л, как это делал капитан О'Брайен.
   - Надо бы еще шпагу! - хмыкнула  донья  и  быстрым  шагом  направилась  в
комнату, где хранилось оружие. Вернулась она оттуда с ремнем через плечо, на
котором у ее левого бедра болталась шпага.  Еще  один  ремень  и  шпагу  она
принесла для Роситы. Та посмотрела на донью с изумлением.
   - Неужто и мне этот вертел подвешивать?
   - Надевай! - велела донья. - Вот тебе еще пара пистолетов. Заряжены!
   - Ты... Вы, донья, прямо не можете без железяк этих! - проворчала Росита.
   - Ей-Богу, ни один солдат так не любит оружие, как вы!  Мануэля  вон  еще
вооружите...
   - А что, это мысль! - воскликнула донья.
   Пришлось мне влезать в сорочку  с  кружевами,  надевать  суконные  штаны,
пояс, да еще и сапоги. Правда, в сапогах с высокими каблуками  я  чувствовал
себя выше ростом, но зато едва мог двигаться. Мне все время казалось, что  я
вот-вот шлепнусь. А донья принесла еще и пистолетики, да и шпагу, и все  это
нацепила на меня. Наконец на мою лысую голову была напялена шляпа, и когда я
глянул в зеркало, то сам себя не  узнал.  Встреться  я  где-нибудь  с  таким
страшилищем - штаны у меня были бы полные...
   Донья решила вернуться к лодке, чтобы перегнать ее по реке к дому.
   - Скажите, донья, - спросил я, когда мы вышли во двор, - а что  там  было
написано?
   - Где? - не поняла донья.
   - А в той бумаге, что вы нашли на столе...
   - Долгая история, дети мои!
   Мы спустились по ступенькам и шли теперь вдоль речки, брякая  шпагами  по
камням. Донья носком сапога поддевала  мелкие  камешки  и  сбрасывала  их  в
журчащую воду. Она не торопилась отвечать на наши вопросы.
   - Когда все началось, я  не  знаю,  -  сказала  наконец  донья.  -  Некий
благородный сеньор, несправедливо лишенный наследства своим отцом,  поступил
на службу в королевский флот. Он был смел и силен, очень удачлив,  и  притом
благочестив.  Довольно  скоро  он  стал  лейтенантом  и  первым   помощником
капитана.
   Матросы его любили, а капитана ненавидели за  жестокость  и  бессердечие.
Наконец однажды, когда капитан приказал за пустяковую провинность перепороть
половину экипажа, матросы взбунтовались и захватили  корабль.  Они  перебили
всех офицеров, кроме лейтенанта, который спал после  вахты  и  был  до  того
утомлен, что даже не слышал шума. Он проснулся  лишь,  когда  утром  к  нему
пришли матросы и объявили, что он избран  капитаном.  Он  долго  сомневался,
надо  ли  ему  принимать  от  матросов  этот  пост.  Ведь  он   знал,   что,
согласившись, нарушит присягу королю и святой церкви,  а  главное,  навсегда
вынужден будет остаться человеком вне закона, пиратом, вождем бунтовщиков. С
другой стороны, он знал, что матросами двигало чувство справедливого  гнева.
На чашах весов его души качалось чувство долга и чувство  признания  правоты
людей, вступившихся за свое достоинство. И он принял пост  капитана  из  рук
своих матросов. Но он согласился принять его с условием, что они  не  станут
на путь  пиратства  и  пролития  христианской  невинной  крови.  Они  решили
высадиться где-нибудь на пустынном берегу и основать  поселение,  где  можно
было бы в поте лица добывать хлеб насущный и жить в  христианском  братстве,
любви и смирении. Падре, который был на корабле, вначале осудил  лейтенанта,
но затем,  поразмыслив,  счел,  что  иного  пути  наставить  взбунтовавшихся
матросов на путь истинный, нет. Он благословил, хотя и  с  болью  в  сердце,
затею лейтенанта.
