Юрий Брандер, Николай Чадович.
	Миры под лезвием секиры  1-3
        
        Миры под лезвием секиры
	Между плахой и секирой        
	Щепки плахи, осколки секиры	
	

        Юрий Брандер, Николай Чадович.
        Миры под лезвием секиры


     Чудовищный  катаклизм  взорвал  спокойную  жизнь  провинциального  городка
Талашевска,  имеющего  единственную  достопримечательность  -  зону  для  особо
опасных преступников. Чудом выжившие горожане, словно волки, сбиваются в стаи и
ведут  борьбу  за  выживание  с  загадочными  варнаками,  дикими  кочевниками и
безжалостными инквизиторами.  Неизвестно,  как  бы  сложилась дальнейшая судьба
жалкой кучки Робинзонов,  если бы  на их пути не встретился странник через миры
по имени Артем...

     Эх, чтой-то солнышко не светит...
     Песня тамбовских повстанцев

     Часть первая

     - Ну? - спросил Смыков у Зяблика.
     Спросил с  тихой нудной въедливостью,  с  которой,  наверное,  делал все в
своей жизни.  ("Эх,  посмотреть бы хоть раз,  как ты на бабу залазишь, - сказал
ему однажды Зяблик в сердцах. - Неужто с такой же постной рожей?")
     - Ну?  -  повторил он печально,  словно заранее не ждал ничего хорошего. -
Почему обстановку не докладываете, братец вы мой?
     Зяблик,   продолжавший  сидеть  под  лестницей  на   куче  всякого  хлама,
задохнулся от давно копившейся желчи,  но ничего не ответил,  только перебросил
изжеванную щепку из одного угла рта в другой да косо резанул взглядом. Означать
этот взгляд должен был  примерно следующее:  не  строй из  себя крутого пахана,
сявка дешевая.
     Однако Смыков, тихий-тихий, но настырный, как чесотный клещ, не отставал:
     - Я вас, кажется, спрашиваю, а не дядю...
     - Чего ты,  интересно,  разнукался?  -  негромко,  но проникновенно сказал
Зяблик.   -   Знаешь,   сколько  я  здесь  не  жравши  сижу?  Ты  меня  сначала
накорми-напои, а потом нукай.
     - Сейчас получите сухой паек  у  Веры Ивановны,  -  скучно глядя на  него,
пообещал Смыков.
     - И Верка с вами?  - сразу оживился Зяблик. - Тогда рассказываю. Значит, с
того самого момента, как я здесь на стреме встал, в парадку даже цуцик паршивый
не заглядывал. Со скуки чуть не околел, честное слово. Хорошо хоть курево было.
     - Покуривали, стало быть, в засаде?
     - Как  же  иначе!   -   Зяблик  хмыкнул.   -  Но  только  в  рукав.  -  Он
продемонстрировал истрепанный и  прожженный обшлаг своей видавшей виды защитной
куртки.  -  Сюда дунешь,  дым из  ширинки выходит.  Но уже реденький-реденький.
Будто ребенок пукнул.
     - А вы не спали, случаем?
     - Обижаешь!  Даже похезать дальше этого ящика не отлучался, - он кивнул на
темную зловонную кабину лифта с навечно распахнутыми дверцами.
     - Получается,  Шансонетка наша из  квартиры не выходила?  -  Смыков достал
мятый,  но  сравнительно чистый  носовой  платок,  высморкался -  сначала левой
ноздрей,  потом  правой -  и  принялся внимательно изучать то,  что  осталось в
платке.
     - Тихо сидела.  Как мышка-норушка. Даже гармошку свою не трогала. - Зяблик
демонстративно  плюнул  в   стену,   густо  исписанную  образчиками  городского
фольклора времен крушения цивилизации и всеобщей разрухи. Самая оптимистическая
надпись здесь была такова: "С голодухи милку съел, только клитор захрустел".
