ображаю.
   - Ладно... В общем, когда они из тюрьмы вышли, то стали жить вместе.
   Покрутились-повертелись и, в конце концов, приплыли в киллерши. Не  знаю,
сколько заказов выполнили, но прокололись только тогда, когда их послали  на
Клыка и Веру.
   - Ни фига себе... - вырвалось у меня.
   - Да. И Люба говорит, что вообще-то могла его тогда убить. Потому что  не
могла Верку видеть. Но Клык ее сумел разоружить, а Соню застрелил.  Наверно,
мог бы и Любу, но пожалел и отпустил. Потом она уже одна, без Сони работала.
Дальше - за кордон отправили, на Воронцова. Он должен был на Лазурном берегу
отдыхать.
   А она случайно увидела Клыка с Верой, которая последний месяц дохаживала.
Потом увидела их с Куракиным, а позже  -  Куракина  с  Воронцовым.  Не  знаю
толком, что в ней надломилось, но она пошла к Куракину и встретилась с твоей
Ленкой. Она-то и помогла ей остаться у Валерия Васильевича. Куракин берег ее
на всякий случай, как свидетельницу против  Чуда-юда.  Ведь  он  параллельно
пытался навести мосты и к Сарториусу, и к Баринову,  и  к  Воронцову.  Стало
быть, надо было подстраховываться со всех сторон.
   - Резонно.
   - А поскольку держать Любу во Франции было опасно,  он  припрятал  ее  на
Антильских островах. Вместе с Клыком, Верой и  их  новорожденным  Юриком.  В
качестве служанки. Остальное, по-моему, я тебе рассказывала...
   - Да, только, правда, ты почему-то утверждала, что память о том, как Люба
перешла к Куракину, осталась у Ленки, - припомнил я.
   - Не может быть, - решительно сказала Элен, - я это всегда помнила.
   - Знаешь, у меня бывают заскоки, но на танкере, несколько часов назад, ты
говорила именно так. Может, тебе кто-нибудь эту информацию загрузил позже?
   - Не пудри мне мозги, а? Какая, в конце концов, разница?!
   - Ты знаешь, мадемуазель Шевалье, я лично очень волнуюсь, когда у меня  в
голове или в чьей-либо еще появляется информация, которой раньше не было. Я,
например, несколько раз  едва  концы  не  отдавал,  когда  у  меня  в  башке
архивированные файлы памяти разворачивались. А Вася Лопухин,  между  прочим,
которого ты, наверно, знала,  умер  оттого,  что  у  него  в  голову  проник
информационный вирус. Это не шутки!
   - Ладно, подумаю, может, и припомню, откуда все  взялось...  -  наморщила
лоб Элен. - Но сейчас о другом.  У  нас  с  Любой  завязались  очень  тонкие
отношения. С одной стороны, она  продолжает  нежно  и  платонически  обожать
Клыка, но физически...
   - В общем, можешь не объяснять, - отмахнулся я. - Мне уже ясно. Поскольку
девушку в юности слишком интенсивно поимели, она терпеть  не  может  мужиков
иначе, как  в  платоническом  виде.  А  в  физическом  виде  ей  нужна  твоя
мужественная женственность. По этому случаю  ты  хочешь  меня  предупредить,
чтоб я не проявлял интереса к телу бывшей законной  супруги,  в  котором  ты
нынче  проживаешь,  а  то  Любочка  невзначай  отрежет  мне  голову  большим
кинжалом.
   - Вовсе нет... - здесь Элен понизила  голос.  -  Понимаешь,  она  хоть  и
привыкла общаться только с бабами - причем фактически до  меня  у  нее  была
только Соня, - вовсе  не  законченная  лесбиянка.  У  нее  по-прежнему  живы
совершенно  традиционные  влечения,  только  они  находятся  в   подавленном
состоянии.
   - А у тебя? - спросил я без улыбки.  Элен  говорила  так,  как  могла  бы
сказать кандидат наук Хавронья Премудрая, а не  снайпер-диверсантка  Танечка
Кармелюк.
   - У меня - это особый вопрос. Сначала дослушай про  нее.  Сам  понимаешь,
что степень откровенности у нас с ней  очень  высокая  -  на  почве  интима,
конечно. В общем, она призналась мне, что хотела бы узнать мужчину.  Но  она
закомплексована, потому что все ее попытки найти хотя бы партнера, не говоря
уже о настоящем возлюбленном, оканчивались неудачей. Мужики - это и  к  тебе
относится, конечно! - жуткие эгоисты. Большинство из них, почуяв,  что  дама
проявляет к ним интерес, стараются действовать побыстрее  и  понахальнее.  А
для Любы все это - лишнее напоминание о своей трагедии.  Одна  неосторожная,
слишком грубая  или  жадная  ласка,  сопровождаемая  ощущением  пьяного  или
выпившего мужчины, его запаха, например, может привести  ее  в  ярость.  При
этом она запросто может избить или даже убить мужчину. Ну минимум  прогнать.