   Корабль направился к берегам Америки, но на пути туда  обнаружил  остров,
не обозначенный на картах...
   - Это был наш остров? - догадалась Росита.
   - Да, подружка, это был именно этот остров! Корабль их вошел в  ту  самую
бухту, на берег которой мы сейчас  идем.  Они  стали  исследовать  остров  и
обнаружили вот эту речку. А в ней оказался  золотой  песок.  Такой,  как  мы
видели в подвалах. И тут моряками овладела жажда богатства.  Причем  первым,
кто поддался этому  искушению,  был  падре.  Лейтенант  и  половина  команды
занялись строительством дома, а падре,  позабыв  о  бескорыстии,  кинулся  в
золотоискательство вместе с другими. Они не ссорились  между  собой,  потому
что вроде бы все делали сообща. Песку они намыли  целые  мешки.  Но  на  что
истратить золото? И они стали скупать все, что имело хоть какую-то ценность:
утварь, инструменты, оружие, скот, вино, перец,  книги,  картины,  статуи  и
еще, и еще, и еще... Здесь был их склад,  а  за  покупками  они  плавали  на
корабле иногда даже в Европу. Они накупили всего, построили дом и превратили
его в крепость, забили все погреба и подвалы... Но это  богатство  почему-то
казалось им недостаточным, и  однажды  они  поддались  соблазну  и  ограбили
голландских купцов. Потом они еще и еще ходили на грабеж  и  запятнали  себя
кровью... Однажды, поддавшись укорам совести,  бывший  лейтенант  написал  и
отправил с верным человеком письмо своему брату...
   - Который был вашим отцом?! - вскричала Росита. -  Господи!  Значит,  эта
бумага из шкатулки...
   - Да! - выдохнула донья. -  Бумага,  которую  мы  так  долго  прятали  от
О'Брайена,  -  то  самое  письмо.  В  нем  мой  бедный  дядюшка  писал,  что
раскаивается в своих грехах и просит прислать на остров, сюда,  корабль  или
даже эскадру, чтобы уничтожить пиратов и отдать  все  золото  в  королевскую
казну, а также на нужды святой церкви... А все остальное свое  имущество  он
завещал моему отцу. Но  отец  мой,  человек  нерешительный,  а  кроме  того,
имевший в последние годы жизни довольно неустойчивое  положение  при  дворе,
получив это письмо, решил не оглашать его. Он думал, что брат его либо сошел
с ума, либо заманивает в ловушку. Так это письмо пролежало  в  шкатулке  два
года, пока мои любезные братья не приступили к дележу наследства... Господи,
как же они тогда были похожи на воронов, дерущихся над падалью!  Письмо  они
не нашли.
   - А тот человек, что передал письмо, разве он не рассказал им  о  нем?  -
спросила Росита. - Да и отец мог его расспросить...
   - Тот человек принес письмо после долгих скитаний и умер в тот  же  день,
как добрался до нас. Только теперь я узнала, что его звали Антонио...  Когда
братья велели мне либо искать жениха, который возьмет  меня  без  приданого,
либо уходить в монастырь, я подговорила Роситу, и мы  сбежали.  Я  украла  у
братьев немного денег и при этом случайно унесла с собой эту шкатулку...  Но
братья стали искать меня, и мы с Роситой поплыли в Америку.
   Но вместо Вера-Крус, где у меня были родственники, мы попали  на  корабль
О'Брайена... И когда я оказалась у него на корабле, то  узнала,  что  он  не
случайно перехватил корабль, на котором мы ехали в  Америку...  Оказывается,
был еще кто-то, не известный мне, кто знал о письме дядюшки моему отцу. Этот
человек, спустя несколько дней после моего  побега,  приехал  в  Сарагосу  и
рассказал о письме моим братьям. Они пустились за  мной  в  погоню,  взяв  с
собой этого человека, большого, между прочим, пройдоху. Он  выманил  у  моих
глупых братьев порядочно денег и удрал. При этом он выследил нас и сообщил о
нашем отплытии О'Брайену, кораблю которого удалось стать на якорь  в  гавани
Кадиса.
