на,  недавно пропавшего из
хозяйства Виолетты.  Кабанья  голова,  лопатка  и  огузок  вернулись к  прежним
владельцам,  бродяги же получили компенсацию -  сначала тупой стороной сабли от
Чмыхало, потом прикладом обреза от Виолетты.
     После шести часов почти непрерывной беготни по этажам, взламывания дверей,
разрушения  баррикад,   мордобоя,   предупредительных  выстрелов  в  потолок  и
коротких,  но  въедливых допросов телега до краев наполнилась добычей:  мешками
картошки,  банками  домашних солений,  связками битой  птицы,  холодным оружием
кустарного  производства,  а  сверх  того  -  двумя  девочками-беспризорницами,
которых тут же удочерила Изабелла. За это время из города в сторону кастильской
границы было изгнано больше полусотни подозрительных личностей,  по сути дела -
крыс в  человеческом облике (некоторых для  острастки пришлось даже бензинчиком
облить),  а  потери ватаги по-прежнему исчислялись одной-единственной царапиной
на ляжке Цыпфа.
     Никто  из  попавшихся на  пути  людишек,  будь  то  звероватый бродяга или
безвредная,  как мотылек, бабуся, не смог миновать внешне доброжелательного, но
подковыристого внимания Смыкова.  Время от времени он сообщал что-то Зяблику на
ухо, то повергая его в мрачное раздумье, то заставляя оживленно потирать руки.
     Хромого и горбатого,  но ловкого,  как мартышка, паренька, кормившегося за
счет  разорения птичьих гнезд  и  большую часть времени проводившего на  крышах
домов  да  в  кронах деревьев,  допрашивали особенно долго.  После этого Зяблик
сразу утратил интерес к району, который они сейчас прочесывали.
     - Давай еще  в  одно местечко заглянем,  и  все на  сегодня,  -  сказал он
Виолетте.
     Та вначале опрометчиво согласилась,  но,  узнав,  что интересующее Зяблика
местечко находится на  другом конце  Талашевска,  стала энергично отнекиваться.
Сошлись  на  компромиссе:  груженая  телега  в  сопровождении пары  дружинников
отправляется восвояси,  а  всех  остальных Чмыхало  попозже  доставит домой  на
драндулете.
     Район, в который они перебрались, весьма отличался от предыдущего. Дома не
торчали здесь особняком,  а  сливались разноэтажными фасадами в сплошную стену,
на которой псевдобарокко соседствовало с конструктивизмом, а пышные барельефы -
с  унылой силикатной плиткой.  Крытые железом,  шифером,  а кое-где и черепицей
крыши  образовывали уступчатые террасы,  позволявшие без  труда  перебираться с
улицы  на  улицу.  Многочисленные пожарные  лестницы,  слуховые окна  и  просто
прорехи в кровле очень способствовали игре в казаки-разбойники, которая вот-вот
должна была где-то здесь развернуться.
     Пугая ворон и  кошек,  Смыков долго расставлял людей -  кого на стыке двух
крыш, кого под арку проходного двора, кого за старинный брандмауэр, кого в нишу
подъезда.  В ударную группу,  кроме него самого, вошли Зяблик, Цыпф, Виолетта и
Чмыхало.
     С  тыла  подошли к  мрачному облупленному зданию,  похожему на  котельную.
Заглянули в закопченное окошко.  Покурили.  Поежились.  Попытались шутить -  не
вышло.
     - Ну,  двинем,  благословясь,  -  Зяблик выдохнул последнюю струю  дыма  и
взмахнул рукой  так,  словно швырял на  землю не  окурок,  а  шапку.  -  Оружие
наготове держите.  Только своих не постреляйте.  К  тебе это,  Лева,  в  первую
очередь относится.
