ножи  и  кастеты.  Верку спасло только то,  что  она
откатилась к  стене  и  ее  накрыл перевернутый стол,  за  которым еще  недавно
угощались два верных союзника. И вот парадокс - теперь, когда ей вполне хватало
вкусной еды, аппетит совершенно пропал.
     Заметив,  что Плешаков пробирается к  дверям алькова,  Верка бросилась ему
поперек дороги.  Оба упали,  и их лица на мгновение сблизились.  Плешаков узнал
Верку  и  хотел  хорошенько обложить  матом,  но  поперхнулся крутой  горчицей,
облепившей его усы.
     В  алькове тоже дрались,  но уже не столь истово,  как в  большой комнате.
Верка  выбралась в  коридор  и  попыталась вспомнить,  какой  дорогой  ее  сюда
привели.  Вокруг метались люди и  свистели пули.  Тяжело сопя протопал Альфонс,
которого, должно быть, послали за подкреплением. Откуда-то выскочил Колокольцев
и, выпучив рачьи глаза, завопил:
     - Я вас повсюду ищу! Верные люди передали, что с минуты на минуту начнется
бой под Воронками! Срочно посылайте туда своих людей!
     - Ты разве не видишь,  что творится!  - Альфонс отпихнул его локтем. - Дай
сначала с этим делом разобраться...
     - Запомните, я вас предупредил! Чтоб не искали потом виноватых!
     - Да  отстань ты...  -  Альфонс вместе с  сопровождавшими его  гвардейцами
исчез в толпе, охваченной одновременно и азартом боя, и паникой.
     - Тьфу!  -  Колокольцев плюнул в  пол.  -  Вот  и  работай на  вас,  сброд
сухопутный! Никому ничего не нужно! Нет, у нас на флоте такого бардака не было.
     Верка подобрала с пола оброненный кем-то пистолет -  горячий от стрельбы и
липкий от крови,  -  машинально проверила,  есть ли в магазине патроны, а затем
приставила ствол к виску Колокольцева, до этого момента ее не замечавшего.
     - Ты   такую  пословицу:   "За   стукачом  топор  гуляет"  -   знаешь?   -
поинтересовалась она. - Иуда после предательства хоть повеситься догадался. А у
тебя даже на такое совести не хватит. Надеюсь, что этот грех мне не зачтется.
     Сразу  после выстрела Колокольцев остался стоять на  ногах,  только голову
его мотануло так,  что Верке показалось -  еще чуть-чуть, и она улетит в другой
конец коридора.
     Не  оглядываясь,  Верка побежала куда  глаза глядят и  скоро заблудилась в
этом  бедламе.  Нужно было срочно сматывать отсюда удочки,  но  ни  к  одной из
дверей,  ведущих наружу, нельзя было подступиться, да и пропускали в них только
тех,  кто имел удостоверение личности.  Стрельба не утихала,  хотя уже пронесся
слух,  что  основная  часть  аггелов  спаслась по  пожарной лестнице и  с  боем
покинула Талашевск.
     Чтобы не стать жертвой шальной пули,  Верка забилась под лестницу и  стала
дожидаться,  когда эта каша,  заваренная,  кстати,  ею самой, в конце концов не
расхлебается.
     Постепенно выстрелы стали раздаваться все  реже,  однако дым почему-то  не
рассеивался, а, наоборот, густел и пах уже не порохом, а резиной.
     "Пожар! Пожар!" - заорали сразу в нескольких местах.
     Это была новая опасность,  но зато и  новый шанс на спасение.  Стихия огня
должна была довести панику до такого предела, после которого теряют голову даже
самые бдительные служаки.  Общая опасность если и  не сплачивает живых существ,
то по крайней мере делает их терпимыми друг к другу. Верке приходилось видеть в
Лимпопо, как степной пожар заставляет льва и зебру бежать бок о бок.
     Выбравшись из-под лестницы,  она направилась в  ту  сторону,  где,  по  ее
представлениям,  должен был  находиться выход.  Конечно,  лучше  всего было  бы
увязаться за кем-то, кто свободно ориентировался в запутанных коридорах бывшего
райкома партии,  строившегося не  иначе как с  расчетом на возможную осаду,  но
никого живого на этом этаже, по-видимому, не осталось.
     Дым ел глаза,  и  Верка стала подумывать о  том,  что в  крайнем случае ей
придется выброситься из  окна.  Лучше  отбить  задницу  или  сломать ноги,  чем
сгореть заживо.  Хоть Лилечка недавно и нагадала ей смерть в огне,  Верка такие
вещи близко к  сердцу никогда не  принимала.  Картам верить то  же  самое,  что
пьянице в долг давать, - пустое дело.
