был  готов.   Формулировка.  стандартная.  За  моральное  разложение  и  личную
недисциплинированность,  выразившуюся в  том-то и том-то,  понизить такого-то в
звании и откомандировать в распоряжение отдела вневедомственной охраны...
     - Смыков, мне про ваши милициейские попойки опротивело слушать, - перебила
его Верка. - Ты же про гостиницу начал. В которой номер семнадцать сорок стоит.
     - Сейчас будет про  гостиницу,  -  успокоил ее  Смыков.  -  Как я  вас уже
информировал,  первым делом Серегу направили в город Саранск на переподготовку.
В Москве пересадка. А он до этого в столице был только проездом. Вот и решил на
пару  деньков  подзадержаться.  Осмотреть памятные места  и  сделать  кое-какие
покупки для  семьи,  на  что  жена отвалила ему  целых двести рублей.  Родных и
знакомых у него в Москве не имелось, но добрые люди дали адресок одной дамочки.
Она  в  гостинице "Москва" какой-то  мелкой  сошкой  служила.  Не  то  дежурной
администраторшей,  не то старшей горничной. Серега ей предварительно позвонил с
Белорусского вокзала и на метро отбыл к месту назначения.
     - В форме? - поинтересовался Зяблик.
     - В  штатском.  Форму он  в  чемоданчике вез.  Дама эта  его  уже  в  фойе
поджидает.
     - Красивая? - не выдержала Верка.
     - Так себе. Там красавиц в администраторши не берут.
     - Почему?
     - А почему улицы булыгами мостят,  а не бриллиантами? Чтоб соблазна никому
лишнего не  было...  Но  вы меня,  пожалуйста,  не сбивайте.  Администраторша у
Сереги интересуется,  какой ему  номер желателен -  обычный или получше?  А  он
мужик с  гонором,  хоть  и  провинциал.  Возьми и  брякни:  "Мне самый лучший".
Администраторша обещает поселить его в люкс и сообщает цену:  "Устраивает?" Его
это,  конечно, не устраивает, но отступать поздно. Да и кое-какие деньги все же
имеются.
     - Чувствую,  Смыков,  не  про гостиницу ты  нам хочешь рассказать,  а  про
гостиничный разврат, - догадалась Верка.
     - Само собой, - согласился Смыков. - Какая же гостиница без разврата!
     - Может,  я  лучше  пойду Толгая встречу?  -  предложила заранее смущенная
Лилечка.
     - Дождь ведь, - стал увещевать ее Цыпф. - Еще простудишься ненароком.
     - Сиди уж,  -  покосился на  девушку Смыков.  -  Я  без  подробностей буду
рассказывать.  В  общих чертах...  Поднимается,  значит,  Сергей в свой люкс на
лифте. На пару с лифтершей, можете себе представить. Та ему нагло строит глазки
и  делает всякие намеки.  Дескать,  как вы собираетесь в  столице развлекаться.
"Обыкновенно,  -  отвечает Серега.  -  Имею намерение посетить Мавзолей,  ГУМ и
ВДНХ.  Ну еще, может, Музей революции, если время останется". Лифтерша на него,
как на психа,  вылупилась.  У публики, которая в люксах обитает, обычно запросы
другие.  Серега - парень сообразительный и, оценив ситуацию, спрашивает: "А что
вы можете предложить?" "Да что угодно!  - та отвечает. - Но главным образом то,
чего так  не  хватает одиноким мужчинам".  Тут лифт до  нужного этажа дошел,  и
разговор прервался...
     - Ну-у-у,  - недовольно протянул Зяблик. - А я-то думал, что он ее прямо в
лифте трахнет.
     - У вас,  братец мой,  одно только на уме, - поморщился Смыков. - Лифтерша
при исполнении, ее трогать не полагается...
     Короче  говоря,  осмотрел Серега  свои  новые  апартаменты,  а  это  целая
квартира с роскошной мебелью, засадил бутылку водки, которую с собой прихватил,
и застосковал...
     - И  мысли его  устремились в  соответствующем направлении,  -  подсказала
Верка.
     - Мужскую натуру вы,  Вера  Ивановна,  неплохо понимаете.  Видно,  недаром
королевой у арапов были.  Не прошло и часа, как Серега снова оказался в лифте и
принялся выяснять,  что,  собственно говоря,  лифтерша имела в виду,  когда про
одиноких мужчин говорила.  Та ему открытым текстом объясняет,  что имела в виду
особый род женских услуг,  который оплачивается по  специальному тарифу.  "Если
желаете девочку в  номер,  мы это сейчас устроим".  -  "Желаю!"  -  соглашается
Серега.  "Какую вам?" - "А что, у вас разные есть?" - "На любой вкус. Брюнетки,
блондинки,  рыжие.  Полные,  худые,  средней упитанности.  Искушенные в любви и
совсем неопытные.  Домохозяйки и профессорши.  Садистки и мазохистки. Есть даже
азиатки и негритянки из Университета дружбы народов".