     Он  ногой  высадил раму  и  кряхтя перебрался через  подоконник.  Попали в
темный  коридор,  пахнущий золой,  паутиной,  ржавчиной.  Сначала пошли,  потом
побежали,  спотыкаясь о куски шлака и какую-то ветошь. Смыков чертыхнулся, чего
обычно никогда не делал.
     Цыпф все никак не  мог сдвинуть тугой флажок пистолетного предохранителя и
тупо повторял про себя: "Скорее бы началось, скорее бы началось..."
     По  железному  гулкому  трапу  спустились  в  просторный  подвал,   скудно
освещенный  протянувшимися сверху  столбами  света,  в  которых  густо  плясали
пылинки. Под ногами захлюпало.
     "А может,  пронесет, - подумал Цыпф, сердце которого колотилось, словно на
него  замкнули  электрическую цепь  переменного тока.  -  Может,  здесь  и  нет
никого!"
     Не  пронесло.  Сбоку,  из темноты,  что-то оглушительно грохнуло,  харкнув
снопом оранжевых искр.  В ноздри пахнуло смрадом сгоревшего пороха, под сводами
подвала пошло гулять эхо,  но особо разгуляться ему не дал новый,  уже и  вовсе
нестерпимый грохот,  на  пару секунд намертво забивший уши ватными пробками,  -
это Виолетта, упав на колено, выпалила из своего обреза.
     И понеслось, и поехало...
     Совсем рядом кто-то  звонко взвизгнул -  не  то Чмыхало,  не то его сабля,
вылетевшая из ножен. По стенам метались огромные черные тени, а канонада стояла
не хуже, чем в Трафальгарском сражении. Вывернувшийся неизвестно откуда человек
едва не сбил Цыпфа с ног,  и тот уже хотел выстрелить (предохранитель скользнул
вниз легко,  как по маслу),  но вовремя узнал бледного,  взъерошенного Зяблика,
который тут же  канул в  промежуток между двумя огромными допотопными машинами,
похожими на  снятые с  колес паровозы.  Там  дважды коротко полыхнуло оранжевое
пламя.
     Цыпф побежал было вслед за Зябликом,  но все остальные - Смыков, Чмыхало и
Виолетта -  рванули  в  обратную сторону,  перемешавшись с  какими-то  другими,
словно из-под  земли  появившимися людьми.  Перекрывая стук  пистолетов,  опять
пушечно  рявкнул  обрез.  Чиркнув по  потолку,  серебряной молнией промелькнула
сабля, и тот, кого она достала, вскрикнул, как кошка, прищемившая хвост.
     Вновь появился Зяблик,  волоча по  полу обмякшее человеческое тело.  Он на
миг задержался,  когда луч света упал на  запрокинутое кверху и  сплошь залитое
черной кровью лицо  своей  жертвы ("Лицо мертвеца!"  -  сразу  догадался Цыпф),
злобно выругался.
     - За мной!  -  крикнул Смыков.  - Быстрее! Драться в подвале было уже не с
кем,  и все,  толкаясь, кинулись в другой темный коридор, по которому торопливо
стучали  сапоги  убегавших.  Ни  разу  не  выстреливший пистолет оттягивал руку
Цыпфа,  как  кирпич,  и  он,  чтобы хоть  немного уменьшить этот  вес,  пальнул
навскидку через плечо Смыкова.  Пуля с визгом пошла рикошетить от стены к стене
и все же догнала кого-то, сразу сбившегося с ноги.
     Потом  впереди стукнула дверь:  открылась,  закрылась,  и  снаружи лязгнул
запор.
     - Назад!  -  рявкнул Зяблик, оказавшийся сейчас позади всех. - Уйдут, мать
их в дышло!
     Снова промчались через подвал,  где ничего не изменилось, только сизый дым
оседал  плотными  слоями  да   тяжкий  дух  обильно  пролитой  крови  перебивал
все-другие запахи, потом преодолели гулкий трап, через окно вывалились наружу -
словно на  белый свет из  ада  вернулись -  и  без промедления рванули вслед за
Зябликом к арке, ведущей на улицу.
