н укладывается в постель. Это было где-то над моей головой. Но Толяна в
постели я не увидел, да и звуки его шагов наверху слышались очень  глухо.  А
вот Таню - продолжал видеть. Еще ярче, чем прежде. Эта самая "руководящая  и
направляющая" показала мне,  как  именно  Таня  приводит  в  порядок  "самое
главное", хотя я этого не просил.
   Какие-то контрольные системы  докладывали,  что  я  никуда  не  уходил  с
топчана и лежу на нем с открытыми глазами.  Мое  нормальное  зрение  и  слух
воспринимали окружающий мир. Но все это  было  как  бы  второстепенное.  Все
сильнее и ярче виделось то, чего я не должен был и по идее не  мог  слышать.
Глаза у меня сильно слипались, я вроде бы засыпал,  то  есть  отключался  от
реального мира. Но то, что  я  воспринимал  при  посредстве  "руководящей  и
направляющей",  по  мере  отключения  реальности  начинало  эту   реальность
подменять! Я словно бы оказался совсем рядом с Таней, но не  видел  себя.  Я
там был, но меня там не было. Мои глаза были уже  закрыты,  но  я  прекрасно
видел, как Таня вылезает из ванной, встает на резиновый губчатый коврик, как
капельки воды стекают по ее смуглым бедрам, капают  с  иссиня-черных  волос,
которые она взялась протирать  махровым  полотенцем...  Я  слышал,  как  она
неровно дышит, торопясь закончить свой туалет,  чтобы  поскорее  побежать  к
Толяну. Наконец, я ощутил ароматный запах мыла и шампуня, исходивший  от  ее
свежевымытой кожи. Три  дистанционных  чувства  -  зрение,  слух,  обоняние,
говорили мне: "Ты - ТАМ", и лишь два контактных чувства - осязание  и  вкус,
возражали, утверждая: "Ты - ЗДЕСЬ!"
   И умом я, кажется, понимал, что нахожусь ЗДЕСЬ, то есть в кладовке, где у
двери дремлет на вахте обученная собака, которая не даст мне сделать лишнего
шага. Но это было очень слабое, словно бы придуманное понимание. И память  о
прошедшем дне  оказалась  где-то  глубоко  -  примерно  там,  где  память  о
событиях, пережитых не мною, а Брауном.
   Таня надела на голое тело халат, сунула  ноги  в  шлепанцы  и,  выйдя  из
ванной, направилась к лестнице. Находясь в кладовке, я должен  был  услышать
ее шаги, но не более  того.  Шаги  я  действительно  услышал,  однако  самым
странным и смешным, пожалуй, оказалось то, что  следуя,  как  невидимка,  за
поднимавшейся по лестнице Таней, я отчетливо услышал из-за двери кладовки...
свой собственный храп! Черт побери! Сплю я или нет?
   Выходило, что реально - сплю. Но и не сплю тоже. Тело покоилось,  а  душа
путешествовала. Фантомный Баринов, однако, бродил по материальному миру.  Он
не видел себя, не  слышал  своих  шагов,  но  ощущал  запах  идущей  впереди
Кармелы, ее шлепанцы отчетливо притопывали по скрипучим ступенькам лестницы,
а на волосах при свете лампочки, горевшей в прихожей, играли золотые  волны.
Нет, это был не сон. Такого состояния я еще  не  испытывал,  хотя  над  моим
бедным мозгом уже проделали  немало  экспериментов.  И  без  спросу  вселили
американца, и воскресили из небытия жителей XVII  столетия,  без  которых  я
прекрасно бы обошелся, и еще какой-то странный прямоугольник  на  томограмме
обнаружился... Небось кто другой давно бы сидел  в  дурдоме,  а  я  все  еще
числюсь нормальным. Ведь я даже толком не знаю, что со мной  происходило  на
самом деле, а что я видел по воле всяких там "руководящих  и  направляющих",
начиная с собственного отца и кончая незабвенным "Главным камуфляжником"...