     - А через окно она не могла выбраться? - поинтересовался Смыков.
     - Да  ты  что,  в  натуре!  Тут на  всех окнах до  третьего этажа железные
решетки присобачены,  как в  хорошем кичмане.  Помнишь,  их  когда-то от арапов
ставили?
     - Какие соображения имеете,  братец вы  мой?  -  немного подумав,  спросил
Смыков. Было у него немало кличек, и Братец вы мой - не последняя из них.
     - Я-то? - искренне удивился Зяблик. - Ты мне вола не верти! Не зря ведь вы
сюда всей кодлой привалили.  Даже Верку не забыли.  Проведать меня Чмыхало один
мог. Значит, все и так решено...
     - Короче, вы поддерживаете первоначальный план?
     - Я его с самого начала поддерживал.
     - Тогда приступайте.  -  Смыков отошел в сторонку,  давая Зяблику проход к
лестничному маршу.
     - Это  мы  запросто,   -   тот  встал,   треща  одеревеневшими  от  долгой
неподвижности суставами. - Это мы в один момент замантулим.
     Жизнь свою пропащую Зяблик совсем не  ценил (не  за  что  было такую дрянь
ценить),  и  в  ватаге  его  давно  привыкли вместо  живого щита  использовать,
запуская первым во всякие опасные места. Впрочем, сейчас дело намечалось плевое
- без   стрельбы,   поножовщины   и   рукоприкладства.   Какое,   спрашивается,
сопротивление  могла  оказать  такому  мордовороту,  как  Зяблик,  обыкновенная
двадцатилетняя девчонка, и без того до смерти напуганная?
     Дверь может рассказать о тех,  кто за ней скрывается,  очень многое.  Есть
двери,  обитые  тисненой кожей,  под  которой если  и  не  просматривается,  то
угадывается стальная рама с  магнитными запорами и  фиксаторами на  все  четыре
стороны.  А есть двери,  чей облезлый картон висит клочьями, жалкие замки много
раз вырваны с мясом и потом небрежно вставлены обратно.  Дверь,  интересовавшая
Смыкова,  была как раз из этого самого последнего разряда.  Даже к  ее ручке не
хотелось прикасаться без брезентовых рукавиц-спецовок.
     Так,  как Зяблик,  в  чужое жилье умели стучаться немногие,  и еще меньшее
число людей способно было этому стуку противостоять.  Если ему вдруг попадались
всякие  дзинькающие  и  тренькающие  устройства,  переделанные из  велосипедных
звонков,  будильников и  колокольчиков,  Зяблик начинал все-таки с  них,  но от
излишнего усердия вскоре отрывал или разламывал хлипкие рычажки и кнопки, после
чего привычно пускал в ход кулаки и ботинки.
     Уже  после  первой  -  еще  разминочной -  серии  ударов изнутри осторожно
поинтересовались:
     - Кто там?
     - А ты не догадываешься? - зловеще спросил Зяблик и чуть погодя добавил: -
Лярва...
     Дверь едва-едва приоткрылась,  и  хозяйка выглянула из  душного полумрака,
пахнущего нафталином,  помоями и "маньками" -  маниоковыми лепешками, жаренными
на мартышечьем жире.  Лицо, обращенное к незваным гостям, было свежее, с ясными
глазами,  но язык не поворачивался назвать его обладательницу девушкой -  очень
уж она была плотна, коренаста, большегруда.
     - Что вам надо?  - спросила она и длинно, тяжело глотнула, как будто перед
этим держала во рту сухую корку.
     - Сейчас узнаешь!  -  Зяблик уже вломился в  прихожую и  придерживал дверь
открытой, дожидаясь, пока вернется Смыков, вышедший из подъезда звать Верку.
