мерседес, запомни это...

***

   - Значит, все пойдет так, как было раньше? - дрожа от  гнева,  произнесла
я.
   - Кое-что, может быть, изменится... - сказал Он,  но  без  издевательской
нотки.
   - Послушай, - сказала я почти в отчаянии, - оставь меня в покое!  Забирай
все из этого дома, забирай все золото, фрегат -  хоть  весь  остров!  Только
меня отпусти!
   - Послушай, милая! - Обросшее щетиной медно-красного  цвета,  обветренное
лицо О'Брайена расплылось  в  жестокой  улыбке.  -  Зачем  же  брать  только
частично то, что можно взять целиком?!
   Кстати, я хотел сказать, что у меня теперь собрана коллекция  из  четырех
перстней. Вот, полюбуйся!
   Он подтянул к  себе  свой  широкий  ремень,  к  которому  был  пристегнут
небольшой кошелек.  Открыв  его,  капитан  вытащил  один  за  другим  четыре
перстня.
   Все они были одинаковы и по размерам, и по форме, различаясь только  тем,
что было на печатке. Я  узнала  и  тот,  что  нашел  Мануэль  -  с  вогнутой
черточкой, и тот, что нашла сама в шкатулке - с выпуклой черточкой,  и  тот,
что Мануэль снял с мертвого  Рамона  -  с  вогнутым  крестом.  Четвертый,  с
выпуклым крестом, я увидела впервые.
   - А откуда у тебя этот? - спросила я, указав на последний перстень.
   - Этот? - Майкл криво усмехнулся. - Он мне достался уже давно...
   Ну-ка, надень-ка вот этот, с вогнутым крестом!  Не  бойся,  ты  ведь  уже
надевала эти, с черточкой... А я возьму с выпуклым крестом, и  мы  попробуем
соединить кресты...
   Что вспыхнуло у  меня  перед  глазами?  Молния?  Воистину  пути  господни
неисповедимы! Кто я? Мерседес-Консуэла или  негритенок  Мануэль?  Куда  меня
несет, что это за ледяной ветер и