Тем более если их промывали хотя бы перекисью водорода. Эта самая H2O2 жутко
щиплется! Тем не менее я ничего не помнил на этот счет.
   Кто-то   сделал   все,   чтоб   я   не   ощущал   боли   от   всех   этих
санитарно-гигиенических процедур, и  постарался,  чтоб  я  улегся  в  чистую
постель после нескольких часов пребывания в грязи.
   Несколько беспокоило отсутствие одежды. Халат, который мне выдала Аурора,
отсутствовал, и я лежал голышом,  как  новорожденный.  Конечно,  если  очень
захочется, то удрать можно и без порток, но все-таки в шортах удобнее. Но ни
шортов, ни плавок, ни майки, не говоря уже о трофейных ботинках и камуфляже,
мне  не  предоставили.  Кроме  того,  было  определенное  чувство  смущения.
Наверно, если б здесь появилась Зинка, Вика, Элен или даже Люба, я воспринял
бы это спокойно. Но памятуя, что Эухения  меня  лет  на  двадцать  постарше,
щеголять в костюме Адама было неудобно. Правда,  я  лежал  под  простыней  и
вообще-то не просматривался, но мало ли что...
   - У вас ничего не болит? - заботливо поинтересовалась Эухения, подходя  к
кровати и присаживаясь на краешек.
   - Нет, спасибо, - сказал я, - все слава Богу. Наверно, это  вы  подвергли
меня такой тщательной обработке?
   - Совместно с Ауророй, естественно. Вы ведь помылись, несмотря на то, что
у вас много свежих ранок и ссадин. А это может привести  к  инфицированию  и
нагноению. Что очень опасно при вашем ослабленном организме. Ведь  вы  после
ужина едва дошли до постели. Поэтому, едва вы заснули, мы с  Ауророй  решили
принять профилактические меры.
   - Интересно, как я при этом не проснулся? Ведь когда дезинфицируют ранки,
это обычно больно...
   - О, вы находились в очень глубоком сне.
   Эухения как-то незаметно передвинулась по моей кровати  и  сидела  теперь
совсем близко. Волей-неволей я рассмотрел ее получше.
   Супергадалка выглядела гораздо лучше, чем  днем.  С  моей  точки  зрения,
конечно, и я эту точку зрения никому не  стал  бы  навязывать.  Естественно,
ночью мысли крутятся менее зажато, чем днем, и то,  что  днем  воспринимаешь
как нечто неприемлемое, ночью  переходит  по  крайней  мере  на  ту  стадию,
которая выражается словами: "А почему бы и нет?" Правда, в то время, когда я
начинал рассмотрение сеньоры Дорадо, у меня особых вольностей в  голове  еще
не проклюнулось. Скорее проклюнулись воспоминания трехлетней  давности.  Да,
три года  назад  я  уже  просыпался  здесь,  кстати,  тоже  исцарапанный,  с
большущей ссадиной на скуле, да еще и контуженный. Кроме того, тогда у  меня
были все основания считать, что я попал в  плен.  И  лишь  осмотревшись  как
следует, я начал понимать, что нахожусь, видимо, в гостях, а не под стражей.
   А потом появилась Эухения. Свежая, благоухающая, ароматная и в  купальном
халате на голое тело. Точка в точку, как сейчас. Три года ее  совершенно  не
состарили, по крайней мере, мне так казалось. И волосы у нее были  распущены
по плечам, точь-в-точь как сейчас, и седина закрашена - у меня,  правда,  ее
теперь тоже было прилично. Но тогда было утро, и вообще, если на то пошло, я
старался не сильно обращать внимание на некоторые элементы поведения сеньоры
Дорадо,   которые   можно   было   расценить,   как   признаки   сексуальной
озабоченности. Даже угощение, которым она меня  тогда  попотчевала  -  некий
коктейль с запахом алоэ и какая-то гадость из водорослей и морских червей, -
как мне в то время показалось, было предназначено для совратительных целей.
   Впрочем, тогда финт не  вышел.  Пришла  Ленка,  несколькими  беззаботными
жестами и словами продемонстрировала  бедняжке,  что  не  ревнует  законного
супруга к какой-то "дряхлой старушонке", и устыдившаяся  своего  дерзновения
супергадалка без боя оставила позиции. То есть  постель,  на  которую  после
непродолжительного обмена мелкими словесными пакостями я  улегся  с  Хрюшкой
Чебаковой. Видимо,  все  потенциальные  (от  слова  "потенция")  возможности
своего "салата" и "коктейля"
   Хавронья Премудрая использовала в своих корыстных целях...