     - И он, конечно, выбрал негритянку, - пригорюнилась Верка.
     - Нет.  Отечественную блондинку.  Молодую,  не очень полную,  но с большой
грудью и соответствующим задом.  Сказал,  что образование значения не имеет, но
справка из венерического диспансера не помешала бы.  Лифтерша только фыркнула и
говорит:  "У нас товар высшей категории, можете не сомневаться. Идите в номер и
ожидайте. Заодно приготовьте пятьдесят рублей".
     - Пятьдесят! - ужаснулась Верка. - Да я на "скорой помощи семьдесят четыре
получала с премиальными! И хорошим мужикам бесплатно давала!
     - Слушай,  заткнись,  - попросил Зяблик. - То, что ты дура бескорыстная, и
так все знают.
     - Что уж тут,  Вера Ивановна,  о  деньгах жалеть,  -  с непонятной печалью
вздохнул Смыков.  - Снявши голову по волосам не плачут... Сидит, значит, Серега
в  своем  номере и,  естественно,  волнуется.  Проходит примерно час.  Звонок в
дверь.  Является лифтерша.  С  девицей.  Все как по заказу.  Вдобавок еще пачка
презервативов.  Затем  лифтерша  вместе  с  полестней  исчезает.  Девица  очень
художественно раздевается. Стриптиз называется.
     - Как? - не поняла Лилечка.
     - Стриптиз,   -   повторил   Смыков.   -   Буржуазное   изобретение.   Для
предварительного возбуждения,  так  сказать,  низменных чувств мужчины.  У  нас
легально не практиковался.
     - Еще бы! - хохотнула Верка. - Представляю стриптизершу в рейтузах фабрики
"Большевичка".
     - Ладно...  -  неодобрительно глянул на нее Смыков.  - Важны не рейтузы, а
то,  что  под  ними...  Далее следует ночь любви.  В  разнообразных позах и  со
всякими ухищрениями, известными советскому народу. Рано утром блондинка уходит.
Ей,  видите ли,  нужно  в  институт на  первую пару  успеть.  Серега весь  день
отсыпается,  восстанавливает силы шампанским и  домашней колбасой,  а под вечер
опять бежит к  лифтерше.  Требует ту же самую блондинку,  которая крепко запала
ему в душу.  Ответ отрицательный.  "Проси любую другую, хоть персидскую княжну,
но прежней девчонки ты уже не увидишь.  Ни за какие деньги.  Такой у  нас здесь
порядок заведен".
     - Не повезло твоему дружку, - посочувствовала Верка.
     - И  не  говорите!  Горю  Сереги нет  границ,  и,  чтобы хоть  немного его
развеять,  он  тут  же  заказывает худую брюнетку средних лет  с  мазохистскими
наклонностями.
     - Смыков!  -  вновь  прервала его  Верка.  -  Я  тебе  таких  историй могу
рассказать вагон и маленькую тележку! Что из того? Где тут мораль?
     - Вы, Вера Ивановна, мораль в басне ищите, а это жизненная история... Ну а
уж  если вы  без морали не можете,  то она состоит в  том,  что Серега прожил в
гостинице не  двое суток,  как собирался,  а  две недели.  Спустил все деньги и
четыре раза телеграфировал друзьям в  Талашевск по поводу финансовой помощи.  В
учебном центре получил выговор за  опоздание,  но  даже не почесался.  А  когда
вернулся домой, в узком кругу сказал:
     "Год буду отдавать долги.  Следующий год -  копить деньги.  А  потом опять
поселюсь в номере-люкс гостиницы "Россия".
     - Баб, выходит, он там не всех перебрал, - сказала Верка.
     - Не всех, но многих. Один его заказ, кстати, так и не выполнили.
     - Какой,  интересно?  Юную  пионерку  с  большими  сиськами и  садистскими
наклонностями?
     - Нет.  С малолетками там, наоборот, никаких проблем не было... Просто ему
после  одной  эстонки  захотелось вдруг  цыганку  и  чтобы  та,  сидя  на  нем,
непременно исполняла под гитару романсы.
     - Нет таких, значит, в Москве?
     - Может, и есть, да только за один день не нашли.
     - История вполне правдоподобная,  -  Зяблик лукаво прижмурился.  -  Только
чует моя душа,  что в гостинице "Россия" жил не какой-то там Серега,  а ты сам,
Смыков.