     В  этот момент совсем недалеко,  за поворотом коридора,  стукнул одиночный
выстрел -  глухо,  как сквозь подушку.  Верка не  удержалась и  выглянула из-за
угла.
     В  пелене дыма она различила две человеческие фигуры.  Один из  участников
конфликта лежал на  полу,  еще продолжая сучить ногами,  а  второй стоял,  чуть
наклонившись вперед и держа пистолет на отлете.  В первом нельзя было не узнать
президента Плешакова,  а во втором -  коменданта Альфонса.  (Никогда не имевший
рогов и  ничего не  знавший о  бдолахе,  он  тем не  менее уже давно состоял на
тайной службе у аггелов и сейчас действовал по их указке.)
     Шорох, раздавшийся за спиной Альфонса, заставил его обернуться.
     - Ах  ты,  ковырялка поганая!  -  просипел он,  узнав  Верку.  -  Ну  что,
довольна? Из-за тебя ведь весь этот сыр-бор разгорелся!
     - А  как  ты  думал,  хряк толстозадый!  -  воскликнула она с  мстительной
радостью. - Так и задумано было! Спасибо, что помог.
     Они  вскинули оружие  почти  одновременно,  но  затвор Веркиного пистолета
после второго выстрела встал на стопор, а пушка Альфонса все била, била, била -
словно в ее магазине находилось не восемь патронов, а восемь раз по восемь.
     Потом комендант куда-то исчез, и Верка осталась одна.
     Она была жива,  хотя в  различных местах ее  тела разгоралась боль разного
характера и разной силы.
     - У-у, кашалот проклятый! - вырвалось у нее. - Достал меня все-таки...
     Попытка сделать хотя бы шаг успехом не увенчалась - Верку повело в сторону
и  зашвырнуло в высокую стенную нишу,  все еще служившую пристанищем для статуи
лысого вождя, о подвигах и злодействах которого нынче уже мало кто и вспоминал.
     - Прости,  дедушка Ильич, - сказала Верка, уцепившись за мраморную фигуру.
- Я только отдохну чуток...
     Она немного постояла,  прислушиваясь к тому, что творилось внутри ее тела,
вдруг ставшего чужим и  обременительным.  Ноги быстро слабели,  и Верка сначала
села, а потом и легла на пол. Страшно хотелось пить.
     Умирать она не собиралась.  Она собиралась ползти,  неважно куда, к дверям
или  к  окну,  чтобы вырваться из  этой  огненной западни,  а  затем с  помощью
какого-нибудь доброго человека отправиться на поиски своего тайника,  в котором
хранился бдолах.  Предприятие,  конечно,  предстояло крайне сложное,  но  на ее
памяти и не такие дела удавались.
     На полу дышалось чуть полегче,  хотя шум пожара приближался со всех сторон
- грозная  и  величественная музыка  вырвавшейся на  свободу  стихии.  Все  это
напоминало Верке что-то архиважное,  что-то такое,  что с ней уже было однажды,
но затуманенное сознание не могло подсказать - что же именно.
     Внезапно ее осенило!
     Она вспомнила другую страну и другой огонь -  тот, в котором погиб ее муж,
тот,  который  уничтожил саванну,  тот,  который превратил в  пепел  ее  первый
настоящий дом.
     Огонь  забрал у  Верки  единственного человека,  которого она  любила всем
сердцем.  Огонь непреодолимой стеной отделил недолгие минуты счастья от  долгой
муки постылого существования.
     Теперь огонь должен был вернуть ей все прежнее.
     Эта мысль не только смиряла со смертью, но и давала душевное успокоение.
     Верка лежала все там же,  где и раньше,  - на голом полу между бессмертным
каменным кумиром и мертвым телом много о себе возомнившего себялюбца,  -  но ей
самой казалось,  что  она  уже  воспарила над  крышей пылающего здания и  летит
сейчас,  сквозь искры и дым, к лучезарным небесным пастбищам, где все мужчины -
смелые воины,  все женщины -  гордые красавицы,  а  скоту всегда хватает свежей
воды...

        " * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ * "

     Смыков не  успел отойти от  лагеря анархистов и  на  сотню шагов,  как его
догнал Жердев.
     - Не велено меня провожать,  - покосился на него Смыков, раздираемый сразу
двумя нехорошими чувствами:  похотью и  ревностью.  -  Вали  назад,  кобылятник
старый.