С другой стороны, она ведь  по-прежнему  любит  Петечку-Петюнчика,  то  есть
Клыка, и тихо страдает, видя, что он очень счастлив с Верой.
   - А они действительно счастливы? - поинтересовался я.
   - По-моему, абсолютно. После того, как Вера  родила,  -  особенно.  Клык,
хоть и сидел по солидным статьям, по-настоящему блатным так и не  стал.  Все
понятия он назубок знает, но все равно - "мужик" и никогда не будет вором  в
законе.
   Вдобавок он очень рад, что  свалил  из  России,  оторвался  от  тамошнего
преступного мира. Конечно, положение "подставного босса" - не самое прочное,
он это понимал. Он прекрасно сознавал, что Куракин в любое время  может  его
убрать. И убрал бы, если б не подошел к делу с примитивной логикой.  Куракин
думал, что Люба ревнует  Клыка  и  ненавидит  Веру,  поэтому  и  поручил  ей
исполнение своего приговора. А все оказалось совсем не так, как он думал.
   - Это понятно. Клыка она любит платонически. А Веру?
   -  Веру  она  вначале  действительно  недолюбливала.   Вера   в   прошлом
провинциальная журналистка, неудачно  была  замужем  за  пьяницей  и  лохом,
которого убили по пьянке не то компаньоны, не  то  контрагенты  по  бизнесу.
Когда овдовела, ударилась в работу, пыталась разоблачать коррупцию в  родной
области, но все ее материалы летели в корзину. А потом,  будучи  в  отпуске,
отправилась  в  деревню,  где  оставался  дом,  принадлежавший  ее  покойной
бабушке, а до этого - родителям Клыка. Именно туда приполз Клык после  того,
как отделался от людей Иванцова.
   Раненный в ногу, потерявший много крови, уставший  до  ужаса.  И  Верочка
выходила его, спасла от сепсиса каким-то чудесным бабкиным снадобьем.  Потом
следовала за ним, помогала ему, как могла... В общем, они уже сильно  любили
друг друга, когда Цезарь вывез их во  Францию.  То,  что  их  брак  оформлен
липовыми документами, они предпочитают не вспоминать и эти два года  считают
себя мужем и женой.
   - Это ты про Клыка и Веру рассказываешь, а я спрашивал, как Люба  к  Вере
относится.
   - Понимаешь, она ее любит. Не так, как Соню, конечно,  но  любит,  прежде
всего за то, что Вера спасла Клыку жизнь. Мне Люба  говорила,  что  если  бы
Клыка убили, то она не смогла бы жить дальше... Она считает себя недостойной
его, грязной, что ли, какой-то - представляешь? И когда увидела вблизи,  как
они с Верой живут, какие у них трепетные отношения,  то  поняла,  что  может
только все испортить, если попытается перетянуть Клыка к себе.
   - Ну а сам-то Клык как на нее смотрит?
   - К Любе он относится, конечно, не как к служанке, а как к родной сестре.
   Потому что она из  его  родных  мест,  деревенская,  у  них  много  общих
воспоминаний, она в тюрьме сидела, как и он. Родство душ, понимаешь  ли.  Но
Клык очень четко держит дистанцию. Он внимательно следит за тем, чтобы  Вера
не  начинала  чувствовать  отчужденность,  чтоб  все  эти  воспоминания   не
приводили к тому, чтобы Любе напрасных ожиданий не внушать. Клык хоть и  без
образования, но психолог хороший.
   - Ну и совет им всем да любовь... - сказал я, которого все эти беседы  на
темы "между нами, девочками" немного разочаровали. Мне, конечно,  показалось
полезным узнать кое-что дополнительно о тех, у кого нахожусь,  так  сказать,
"в гостях", но уж больно много  было  со  стороны  Элен  всякой  лирики.  Не
верилось мне что-то, будто эта троица - между прочим, на всех мокрухи висят,
даже на молодой мамочке Вере! - пребывает в таком христианском благолепии  и
всепрощении.  Если  Любаша  действительно  любила   Соню   -   хотя   насчет
гомосексуализма во всех вариантах, хоть мужских, хоть женских  у  меня  было
традиционно-неоригинальное мнение, - то почему простила  Клыка,  который  ее
возлюбленную пристукнул? С другой стороны, отчего Клык, если он такой  умный
и тонкий психолог, предпочитает жить в таком неустойчивом равновесии,  а  не
сосредоточиться на Верочке, которая наверняка рано или поздно, с поводом или
без повода все-таки приревнует его "к первой любви".  Тем  более,  что  если
Клык эту самую Любу все-таки трахает, то вряд ли будет широко  оповещать  об
этом мировую общественность, а сама Люба не будет докладывать об этом  своей
любовнице Элен.