     Все так увлеклись болтовней,  что даже не заметили,  как вернулся насквозь
промокший Толгай.
     - Везде был,  -  сказал он,  тыча пальцем в разные стороны. - Прямо был...
Туда был... Бушлык! Пустое место... Мертвый место...
     - Но идти-то вперед все равно надо.  Хоть по мертвому,  хоть по живому,  -
Смыков глянул на часы. - Или сначала лжезарю понаблюдаем? Недолго осталось.
     - Можно и понаблюдать,  -  лениво согласился Зяблик.  -  Не жизнь, а лафа.
Сначала  сказки  слушали,  а  сейчас  бесплатное кино  смотреть будем...  Между
прочим,  Смыков,  могу тебе для справки авторитетно сообщить, что ничего такого
сверхъестественного у  этих цыганок нет.  Сам я  их  не пробовал,  но от одного
железнодорожного ревизора слыхал.  Припутал он в скором поезде одну безбилетную
цыганочку.  Штраф она платить не хочет,  но на все остальное вроде согласная. И
был тот ревизор,  между прочим, в новых лакированных туфлях. Все купе заняты, в
том числе и служебное. Пришлось цыганочку в туалет затащить. А какая там любовь
может быть,  сам понимаешь. Но ничего, оба стараются. И вот в самый разгар этих
дел ревизор замечает,  что его туфли как бы пудрой кто досыпал и  слой этот раз
за разом становится все гуще.
     - Вот это жеребец! - похвалила Верка. - Так бабу приласкать, чтобы у нее с
лица пудра посыпалась! Уметь надо!
     - Да не пудра это была,  а перхоть! - сардонически ухмыльнулся Зяблик. - И
не с лица она сыпалась и даже не с головы, а совсем с другого места!
     - Нет, вы как хотите, а я пройдусь, - не выдержала Лилечка. - Одна на небо
полюбуюсь...
     На горизонте там и сям уже вспыхивали тусклые зарницы, похожие на отблески
далекой грозы...
     Спустя двое суток,  однообразных,  как и  все в  этом мире (с  легкой руки
Толгая получившем название "Бушлык"), отправлявшемуся в очередной дозор Смыкову
посчастливилось обнаружить  некое  загадочное  сооружение,  вызвавшее  всеобщее
настороженное любопытство.
     Часть  его  изломанных  остатков  торчала  над  уровнем  земли,   а  часть
вплавилась глубоко  в  шлакообразный грунт.  Вследствие всего  этого  судить  о
первоначальной форме и назначении находки было почти невозможно,  однако многое
говорило за то, что это летательный аппарат будетлян, рухнувший с неба в момент
Великого Затмения. Структура его обшивки и некоторые конструктивные особенности
(отсутствие всяких швов,  например) очень напоминали боевую машину, с которой в
свое время ватаге пришлось немало повозиться.
     - Махина,  -  присвистнул Зяблик.  -  Наверное,  не  одна  тыща пассажиров
помещалась. Глянь, сколько иллюминаторов. В десять рядов.
     - Н-да-а...  И грохнулась эта махина, по-видимому, на подлете к аэродрому,
- заметил Смыков. - В противном случае ее бы на двадцать километров раскидало.
     - Давайте  не  будем  уподобляться дикарям,  обсуждающим причины  крушения
парохода "Титаник",  - вмешался Цыпф, вновь обретший душевный покой, а вместе с
ним и склонность к дидактизму.  -  Не нашего ума это дело. Вопрос другой: имеет
ли  нам  смысл  торчать  здесь.  Что,  если  эта  штука  была  снабжена ядерным
двигателем? А вдруг всех нас в это время пронизывает радиоактивное излучение?
     - Пусть пронизывает,  -  беспечно ответил Зяблик. - В Нейтральной зоне нас
еще и не то пронизывало...  И ничего,  оклемались.  Надо бы вовнутрь заглянуть.
Как ты, Смыков, мыслишь?
     - Заглядывайте,  если  вам  собственной жизни  не  жалко,  -  Смыков пожал
плечами.
     С  помощью  Толгая,  привычно  подставившего спину,  Зяблик  дотянулся  до
овального  отверстия  в  обшивке  будетляндского авиалайнера  и,  раскачавшись,
рывком  забросил в  него  свое  тело.  Вниз  посыпалась всякая труха,  пахнущая
резиной и железной окалиной.
     - Неймется человеку,  -  вздохнула Верка.  -  Как таракан,  ни  одной щели
пропустить не может.