     - Ты,  земляк,  поганку-то не крути,  - ответил Жердев жизнерадостно, но с
некоторым оттенком заискивания.  -  Я тебя понимаю лучше,  чем собака волка. Об
этом и базар будет.
     - Ну? - буркнул Смыков, не сбавляя темпа ходьбы.
     - Забери ты у меня это чучело,  -  сказал Жердев напрямик.  -  Я вообще-то
много  мохнатых сейфов на  своем  веку  взломал,  но  на  такую  оторву еще  не
нарывался. Да уж и поздно мне всяким фокусам учиться.
     - С фокусами,  выходит,  она?  -  У Смыкова сразу пересохло в горле,  и он
сбился с шага.
     - Даже и не говори!  - тяжело вздохнул Жердев. - Конь с яйцами, а не баба,
хотя по виду еще сикуха совсем.  Не знаю, откуда что и берется. Короче, уступаю
я ее тебе. При случае бутылку поставишь.
     - Уступаешь,  значит...  -  молвил Смыков с  глубокой душевной горечью.  -
Спасибо,  если так...  Я  бы ее,  конечно,  взял,  да вы же,  братец мой,  сами
слышали,  что там по  этому поводу было...  А  я  дружбу на  случайные связи не
меняю.
     - Все утрясем!  -  заверил его Жердев. - У меня уже и план имеется. Сейчас
идем на железную дорогу, берем паровоз, пару вагонов и со всей шоблой шуруем на
Воронки.  А  поскольку нас  там  ни  единая рогатая тварь  не  ждет,  мы  легко
прорываем блокаду,  сажаем кабальерос в вагоны и спокойненько возвращаемся. Сам
знаешь,  отсюда до Кастилии рукой подать. Вот потом и отправишься туда вместе с
доном Эстебаном.
     - Где вы, интересно паровоз возьмете? - удивился Смыков.
     - Есть тут неподалеку одно местечко,  -  хитро прищурился Жердев. - Я пока
на этих вахлаков служил, многое успел выведать.
     - А кто поведет состав? - не унимался дотошный Смыков.
     - Мы и поведем. Я за машиниста буду, а ты за помощника.
     - Вы,  значит,  в  паровых  машинах  разбираетесь?  -  произнес  Смыков  с
сомнением.
     - Диплома не имею,  но тендер от топки отличу,  - заверил его Жердев. - Ты
пойми,  проще паровоза механизма нет. Это тебе не телевизор и не электробритва.
Его люди до ума полтора века доводили.  Он человеческой руки, как добрая сабля,
слушается.
     - А  не врете ли вы,  братец мой?  -  горячие доводы Жердева почти убедили
Смыкова, но не в его правилах было принимать скоропалительные решения. - Что-то
у вас все очень просто получается. Берем, шуруем, прорываем, возвращаемся...
     - Ну,  как хочешь.  -  Жердев пожал плечами и встал к Смыкову вполоборота,
демонстрируя тем самым свои намерения отправиться восвояси. - Топай в Кастилию,
а я пойду к своей девахе под бочок завалюсь.
     Слова эти так уязвили Смыкова, что он непроизвольно сделал несколько шагов
назад, словно пытаясь опередить соперника.
     - Ну что, передумал? - сразу оживился тот.
     - А далеко эти... паровозы ваши? - хрипло спросил Смыков.
     - За  полдня  доберемся.  Еще  полдня  всякие  хлопоты  отнимут.  Так  что
следующей ночью будешь Бациллу на болт натягивать, - заверил его Жердев.
     Такой аргумент был для Смыкова совершенно неотразим.
     Президенту  Плешакову,  а  тем  более  аггелам  железнодорожный  транспорт
пришелся не  ко  двору  -  нечего,  дескать,  вывозить из  родной  страны такие
стратегические  материалы,  как  стеклянные  бутылки,  алюминиевые  пуговицы  и
самодельное мыло.  Паровозы загнали в тупики,  пассажирские вагоны превратили в
казармы для национальной гвардии,  а  машинистов на  всякий случай посадили под
замок.  В самом скором времени предполагалось демонтировать и рельсы - в Отчине
давно ощущалась нехватка высококачественной оружейной стали.
     Эти интересные сведения Жердев поведал Смыкову по пути к разъезду Рогатка,
где,  по слухам, стояли на запасных путях несколько эшелонов, ранее совершавших
челночные рейсы  в  Лимпопо.  Охраняли их  все  те  же  насильно мобилизованные
свинопасы,  боеспособность которых (а  вернее,  полное отсутствие оной)  ватаге
пришлось испытать недавно в  Самохваловичах.  Кроме  того,  Жердев был  шапочно
знаком с их командиром, что могло несколько упростить дело.