     Цыпф ожидал услышать здесь выстрелы,  крики,  топот, однако вокруг было на
удивление тихо,  только где-то печально перекликались птицы.  Первое потрясение
прошло,  но ничего не кончилось, и на мостовой было еще страшнее, чем в подвале
- нельзя спрятаться от  своих  и  чужих,  нельзя отсидеться в  темноте,  нельзя
увернуться от пули, которая может прилететь с какой угодно стороны.
     Зяблик распахнул дверь подъезда,  в котором была оставлена засада - там на
кафельном полу  кучей лежали люди.  Сначала даже  непонятно сколько,  но  потом
стало ясно, что двое: снизу дружинник с черным моноклем порохового ожога вокруг
залитой кровью глазницы,  сверху еще продолжавший дергаться в агонии незнакомый
бородач, пробитый пикой насквозь, от подреберья до загривка.
     - Как медведь на рогатину напоролся, - задыхаясь, сказал Смыков.
     - Касатик ты мой родненький,  -  дурным голосом запричитала Виолетта. - Да
как же  тебя так угораздило?  Какой же разбойник на тебя руку поднял?  Какой же
лиходей единственного сыночка у матери отнял? А что я твоим деткам скажу? А как
я им в глазоньки гляну?
     - Заткнись! - прикрикнул на нее Зяблик.
     - Сам заткнись!  -  немедленно ответила Виолетта, кулаком вытирая слезы. -
Кто нас сюда привел?  Не ты ли?  Кто под пули подставил?  А теперь -  заткнись!
У-у, ирод поганый! Быстро свою докторку сюда зови!
     - Какая тебе,  к черту,  докторка?  Готов он -  разве не видишь!  Мозги из
затылка текут!
     Наверху хлопнул чердачный люк,  а  немного погодя  донесся сухой,  далекий
треск выстрела, куда более тихий, чем шум потревоженных им птичьих стай.
     - Крышами уходят!  -  крикнул Смыков.  - Трое наверх, остальные к пожарным
лестницам! - и проворно юркнул обратно под арку.
     - Ой,  гибель моя пришла!  - опять запричитала Виолетта. - Ой, не полезу я
на крышу!  Ой,  мамочка,  что эти изверги вытворяют! Мало им невинной кровушки,
так они и меня, горемычную, хотят жизни лишить!
     - Во двор беги! - заорал ей на ухо Зяблик. - Смотри за лестницами!
     - Тьфу на тебя,  проклятый! - Виолетта ловко перезарядила обрез и кинулась
вслед за Смыковым.
     В  суматохе все вроде бы  забыли о  Леве Цыпфе,  но  он даже и  не подумал
остаться вместе с мертвецами в подъезде, а вслед за Зябликом и Толгаем помчался
вверх  по  лестнице,  мимо  распахнутых дверей давно  разграбленных квартир,  в
которых сквозняк шелестел отставшими от стен обоями.
     На  крыше  гулял  ветер,  торчали  целые  заборы  вентиляционных  труб,  а
множество переломанных и  покосившихся телевизионных антенн  напоминало засеку,
приготовленную против  вражеской конницы.  Еще  тут  обильно произрастал всякий
зеленый сор, начиная от лепешек мха и кончая пышными кустами дикого гамаринда.
     Двое  людей  в  черных высоких колпаках убегали по  грохочущему железу,  и
деваться им вроде было некуда:  справа глухая кирпичная стена с кладкой красным
по  белому "Миру  -  мир",  слева  присевший за  трубой дружинник с  автоматом,
впереди - провал улицы.
     Чмыхало и  Зяблик  стояли  недалеко от  люка  и  глядели вслед  убегающим.
Автоматчик приподнялся и  пальнул одиночным выстрелом -  скорее для  острастки,
чем на  поражение.  На многоэтажную брань Зяблика он ответил жестами:  у  меня,
дескать,  всего четыре патрона осталось,  особо не разгонишься,  самому хотя бы
уцелеть.
