о  определяли по  жребию,  и  он  вразвалочку направлялся к
жертве.  Все  остальное уже зависело от  степени испорченности,  изощренности и
настроения палача.  Кто-то  издевался над  провинившейся женщиной с  изуверской
страстью,  кто-то сразу волок ее за волосы во тьму,  а  кто-то после нескольких
ударов заставлял принимать прежнее положение.
     - Лилечка,  не  надо  тебе  смотреть на  это.  -  Верка попыталась отвести
девушку в сторону. - Ну отвернись, пожалуйста.
     Однако та  решительно высвободилась из  Веркиных рук  и  стала так,  чтобы
лучше видеть.
     - Надо их с той стороны обойти,  -  сказал Зяблик. - Иначе это будет то же
самое,  что ворон метлой с  куста на куст гонять...  Может,  покажете,  дорогой
товарищ Смыков, свое геройство?
     - Не вам,  братец мой,  мне указывать,  - высокомерно произнес Смыков. - Я
привык быть там, где наиболее опасно.
     - Во-во...  побудь.  И  Левку за  компанию прихвати.  Ваше дело -  поднять
стрельбу.   Пусть  и  не  прицельную.   Лишь  бы  шуму  побольше.  С  гранатами
поосторожней, можно баб задеть. Лишняя дырка и бабе не на пользу.
     - Я тоже пойду в обход, - твердо сказала Лилечка. - Дайте мне пистолет.
     - Два богатыря еще куда ни шло. А три многовато. Плохая примета, - покачал
головой Зяблик.
     - Дайте  мне  пистолет!  -  звенящим,  вот-вот  готовым сорваться на  крик
голосом повторила Лилечка.
     - Ты когда баланду варила,  я  к  тебе с  советами лез?  Я у тебя половник
требовал? - накинулся на нее Зяблик. - Вот и ты не лезь. Не бабьего ума дело. А
пистолет возьмешь,  когда меня пришьют.  Так и быть,  разрешаю... Ну все, орлы.
Ступайте с  Богом.  От  нас сигнала не  ждите.  Как на удобную позицию выйдете,
сразу и поливайте.
     После некоторого колебания Смыков и Цыпф решили обходить разоренный лагерь
будетляндцев с левой стороны, однако уже шагов через сто нарвались на преграду.
Возвращаться назад было уже поздно,  да и неудобно, поэтому они двинулись вдоль
невидимой стены,  забирая влево все больше и больше. Пятно света, служившее для
них ориентиром, постепенно тускнело.
     - Вроде не туда идем, - сказал Цыпф.
     - Как  тут  разберешь,  туда или  не  туда,  -раздражение так  и  перло из
Смыкова. - Вот проклятая страна!
     - Давайте возвращаться, а то заблудимся, - предложил Цыпф.
     - Попробуй тут вернись,  -  пробормотал Смыков.  -  Зяблику только этого и
надо... С дерьмом нас смешает.
     - Смотрите! - Цыпф ухватил Смыкова за локоть. - Огонек! Совсем рядом.
     - Хм... - Слышно было, как Смыков чешет затылок. - Кто бы это мог быть? Ну
давайте подойдем. Только осторожно.
     Загадочный огонек,  который не мог быть ничем иным,  кроме пламени свечки,
мерцал,  казалось,  всего в дюжине шагов от них, но добираться до него пришлось
мучительно долго,  едва ли  не  по  логарифмической спирали.  Когда этот хитрый
лабиринт был все же пройден, взорам лазутчиков предстало отталкивающее зрелище.
     Сначала они  даже не  поняли толком,  что  это за  странное существо,  так
нелепо  извивающееся в  тусклом и  колеблющемся свете.  Сколько у  него  голов?
Сколько ног? Почему оно так размахивает свечой?
     Лишь  полминуты спустя стало  ясно,  что  именно здесь  происходит.  Голая
женщина лежала  навзничь,  сдавленно хрипя  и  дрыгая  длинными белыми  ногами.
Верхом на  ней восседал хорошо всем знакомый уроженец Талашевского района Тихон
Андреевич Басурманов.
     В  настоящий момент он был занят делом,  недостойным мужчины,  а тем более
бывшего егеря.  Левой рукой сжимая женщине горло,  он  правой тыкал ей  в  лицо
горящей  свечкой.   По  всему  было  видно,   что  это  доставляет  Басурманову
определенное удовольствие.
     - Я  извиняюсь,  -  Смыков деликатно похлопал изверга по плечу.  -  У  вас
представление об уголовном кодексе имеется?
     - Слушал лекции,  когда  на  курсах был,  -  обернувшись,  ошалело ответил
Басурманов. - Шестимесячных...