     - Это  у  него  после зоны такая привычка осталась,  -  пояснил Смыков.  -
Недаром ведь  полжизни в  камере  просидел.  У  Эрикса  была  болезнь закрытого
пространства, а у Зяблика, наоборот, непреодолимая тяга к нему.
     - Ну-ну,  поговорите там еще!  - приглушенный голос Зяблика раздавался уже
совсем не из того отверстия,  через которое он проник вовнутрь. - Я все слышу и
за таракана тебе, Верка, не прощу. Если я таракан, то ты вошь тифозная.
     - Нашли  вы   там  что-нибудь  интересное?   -   без  особого  любопытства
поинтересовался Смыков.
     - Ни фига... Прах и пепел. Да и темновато тут...
     - Тогда вылазьте. Нечего здесь попусту задерживаться.
     - Погоди... Вроде что-то написано на стенке... Сейчас...
     - Да вы, никак, уже и по-будетляндски читать научились! - съязвил Смыков.
     - По-нашему написано...  Большущими буквами от  руки...  Только читать все
равно трудно.  Одно слово пока только разобрал:  "Спастись". Или "Не спастись".
Потом что-то про огненный пролив... не то прилив... Киньте мне кресало и тряпок
каких-нибудь. Я факел сделаю.
     - Где же я вам эти тряпки возьму?  -  возмутился Смыков. - С себя, что ли,
последнее снять?
     - Попроси у Верки запасной лифчик. Она их с собой штук пять прет.
     - Больше ничего не хочешь?  -  отозвалась Верка. - Это ты умеешь, на чужое
добро зариться! Лучше из своих подштанников факел сделай.
     В конце концов решено было пожертвовать одним из полотенец, которое Толгай
и  подал Зяблику на  кончике сабли.  Минут на пять внутри разбитого авиалайнера
установилась тишина.
     - Возможно,  эту надпись оставил кто-то из людей Сарычева,  -  предположил
Цыпф. - Или один из разведчиков, которых мы посылали вслед за ними.
     - Дураков,  которые стены  пачкают,  всегда хватало,  -  Смыков недовольно
поморщился.  -  Что  у  нас,  что у  других народов.  Как только научились люди
писать,  сразу давай мазать на чем ни попадя.  Я  в Кастилии на стене монастыря
такую надпись видел:  "Храни нас,  Господи, от твоего гнева, от козней дьявола,
от скудной пищи,  от нехватки вина и от половой слабости".  Не иначе как монахи
написали.
     Сверху вновь посыпалась труха,  и на землю ловко спрыгнул Зяблик,  похожий
на трубочиста.
     - Ну и как? - поинтересовался Цыпф. - Выяснили что-нибудь?
     - Значит,  так.  -  Зяблик  принялся стряхивать с  себя  сажу.  -  Если  я
правильно понял,  смысл надписи состоит в  том,  что  дальше идти опасно.  Сюда
якобы приходит огненный прилив,  спастись от  которого нет никакой возможности.
Ну а дальше обычные славословия в честь Каина.
     - Аггелы, стало быть, писали, - сказал Смыков многозначительно.
     - Они, родимые.
     - Ну  это  вполне  объяснимо.  Помните,  как  раньше  на  калитках писали:
"Осторожно, злая собака"? А в доме никого, кроме кота ленивого, нет. Аггелы это
предупреждение дали, чтобы посторонних от Будетляндии отгонять. Дескать, дальше
не суйтесь, если жить хотите.
     - Предупреждение снаружи пишется,  а не внутри,  -  возразил Цыпф.  - Да и
спорный вопрос,  для кого оно оставлено.  Для тех,  кто сюда идет, или для тех,
кто отсюда уходит.
     - Что  вы  хотите сказать?  -  вскипел Смыков.  -  Что дальше идти нельзя?
Может, жить здесь останемся? Или обратно пойдем, к аггелам в лапы?
     На  некоторое время установилось тягостное молчание.  Люди  переминались с
ноги на ногу и вопросительно переглядывались.
     - Скажи что-нибудь,  Зяблик,  -  попросила Верка. - Ты же там был... какое
лично у тебя впечатление осталось?
     - Я в общем-то человек маловпечатлительный,  - Зяблик выковыривал сажу уже
из  ушей.  -  Но  от  того же  старовера Силкина усвоил мысль,  что  есть такие
знамения на земле и небе,  от которых нельзя отворачиваться... И эта надпись, в
самую масть. Ее человек перед смертью писал. И скорее всего своей кровью.
     - С чего вы, братец мой, так решили? - не унимался Смыков.
     - Кровь от поноса я пока еще отличить могу...  А что касаемо остального...