   Таня вошла в спальню. Я увидел, как Толян, животом лежавший на  простыне,
облапив подушку, встрепенулся и повернулся к ней передом...  Интересно,  как
они называют то, что мы с Ленкой обозвали "главной толкушкой"?
   - Заждался... - прошептала Таня. - Бедненький "пыжик"...
   На тумбочке у кровати горел ночничок в форме футбольного мяча. Они оба, и
Толян и Кармела, смотрелись в этом желтоватом свете  очень  клево.  Особенно
когда Толян порывисто выхватил Таню из халата и притиснул к себе, бормоча:
   - Попалась, мучилка моя?
   - Попалась... - покорненько шепнула Кармела. - Никуда не денусь...
   И цепко обвилась вокруг Толянова торса, всем телом прилипла к нему, а  он
начал бегло, жадно, будто кто-то вот-вот отберет, целовать эту не бог  весть
какую мордашку, крепкие плечики, большие, но висловатые груди...
   - Какие мы голодненькие... - просюсюкала Таня. - Что ж ты "пыжика" раз  в
месяц кормишь? Неужели у тебя тут никакой коровницы нет, а?
   - Нет, - прорычал Толян, скользя лапами  по  ее  спине,  поглаживая  зад,
ляжки, бедра... Мне даже показалось, что он проверяет, все ли  в  комплекте?
Да все, все у нее в комплекте, братан! Утром проверяли аж втроем...
   Любая другая баба после такого рабочего дня наверняка была  бы  сонной  и
квелой. Кроме траха перед видеокамерой - уже его  должно  было  хватить  для
того, чтоб ничего больше дня два не хотеть, - а ведь была еще и стрельба,  и
автокросс по лесам. Ленка моя, как  и  Зинуля,  исполнять  супружеский  долг
может и не отказались бы, но ждать восторгов страсти от них не  приходилось.
А если их не попросить, то и продрыхли бы до утра.
   Таня висла на нем, терлась об него грудью, и животом, и руками,  гладила,
царапала кого-точками. Все это получалось по-кошачьи, мягко, но с постоянной
готовностью к прыжку. Но еще больше меня удивлял Толян, который обращался  с
ней, будто с хрустальной посудиной. Если б я не слышал их беседы  до  этого,
то подумал бы, что Толяну отпускается в первый раз. Между тем  из  разговора
ясно было, что они трахаются минимум раз в  месяц.  Конечно,  это  не  шибко
часто, и надоесть им, наверно, еще не успело, но все же... Все скованности и
застенчивости пора бы пережить. К тому же Толян - не юноша бледный со взором
горящим, а мужик, повоевавший и  посидевший,  стало  быть,  довольно  хорошо
знающий всему цену, отрешившийся от сантиментов и излишней романтики.  Да  и
пора бы ему понять, что в девочкиной шкуре  Танечки  сидит  такая  гадюка  и
зверюга, что, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать.
   Впрочем, наверно, это даже неплохо,  что  есть  на  свете  такая  птичка,
которая живет на ивах и называется "наивняк".
   Толян  тем  временем,  плавно,  ласково  поддерживая  под  спинку,   стал
заваливать Кармелу на постель.  Скорее,  конечно,  он  ее  укладывал,  будто
малого ребенка, поудобнее пристраивая на подушке  чернявую,  еще  не  вполне
просохшую после мытья голову. И не стал сразу наваливаться на нее, а  взялся
целовать в ушки, в  реснички,  в  шейку,  в  сосочки...  Профессионал,  черт
побери, умелец!
   - Цветоченька ты моя... Солнышко... Вороненочек... - бормотал Толян после
каждого поцелуйчика, которые выглядели так, будто он губами снимал с ее тела
какие-то микроскопические соринки.