     - Тогда вы должны знать,  что подобные действия носят характер истязаний с
нанесением тяжких...  Ну-ка,  дайте взглянуть...  -  Смыков наклонился над враз
умолкнувшей женщиной. - Нет, менее тяжких телесных повреждений. Нехорошо-о...
     Не выпуская свечки из рук,  Басурманов встал. Глаза его сверкали, словно у
кота,  сожравшего любимую канарейку хозяйки и  уже начавшего осознавать,  какая
кара за это может грозить. Судя по нижним деталям его гардероба, спущенным ниже
колен, Басурманов запятнал себя не одними только истязаниями.
     - Нда-а, - Смыков критически осмотрел фигуру своего визави. - Да тут еще и
изнасилованием попахивает. Полный букет.
     - По согласию мы... - промычал Басурманов. - Полюбовно...
     - Врешь, мразь! - Левка, которого никак нельзя было назвать агрессивным по
природе,  не  удержался  и  заехал  Басурманову рукояткой пистолета в  скулу  -
неловко, зато от души.
     - Увы,  -  развел  руками  Смыков.  -  Поведение  жертвы  опровергает ваше
заявление. Как и многие другие неоспоримые улики. Состав преступления налицо...
А  вас,  товарищ Цыпф,  я  на первый раз предупреждаю.  Нечего руки распускать.
Закон  должен  быть  беспристрастен.  Сейчас  допросим  потерпевшую  и  вынесем
приговорчик. Проводить прения сторон считаю нецелесообразным.
     Однако  потерпевшей  давно  и  след  простыл  -   до  смерти  перепуганная
будетляндка посчитала за лучшее смыться от греха подальше. Впрочем, Смыкова это
не обескуражило.  Основываясь только на одних свидетельских показаниях (своих и
Цыпфа),  он в  течение двух минут приговорил Басурманова к  исключительной мере
наказания  -  расстрелу.  Но,  впрочем,  без  конфискации.  Поскольку  подавать
апелляцию было некому, приговор предлагалось привести в исполнение немедленно.
     Достав из  внутреннего кармана куртки карандаш,  Смыков прослюнявил его  и
принялся рисовать на лбу Басурманова аккуратную точку.
     При этом он не переставал будничным тоном рассуждать:
     - Не  надо  нам  никакой  самодеятельности...   Привыкли,   понимаешь,   к
самосудам...  Вот  сюда  будете  целиться,  товарищ  Цыпф...  Чтоб  не  мучился
человек... Кстати, вы верующий?
     - Крещен был, да отрекся! - Басурманов рухнул на колени. - Грех на мне...
     - Тогда свечку мне отдайте. Не понадобится она вам.
     - Пощадите!  -  взвыл Басурманов.  -  Христом Богом молю!  Исправлюсь!  Не
повторится больше! Осознал!
     - Ну даже не знаю... - Смыков как будто заколебался. - Вину вашу загладить
невозможно...
     - А облегчить? - с надеждой возопил Басурманов.
     - Ладно,  такая  возможность  вам  предоставится,  -  неохотно  согласился
Смыков.  -  Хотя лично я ничего не обещаю...  Приведение приговора в исполнение
откладывается   в   связи   с   дополнительно  открывшимися   обстоятельствами.
Окончательное решение  примет  суд  высшей  инстанции.  Такая  формулировка вас
устраивает?
     - Всенепременно! - возликовал Басурманов.
     - Тогда ведите нас к  своим приятелям.  Но  не напрямик,  конечно.  Нам их
стороночкой желательно обойти.
     Басурманов вскочил и принялся натягивать штаны, в нынешнем своем состоянии
не дававшие ему и шага ступить.
     - Все-все-все! - остановил его Смыков. - Мотню застегивать не обязательно.
А ремешок мне презентуйте.
     - Как же я... - недоуменно начал Басурманов.
     - Ручками портки придерживайте, тогда не свалятся, - посоветовал Смыков. -
Зато убегать вам будет неповадно. Стреноженный конь далеко не уйдет.
     К  лагерю будетляндцев Басурманов двинулся под  прицелом двух  пистолетных
стволов.  Почти сразу началась неизбежная для Синьки чертовщина -  пятно света,
тусклое,  как  далекая галактика,  стало приближаться с  неимоверной быстротой.
Долгий  и  путаный путь,  которым они  добирались сюда,  обернулся прямой,  как
стрела,   тропой.   Уже  через  сотню  шагов  Цыпф,   благодаря  очкам  имевший
преимущество в зрении, сумел различить кольцо живых шандалов.