Странная очень  надпись.  Сначала все  буквы ясные,  потом похуже,  будто бы  в
спешке писались, а дальше одна мазня сикось-накось... Кроме имени Каина, ничего
и не разберешь.  Да и жмурик там рядом лежит.  Шмотки истлели, а сам высох, как
деревяшка. Мумия, одним словом.
     - Рога у него есть? - поинтересовался Цыпф.
     - Не стал я его трогать.  Плохая это примета - мертвецов зря беспокоить...
Там дальше этих мумий,  как пчел в улье...  Есть такие ульи, в которых восковая
огневка погуляла.  Откроешь крышку,  а  внутри все паутиной затянуто,  и в этой
паутине дохлые высохшие пчелы висят.
     - Что же нам делать? - голосок Лилечки дрогнул. - Я назад идти не хочу.
     - Никто не хочет, - кивнул Зяблик. - Я вас отговаривать и не собираюсь. Не
к  лицу мне  скеса валять,  если даже Смыков вперед рвется.  Давайте еще  раз с
судьбой в рулетку сыграем.
     - Ну  уж нет!  -  встрепенулся Смыков.  -  Чтобы потом не искать виновных,
давайте лучше поставим вопрос на голосование.
     За  продолжение похода проголосовали все без исключения,  но  как-то вяло.
Сразу руки подняли только Смыков и Лилечка,  чуть погодя Зяблик с Толгаем, а уж
в конце - Цыпф и Верка, понявшие, что ничего изменить они уже не смогут.
     На всякий случай проглотили по щепотке бдолаха и  стали собираться в путь,
выслав вперед для разведки Толгая.  До наступления очередной лжезари оставалось
еще с полчаса.
     - И  все же  в  этом что-то  есть,  -  сказала Верка,  глядя,  как вспышки
багрового сияния ползут от горизонта к зениту. - Очень оживляет небо!
     - Верно,  -  буркнул Зяблик.  -  Как  муха покойника.  Сейчас глухой купол
небосвода был похож на огромный камин,  грубые и темные своды которого освещают
медленно разгорающийся огонь.  В  этой  атаке  света  можно было  различить три
следующих  друг  за  другом  волны:  передовую,  достаточно тусклую  и  как  бы
рябоватую;  среднюю,  багровую,  как закат перед бурей;  и, наконец, последнюю,
самую яркую, отсвечивающую расплавленным золотом.
     - Смотрите,  -  сказала Лилечка.  - Толгай бежит. Степняк был еще почти не
виден вдали,  но длинная и черная тень,  изгибаясь,  неслась по пустыне впереди
него,  как  сказочная змея.  Принудить выросшего в  седле Толгая к  бегу  могли
только чрезвычайные обстоятельства.
     Все,  кто сидел,  вскочили и попытались ринуться навстречу степняку, но их
остановил голос Зяблика.
     - Стоять! Приготовиться!
     - К чему приготовиться? - растерянно воскликнул Цыпф.
     - К  самому худшему приготовиться.  Если  придется удирать,  бросайте все,
кроме оружия. А ты, Смыков, береги бдолах.
     - Поучи  ученого...  -  Смыков на  всякий случай еще  раз  пощупал надежно
спрятанный под рубашкой мешочек.
     До них уже доносились крики Толгая:
     - Яну! Горит! Земля горит...
     Далеко-далеко,   на  пределе  видимости,  серая  равнина  покрылась  вдруг
россыпью бесчисленных багровых точек, словно разом засияли тысячи волчьих глаз.
Каждую секунду их становилось все больше, они сливались между собой в островки,
а потом - в единый пылающий поток, неудержимо катящийся вперед.
     - Вот это и есть огненный прилив, - медленно произнес Зяблик.
     Небо над  их  головами уже полыхало отраженным светом одевшейся в  пламень
земли. Пахнуло жаром, словно из сердца пустыни налетел иссушающий самум. Толгай
был уже в  ста шагах от  ватаги,  когда едва ли не под ногами у  него полыхнуло
столбом искр и  на серой шкуре бесплодной земли расцвело багровое пятно.  Такие
же пятна,  похожие на воспаленные язвы, возникали повсюду. Невозможно было даже
понять,  что же это такое:  вырвавшаяся на поверхность магма,  неизвестно каким
образом вдруг раскалившийся шлак или что-то еще.
     - Бежим! - крикнул Смыков.
     - Поздно!  -  рявкнул Зяблик, швыряя в люк будетляндского авиалайнера свой
рюкзак. - Внутрь надо лезть! Если спасемся, так только там!
     Не  давая никому времени ни  на  раздумья,  ни  на  возражения,  он первым
забрался в  самое близкое к