     - А если ему уже известно о вашем дезертирстве?  - поинтересовался Смыков.
- Что тогда?
     - Быть такого не может,  - уверенно заявил Жердев. - Пацаны мои, наверное,
еще  до  дома добежать не  успели.  Пока их  еще выловят,  пока допросят,  пока
решение по  этому вопросу вынесут -  неделя пройдет,  если не больше.  Бардак в
Талашевске первостатейный. Каждый бугор на себя гребет. Что правая рука делает,
про то  даже голова не  знает,  не  говоря уже про левую руку.  Не  до  меня им
сейчас.
     - А если дров не будет? - уже чисто для проформы поинтересовался Смыков.
     - Если дров не будет, принципиально поступим. Заставим население раскатать
свои  избы  по  бревнышку,  а  с  саботажниками разберемся по  законам военного
времени. Зачинщиков в топку, остальных под колеса.
     Затем  Жердев  предался  воспоминаниям  молодости,  касавшимся  паровозов,
дрезин,  стрелок,  сортировочных горок,  железнодорожных уставов  и  вокзальных
проституток,  которых  он  презрительно именовал  "бановым  поревом".  Из  этих
россказней следовало,  что  уже  в  юном  возрасте Жердев объездил на  буферах,
подножках и  крышах  весь  Союз,  принимал активное участие  в  создании самого
мощного  в  мире  локомотива "Иосиф  Сталин" и  лично  предотвратил грандиозное
крушение на Транссибирской магистрали,  когда из-за происков японских агентов и
своих собственных вредителей экспресс Москва-Владивосток едва  не  столкнулся в
туннеле с грузовым составом.
     Впрочем, Смыков на болтовню своего попутчика никакого внимания не обращал.
Ему  сейчас  и  своих  собственных забот  хватало.  Причем волновала Смыкова не
столько предстоящая схватка с  превосходящими силами врага на разъезде Рогатка,
сколько  реакция  друзей  на  его  преждевременное  возвращение.   Кроме  того,
оставалось неясным,  согласятся ли  анархисты  без  раскачки  и  долгих  сборов
отправиться в бой. Не было полной ясности и с так очаровавшей его Бациллой. То,
что  Жердев  на  словах  уступил ее  Смыкову,  бесспорным фактом  купли-продажи
являться не могло.  Нет в природе существа более капризного и непредсказуемого,
чем  женщина,  особенно если  она  испорчена чрезмерным мужским  вниманием.  На
памяти Смыкова не раз случалось,  что бабы первого сорта, не торгуясь, уступали
свое  тело и  душу всяким недоделанным мудозвонам,  а  серьезных мужиков просто
гнали вон.
     Стоило только Смыкову вспомнить Бациллу,  и ему сразу становилось нехорошо
- как голодному от  запаха пищи или наркоману от  отсутствия дозы.  Приходилось
силой  гнать  от  себя  это  чудное  видение и  переключать внимание на  что-то
нейтральное.  Пока они шли полями, Смыков пытался на глаз определить количество
воробьев  в  каждой  новой  стае,   взлетающей  из-под  их  ног,   а  достигнув
железнодорожного полотна,  приступил  к  подсчету  шпал,  приходящихся на  один
километр пути.
     Вдали уже маячила водонапорная башня и  входные семафоры разъезда Рогатка,
когда Смыков наконец заговорил:
     - В общем,  так...  Если у нас это дело выгорит,  вы Бацилле скажете,  что
рану получили...  Легкую,  но неприятную... В интимное, так сказать, место. Для
убедительности придется вам мотню прострелить. Вот такое мое условие.
     - Не знаю даже, - Жердев почесал голову. - Ты что, слову моему не веришь?
     - При чем здесь,  братец мой,  ваше слово!  - возмутился Смыков. - Вы одно
говорите,  а она другое скажет.  Нельзя человека перед выбором ставить.  Вредно
это. Помните, как раньше в магазинах говорили: "Бери, что дают"? Люди брали, и,
кстати, все довольны были.
     - Так  и  быть,  согласен.  -  Жердев  протянул Смыкову свою  мозолистую и
грязную, как солдатская пятка, лапу.