     Те  двое скрылись за  какой-то  башенкой и,  едва только Зяблик и  Чмыхало
подались вслед за ними по гребню крыши, открыли пистолетную стрельбу. Впервые в
жизни услышав, как пули чиркают слева и справа от него, Цыпф последовал примеру
приятелей - присел на корточки.
     - По верхотуре к ним не подберемся,  -  сказал Зяблик.  - Перещелкают, как
куропаток.
     - Жечь давно надо твой город, - буркнул Чмыхало, ощупывая одежду. Он никак
не мог привыкнуть пользоваться карманами и постоянно путался в них.  - Батыр не
ворона, по крышам не скачет. Батыр в чистом поле воюет.
     - Конечно,  в чистом поле вы воевать мастера.  Десять на одного...  Забыл,
как вы наших князей на реке Калке замочили?
     - Зябля,  сколько раз тебе Толгай говорил:  не знаю я  реку Калку.  Толгай
дальше реки Урунги не ходил. И отец его не ходил. И дед.
     - Внук, значит, пойдет...
     - Вот у  внука за своих князей и  спросишь...  На!  -  он протянул Зяблику
ручную гранату в гладком зеленом корпусе.
     - Это дело! - тот подбросил ее на ладони. - Да только далековато чуток. Не
доброшу. Может, миномет сделаем?
     Беззаботный Чмыхало,  отродясь не имевший понятия о  технике безопасности,
кивнул,   забрал  гранату  обратно  и,  крепко  зажав  ее  в  горсти,  выдернул
предохранительную чеку.  Люди,  знакомые с фокусами Зяблика,  тот же Смыков,  к
примеру,  услышав  зловещие слова  про  миномет,  давно  бы  смылись  от  греха
подальше, но наивный Лева даже чуть привстал, чтобы лучше видеть.
     Зяблик  выпрямился во  весь  рост  и  застыл в  позе  футболиста,  бьющего
штрафной,  - корпус откинут чуть назад, руки растопырены для равновесия, правая
нога занесена для удара так,  что пяткой почти касается ягодицы, взор устремлен
не  на  мяч,  а  на  цель.  Чмыхало,  продолжая сидеть на  корточках,  невысоко
подбросил гранату  (спусковой рычаг  звякнул,  освобождая ударник),  и  Зяблик,
рявкнув на выдохе: "Получай!" - врезал по ней подъемом ноги.
     Граната понеслась по пологой дуге и,  как шрапнель,  рванула над кирпичной
башенкой.  Когда дым рассеялся,  стало видно,  что люди, ранее сидевшие за ней,
теперь бегут к  краю крыши -  вернее,  один бежит,  а  второй еле-еле ковыляет.
Аналитический ум  Цыпфа выдал сразу три варианта столь странного поведения этой
парочки: или они, оглушенные взрывом, просто потеряли ориентацию, или позорному
плену предпочитают смерть на камнях мостовой,  или надеются,  что за их спинами
сейчас вырастут крылья.
     А потом случилось такое,  чего не ожидал никто,  даже не верящий ни в сон,
ни в  чох,  ни в вороний глаз Зяблик.  Когда до водосточного желоба осталось не
больше шага,  один из двоих,  бежавший первым,  прыгнул и,  пролетев по воздуху
семь или восемь метров, лягушкой распластался на покатой крыше противоположного
здания.
     Раненый, похоже, собирался повторить трюк своего напарника, но в последний
момент автоматчик успел-таки срезать его короткой очередью.
     Перед тем  как  нырнуть в  слуховое окно,  человек,  перепрыгнувший улицу,
сорвал свой  колпак и  помахал им,  как  флагом.  На  его  голове,  среди гривы
нечесаных волос, сверкнули короткие золотые рожки.
     - Матерая с-сволочь!  - Зяблик вскинул пистолет, но стрелять было уже не в
кого.