   Но самое главное, мне было не очень ясно, за каким лешим Элен начала  всю
эту мелодраматическую беседу. По-моему, к вопросу о  перспективах  очередной
торговли за мою шкуру все это имело самое отдаленное отношение.
   - Ладно, - сказал я. - Все это очень запутанно. В общем, я всю информацию
к сведению принял, хотя не знаю, на хрена мне быть таким  просвещенным.  Шла
бы ты к Любаше, утешила ее, сказала, что между мной и тобой больше ничего  и
никогда не будет, а ваше, блин, "любимое времяпрепровождение" будет  длиться
вечно.
   - Балбес ты... - прошипела Элен. - Что я полчаса тебе объясняю, а? В одно
ухо влетает, а в другое вылетает.
   - Мозги перегружаются, -  вполне  серьезным  тоном  сказал  я,  -  вот  и
приходится через уши лишнюю информацию стравливать.
   - Ты слышал  от  меня  сегодня  такую  фразу:  "У  Любы  есть  нормальные
влечения"? Слышал или нет?
   - По-моему, где-то такая проскакивала. И  слышал  насчет  того,  что  она
закомплексована, лупит мужиков вместо того, чтобы с ними спать.
   - Правильно, - сказала Элен и неожиданно  взяла  меня  за  ладонь  обеими
руками. Это были Хрюшкины, Ленкины ладошки, все те же в общем-то...  От  них
мне как-то теплее стало. Хотя я по-прежнему  ощущал  большую  разницу  между
знакомой формой и изменившимся содержанием. Посмотрел в глаза, Элен  немного
смутилась, но руки не убрала.
   - Слушай, - произнес я не очень уверенным голосом, - я,  в  общем,  мужик
самый обыкновенный и, в принципе, без комплексов.  Поэтому  если  ты  будешь
как-нибудь неаккуратно себя вести, то могу не так понять.  И  мне  очень  не
хотелось бы, чтобы Люба, эта твоя коллега по профессии, тоже нас не поняла.
   Потому что мне лично лишний шанс получить дырку  во  лбу  или  в  затылке
совершенно не нужен. Если ты, то есть Таня, до сих пор не можешь мне  Толяна
простить, которого я завалил только потому, что вы меня в угол  загнали,  то
ты, не знаю уж по какой причине, пошмаляла  Джека  с  Котом  и  еще  человек
восемь из тех, кто тебя пальцем не тронул.
   - На фига ты все это вспоминаешь? - Мягкие подушечки  ласковых  пальчиков
приятно почесали мне тыльную сторону ладони.
   - Это ты первая вспоминать начала. Там, на танкере. Сразу предупредила:
   "Помни, мол, я не Хрюшка Чебакова, и я ничего тебе не простила!"  Во  все
это охотно верю. И на место в твоей постели не претендую. Просто страшно. Ты
и когда просто Таней была, казалась непредсказуемой. А сейчас - вдвойне.
   - Может быть. Мне и тогда было многое непонятно в себе самой. Потому  что
я уже тогда была составной. Понимаешь? Там, на полянке, Кармела  прорвалась,
а потом, когда она успокоилась, Таня на себя поглядела своими  глазами...  И
за все похабство своей составляющей рассчитываться взялась.
   - А сейчас кто у вас главный?
   - Таня. Но она уже другая.
   - Не знаю, не знаю... - Я положил ладонь поверх рук Элен и  почувствовал,
что мне все больше хочется забыть о том, из каких  составляющих  состоит  ее
"программное обеспечение". Мне захотелось увидеть в ней старопрежнюю Хрюшку,
ту, которую даже с Зинкой  нельзя  перепутать,  потому  что  знаешь  все  ее
родинки  и  царапинки...  Но  хотеть  не   вредно,   а   разум   подсказывал
осторожность. Мне вовсе не было нужды ошибиться. Сесть в лужу легко, труднее
ходить с мокрыми штанами.
   - Не бойся... - подбодрила меня Элен. - Пусть я буду для тебя Хрюшкой...
   Голос у нее был мягкий, впору поверить, что с настоящей Ленкой общаешься.
   Но все же страшок какой-то оставался, уходить не хотел.