     Четвертый из  их  ватаги -  нехристь Толгай,  больше известный под кличкой
Чмыхало, - должен был пока оставаться снаружи, наблюдая одновременно и за своим
драндулетом,  и за ближайшими окрестностями. Место было дурное - варнаков здесь
уже  не  раз видели,  а  там,  где варнаки появляются,  и  всякая другая погань
вьется.
     - Вы  ошиблись!  Уходите,  пожалуйста,  прошу вас...  -  в  голосе молодой
хозяйки появились умоляющие нотки.
     - Не нас,  значит,  ждешь?  А  кого?  -  Зяблик замахнулся на нее открытой
ладонью, впрочем, больше для острастки.
     Тут его оттер в сторону Смыков, следом за которым шла Верка с фельдшерским
чемоданчиком.
     - Здравствуйте,  -  шаркая  подошвами по  несуществующему коврику,  сказал
Смыков. - Одна живете?
     - С бабушкой. - Первая слеза уже катилась по щеке девицы.
     - Понятно,  -  Смыков глянул по  сторонам,  словно бабушка могла прятаться
где-то здесь,  среди вороха изношенной одежды и кучи стоптанной обуви.  - А где
же она сейчас?
     - В Лимпопо пошла. За мукой.
     - Давно пошла?
     - Давно...  Я даже со счета сбилась. - Еще две слезы побежали вдогонку ,за
первой, и каждая была как полновесная виноградина. - Пора бы уж и вернуться.
     - На  что муку меняете?  -  Смыкову это было,  конечно безразлично,  ему и
картошки с кислым молоком вполне хватало, а вопрос он задал потому, что заранее
хотел расположить Шансонетку (так они  заглазно прозвали между собой девушку) к
себе.
     - Да так... На барахло разное. Бабушка на спицах вяжет.
     - Говорят, сейчас в Лимпопо электрические лампочки хорошо идут. Только без
цоколя.  Арапам из них пить нравится.  Они же к сушеным тыквам привыкли. Стакан
им в руку не ложится. А лампочка в самый раз.
     - Где же тех лампочек набраться? - вздохнула Шансонетка.
     - Это точно,  - подтвердил Смыков, уже успевший между делом заглянуть и на
кухню,  и  в  темную сырую конуру,  некогда служившую санузлом.  -  Присесть не
пригласите?
     - В  зал проходите.  -  То,  что количество вторгшихся в  ее  жилище людей
возросло, вроде бы немного успокоило хозяйку.
     Зал представлял собой невзрачную,  хоть и чистенькую комнатку,  чуть более
просторную,  чем вигвам,  и чуть более тесную, чем юрта. Единственное, да еще и
зарешеченное,  окно глядело на какие-то захламленные задворки, заросшие мерзкой
степной   колючкой.   Типичное   старушечье  обиталище  с   блеклыми  семейными
фотографиями на  стенах,  нищенской разномастной мебелью  и  множеством вязаных
салфеток,  разложенных к  месту и  не  к  месту.  Самым ценным предметом здесь,
наверное,  была  фарфоровая  юбилейная  ваза  с  голубоватым портретом  кого-то
волосатого:  не  то маршала Буденного,  не то олимпийского мишки.  Эта бедность
была тем более удивительна,  что в соседних квартирах без толку пропадали ковры
и зарастал паутиной хрусталь.
     - Вот,  значит,  какие дела,  -  сказал Смыков, примостившись на скрипучем
венском стуле.  - Не хочется вас, конечно, беспокоить, но, как видно, придется.
Такая уж жизнь наша хлопотная, одни заботы да недосуги. Вы нам, пожалуйста, все
расскажите подробно, мы и пойдем себе...
     - Что я должна рассказать? - Шансонетка прижала к груди пухлые кулачки.
     - Скрывать от  нас ничего не  надо.  Знаем,  заходил тут к  вам кое-кто на
днях.
     - Вы  про варнаков спрашиваете?  -  лицо девушки дрогнуло так,  словно под
кожей у нее была не упругая плоть, а хлипкий студень.