   А Кармела, прижмурив глазки, подушечками пальцев  бегала  по  плечищам  и
бочищам Толяна, пощипывала его, подергивала  за  волоски,  мохнатившиеся  на
груди, и тоже чего-то мурлыкала, лепетала, сюсюкала...
   - Ну пусти ко мне "пыжика"... "Пыжика" хочу... Очень-очень...
   - Сейчас, сейчас... - пробормотал Толян, бережно отводя одну ногу Кармелы
от другой. Он прокатился поцелуями от верхних до нижних волос, крепко сцапал
ее  в  лапы,  скользнул,  толкнул  -  и  стал  четвертым  мужиком,   который
пользовался услугами Кармелы в течение этих суток. При этом он небось думал,
что если он, работяга, как папа Карло пахал на своих  свиней,  то  и  Танька
пребывала  исключительно  в  посте,  молитве  и  музыкальных   экзерсисах...
Вообще-то тут я перегнул. О том, что Кармела стреляет и убивает,  он  должен
знать, раз  так  спокойно  отнесся  к  тому,  что  она  понавезла  оружия  и
приволокла сюда меня в качестве заложника. Но о ее сексуальных  способностях
Толян не догадывается. Не афиширует их Танечка, скромничает. И поскольку  не
считает меня идиотом, чувствует  себя  в  полной  безопасности.  Да  я  ведь
действительно не дурак, чтобы открывать Толяну глаза.  Во-первых,  он  может
понять не правильно и спустить на меня своих шибко умных собачек. У меня нет
запчастей для тела, чтобы позволить  милым  животным  чего-нибудь  откусить.
Пусть лучше "Педигри Пал" кушают или "Чаппи". Зря, что ли, их рекламируют...
   Любоваться тем, как орудует своим "пыжиком" Толян, мне не хотелось. Это в
древности, когда я в Германии служил, наблюдение такой  картины  сделало  бы
меня счастливым аж на месяц. Я ведь тогда уже  без  малого  год  за  забором
отсидел, на нашей "горке". А потом по милости мистеров х..., у..., z...,  но
прежде всего, конечно, Хорсвилда, Дика Брауна, разом стал все  знать  и  все
уметь. Поэтому, когда ребята с  нашего  курса  стали  бегать  на  подпольные
видеопросмотры, где прокручивали порнушку,  мне  было  интересно  лишь  пару
минут, не больше. Браун-то все это давненько посмотрел и  в  памяти  у  меня
оставил...
   Я не знал,  позволит  ли  мне  "руководящая  и  напправляющая"  перестать
любоваться всеми этими эротическими приключениями и спокойно заснуть на  том
месте, где похрапывало мое бренное тело. Тем более что работа призрака  было
для меня дело новое и неосвоенное. Ведь на второй этаж, в альков любви,  так
сказать, меня привели особо не спрашивая, хочу я смотреть это  секс-шоу  или
нет.
   Опять же, как идти, если не имеешь ни рук, ни ног?
   Но тут произошло вот что.
   Налево от  кровати,  как  уже  отмечалось  по-моему,  стояла  тумбочка  с
ночником. Происходившие по вине любовников толчки от кровати передавались на
тумбочку. То, что при этом покачивался ночник, никаких особенных последствий
не вызвало. Но вот то,  что  при  этом  понемногу  выдвигался  верхний  ящик
тумбочки, сыграло весьма значительную роль в дальнейших событиях.
   Моя РНС -  именно  в  этот  момент  я  придумал  аббревиатуру  для  своей
"руководящей и направляющей силы"  -  развернула  мой  взгляд,  точнее,  мое
внутреннее зрение, на этот  ящик.  Он  выдвинулся  из  пазов  сантиметра  на
четыре.
   Через образовавшийся зазор что-то странно знакомо блеснуло...  Уже  через
секунду я увидел, что на дне ящика лежит перстень. Один из  тех  четырех,  с
вогнутым плюсом!