   Не знаю, как Эухении  удалось  заровнять  многочисленные  морщинки  -  не
слишком глубокие, правда - и сколько на это  ушло  всяких  кремов  и  прочих
средств макияжа, но только по сравнению с тем, что я видел  перед  тем,  как
заснуть, лицо у нее было совершенно иное. Конечно, она чуточку освежила губы
помадой, придав им несколько более молодой цвет,  чем  имелся  в  натуре,  а
кроме того, очень аккуратно привела в порядок брови  и  ресницы.  Фарфоровые
зубки   не   воспринимались   как    искусственные,    а    ротик    источал
апельсиново-мятный  аромат.  Шея  Эухении,  на  которой  очень  трудно  было
разглядеть шрамики от пластической  операции  омоложения  -  классные  спецы
работали! - выглядела вполне молодо и современно.
   Крестик на скромной золотой цепочке, конечно, наводил на мысль о том, что
Бог воздаст нам  когда-то  по  делам  нашим,  но  вообще  говоря,  смотрелся
эротично.
   Точно так  же  и  большие,  цыганского  образца  серьги,  возможно,  тоже
золотые, поблескивавшие из-под черных, чуть  вьющихся  прядей,  наводили  на
мысли вольные и весьма дерзкие. Розовый махровый халат был рассчитан на даму
меньшей полноты,  но  Эухения  явно  хотела,  чтобы  ее  формы  обрисовались
почетче, а бюст - явный предмет  ее  гордости!  -  в  особенности.  Глубокая
темная ложбина, разделявшая груди, выглядывала из-под халата на две трети, а
бронзовая, намного менее темная, чем в других  местах,  кожа  этих,  условно
говоря, полушарий, так и манила прикоснуться, приласкать, пощупать...
   На одном запястье супергадалки я с некоторым удивлением разглядел изящные
часики-браслет российского производства, оформленные не то под  "зернь",  не
то под "скань" (ни фига в этом не соображаю!), - нажмешь  кнопочку,  ажурный
ларчик открывается,  а  в  нем  циферблат.  Красная  цена  этим  часикам  из
анодированного алюминия - долларов 20.  Зачем  брала?  На  память  о  стране
пребывания или чтоб с паршивой овцы хоть  шерсти  клок?  Но  смотрелись  эти
часики на смуглой  и  довольно  пухлой  руке  Эухении  очень  трогательно  и
приятно. На другой руке у нее был явно колдовской амулет, задачу которого  я
не хуже Эухении мог предугадать с 90-процентной достоверностью.  Еще  больше
меня  поразили  ноги.  Сидя  на  кровати,  супергадалка,  усердно   имитируя
незаданность своего поведения, постаралась показать их  в  самом  выигрышном
освещении. Я не  заметил  ни  синевы,  ни  варикозных  шишек,  ни  излишнего
оволосения.  Даже  жира  не  разглядел.  Все  смотрелось  так  ровненько   и
стройненько, что вполне пригодилось бы даже тридцатилетней бабе, не говоря о
сорокалетней. Ноготочки на руках и ногах были покрашены в алый цвет,  но  не
заострены, а аккуратно скруглены и не вызывали воспоминаний о вампиршах.
   Однако самым возбуждающим элементом в ее облике были глаза. Совершенно не
соответствовали возрасту! Обычно у баб, которым за 50 - а Эухении,  по  моим
скромным подсчетам, меньше, чем 55, быть не могло  (биографию  ее  я  как-то
непроизвольно  запомнил),  -  глаза  все-таки   смотрятся   уже   устало   и
по-старушечьи.
   Дескать,  все!  Позарастали,  стежки-дорожки,   где   мы   гуляли   после
бомбежки... Нет, у Эухении там огоньки  мерцали,  искорки  прыгали,  чертики
играли.  Она  явно  не  хотела  признавать  то,  что  биологические   законы
неумолимы. Тем более что денег у нее было полно, и, чтобы поддержать себя  в
нужной форме, она даже в  Москве  небось  заставляла  находить  себе  нужные
снадобья,   массажистов,   бижутерию   и    всяческие    парапсихологические
инструменты.
   Братишка Дик Браун сказал бы о ней:  "Still  sexy  granny!"  -  "Все  еще
сексуальная бабулька!", хотя, если честно, ему она годилась не больше, чем в
старшие сестры.