   О'Брайен вышел в море вслед за судном, на котором мы плыли,  и  захватить
его ему не  составило  труда.  После  этого  мы  долго  таскались  по  морю.
О'Брайен, которого я обожествляла, все время был галантен и  развлекал  меня
своей любовью, но я заметила, что он все чаще  и  чаще  заводил  разговор  о
письме из моей шкатулки. В ночь, когда мы снялись с якоря, он впервые  прямо
и довольно грубо потребовал от меня отдать ему это письмо. Наверно, в  конце
концов, он применил бы силу, но случай помог мне...
   - А все же, сеньора, - заметила Росита,  -  вам  было  горько,  когда  он
бросил нас на горящем судне...
   - Верно... - сказала донья и, тряхнув головой, добавила:
   - Но все равно я его не прощу...
   Мы уже миновали речку и шли теперь по берегу бухты.
   - Так вот, - продолжала донья, - из письма я поняла,  что  полгода  назад
один тип поднял бунт на этом острове и угнал корабль, оставив моего  дядюшку
здесь, больного и слабого. Тот долго держался, но, когда наконец понял,  что
наступил его конец, составил предсмертное письмо, где завещал все, что  было
тут, первому, кто найдет этот остров, поскольку уже не  надеялся,  что  сюда
прибудет мой отец, затем запер все двери и положил под них ключи. А сам  сел
в лодку и уплыл в море, чтобы никто не искал его тело. И, судя  по  дате  на
письме, приехали мы сюда вскоре после его смерти.
   - А может, он жив еще? - спросил я. - И может, лодка с ним еще где-нибудь
в море...
   - Нет, - печально сказала донья, - вряд ли... Он взял с собой пистолет  с
одним зарядом... За этот месяц он мог бы умереть с голоду, если  раньше  его
не убила бы болезнь, и пистолет должен был помочь ему избавиться от мук...
   - Упокой, Господи, его душу! - перекрестилась Росита.
   Некоторое время мы шли совсем молча, на душе  было  тяжело.  Потом  донья
вдруг выхватила шпагу и закричала, словно хотела разбудить кого-то.
   - Защищайся, Росита!
   - Да я уж и забыла, сеньора! - охнула Росита, замахав руками. - Учили  вы
меня, учили, а без толку...
   - Смотри, проткну! - угрожающе сказала донья, наставив на  Роситу  острие
шпаги.
   - Сеньора, она же острая! - заметила Росита, испуганно отскакивая назад и
выхватывая свою шпагу. Шпаги звякнули - тряк!  Я  испугался,  что  они  друг
друга заколют, и закричал:
   - Не надо! Не надо!
   Но они меня не слушали и дрались так, будто  были  мужчинами...  Попрыгав
так некоторое время, они устали и, весело отдуваясь, вложили шпаги в ножны.
   - Что, испугался? - смеясь, произнесла донья. - Видишь, какие  мы?!  Надо
будет - и тебя научим. Доставай свою шпагу... Так! Теперь в позицию!
   Она повернула меня правым плечом вперед, а потом  долго  прилаживала  мои
пальцы на рукоятке шпаги. Наконец, держа мою ладонь с зажатой в ней  шпагой,
она стала наступать на Роситу.
   - Вот так! Коли! - И выбросила вперед руку со шпагой,  припав  на  правую
ногу. - Это называется "выпад"! Повтори!
   - Выпад! - сказал я.
   - Дуралей! - проворчала доньи. - Повтори, как это сделала я!
   Я несколько раз сделал эти самые выпады.