   В ту же секунду картинка померкла. Я словно  бы  провалился  в  бездонный
колодец и полетел сквозь абсолютную  тьму.  Сначала  я  чувствовал  какую-то
скорость, даже что-то вроде свиста ветра в ушах, но потом  все  успокоилось,
умиротворилось. РНС водворила меня в мое законное тело и позволила  спокойно
поспать до утра...

НАЕЗД

   Сон мой продолжался довольно долго. Никто меня будить не собирался, кроме
разве что собак. Причем та собачка, что  сторожила  меня  ночью,  разлегшись
посреди прихожей, лишь присоединилась к тому лаю, который доносился с улицы.
   Правда,  свято  выполняя  поставленную  хозяином  задачу  "держать  и  не
пущать", пес не стал выбегать из дома, а гавкал из прихожей. Его  басок  мог
пробудить не только меня, но и счастливую пару со второго этажа.  С  потолка
донесся тяжкий стук пяток об пол - Толян соскочил с кровати. Что-то  он  там
надел, наверно, штаны и кроссовки, а затем пробежал по лестнице.
   Сквозь щели в ставнях пробивались лучи солнца. Мерцали высвеченные  этими
лучами пылинки. Где-то кукарекал петух, долетало мычанье коровы.  Совсем  бы
сельская идиллия, если б  не  собачий  лай.  Уж  очень  зло,  по-служебному,
гавкали овчарки.
   - Хозяин! - позвал повелительный и, судя по  всему,  нахальный  голос.  -
Хозяи-ин!
   Я слез с топчана, подошел к окошку  и  попытался  разглядеть  что-либо  в
щелку ставень. Поле зрения было  узковато,  но  я  увидел  за  забором  джип
"Ниссан-Патрол" с тонированными стеклами. А у самого забора  стояло  человек
пять мужиков.
   Выглядели они не по-сельски и, как мне показалось, приехали разговаривать
не о видах на урожай. Впрочем, делать выводы было еще рано.
   Толян вышел во двор. Мне было видно,  как  он  не  спеша  приближается  к
воротам, а по бокам, преданно заглядывая ему в глаза, бегут собаки.
   - Привет! - весело сказал тот, кто звал хозяина.  -  Испугался,  что  ли?
Псов поразводил... Съедят они тебя когда-нибудь, между прочим.
   - Чего надо? - спросил Толян без энтузиазма.
   - Да так, пообщаться захотелось... Пустишь?
   - Одного - пущу. - Чувствовалось, что Толян,  будь  его  воля,  и  одного
запускать не хотел, но, видимо, он не жаждал скандала.
   - Что ж ты такой негостеприимный? Нерусский, что ли?
   - А что, не видно? - мрачно произнес Толян, - Я  -  татарин.  А  незваный
гость - хуже татарина.
   - Ладно. Другой бы спорил, драться полез, а я ничего, не гордый.  Могу  и
один зайти.
   - Вот и заходи. А вы, ребята, в машине подождите. И собачек не  дразните,
ладно? Укусить могут, а вам еще жениться надо...
   В калитку  примерно  так  же,  как  вчера  меня,  пропустили  качковатого
парнишку в спортивном костюме и кроссовках. Собачки, предупредительно  рыча,
пошли рядом.
   Мордастый, небритый, подстриженный накоротко посетитель не вызвал  у  них
симпатий. У него  песики  тоже  положительных  эмоций  не  пробудили.  Юноша
понимал, что если эти зверюшки возьмут за глотку, то "лебединую песню" спеть
не успеешь.
   Но он все-таки шел в уверенности, что оставшиеся за забором друзья,  если
что, выручат.
   Они прошли на кухню. Дверь осталась незапертой, поэтому я  хорошо  слышал
весь разговор безо всякого вмешательства РНС.
   - Я пришел к тебе с приветом... - начал качок.
   - "...Рассказать, что солнце встало"? - спросил Толян, цитируя  классику.