   Конечно, Эухении понравилось и то, что я ее рассматривал, и то,  с  каким
выражением лица я это делал. Естественно, что, как выглядело мое лицо в этот
момент, мне было трудно судить - зеркала  передо  мной  не  имелось.  Но,  в
принципе, наверняка какое-то легкое вожделение у меня на морде  должно  было
читаться. Хотя я все еще сомневался, нужно  ли  развивать  ситуацию  в  этом
направлении?
   Конечно, я, поскольку считал, что дорога в рай мне  давно  перекрыта,  не
очень терзался соображениями морали. В конце концов, тут,  в  недрах  виллы,
было четыре бабы, с которыми у меня в разное время  что-то  было,  -  Зинка,
Вика, Элен и примкнувшая к ним Люба. За исключением последней, у каждой была
своя и  довольно  длинная  история  отношений  со  мной.  Причем  далеко  не
однозначная.
   Конечно, если б сейчас сюда влетел кто-то из них,  размахивая  пистолетом
или наставив на меня автомат, то, наверно, я отказался бы от какого бы то ни
было продолжения переглядок с Эухенией. Но дамы, видимо, спали -  и  кто  их
знает, одни ли? - а может быть, не смыкая глаз, исследовали Валерку и  Ваню,
выполняя ответственное поручение товарища Чуда-юда. Поэтому  я  считал  себя
человеком, свободным от обязательств. На эту ночь по крайней мере.
   Однако все же сомнения у меня были.  Эухения  всегда  была  очень  хитрой
бабой и вообще-то не самой безопасной.  И  своими  прелестями,  если  на  то
пошло, она распоряжалась не по сердцу, а по уму.  Иначе  бы  ни  за  что  не
раскрутила свой псевдонаучный, лечебно-экстрасенсорно-прогностический  центр
до таких могучих масштабов. Ясно, что  и  нынешние  манипуляции  с  сынишкой
старого друга (надо полагать, лучшего после Гитлера или  Хорхе  дель  Браво)
тоже могли носить какие-то утилитарно-прагматические цели. Вместе с тем я не
очень четко себе представлял, что будет, если я,  скажем,  предложу  сеньоре
Дорадо  не  суетиться  и  не  тратить  зря  время.  Последствия  могли  быть
неожиданные и непредсказуемые.
   Например, если намечавшееся Эухенией постельное мероприятие  должно  было
послужить зацепкой для развертывания  какой-то  интриги,  то  срыв  его  мог
заставить ее применить какой-нибудь резервный вариант,  могущий  привести  к
тому, что я, допустим, вместо  здешнего  уюта  окажусь  в  подземных  этажах
бывшей асиенды  "Лопес-28",  как  прежде  именовалось  "Горное  Шале".  Или,
скажем,  перееду  на  островок,  где  располагается  штаб-квартира  "морских
койотов", к доброму дядюшке  Доминго  Косому.  И  еще  дай  Бог,  чтоб  меня
пристроили на псарне у Игнасио, как в прошлом году, а не отвели  квартиру  в
какой-нибудь милой пещере, на две трети уходящей под воду во время  прилива.
И даже в самом безобидном  лично  для  меня  случае,  когда  этот  "запасной
вариант" вообще меня не коснется, это будет неприятно. Уж лучше поиграть, на
предмет,  кто  кого  передурит,  чем  заведомо  остаться  вне  игры   и   не
догадываться даже о том, что она начата.
   Поэтому я решил, что надо пойти навстречу плотоядной бабульке. Тем  более
что не далее как в прошлом году, сидючи в наручниках перед оглоедами Косого,
я довольно нагло заявил дону Доминго, что Эухения  Дорадо  -  темпераментная
женщина и выцарапала бы ему последний глаз, если бы услышала, как он обозвал
ее "престарелой".
   - Вы так внимательно изучаете мое  лицо,  Деметрио,  -  кокетливо  повела
глазками Эухения, - что мне становится неловко...
   - Простите, - повинился я, - но я давно вас  не  видел.  По-моему,  около
трех лет, не так ли? Кстати, мне кажется, будто вы заметно похорошели с  тех
пор.
   - Спасибо, вы умеете делать комплименты, - улыбнулась сеньора  Дорадо.  -
Но  я-то  знаю,  как  все  обстоит  на  самом  деле...  К  сожалению,  я  не
двадцатилетняя девушка, которой можно сказать, не покривив  душой,  что  она
похорошела за прошедшие три года. Увы, увы, увы... Тем более что ваш русский
климат  и  жизнь  взаперти   не   очень   способствовали   улучшению   моего
самочувствия.  Конечно,  интересно  было  увидеть  снег  и  лед,   настоящую
рождественскую елку, пахнущую смолой, покататься на тройке  с  колокольчиком
вокруг поселка ЦТМО, но это было единственное яркое и приятное воспоминание.