   Эх, попасть бы сейчас домой да и пульнуть  в  толстое  пузо  Грегорио  из
пистолета или пырнуть его шпагой - вот здорово было бы! Я подумал,  что  мне
надо многому научиться, прежде всего читать. Тогда я тоже смогу  узнать  то,
что написано на бумаге. Потом  надо  научиться  считать  хотя  бы  так,  как
Росита. Еще надо научиться драться шпагой, стрелять из  ружья,  пистолета  и
пушки. Тогда мне никакой Грегорио не страшен и - никакие голландцы...
   И вдруг донья вскрикнула, увидев что-то у меня за спиной. Я обернулся.
   В бухту  входил  большой  корабль,  медленно  втягиваясь  между  скалами,
пользуясь так же, как и я в свое время, силой прилива.
   - Английский? - удивилась донья, разглядывая флаг, болтавшийся на  задней
мачте. - Кто же это пожаловал сюда?
   - Может быть, вернулись те, кто убежал от вашего  дядюшки?  -  прошептала
Росита.
   - На английском корабле? - сомневающимся голосом сказала донья.
   - Да ведь они пираты, они хоть какой флаг поднимут!
   - Верно, но этот корабль  больше  похож  на  военное  судно.  Он  слишком
чистый, словно вчера выкрашенный.
   - Если так, то нам нечего бояться, сеньора! - обрадовалась Росита.
   - Не думаю... -  задумчиво  сказала  донья,  -  став  обладателями  таких
богатств, надо бояться всех! Давайте-ка в лес, пока нас не обнаружили...
   Прячась за кустами,  мы,  пригнувшись,  отбежали  в  лес,  под  прикрытие
деревьев. Корабль тем временем  остановился,  загрохотали  цепи,  и  с  носа
что-то шлепнулось в воду.
   - Отдали якорь! - объяснила донья. - Теперь надо ждать шлюпку.
   Действительно, скоро с борта спустили  шлюпку,  которая,  поблескивая  на
солнце мокрыми веслами, стала быстро приближаться к берегу. Прямо к нам.
   - Так! - сказала донья, обращаясь к Росите.  -  Кое-кто  не  хотел  брать
оружие... Жалко, что мы не прихватили с собой одну из пушек...
   - Сеньора! - воскликнула Росита  шепотом.  -  Неужели  вы  хотите  в  них
стрелять? Ведь они нам ничего не сделали?
   - Когда сделают, милая, будет поздно! - заметила донья. - Запомни  раз  и
навсегда: если не хочешь, чтобы тебе сделали гадость, сделай ее первой!
   Впрочем, пока мы послушаем, о чем они тут будут говорить. Если они пойдут
по реке, нам нельзя пропускать их туда.
   Шлюпка приблизилась к берегу и ткнулась носом в  песок.  Нам  было  очень
хорошо слышно, как ее днище прошуршало по песку. Из шлюпки  один  за  другим
вышли семь человек с ружьями, пистолетами и шпагами.
   - Вот что! - прошептала донья. - Не вздумайте высовываться раньше, чем  я
скажу. Говорить с ними буду только я. Если что, стреляйте!
   - Сеньора! - ахнула Росита, прикрывая рот рукой.
   - Не трусь! Ты прекрасно стреляешь! А ты,  Мануэльчик,  если  понадобится
твоя помощь, наставь на них пистолет и нажми вот эту штучку! Понял?
   Мне почему-то стало страшно.
   Люди с корабля уже шли по берегу речки. Шагах в  пятидесяти  от  нас  они
остановились.  И  тут  донья  громко,  каким-то  хриплым,  мужским   голосом
прокричала:
   - Сто-о-ой! Дальше ни шагу!
   Они сразу же остановились и схватились за пистолеты и ружья.
   - Бросай оружие! - сказала донья еще более страшным голосом.
   - Сеньор! - сказал один из них. - Вы испанец?