- Что оно горячим светом где-то там затрепетало?
   Качок хихикнул, похоже, что у него школьная программа еще не  стерлась  с
последней извилины.
   - Тебе корешки привет передавали,  -  сообщил  он  Толяну,  -  большой  и
горячий, само собой. У них неприятность большая. Им из города  один  большой
человек кое-какой товар  подкинул  на  хранение.  "Лимонов"  на  триста,  не
меньше. А какие-то суки все это - на ветер. Точнее -  в  огонь.  Мало  того,
ребят, что от московского шефа, - замочили. Шестерых, понимаешь?
   - А я тут при чем? - спросил Толян, - Я в эти дела не играю. Ваши  должки
- вы и платите. Я даже не знаю, что за  товар,  кто  его  вам,  разгильдяям,
доверил... И был ли вообще товар, тоже не знаю. Может, вы мне фуфло гоните?!
С вас взятки гладки, вам соврать - как два пальца обоссать.
   - Обижаешь... - качок попытался  говорить  крутым  голосом,  но  выходило
совсем плохо. Его крутость тянула на третий юношеский, не выше.
   - Разве я обижаю? - удивленно спросил Толян. - Вот когда вам собаки  яйца
поотрывают, тогда обидно будет. Пусть Алмаз сам придет, если его приперло, а
вас, сявок, больше не присылает. Как он вам "Ниссан" одолжил, не пойму...
   - Ну ладно, - вздохнул качок, - похоже, не понял ты ни фига. Если хочешь,
мы Алмазу передадим, как ты сказал. Только не жалей потом, командир. Собачки
не всегда выручают...
   - С Алмазом я сам поговорю, без сопливых, - повторил Толян,  -  ему  тоже
надо кой-чего  подсказать,  а  то  вы  его  раньше  времени  уморите.  Вы  ж
беспонятные вовсе, а все пальцы веером кидаете...
   - Как скажешь, начальник, - прошипел качок, - только  сготовь  на  случай
"лимонов" тридцать. Сейчас ведь не Алмаз верхний. Ему платить надо, а ты  из
общака брал, говорят...
   - Много знаешь, зема, - заметил Толян, -  и  до  фига  болтаешь.  Кому  я
должен - у меня записано. Дилеры, мать вашу, нашлись...
   - Похоже, ни хрена ты не понял, командир... - зловеще  процедил  гость  и
двинулся к выходу, но тут мощно зарычала псина.
   - Не любит он невежливых, - пояснил Толян, - особенно если молодые, жизни
не видали, а  дедушек  Советской  Армии,  воинов-интернационалистов,  пугать
начинают. Иди давай. До калитки дойдешь, не тронут.
   Качок действительно благополучно  вышел  из  дома  и  дошел  до  калитки,
сопровождаемый Толяном и собаками. Когда Толян закрыл за ним калитку,  посол
еще раз напомнил:
   - Алмаз приедет - приготовь "лимоны".
   Собаки ответили дружным гавканьем,  "Ниссан"  фыркнул  и  покатил  прочь.
Толян вернулся в дом, а в прихожую спустилась Кармела.
   - Проблемы у тебя, Толичек? - спросила Таня.
   - Есть немного, - вздохнул тот. - Бизнесовые...
   - Чем тебе помочь? - поинтересовалась Таня.
   - Да я сам разберусь...
   - Заплатишь?
   - Чем? - хмыкнул Толян. - Поросятами? У меня нала - как у козла молока.
   Алмаз поймет, он со мной на зоне три года чифирил. А  из  общака  я  брал
полтора "лимона" на телик. Даже если по счетчику - пока не  больше  трех.  А
эти пацаны, блин, тридцать захотели...
   - Что-то этот малыш уж больно выступал, -  прикинула  Кармела,  -  "Алмаз
теперь не верхний..."