     - Про  них,  родимых,  -  Смыков  улыбнулся  своей  обычной  кисло-сладкой
улыбочкой. - Интересно знать, что они от вас такое хотели?
     - А что,  по-вашему,  мужчина от женщины может хотеть?  - Она уставилась в
угол, где на фанерной тумбочке красовался старенький аккордеон.
     - Так то от женщины! - не удержался Зяблик. - А ты же корова!
     - Все,  я  больше вам  ни  слова не  скажу,  -  Шансонетка спрятала лицо в
ладони.
     - Не  обращайте  внимания,  -  Смыков  укоризненно  глянул  на  Зяблика  и
откашлялся в  кулак.  -  Вы нас правильно поймите...  Варнаки нам враги.  Но не
такие,  как,  скажем,  когда-то были арапы или нехристи.  Они враги всем людям,
которых и  так осталось не очень-то много.  Мы о них почти ничего не знаем.  До
сих пор к варнакам никто и пальцем не сумел прикоснуться.  Единственное, чем мы
располагаем,  так это гипсовые отливки их  следов да  некоторые не совсем...  а
лучше сказать,  совсем непонятные вещи.  Так близко, как вы, их никто не видел.
Мы просто обязаны подробно допросить вас.
     - Тише дыши, командир! - озлился Зяблик. - Чего ты ей всю нашу подноготную
выкладываешь?
     - Не  мешайте,  братец  вы  мой,  -  Смыков  отмахнулся от  него,  как  от
назойливой мухи.
     - Ладно, - после недолгого молчания выдавила Шансонетка. - Я все расскажу.
     - Вот и ладненько, - кивнул Смыков. - Сколько их было?
     - Трое.
     - Все трое занимались с вами... этим?
     - Нет. Только один.
     - А остальные где были?
     - Рядом стояли. Они накрыли нас чем-то вроде шатра или покрывала.
     - Раньше вы знали мужчин?  -  Смыков вновь откашлялся в кулак.  - Я имею в
виду: вам есть с чем сравнить?
     - Есть, - она покраснела, главным образом ушами и шеей.
     - Ну и что вы можете сообщить нам по этому поводу? Разница между человеком
и варнаком имеется?
     - Не знаю... Кажется, нет.
     - Говори, шалава, во всех деталях, как дело было! - вновь влез Зяблик.
     - Дай бог вам всем, как у него! - огрызнулась Шансонетка.
     - Какой он на ощупь? - осведомился Смыков. - Кожа, мышцы, волосы?
     - Обыкновенный. Только очень твердый. Как камень. Если бы захотел, из меня
лепешку мог бы сделать.
     - Какого-нибудь особенного запаха вы не ощущали?
     - Нет.
     - Звуки он издавал?
     - Нет.
     - Что - не дышал даже?
     - Дышал, наверное. Но я как-то не прислушивалась.
     - А сердце как билось?
     - Не  помню.  Я  очень испугалась.  Они  вошли,  сняли с  меня всю одежду,
будто... с колбаски шкурку стянули, а потом покрыли этой попоной.
     - Где все это происходило?
     - Здесь. На полу.
     - Вы убирали потом?
     - Да. И полы помыла.
     - Ничего примечательного не нашли?
     - Нет.
     - Эта женщина -  врач,  -  Смыков кивнул на Верку.  - Она должна осмотреть
вас.
     - Вы-то хоть выйдите отсюда, - взмолилась Шансонетка.
     - Ага,  стыдно теперь!  -  ухмыльнулся Зяблик.  - А когда они тебя по полу
валяли, не стыдилась?
     - А вы меня защитили?  Прогнали их? - девушка вскинула заплаканное лицо. -
Сейчас-то вы все смелые...
     - Пошли, - Смыков взял Зяблика под локоть. - Покурим.