   - Ты серьезно хочешь со мной переспать?  -  Голос  у  меня  прозвучал  до
отвратности по-деловому, будто я шлюху снимал.
   - Тебе надо, чтоб я это на весь дом проорала?
   - Нет, конечно, -  засмущался  я,  подумав,  что  она  вообще-то  на  все
способна. - Только мне чего-то  кажется,  будто  ты  в  этом  деле  какую-то
сверхзадачу ставишь...
   - Ставлю. Начни со мной, а кончи с Любой. Я, в принципе, и с тремя  сразу
барахтался, было такое по жизни. Но там были  раскомплектованные,  а  тут...
Фиг поймешь.
   - Ты что, советовалась с ней?
   - Ну, это не твоя забота.
   - Очень даже моя. Пнет меня по агрегату сдуру - и все в прошлом.
   - Не пнет. Гарантию даю. В общем, я сейчас ее приведу, а ты зашторь окна,
погаси свет. Потом как следует ополоснись в душе, чтоб  от  тебя  козлом  не
воняло, и ложись в постель понял? Мыла, шампуня не жалей, мне нужно, чтоб  у
нее от мужицкого духа тормоза не включились...
   - Может, мне вообще кастрироваться для страховки? - проворчал я.
   - Нет... - усмехнулась Элен и провела ладошкой по  моей  щеке.  -  А  вот
побриться  надо  обязательно.  И  дезодорантом  попрыскаться.  На  вот  еще,
"тик-так" пожуй, чтоб не дышать  на  нее  вчерашним  перегаром.  Даже  лучше
просто зубы почисть.
   Я только вздохнул. Хорошо, хоть  губы  красить  не  заставили  или  морду
кремом мазать, а то бы совсем хана.
   Элен удалилась, а я, точно выполнив инструкцию, залез под  одеяло.  Прямо
скажем, у меня не было особых восторгов по поводу того, что предстояло, зато
сомнений в благополучном исходе предприятия было больше, чем достаточно.

ПА-ДЕ-ТРУА

   То ли Элен специально не торопилась, чтобы дать мне возможность  провести
подготовительную работу, то ли на то, чтобы уговорить Любу, ей потребовалось
гораздо больше времени, чем она предполагала. Я-то  еще  боялся  не  успеть,
поторапливался,  дурак!  Однако  мне  еще  полчаса  пришлось   провести   на
расстеленной кровати, дожидаясь, пока бабоньки соизволят явиться. Если  б  я
прямо-таки жаждал ихнего появления и горел огнем страсти, то она бы  у  меня
давно погасла. Но я не жаждал. Сказать по совести, мне было однохренственно,
придут они вдвоем, явится ли одна Элен или  вообще  мне  придется  тут,  как
дураку, валяться  в  одиночестве,  задыхаясь  от  собственного  благоухания.
Любого мужика, от которого разило бы таким букетом, я  лично  принял  бы  за
"голубого". Конечно, мне по жизни доводилось и в канализации купаться, и  не
мыться помногу недель подряд, но натуральный вонизм меня так не убивал,  как
это приторно-парфюмерное амбре. Во всяком случае, в приличном обществе  я  с
таким запахом появиться не хотел бы.
   Когда  я  уже  начал  думать,  что  в  планах  Элен   случился   довольно
закономерный облом, а  потому  мне  дадут  спокойно  доспать  до  утра,  они
все-таки явились...
   В здании этого самого, как выразилась Элен, "готеля" было довольно тихо и
среди  дня.  Во  всяком  случае,  на  нашем  этаже  признаков  особо  бурной
деятельности  не  слышалось.  Откуда-то  снизу,  правда,  какие-то   отзвуки
разговоров и хождений долетали, но очень слабо.  Ясно  было,  что  кое-какой
народ есть, уж охрана-то несомненно, поэтому  мысли  о  том,  чтобы  удрать,
воспользовавшись ситуацией, меня не посещали. Надо было  сперва  элементарно
осмотреться, понять хотя бы, в  какой  части  света  нахожусь,  а  уж  потом
размышлять, стоит ли отсюда смываться вообще.
   Поскольку пока условия содержания  были  более  чем  сносные,  попытка  к
бегству могла привести к их быстрому и нежелательному изменению. Так что  не
стоило дразнить гусей.
   К тому моменту, когда я выполнил все пункты инструкции  и  уже  находился
под простынкой голый, как младенчик, в гостинице установилась  почти  полная
тишина.
   Самое оно поспать под неназойливый,  умиротворяющий  шумок  кондиционера.
Но...