     Сделав небольшой крюк,  они  подошли к  лагерю так,  чтобы оказаться прямо
напротив группы Зяблика,  таившейся где-то во мраке.  Ориентиром служила весьма
эффектного вида будетлянка,  которую Цыпф приметил еще  в  первый раз.  Правда,
тогда она  стояла к  нему не  задом,  а  передом,  но  ошибиться все равно было
невозможно.
     - Вам, братец мой, не икается? - поинтересовался Смыков у Цыпфа.
     - Нет...
     - И уши не горят?
     - Наоборот,  холодные.  -  Цыпф не поленился потрогать свое левое ухо. - А
что такое?
     - Представляете,  как нас сейчас Зяблик костерит? Во всех смертных грехах,
наверное, обвиняет, начиная от дезертирства и кончая переходом в каинизм.
     - Это уж точно, - согласился Цыпф. - Ну тогда давайте поскорее начинать...
Ближе подходить не будем?
     - Надо бы,  да боюсь,  что бабы линию огня перекроют... - Смыкова почти не
было видно в темноте, однако блики света играли на вороненом стволе, придирчиво
выбиравшем первую цель. - Все, начали...
     Выстрелы ударили звонкой оглушительной очередью -  бац! бац! бац! - словно
шло состязание на скорость стрельбы...  Цыпф открыл огонь с  запозданием и  еще
продолжал опустошать первый магазин, когда Смыков уже начал второй.
     Женщины  бросились  врассыпную  еще  в   самом  начале  канонады,   однако
оброненные свечи продолжали гореть и давали достаточно света.
     Бандиты вскочили -  правда,  уже не  все,  -  и  их дальнейшие действия не
носили осмысленного характера.  Сказывалось отсутствие опыта,  да  и  командир,
похоже,   оказался  не   на  высоте  положения  (как  впоследствии  выяснилось,
обстоятельством,  оправдывающим его бездействие, было пулевое попадание в левую
сторону груди, в других обстоятельствах, безусловно, фатальное).
     Смыков и  Цыпф  продолжали засыпать своих противников пулями,  а  в  ответ
получили всего  один  нестройный залп.  Еще  несколько бандитов осели кулем,  и
тогда  остальные,   следуя  уже  не  тактическим  соображениям,   а   инстинкту
самосохранения, бросились наутек.
     Разминуться с  Зябликом и  Веркой им  было  просто невозможно (безоружного
Эрикса,  а  тем более Лилечку в расчет можно было не брать).  Два ствола против
дюжины.  Да еще в ближнем бою,  в беспорядочной свалке. Нет, что ни говори, а в
авантюризме Зяблику отказать было нельзя.
     - Вперед!  За ними! - скомандовал Смыков. - Только свечку прихватите, а то
не разберешь там, кто свой, а кто чужой.
     - А как же этот?  - Цыпф кивнул на Басурманова, со страха опять уронившего
штаны.
     - Да куда он денется!  -  махнул рукой Смыков.  -  А  если и  денется,  то
скатертью дорога...
     Пересекая  освещенное  пространство,   они  не  забыли  подобрать  парочку
брошенных пистолетов.  Не  мешало бы,  конечно,  добить или хотя бы обезоружить
подстреленных бандитов (кому охота получить пулю в спину), но время поджимало.
     - Лежите тихо,  гады, а то гранатой рвану! - припугнул их Смыков, пробегая
мимо.
     В  той стороне,  где скрылась основная масса бандитов,  по-прежнему царили
мрак и тишина.
     - Не разминулись ли они? - предположил Цыпф.
     - Как  тут  можно разминуться?  Ведь все  же  как.  на  ладони было видно.
Стреляй себе, как в тире по тарелочкам!
     - Здесь не  тир.  А  пуля,  между прочим,  подчиняется тем  же  физическим
законам,  что и  человек.  Измерения,  закрытые для нас,  закрыты и для них.  В
Синьке возможны любые сюрпризы.
     Смыков  хотел  крепким  словцом  выразить  свое  отношение  к   миру,   не
приемлющему простые и  надежные законы евклидовой геометрии,  но в  этот момент
впереди полыхнуло зарево,  а  потом замигали вспышки выстрелов.  Шум боя если и
доносился сюда,  то  его  нельзя  было  расслышать из-за  собственного топота и
тяжелого дыхания.
     - Похоже, дошло дело до гранат! - на ходу бросил Смыков.
     Поверхность,  которую они ощущали под собой, шла на подъем. И Левке Цыпфу,
и даже жилистому Смыкову не хватало дыхания.
     Внезапно где-то почти рядом с  ними вспыхнул огонек свечи и раздался свист
Зяблика,  означавший - "замри". Затем вновь наступила тишина, нарушаемая только
урчанием и фырканьем Барсика.