     Снизу  раздался  пронзительный женский  визг  -  не  то  Виолетты,  не  то
Изабеллы. Верка визжать не умела: или глотку давно прокурила, или уже отвизжала
свое, который год болтаясь с ватагой Смыкова.
     Спустя полчаса итоги схватки прояснились окончательно.
     Трое аггелов - если только это были действительно они - полегло в подвале,
четвертый  напоролся  на  пику  в  подъезде,   пятый,  нашпигованный  пулями  и
осколками,  разбился,  упав с  крыши (чуть ли не на голову Изабелле,  которая и
подняла визг),  а  шестой  сбежал -  самым  невероятным образом.  Зяблик шагами
измерил ширину улицы - получалось почти восемь метров, чуть меньше европейского
рекорда,  установленного  в  те  времена,  когда  люди  бегали  и  прыгали  для
собственного удовольствия, а не спасая свои шкуры.
     Уходя  проходными  дворами,   шестой  аггел  наскочил  на  оставленного  в
оцеплении  дружинника,  вооруженного  только  топором.  Сейчас  этот  неудачник
(совсем  еще  молодой  парень  с  едва  пробившейся на  лице  щетиной) лежал  в
промежутке между  двумя проржавевшими мусорными баками,  неестественно вывернув
на  сторону голову,  державшуюся,  наверное,  только на лоскутьях кожи.  Кровь,
добытая из  его  перерезанного горла,  понадобилась аггелу,  чтобы  оставить на
стене малопонятный автограф: "Зяблик. Кузнец помнит о тебе!"
     Пока  Изабелла выла  над  покойником,  приходившимся ей  какой-то  дальней
родней, Виолетта ошарашенно спросила:
     - Что это хоть за Кузнец такой?
     - Каин,  Кровавый кузнец,  -  неохотно ответил Зяблик.  - Они же, гады, на
Каина молятся. Ты что, не знала?
     - Откуда ей знать?  -  заметил Смыков, старательно перерисовывая надпись в
свой блокнот. - У нее, не в пример некоторым, среди аггелов приятелей нет.
     Зяблик  уставился на  Смыкова долгим взглядом,  в  котором неизвестно чего
было больше -  удивления или жалости. Так смотрят на прокукарекавшего поросенка
или на хрюкающего петуха. Потом Зяблик сказал:
     - Ты,  что ли, оцепление расставлял? И как же это тебя угораздило на самое
бойкое место шкета безоружного сунуть?
     - Не надо, братец вы мой, валить с больной головы на здоровую, - отозвался
Смыков. - Сами же упустили преследуемого, а признаться в этом не хотите.
     - Я упустил? - удивился Зяблик. - А чего же ты его внизу не перехватил?
     - Я пожарную лестницу охранял.
     - Задницу свою ты охранял! Мы их от пожарных лестниц сразу отсекли!
     - Не знаю,  кого вы там от чего отсекли,  -  Смыков пожал плечами.  -  Мне
снизу не видно.
     -Ну ты и фрукт. Смыков...
     Тут  с  улицы  донесся тревожный свист  Толгая,  а  из-за  угла  выскочила
запыхавшаяся Верка.
     - Идите посмотрите, что там делается! - крикнула она.
     Все,  кроме оставшихся возле мертвеца сестриц,  устремились за ней. Шли не
таясь и  оружие не  доставали -  по  Веркиному лицу  было  понятно,  что  зовут
посмотреть на что-то хоть и неприятное, но опасности не представляющее.
     Разбившийся аггел лежал там,  где и прежде,  - ноги на тротуаре, голова на
мостовой.  Чмыхало кругами ходил возле него и напоминал кота,  напоровшегося на
заводную мышь.  Выглядел аггел как любой человек, упавший с крыши пятого этажа,
- то есть как мешок костей.
     И вот этот мешок костей шевелился, стараясь подняться.