   Сначала послышались мягкие шажки, приближающиеся к  незапертой  двери,  а
потом она осторожно открылась. На дворе, похоже, еще не совсем  стемнело,  а
может, освещение включили - я так и не понял. Факт тот, что  кое-какой  свет
пробивался в комнату из-за штор, и в этой полутьме  я  увидел,  как  Элен  в
халате  до  пят  осторожно  входит  в  комнату  и  плавно  тянет  за   собой
нерешительную Любу.
   Вряд  ли  Любаша  кокетничала  или  кривлялась.  Во  всяком  случае,  мне
казалось, будто  она  просто  уступила  уговорам  своей  отвязной  подружки,
которой пришла в голову идея внести некое разнообразие в  их  нетрадиционный
секс.
   Элен мягко  подтолкнула  Любу  вперед,  но  та  дальше  стола  не  пошла,
остановилась. Дожидалась, пока подруга запрет дверь изнутри. Когда замок два
раза щелкнул, Элен подошла к Любе и вновь потянула ее к постели.
   - Не надо... - прошептала Люба. - Стыдно...
   - Иди и не вякай, - прошипела мамзель Шевалье, - еще спасибо мне скажешь.
   Не захочешь - твоя личная проблема, насиловать не будем.
   Кровать, стоящая головами к стене, вполне могла  бы  принять  и  четверых
постояльцев. Элен, попросту скинув халатик, под которым  оказалось  какое-то
черное бельишко, составленное из ремешков и треугольничков, деловито залезла
на постель и отодвинула меня к противоположному от Любы краю.
   Люба потопталась у кровати, присела, потом вновь встала,  даже,  кажется,
собиралась сделать шаг вспять, но Элен вовремя поймала ее за запястье:
   - Ложись, дурочка... Хватит сомнений, не канителься.
   - Боюсь... Я вам мешать буду. И вообще - не могу. Пусти, я пойду, ладно?
   - Останешься. Просто полежи рядом. Иди сюда, детка. Иди к мамочке...
   В тот момент я абсолютно не представлял себе, что я буду делать  с  этими
бабами.  Конечно,  в  глубокой  древности  мне  доводилось  иметь   дело   с
лесбийскими парами. Впрочем, они, конечно, были не до конца втянувшимися,  а
что называется, бисексуальными. То есть могли и с мужиками трахаться. Мэри и
Синди, например.
   Но тех я поимел не враз, а поочередно, да и то  они  едва  не  подрались,
помнится.
   Тандемы Марсела - Соледад и  прошлогодний  Марсела  -  Сильвия  вообще  к
лесбиянкам не относились.  Просто  дружно  работали  вместе,  помогали,  так
сказать, чем могли.
   Ленка и Линда на Сан-Мигеле тоже  едва  не  подрались,  а  на  Роса-Негро
как-то обошлись без меня. А тут... Чего ждать,  блин?  Две  профессиональные
киллерши как-никак. Причем у Элен вообще боевая подготовка (правда, в другой
"упаковке") - как у майора спецназа. Да и Любаша, хрен ее  знает,  не  лыком
шита. Сейчас стесняется и скромничает, а потом как заедет вожжа под хвост! Я
ж не "Терминатор-2" из жидкого металла.  Во  мне  всего  одну  дырку  лишнюю
проверни - и я труп. Даже дырку, в принципе, вертеть не  надо,  зажми  горло
согнутым коленом - и полный абзац получится.
   Само собой, что такие размышления не на сладострастные утехи настраивают,
а на попытку к бегству или на моральную подготовку к самозащите. То есть мой
организм совершенно игнорировал Главную толкушку, и  она,  в  свою  очередь,
тоже не проявляла интереса к внешнему миру.
   - Ну, присядь, кроха... - проворковала Элен. - Успокойся, не трясись,  ты
ж смелая баба. Не думай о том, что фиг знает когда было. Все у  тебя  будет,
все...
   Вот, присела к мамочке, очень хорошо, умничка!
   Элен уже второй раз именовала себя "мамочкой". И Танечка,  и  Ленка  были
примерно того же возраста, что и Люба,  даже  моложе.  А  вот  старая  шлюха
Кармела О'Брайен, которую я, слава Аллаху, никогда  не  видел  воочию,  была
намного старше Вик Мэллори, в которую ее "прописали" Сарториус с Брайтом,  и
вполне могла ощущать себя "мамочкой" по отношению к Любе. Ну, контора!
   - Ты можешь пока не раздеваться,  -  шептала  Элен,  поглаживая  Любу  по
плечам. - Просто приляг, расслабься. Не думай о грустном... Ну вот и хорошо.
   Послушная девочка...
   В полутьме  можно  было  разглядеть,  как  Люба,  свернувшись  калачиком,