   Тут мне немножко стало смешно - как это он  подумал,  что  наша  донья  -
сеньор. Вот дурак! Но потом мне опять стало страшно...
   - Ну, допустим, - сказала донья, - а что это меняет?
   -  Я  тоже  испанец,  сеньор!  Надеюсь,  вы  можете  отличить   меня   от
англичанина?
   -  А  почему  на  корабле  флаг  безбожной,  еретической  и   беззаконной
Британии?!
   - сурово спросила донья.
   - Всякий носит шляпу того фасона, который пожелает! - заорал моряк. - Мне
нет дела до того, почему вы  прячетесь  в  кусты,  услышав  испанскую  речь!
Какого же черта вы  интересуетесь  тем,  почему  наш  корабль,  где  плавают
испанцы, идет под английским флагом?
   - А дело в том, что, когда люди, которых считаешь англичанами  по  флагу,
заговаривают с тобой по-испански, то ждешь подвоха!
   - Кто бы ты ни был, парень, но ты, ей-Богу,  плохо  кончишь,  не  будь  я
Рамон-Головорез! - разъяренно выкрикнул незваный гость, рванул  из-за  пояса
пистолет и, молниеносно упав на землю, боком  откатился  за  валун.  Тут  же
грохнуло у меня над самым ухом, да так, что я с перепугу шлепнулся задом  на
землю. В ушах у меня зазвенело, а во рту  посолонело  и  пересохло.  Тут  же
бабахнуло еще три раза, и кто-то заорал истошно, на весь лес:
   - Убили-и-и-и-и-и! Карросо убили-и-и! Тут еще два  раза  грохнуло,  и  на
меня сверху упала перебитая ветка.
   - Донья! - завопил я истошно, потому что, сидя между кустов, я  не  видел
ни ее,  ни  Роситы,  а  подняться  было  страшно.  Но  тут  опять  грохнуло,
посыпались листья, и меня, конечно, никто не услышал. Только тут я вспомнил,
что у меня есть пистолеты. Я вытащил один и стал давить  на  закорючку,  что
мне показала донья. Но пистолет не стрелял.  Я  захотел  заплакать,  но  тут
вспомнил, что еще надо взвести курок.  Двумя  большими  пальцами  я  оттянул
"молоточек"  назад,  а  указательными  надавил  на  крючок.  Сперва  он   не
нажимался, не нажимался, а потом вдруг как нажался! Чирк!  Мигнула  искорка,
п-ш-ш! - что-то коротко зашипело... И в ту же  секунду  -  ба-бах!  Пистолет
плюнул острым огнем, и тут же на куст с  треском,  воющим  стоном  и  хрипом
повалилось что-то тяжеленное, здоровенное  и  вонючее.  Я  оказался  зажатым
между тушей и краем куста. Судя по вони, которая была похожа на ту,  которая
шла от надсмотрщика Грегорио, это был белый мужчина.
   На меня лилось что-то горячее и  немного  липкое.  Выкарабкавшись  из-под
туши, я понял, что это была кровь.  Вся  белая  и  чистенькая  рубашка  была
облита ею: и штаны, и сапоги, и все-все... Я встал и только тут  понял,  что
рядом со мной лежит огромный  дядька,  у  которого  из  спины  вырван  кусок
кровавого мяса, и серая грязнющая рубаха  на  глазах  становится  красной...
Кровью пахло так, как в загоне  для  скота,  где  прирезают  павшую  корову.