     Ноги  с  вывернутыми на  сторону  коленными  суставами скребли  по  камню,
отыскивая опору.  Голова, на которой вместе с кровью засыхало что-то похожее на
яичный  белок,  тряслась.  Руки  с  торчащими выше  запястий  обломками лучевых
костей,  пробивших не только кожу,  но и  ткань рубахи,  упирались в  мостовую.
Ангел  отхаркивал зубы  и  черные  тягучие сгустки,  хрипел,  дергался и  снова
валился на брусчатку.
     - Он же мертвым был, - прошептала Верка. - Я пульс щупала.
     - Вот  погоди,  сейчас он  на  ноги  встанет и  тебя пощупает,  -  зловеще
пообещал Зяблик.  - Аггел он и есть аггел, если только настоящий. Из человечьей
шкуры вылез, а чертом стать - слабо! Вот он и пугает нас... Толгай, сделай ты с
ним что-нибудь.
     Пока  Чмыхало  вытаскивал  саблю,  все  повернулись  и,  не  оборачиваясь,
двинулись туда,  где остался драндулет. Зяблик, правда, возвратился с полдороги
и,  разув аггела,  осмотрел его босые ступни, а потом - голову, лежавшую уже на
приличном удалении от хозяина.
     - Щенки они все,  - сказал он, догнав ватагу. - И этот попрыгунчик, и те в
подвале... А старшой ушел.
     - Тебя-то они все же откуда знают?  -  спросил Цыпф,  вспомнив о  кровавой
надписи на стене.
     - Своим меня  считают.  Как  раньше в  военкомате говорили,  неограниченно
годным... Есть на мне Каинов грех. Да не один...
     Как и уговаривались,  всех дружинников -  и живых и мертвых -  погрузили в
драндулет. Виолетта злорадно пообещала оставить Чмыхало в своей общине - в счет
возмещения ущерба, так сказать.
     - Ох,  потом  пожалеете,  -  мрачно покачал головой Зяблик.  -  Если  этот
нехристь с  какой-нибудь вашей бабой ночь перекантуется,  она  к  себе никакого
другого мужика больше ни в  жизнь не подпустит.  Ему же без разницы,  что баба,
что кобылица. Дикий человек. Потерпят такое ваши благоверные?
     - А мы их спрашивать не собираемся, - отрезала Виолетта, почесывая себе за
ухом стволом обреза. - Пусть хоть один стоящий мужичонка на развод будет.
     - Не-е, - осклабился Чмыхало. - Ялган... Неправда... Толгай землю ковырять
не будет. Толгай волю любит...
     Когда драндулет укатил, снова спустились в подвал и обшарили все закоулки.
Кроме кое-какой еды, пары пистолетов и сотни патронов (на ближайшем толчке один
патрон  шел  за  мешок  картошки),  обнаружили огромную чугунную сковороду,  на
которой, наверное, можно было целиком зажарить теленка.
     - Надолго,  гады,  устраивались,  -  Зяблик злобно плюнул на сковородку. -
Даже капище свое оборудовали.
     Цыпф несколько раз  возвращался туда,  где в  рядок лежали мертвые аггелы,
уже разутые,  с вывернутыми карманами.  Потом, воровато оглянувшись, он за ноги
оттащил одного из них поближе к свету.
     - Что ты его дергаешь? - неодобрительно заметил из темноты Зяблик. - Живых
надо было дергать.
     - Послушай...  я его,  кажется,  раньше видел,  -  неуверенно сказал Цыпф,
склонившись над трупом.
     - Где ты его мог видеть? - Зяблик неохотно приблизился.
     - Он  вместе с  Сарычевым в  Эдем  идти  собирался.  Я  им  муку  и  сахар
отвешивал.
     - Точно?
     - Очень похож...  Правда, я его только раз видел, мельком. Надо бы у ребят
из Трехградья уточнить.
     - Как же, уточнишь... Ищи-свищи