Помимо работы в Центре, естественно. Ваш отец даже в Москву нас не отвез.
   - Вы на него сердитесь? - спросил я.
   - Что вы! Он же гении! Я говорю это с полным сознанием ответственности за
свои слова. То, что мне было позволено прикоснуться к его трудам и внести  в
них свой мизерный вклад, - величайшая удача. Просто он, по-моему, совершенно
не умеет отдыхать. Точнее, он отдыхает, но при этом все время что-то делает.
Вы видели когда-нибудь, как человек разговаривает  по  сотовому  телефону  и
одновременно поднимает гирю весом в 32 килограмма? Или подписывает  какие-то
бумаги, едва выбравшись из воды после заплыва на 100 метров?  Или  во  время
партии в шахматы делает какие-то подсчеты на калькуляторе? Вот это ваш отец.
   Его голова может решать сразу несколько  задач,  поверьте!  При  этом  он
требует того же рвения от всех, кто с ним работает...
   - А вам это было непривычно?
   - В таком виде - да. Я тоже требую от  своих  служащих  работы  с  полной
отдачей, но только в течение оплаченного рабочего времени. А ваш отец  может
любого поднять в два часа ночи и  сказать:  "Знаешь,  я  тут  поразмышлял  и
придумал кое-что любопытное. По-моему, надо проверить это на  модели,  через
полчаса жду в лаборатории". И сказать: "Нет, я устала, я уже сплю" - нельзя.
Он просто подавляет своей энергией и напором. Если в  первый  год  меня  это
удивляло и раздражало, то потом я привыкла. У меня даже нередко были случаи,
когда я звонила ему ночью и говорила. "Серхио, у Лусии есть идея, а у меня -
ее развитие". Он тут же говорил: "Иду!" И ни разу я  не  слышала  что-нибудь
вроде:
   "Нельзя ли отложить это до завтра?", - не говоря уже о какой-либо ругани,
которая была бы вполне естественной реакцией.
   - Интересно, а как к этому относилась его жена?
   - То есть ваша мама? - Эухения, по-моему,  была  не  очень  удивлена  той
отстраненностью, с которой я говорил о женщине, произведшей меня на свет, из
чего следовало,  что  она  неплохо  разобралась  в  нюансах  наших  семейных
отношений.
   - Нормально, по-видимому, ведь речь шла только о работе...
   Контрольный  вопрос  с  не  очень  тонким  намеком   на   очень   толстые
обстоятельства я задал не из  праздного  любопытства.  Конечно,  Эухения  не
стала бы сознаваться, даже если бы совратила Сергея Сергеевича. Но наверняка
могла чуточку заменжеваться, понервничать и, не произнеся ни слова, дать мне
кое-какую ценную "информацию к размышлению". Ежели бы я пришел к выводу, что
господин  Баринов-старший  не  только  штангу  толкал,  то  мог   бы   резко
перестроиться. Мне вовсе не захотелось бы влезать  третьим  в  этот  деловой
альянс и подыгрывать Эухении, которая, возможно, жаждала нас поссорить.
   Но я ничего такого не засек. И вся предыдущая версия стала  казаться  мне
очень глупой.
   - Вам принести кофе? - спросила Эухения. - Или,  может  быть,  что-нибудь
покрепче?
   - Среди ночи? Наверно, придется кого-то побеспокоить? Может, не стоит?
   -  О,  это   не   составит   особого   труда.   Так   кофе   или   что-то
горячительно-прохладительное?
   - Помнится, вы когда-то угощали меня вашим лечебным коктейлем из трав. До
сих пор не могу забыть его вкус...
   - О, - просияла Эухения, - это совсем просто. Я рада, что он произвел  на
вас такое впечатление, что вы его и через три года вспоминаете.
   Она  ненадолго  вышла  куда-то,  а  затем  вернулась  с  двумя   высокими
стаканами,   заполненными   зеленовато-голубой   полупрозрачной   жидкостью.
Чуть-чуть пахло спиртным, но заметно ощущался и  запах  алоэ.  Впрочем,  при
длительном вдыхании начинали "пронюхиваться", если так можно  выразиться,  и
какие-то более тонкие, совершенно незнакомые ароматы. В стаканах плавало  по
ломтику лимона и торчало по соломинке. Конечно, было там и по кубику льда.
   - По-моему, это не совсем то же самое, - заметил я, приглядевшись. -  Или
я ошибаюсь?