Пистолет, из которого я выстрелил, остался внизу, под дядькой,  а  второй  я
опять взял в руку и  взвел  курок.  Держа  его  дулом  от  себя,  на  далеко
вытянутых руках, я стал выбираться из кустов. Тут я услышал  крики  и  лязг,
звяк и звон. Это было похоже на  то,  как  донья  и  Росита  рубились  утром
шпагами, но только теперь шуму было больше.  В  просвете  между  деревьев  я
увидел, что на берегу речки Рамон и еще какой-то дядька нападают со  шпагами
на Роситу и донью, а третий целится в донью из пистолета. Он  стоял  ко  мне
спиной, полусогнувшись и выбирая время, чтобы пальнуть в  донью,  но  боялся
попасть в своих приятелей.  А  я,  когда  вылез  из  кустов,  так  и  уперся
пистолетом ему в спину. Он обернулся, толкнул мой  пистолет  спиной,  и  оба
моих пальца нажали на крючок. Тут опять бахнуло, я уронил пистолет и отлетел
в куст. А дядьке огнем прожгло в рубахе дыру. Кроме того, у  него  на  спине
оказалась небольшая круглая дырка, из которой капнула кровь. Дядька согнулся
и как-то медленно свалился на бок. Тот,  что  бился  с  Роситой,  обернулся,
наверно, хотел поглядеть, а Росита как ткнет его шпагой - и  прямо  в  пузо.
Этот дядька  тоже  повалился,  а  Росита,  вся  какая-то  не  такая,  дикая,
страшная, стала нападать на того, который дрался с  самой  доньей  Мерседес.
Вдвоем они его стали гнать прямо на меня. Это был как раз  тот,  главный.  Я
испугался и заорал, потому что с перепугу забыл, как вставать  и  бегать.  Я
заорал так, что дядька испугался, тоже обернулся  и  тут  донья  ткнула  его
шпагой в руку, а Росита в ногу. Он уронил шпагу и упал, зажав здоровой рукой
раненую. Тут донья еще его и по голове шпагой треснула, только плашмя.
   - В дом его! - скомандовала донья Росите. - Хватай его  под  руки!  А  ты
собирай все оружие и догоняй нас!
   Тут я пришел в себя. Донья и Росита поволокли Рамона-Головореза.  Я  даже
не успел оглядеться, как они скрылись в кустах. Кругом  валялись  дядьки.  У
одного было только полголовы, у другого вырван живот, у толстого Карросо  во
лбу была кровавая дырка... Всего, пока я собирал  ружья,  я  насчитал  шесть
человек. Делал я это быстро, но все время оглядывался на корабль, потому что
от него к берегу быстро шли сразу две шлюпки. Там было полно  народу.  Но  я
успел и даже нашел оба своих  пистолета  и  того  дядьку,  который  случайно
застрелился моим пистолетом в кустах. Шпаги  и  длинные  ножи  я  потащил  в
охапке, а пистолеты рассовал за пояс и в сапоги.  Донья  стояла  у  ворот  с
заряженными пистолетами и ждала меня.
   - Живей! Живей! - кричала она. Я еле-еле дополз до мостика и,  ввалившись
в ворота, стал бросать на землю все тяжеленное оружие. Дядька, которого  они
приволокли, лежал на земле связанный и стонал. Росита и донья стали  крутить
вороты, которыми поднимался мостик через ров.
   - Ворота запри! - рявкнула донья. Я навалился  сперва  на  одну  створку,
потом на другую. Теперь надо было еще задвинуть засов. Он был очень тугой  и
не двигался с места. Я схватил один из пистолетов  и  стад  колотить  им  по
рукоятке засова. Посыпалась ржавчина, еще несколько  ударов,  и  я  задвинул
его. Тем временем донья и Росита, пыхтя и ругаясь, все еще крутили вороты. Я
подошел и стал помогать. Мост кое-как поднялся.
   - Мануэль! - приказала донья. - Залезай на стену! Видел, как  я  заряжала
пистолеты? Вот пороховница, а здесь пули! Заряжай!
   Я стал сыпать в дула порох и  забивать  тряпочками,  которые  отрывал  от
своей рубахи. Потом заложил в них пули.  Из-под  обрыва  доносились  голоса.
Видно, нападавшие сомневались, стоит ли лезть наверх.  Только  когда  я  уже
зарядил  вс