     Прежде чем сунуться на разъезд, они обошли его кругом, благо что в высокой
железнодорожной насыпи  имелись  проходы  для  скота.  Вылезать на  полотно  не
решились  -  вполне  возможно,  что  на  водонапорной башне  мог  располагаться
наблюдательный пункт.  Небольшой  поселок,  приткнувшийся к  разъезду,  казался
вымершим.  На  путях  стояли два  допотопных паровоза (серии СУ,  как  на  глаз
определил Жердев) и  с  десяток пассажирских вагонов.  Двери их были распахнуты
настежь,  а большинство окон выбиты. Ни единой живой души ни на самом разъезде,
ни в его окрестностях замечено не было.
     - Чудеса на постном масле, - удивился Жердев. - Давай поближе подойдем.
     - Да уж придется,  -  буркнул Смыков,  которому вся эта затея с  паровозом
вдруг перестала нравиться.
     Стараясь  держаться под  прикрытием кустов,  они  подобрались к  разъезду.
Перрон был  пуст,  а  на  стене станционного здания известкой было  намалевано:
"Отправление поездов раз  в  три  дня по  мере комплектования составов".  Рядом
возвышалась огромная поленница, похожая на уменьшенную копию пирамиды Хеопса.
     - А ты говорил,  дров не будет, - сказал Жердев. - Их тут на десять рейсов
хватит и  еще  останется.  Эти чайники вокзальные с  каждого пассажира по  кубу
березы требовали.
     - Потише,  -  поморщился Смыков.  - Здесь вам, братец мой, не Киркопия. Вы
лучше внутрь загляните. А я подстрахую. Если что - сразу назад.
     Жердев хотел было возразить, но потом махнул рукой и исчез за потемневшими
от  непогоды дверями станционного здания.  Смыков,  дабы не маячить на открытом
месте,  присел за поленницу. Отсюда был виден и перрон, и хвост состава, и даже
водонапорная башня,  бак которой проржавел до  такой степени,  что цветом своим
напоминал спелый апельсин.
     Жердев появился минут через десять.  За  это  время можно было  не  только
досконально осмотреть крохотный зал ожидания, но даже подмести там пол.
     - Пусто,  -  сказал  он,  озираясь по  сторонам если  не  затравленно,  то
сверхподозрительно. - Только старушка на лавке лежит.
     - Мертвая? - догадался Смыков.
     - Мертвее не бывает.
     - Причину смерти установили?
     - Хрен ее установишь.  Крови не видно.  Может,  болела.  Может,  от страха
зашлась.  Глаза вот такие!  -  Он показал свой кулак.  -  А под головой мешок с
сухарями.  Это же надо!  Дня три тут лежит,  если не больше,  а сухари никто не
тронул.
     - Верно,  -  задумчиво произнес Смыков. - Солдат сухарям валяться не даст.
Похоже, нет здесь никого... Проверим по вагонам?
     - Проверим, - без прежнего энтузиазма согласился Жердев.
     К  составу они двинулись короткими перебежками,  хоть и  не  сговаривались
заранее,  -  от  поленницы к  пакгаузу,  от  пакгауза к  туалету,  от туалета к
какой-то будке, располагавшейся как раз напротив хвостового вагона.
     - Теперь  ты  иди,  -  сказал  Жердев  хмуро.  -  Сейчас  мой  черед  тебя
прикрывать.
     - В спину только не попадите.  -  Смыков вразвалочку двинулся к вагону, по
опыту  зная,   что   праздношатающегося  человека  редко  бьют   в   упор   без
предупреждения, сначала окликают.
     Пистолет он  достал  только  в  тамбуре,  но,  пройдя насквозь два  вагона
подряд,  снова сунул его в карман.  Если в составе и были какие-то люди, то они
упились до бессознания,  либо со страху даже пикнуть боялись. Ничем иным нельзя
было объяснить то  обстоятельство,  что  постороннему типу дозволялось свободно
разгуливать по охраняемому объекту.
     Вскоре Смыков обнаружил вагон,  где  прежде обитала плешаковская солдатня.
Судя по количеству постелей,  было их всего тринадцать -  дюжина рядовых и один
офицер.  На  верхних полках лежали тощие  вещевые мешки  и  немудреное оружие -
ружейные обрезы,  дедовские берданки,  самодельные пики.  На  столиках остались
кружки с недопитым травяным чаем, куски зачерствевшего хлеба. В офицерском купе
Смыков обратил внимание на  добротные яловые сапоги,  вокруг голенищ которых по
неистребимой армейской привычке были обернуты несвежие байковые портянки.
     - Ну  как  там?  -  донесся  снаружи  голос  Жердева,  исстрадавшегося  от
одиночества.
     - Да никак,  - ответил Смыков, испытывая неизъяснимую кла