     - Прислушайтесь... - прошептал Цыпф.
     - Ну? - спустя некоторое время недоуменно произнес Смыков.
     - У меня раньше кот был...  Потом его бродяги съели... Вот он точно так же
урчал, когда до свежей рыбы добирался... Вы послушайте, послушайте!
     - Хрустит что-то...
     - Вот именно.
     - Выдумаете...
     - Тут и  думать нечего!  Вспомните,  какой у Барсика вид был.  Он бы и нас
сожрал, если бы его Эрикс за ухо не придерживал.
     Огонек свечи поплыл в  ту сторону,  где затаились Смыков и Цыпф.  Раздался
голос Зяблика:
     - Эй, чего вы там шушукаетесь? Отбой... Можете рассчитывать на ордена. Ты,
Смыков, какой хочешь: "Знак Почета" или "Победы"?
     - Мне бы хотелось знать, чем вы тут, братец мой, занимаетесь? - не обращая
внимания на игривый тон Зяблика, сухо поинтересовался Смыков.
     - Как чем? Идем добивать врага в его собственном логове.
     - А остальных, значит... уже добили? - Цыпф почему-то понизил голос.
     - Не  то  слово,  -  жизнерадостность Зяблика как-то  не вязалась с  общей
мрачной  обстановкой.   -  Искоренили.  Только  давай,  Лева,  без  этих  твоих
интеллигентных штучек.  Вспомни лучше сказку про  Кощея.  Ведь тоже бессмертным
был,  а искоренили его добрые русские люди.  А тут,  понимаешь,  каждая сволочь
бессмертием кичится... Но только я думаю, что говно бессмертным не бывает...
     - Вы  поняли что-нибудь?  -  спросил Смыков у  Цыпфа,  когда шаги  Зяблика
замерли вдали.
     - Тут  и  понимать  нечего.   Сожрал  Барсик  бандитов.   Теперь  в  брюхе
переваривает. А то, что от них останется, оживить уже вряд ли возможно.
     - Затрудняюсь что-то сказать по этому поводу,  - выдержав некоторую паузу,
произнес Смыков. - Но решение, прямо скажу, неординарное...
     Рассвет застал ватагу в разгромленном лагере будетляндцев. Женщины, издали
узнавшие Эрикса,  по  одной,  по  двое  возвращались к  месту  побоища.  Вскоре
отыскались и  мужчины,  аккуратно  сложенные  в  рядок.  Некоторые были  только
оглушены,  некоторые  убиты,  но  их  возвращение к  жизни  ожидалось  в  самое
ближайшее время.
     Четверых бандитов,  валявшихся в центре лагеря,  решено было "искоренению"
не  подвергать,  то  есть  не  пропускать через желудок Барсика.  Жуткая участь
собратьев должна была послужить для них хорошим уроком,  по крайней мере Цыпф и
Лилечка на это надеялись.  Оставшееся от банды оружие Зяблик привел в  негодное
состояние - из пистолетов извлек боевые пружины, а с автоматов снял затворы.
     Все  очень устали,  а  тут  еще до  смерти напуганный Басурманов путался в
ногах, бормоча что-то про обещанный ему суд высшей инстанции.
     Дабы отвязаться от дурака,  Смыков за шкирку подтащил его к Барсику, мирно
облизывающему кончик своего хвоста.
     - Вот тебе судья,  -  сказал он, пихнув Басурманова в лапы зверя. - Как он
решит, так и будет.
     Плотно  перекусивший,  а  потому  настроенный  весьма  благодушно,  Барсик
обнюхал Басурманова,  а  затем в знак дружеских чувств облизал с ног до головы.
При  этом все стоящие поблизости имели возможность лицезреть добротный ботинок,
застрявший между его клыков.
     - Будем  считать,  что  судимость ваша  снята,  -  сказал  Смыков,  отводя
Басурманова в  сторону.  -  Но  в  дальнейшем  попрошу  вести  себя  в  строгом
соответствии с требованиями закона. Идите и постарайтесь начать новую жизнь.
     Амнистированный Басурманов громко рассмеялся, потом безо всякой паузы тихо
заплакал, а кончил тем, что сожрал попавшийся ему на глаза свечной огарок.
     Возвращаться на  бивуак было поздно,  да  и  не хотелось никуда идти после
утомительной и бессонной ночи.  Все понимали, что самоуправство ватаги не может
остаться без внимания хозяев.  Открытым оставался лишь вопрос о мере наказания,
положенной за это.  Хорошо,  если их,  как и в прошлый раз,  лишат на один день
кормушки.  А вдруг тут и покруче кары имеются? Тот, кому не составляет никакого
труда оживить человека,  наверное,  и другие фокусы способен с ним проделывать.