   - Да на понт кидают. Сами-то как были "шестерней", так и остались. Просто
Алмаз сглупил. Знаю я, что там за товар...
   "А я знаю, какая сука его  подпалила!  -  подумалось  мне.  -  Стоит  она
рядышком с тобой, глядит чистыми и непорочными  глазками.  Ты  ее  всю  ночь
нежно трахал, а она тебя подставила. И капитально! Потому что Алмаз, судя по
тому, что мне об этой фигурке известно,  -  корифан  покойного  Джампа.  Его
полпред в данном районе героической Московской области. А  поскольку  бомба,
которую мне кто-то в "Волгу" присобачил, этого Джампа  обратила  в  мешок  с
костями, и к тому же некондиционными, то товарищ, заменивший  павшего  борца
за денежные знаки, мог провести кадровые перестановки. И стал бывший полпред
в лучшем случае десятой спицей в колеснице. Поскольку Алмаз,  твой  друг  по
зоне, не оправдал возложенного на него высокого доверия, то стоит перед  ним
весьма хреновая альтернатива. Или выплатить триста "лимонов", или найти того
самого козла, который замочил шестерых джамповцев и  зажарил  их  в  маковом
соусе. При любом третьем варианте Алмаза пережгут на уголек. Поскольку денег
у тебя нет, почтеннейший Толян, то на роль козла ты кандидатура  подходящая.
Такая вот се ля ви получается..."
   Говорить это вслух я, конечно, не собирался. Думаю, что  вовсе  не  из-за
желания сохранить дружеские отношения  между  Кармелой  и  ее  возлюбленным.
Ляпни я хоть что-нибудь - и Танечка вышибла бы из меня  мозги.  А  они,  эти
мозги,  несмотря  на  все  эксперименты  и  пертурбации,  которые  над  ними
осуществлялись, мне еще были дороги. Я всегда считал, что моя голова  вполне
достаточно укомплектована отверстиями: два уха, два глаза, две ноздри, рот -
зачем еще восьмая? А ведь Кармела могла от щедрот своих и пару провернуть...
Именно поэтому я не стал привлекать к себе внимание, благо  был  отделен  от
влюбленных дверью кладовки.
   - Ладно, - сказал Толян, - мне пора к свиньям. Никого не впускай и вообще
не показывайся. Попробуют влезть  -  стреляй.  Это  ты  умеешь.  Собачки  не
подведут и без шума никого не пропустят. Даже если задремлешь. Одна будет  в
доме - сторожить Барина.
   - Ты смотри, сам будь осторожен, - тоном верной жены произнесла  Танечка.
- Я тебя дожидаться буду...
   Они поцеловались, и  Толян  вышел  во  двор.  Заурчал  его  "РАФ-фермер",
скрипнули ворота, которые  открыла  Кармела,  автомобиль  покатил,  а  затем
ворота опять лязгнули. Таня  вернулась  в  дом.  Я  услышал  ее  шаги  около
кладовки. То, что она не поднялась  наверх,  а  остановилась,  меня  немного
обеспокоило. Вполне можно было допустить, что она сейчас решает мою  судьбу.
И решений  могло  быть  в  принципе  только  два:  быть  мне  или  не  быть?
Гамлетовский вопрос очень интересен с философской точки зрения, любопытен  с
драматургической, но очень неприятен с чисто житейской, особенно  когда  его
решает за тебя кто-то другой. Пусть даже девушка, обладающая  целым  набором
незаурядных качеств.
   Грешен, но мне наиболее логичным с  точки  зрения  Кармелы  представлялся
выбор "не быть". Кому охота  оставлять  в  живых  человека,  который,  мягко
говоря, слишком много знает? Знал я уже,  и  правда,  многовато.  Даже  если
учесть, что далеко не о всех моих познаниях Таня догадывалась,  а  о  многих
просто не знала, то сведений о ее деятельности в качестве киллера  было  уже
достаточно. По идее, я должен