     На кухне Зяблик соорудил себе огромную самокрутку из целой горсти самосада
и желтоватого клочка газетной бумаги (на вес золота шла нынче любая макулатура)
и  скрылся  за  вонючей  дымовой  завесой,  а  добросовестный  Смыков  принялся
перетряхивать мусорное ведро.  Вскоре к нему присоединился и Зяблик, обшаривший
давно  не  топившийся самодельный очаг  и  посеявший тем  самым страшную панику
среди тараканов,  глянцевато-черных и  невиданно здоровенных,  давно сживших со
света своих рыжих собратьев - прусаков.
     После того  как  на  кухню,  на  ходу застегивая свой чемоданчик,  явилась
Верка,  мужчины переместились в  зал -  переворачивать половики,  отодвигать от
стен  мебель,  ножами ковыряться в  щелях.  При  этом  была  разбита стеклянная
салатница и сломана ножка у тумбочки. Единственной же добычей оказалась бутылка
самогона, спрятанная в побитом молью валенке.
     - Ага,  -  зловеще  констатировал Зяблик.  -  Продукты питания  на  бимбер
переводишь? Ряху разъела! А люди кругом с голодухи дохнут!
     - Да  вы  сами  тоже  вроде  от  ветра  не  качаетесь!  -  дерзко ответила
осмелевшая хозяйка. - А бутылка бабушкина. Она на самогонке лекарственные травы
настаивает.
     - Побудьте пока  здесь,  -  сказал  Смыков  и,  поманив  Зяблика  пальцем,
направился на кухню.
     - Ну,  как успехи,  зайчики?  -  спросила Верка,  мусолившая оставшийся от
Зяблика бычок.
     - Пустое дело, - махнул рукой Зяблик. - Локш потянули.
     - Что? - переспросила она.
     - Осечка, говорю. Дырка от бублика.
     - И  у  меня  ничего.  Никаких  признаков беременности,  -  сказала Верка,
выкладывая на кухонный столик все,  что полагалось Зяблику за сутки дежурства в
засаде:  нитку вяленой,  сочившейся жиром саранчи, половинку черствой лепешки и
кусок желтоватого неочищенного сахара.
     - Эх и загужуем сейчас, - Зяблик с вожделением потер руки. - Жаль, баланды
никакой нет. От сухомятки уже кишки склеиваются... Пить будете?
     - Я не буду, - поспешно отмежевался Смыков.
     - А мне плесни, зайчик, - Верка вытащила из чемоданчика аптечную мензурку.
     После того как они, не чокаясь, выпили. Смыков глубокомысленно заметил:
     - Значит, вариант кукушки исключается?
     - Я вам это с самого начала доказывала,  -  Верка отщипнула себе крохотный
кусочек лепешки.  -  Есть  куда  более  простые и  надежные способы репродукции
потомства.
     - Проще-то не бывает, - пожал плечами Смыков.
     - А им, может, именно такой и нравится, - добавил Зяблик, энергично двигая
челюстями.
     - Похоть они  свою  тешат.  Вроде  как  солдатня в  захваченном городе,  -
высказался Смыков,  не  столько  любопытный,  сколько дотошный.  -  Правильно я
мыслю, Вера Ивановна?
     - Похоже на то,  -  кивнула она.  - Заметьте, кого они выбирают. Под стать
себе. Для варнаков это, наверное, и есть идеал красоты.
     - Какой туфтой приходится заниматься,  - Зяблик сплюнул. - У профурсеток в
манде копаться... Еще будешь? - он щелкнул ногтем по бутылке.
     - Нет, - Верка предусмотрительно пересела подальше от него.
     - Как хочешь, - Зяблик жадно припал к выщербленной хозяйской чашке.
     - Что теперь делать будем? - спросил Смыков. Любил он интересоваться чужим
мнением и редко оспаривал его при людях, но потом все всегда делал по-своему.
     - Сами решайте, - устало сказала Верка. - Вы мужики, вам виднее.