Превратить его,  например,  в  нечто  двухмерное вроде  газетного  листа.  Или,
наоборот,  развернуть  сразу  в  семи  измерениях,  чтобы  голова  существовала
отдельно от ног,  а почки отдельно от мочевого пузыря. Короче говоря, ближайшее
будущее  представлялось  членам  ватаги  в  весьма  мрачных  красках.   Как  ни
напрягались такие умы,  как Эрикс и  Цыпф,  а  ничего толкового посоветовать не
могли.
     Самое разумное предложение внесла Верка:
     - Мы  какое дело сделали?  Худое или доброе?  Доброе.  Мы благодарность от
людей заслужили?  Заслужили.  Ну и  плевать на все остальное.  Что будет,  то и
будет. Семь бед, один ответ. Давайте лучше отоспимся.
     Порешив так, завалились спать, поручив Барсику надзор за окрестностями.
     Несмотря на  все треволнения ночи,  а  может,  именно благодаря им,  Цыпфу
приснился дивный сон. Он вновь стоял посреди того самого заброшенного сада, где
на  деревьях цвели  ярко-алые  цветы-свечки и  где  его  когда-то  подкараулила
предательница Сонька.
     Ветер гнул к  земле пышные ветки и  швырял Левке в лицо пригоршни холодных
капель.  Сад глухо шумел, как море в непогоду. И все это: буйство ветра, трепет
листьев,  капли дождя вперемежку с  лепестками цветов,  дикое и вольное дыхание
природы  -  составляло такой  разительный контраст  с  нечеловечески-холодным и
чуждо-призрачным сиреневым миром, что хотелось разрыдаться.
     Сквозь влагу,  застилавшую глаза, Левка разглядел, что к нему приближается
женщина в  легкомысленном летнем платьице и  еще издали приветливо машет рукой.
Это очень удивило Левку -  никогда в  жизни у  него не  было знакомой с  такими
красивыми ногами.  Чтобы сделать ей что-то приятное,  Левка кинулся к  дереву и
попытался сорвать хотя бы  несколько цветов,  но  все  они  росли вне  пределов
досягаемости его рук.
     Ощущая  в   себе  неизвестно  откуда  взявшийся  талант  акробата,   Левка
вскарабкался на  дерево,  однако до  цветов все равно не дотянулся.  Спускаться
вниз с  пустыми руками было стыдно,  и  Левка полез выше,  сам  удивляясь своей
прыти.
     Опомнился он  только на самой вершине дерева,  когда чересчур тонкие сучья
стали гнуться и трещать под ним.  Красные свечи цветов сплошь покрывали крону -
и выше Левки,  и ниже его,  и рядом с ним.  Тем не менее дотянуться до них было
невозможно.  Цветы принципиально чурались человеческих рук.  Пора было, признав
поражение,  спускаться,  но ноги вместо надежной опоры находили только хлипкие,
ломкие веточки.
     Догадываясь,  что его ожидает, Левка глянул вниз. До земли, наверное, были
километры.  Падение  грозило неминуемой гибелью.  Женщина,  так  поразившая его
своей статью,  стояла уже у подножия дерева, и Левка хорошо видел ее, хотя весь
остальной мир превратился в  дальнюю даль.  Как ни странно,  это была Лилечка -
повзрослевшая,  загорелая, немного чужая. В глазах ее, воздетых горе, светились
печаль и сочувствие.
     И тут Левка осознал,  что это не Лилечка, вернее, не одна только Лилечка -
это все лучшее,  что есть у  него в  жизни,  это несбыточные мечты,  надежды на
спасение,  это  покой,  любовь,  счастье и  еще что-то  невыразимо прекрасное и
притягательное, чего он сейчас лишится навсегда.
     Падение было болезненным,  но мгновенным. Левка проснулся в холодном поту,
с судорожно колотящимся сердцем и ощущением застрявшего в горле вопля.
     Лилечки поблизости,  конечно же,  не  было,  но  он ясно видел дерево,  на
которое только что  взбирался.  Под  ударами ветра оно размахивало всеми своими
цветами,  словно бы  приветствуя приближающуюся бурю.  Мокрый сад обступал его,
вокруг дрожала под дождем крапива -  трава пустырей и пепелищ,  в лужах плавали
опавшие яблоки,  но  над  головой была  не  серая мгла Будетляндии,  а  холодно
поблескивающий хрусталь Синьки.
     Это не могло быть сном,  потому что пребывающий во сне