   - Вы правы, это немного другая версия, -  улыбнулась  Эухения.  -  Но  ее
целебные свойства не уступают и даже превосходят то, что  вы  пробовали  три
года назад.
   Я рискнул втянуть в рот через трубочку несколько  капель  пойла  и  сразу
понял, что эта "версия" действительно пьется приятнее, чем та, которая имела
место в 1994 году.
   - Ну как? - спросила Эухения.
   - Прекрасно! - сказал я тоном того преуспевающего толстячка из рекламного
ролика, который зазывает свою подругу в ресторан "Три пескаря" клуба  "Up  &
down".
   В том, что напиток в натуре тонизирующий, сомнений не было.  Более  того,
уже после того, как я проглотил первые десять кубиков,  мне  стало  ясно,  в
каком направлении он будет стимулировать мою активность. Сложность положения
состояла в том, что я сидел на  кровати,  облокотившись  спиной  о  подушки,
вытянув прикрытые простыней ноги.  На  горизонтальной  поверхности  простыни
любое поднятие было бы моментально замечено Эухенией и могло бы  форсировать
развитие событий.
   А я, уже не отвергая в принципе саму возможность такого развития,  должен
был предварительно кое-что уточнить. Возможно,  это  вполне  можно  было  бы
сделать и "после того", но мне  думалось,  что  чем  раньше  я  выясню  этот
вопрос, тем спокойнее буду  себя  чувствовать.  Поэтому  я  счел  за  лучшее
подтянуть колени к животу, не вылезая из-под простыни, и  пристроить  поверх
них руку со стаканом коктейля.
   Однако Эухения свое дело знала  и  комплексами  не  страдала.  Она  очень
прытко для своей, мягко говоря, не  девичьей  комплекции  взгромоздилась  на
кровать - благо на нее вполне можно было уложить еще одну пару -  и  уселась
рядом со мной в той же позиции, что и я. С одним только отличием  -  она  не
залезла ко мне под простыню. А халат у нее при этом вздернулся  до  середины
икр, и я мог полюбоваться ее симпатичными, совершенно не выдающими  возраста
ступнями с аккуратно напедикюренными ноготками. Конечно, "ножками"  все  это
можно было назвать только при определенной доле иронии, потому  что  Эухения
была женщиной  в  меру  упитанной,  не  претендующей  на  миниатюрность.  Но
созерцание смуглых голеней супергадалки и этих самых  гладко  отшлифованных,
возбуждающе алых ноготочков так же, как и тревожаще-знойный жар,  исходивший
от ее пухлого, ласкового тела,  располагавшегося  теперь  совсем  близко  от
меня, не могли пройти даром. Я  понял,  что  времени  на  уточнения  у  меня
остается мало.
   - Скажите, сеньора, - произнес я с легким трепетом, - а Сергей  Сергеевич
познакомил вас с работами по "черному ящику"?
   - В самой незначительной степени, - ответила Эухения, и я тут  же  понял,
что она врет. - И какое это  имеет  значение?  Особенно  сейчас...  Неужели,
Деметрио, у вас не будет времени поинтересоваться этим немного позже? Или  я
такая старая, что у меня нет никаких шансов?
   - Что вы, - поспешил пробормотать я, - напротив...
   И чтоб у нее не осталось никаких сомнений  относительно  исхода  дела,  я
подхватил ее правую ладошку своей левой и поднес к  губам.  От  нее  исходил
тончайший аромат духов. Никогда не работал дегустатором-одорологом и  вообще
ни хрена в  ароматах  не  понимаю,  но  могу  поклясться  -  никогда  ничего
подобного не нюхал! Сказка какая-то,  феерия,  сладкий  дурман,  сводящий  с
ума... Хотя мне раньше было, в общем, начхать, чем душится дама - "Шанелью ј
5" или "Красной Москвой", - лишь бы поменьше воняло. Ан нет, на  сей  раз  я
пересчитал губами все суставчики, перецеловал все ноготочки и даже пощекотал
кончиком носа промежутки между пальцами. Потому что не  хотелось  отрываться
от  этой  чудно  пахнущей  ручки,  украшенной  двумя  или   тремя   золотыми
колечками-перстеньками.  И  мне   уже   было   плевать,   сколько   лет   ее
обладательнице.
   Я даже прижмурил глаза - до того это  было  приятно.  Правда,  ненадолго,
секунды на две.
   Открыл -  и  обалдел!  Прямо  перед  моими  глазами  на  пальцах  Эухении
загадочно  поблескивали  четыре  перстня  Аль-Мохадов!  На