     - Что делать,  спрашиваешь?  -  Зяблик уже немного захмелел. - Отодрать ее
хором да еще припугнуть хорошенько, чтобы в следующий раз не скурвилась.
     - Ну это вы, братец мой, бросьте, - покосился на него Смыков.
     - Да шутит наш Зяблик, - через силу улыбнулась Верка. - Тоже мне насильник
нашелся.  Уж как я только к нему,  бывало,  не подкатывалась раньше - и ничего!
Функциональная  импотенция.   Результат  глубокого  нервного  потрясения.  Тебе
сколько лет было, зайчик, когда все это случилось? За двадцать перевалило?
     - Не твое дело,  - обиделся Зяблик. - На себя лучше посмотри. Да на такую,
как ты, даже варнак не позарится. Одни кости. А еще докторша...
     - Потише,  -  сказал Смыков. - Предлагаю бабенку с собой забрать и еще раз
хорошенько допросить. Не может такого быть, чтобы она совсем ничего не знала. А
здесь пока засаду оставим.
     - Опять меня? - насупился Зяблик.
     - Вас, братец вы мой, вас, - кивнул Смыков. - Кого же еще? Да не одного, а
с Толгаем на пару.
     - На  фига он мне нужен?  С  ним ни покурить,  ни поговорить.  Лучше пусть
Верка останется. Уж я ей покажу функциональную импотенцию!
     - Отстань!  -  увернувшись от  его  рук,  Верка  легонько мазнула  Зяблику
ладонью по лицу.  - Зачем тебе мои кости? Треск такой пойдет, что все варнаки в
округе разбегутся. Отстань, говорю!
     - Ах вот ты как!  -  скорчив жуткую рожу и заухав на манер раздосадованной
гориллы, Зяблик вскочил с табурета...
     ...И  тут же  напоролся на человека,  который в  настоящий момент на кухне
никак не мог находиться!
     Просто  наваждение какое-то.  Как  проморгал этого  типа  верный  Чмыхало?
Почему никто не  слышал приближающихся шагов?  Почему не скрипнули проржавевшие
петли входной двери? Почему бледное лицо незнакомца так мучительно напоминает о
чем-то важном?
     Даже   подвыпивший  Зяблик  был   против  рядового  обывателя  как   дикий
кабан-секач против домашнего борова.  Пока Верка еще только начала приоткрывать
от удивления рот,  а Смыков лапать кобуру и вместе со стулом отклоняться назад,
он  уже сунул руку за  пистолетом.  Не за тем,  давно не чищенным,  который для
блезиру терся под мышкой,  а за другим -  упрятанным за поясом штанов,  заранее
снятым  с  предохранителя и  взведенным.  ("Прострелишь  ты  себе  когда-нибудь
мошонку", - не раз говорила ему Верка.)
     Да только проворные пальцы Зяблика хапнули пустоту.  Пистолет удивительным
образом уже перекочевал в руки незнакомца,  и тот его внимательно рассматривал,
наклонив боком к свету.
     - Нельзя    так    с    огнестрельным   оружием   обращаться   -    что-то
неуловимо-странное было в  голосе этого человека:  не  то  он  давно не говорил
по-русски,  не  то недавно обжег язык горячим чаем.  -  Курок на боевом взводе,
предохранитель снят, патрон в патроннике. Да и спуск совсем короткий. Подточили
небось?
     - Подточил, - мрачно подтвердил Зяблик. - Ты это самое... тещу свою поучи,
как с  огнестрельным оружием обращаться.  Или дружков своих,  варнаков.  А меня
учить поздно... Верни пушку.
     - На,  - незнакомец протянул пистолет Зяблику, перед этим выщелкнув патрон
из патронника и ловко опорожнив магазин. - Может, присядем?
     - Конечно,  присядем,  -  опомнившийся наконец Смыков услужливо пододвинул
гостю свой стул.
     Так они и сели:  Зяблик - положив перед собой разряженный пистолет, а тот,
другой,  -