Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
зубами расстегнул ремешок своей добротной "Победы" и швырнул часы Зяблику.
- Сверим время, - сказал военный. - Сейчас двенадцать тридцать. Даем тебе
на все дела два часа, как и просил. Даже два с половиной. В пятнадцать часов
заключенные колонной, повторяю, колонной, а не толпой, должны выйти из ворот.
Больных и раненых оставить в лазарете. С собой взять сухой паек на двое суток и
личные вещи. Заложники выйдут первыми. Оружие складывать в проходной. Холодное
отдельно, огнестрельное отдельно. Если организаторы беспорядков выйдут вместе с
вами, они должны быть сразу отделены от общей массы заключенных. Сумеешь ты все
это организовать или нет, зависит только от тебя. В случае невыполнения этих
условий в пятнадцать десять по зоне будет нанесен удар силами дивизиона
установок залпового огня. То же самое произойдет при попытке вооруженного
прорыва. Вопросы есть?
- Ну а как же! - сказал Зяблик. - Допустим, вышли мы из ворот, что дальше?
- Дальше в обход города, по кольцевой автостраде, вы выходите на шоссе
Талашевск - Мукасеи. Форсированным маршем следуете до отметки двадцать третий
километр, - военный ткнул пальцем в карту. - Там ожидаете дальнейших
распоряжений.
- Не темни, начальник. Каких распоряжений нам ждать?
- Скорее всего землю рыть будете.
- Могилу себе?
- Нет, окопы полного профиля. Из вас будет временно сформирован отдельный
заградительный батальон. Позже получите оружие и подробные инструкции.
- Ладно. Но уж если мы ведем переговоры, я имею право выдвинуть встречные
требования. Холодное оружие мы оставляем при себе. Заложники, кроме женщин и
раненых, пойдут с нами до конца маршрута. Ведь, как я понимаю, никаких
конкретных гарантий вы нам дать не можете.
- Тебе бы, приятель, в ООН работать. Послом по особым поручениям. А ты в
киче блох кормил, - съязвил милицейский майор, глазки которого стали совсем
узкими.
- Согласен, - не раздумывая особо, кивнул военный. - Без компромиссов тут
не обойтись. Твои условия приняты.
- Ох, зря ты с этими мерзавцами связался, - заныл обсос. - Обманут,
клянусь партбилетом, обманут. Дойдут до первого леска и разбегутся. Ищи потом
свищи!
- Ну, это уж не твоя забота, Семен Осипович, - поморщился мент. - Ты свое
дело сделал. Такую кашу заварил, что экскаватором не расхлебаешь.
- Напоминаю, - военный снова обратился к Зяблику. - Попытка прорыва даже
одиночных лиц будет расцениваться как умышленный срыв договоренности. Если не
хочешь, чтобы зона кровью захлебнулась, если согласен дело миром кончить -
действуй. Оружие тебе нужно?
- Мойку дайте. - Увидев недоумение на лице военного, Зяблик добавил: - Ну,
лезвие бритвенное.
- Зачем?
- Да не спорь ты с ним! - сказал мент раздраженно. - Дай, если просит. Он
знает, что делает.
- Какое тебе лучше - импортное?
- "Неву" дайте. В самый раз. Жесткое и бликов не дает.
- Сазанчук! - Военный ногой распахнул дверь. - Немедленно доставить мне
пачку лезвий "Нева". Не рассуждать! Одна нога здесь, другая там.
Сазанчук оказался служакой исполнительным и расторопным. Спустя пять минут
он уже торопливо разбирал на столе плохо отмытый бритвенный станок, докладывая
при этом:
- Пачки нет, товарищ подполковник. Нашел только одно лезвие, да и то
использованное.
- Сойдет, - сказал Зяблик. - Использованной спичка бывает. А "Невой"
десять раз подряд скоблиться можно.
Он вытер бритвочку о штаны, разломил на две половинки, а затем чиркнул
лезвием по пальцам левой руки. Кровь появилась не сразу, зато потом потекла
весело, тем более что Зяблик активно помогал ей покидать капилляры, сжимая и
разжимая кулак.
- Теперь бинтуйте, - сказал он, протягивая окровавленную ладонь вперед,
словно для рукопожатия. - Каждый палец в отдельности. Мойку прибинтуйте к
указательному. Только не прямо к коже, а после второго слоя марли.
- Да я этим никогда не занимался! - отшатнулся подполковник. - У меня жена
врач. Может, ты умеешь? - обратился он к милицейскому майору.
- Ни-ни! - тот замахал руками. - Я вообще вида крови не переношу!
- Сазанчук! - вновь заревел подполковник. - Санинструктора сюда!
Пока бегали за санинструктором, Зяблик слизывал с ладони кровь, вовсе не
такую соленую, как это считается, и уж точно куда менее соленую, чем пот. Потом
пришел санинструктор - небритый заспанный амбал, из сапог которого торчали
портянки. Ловко сделав свое немудреное дело, он простуженно прогундосил:
- Предупреждаю, перевязочных средств больше нет. И антисептиков тоже.
Ничего нет.
- Да где же все тогда? - удивился подполковник. - Я каждый месяц заявку на
окружной медсклад подписывал.
- Это вы лучше у нашего фельдшера, старшего прапорщика Тумасяна,
спросите. Я, когда сюда собирался, замок на аптечной кладовой взломал. А там -
шаром покати. Формалин в бутылках да гипс в мешках. Даже йода нет.
- Что же он - выпил его? - с горечью воскликнул подполковник.
- Йод не знаю. А спирт точно выпил.
- Ну, я его удавлю, когда встречу, - зловеще пообещал подполковник.
Зяблик, которого слова санинструктора навели на одну интересную мысль,
сказал:
- Теперь водки дайте. Или спирта.
- По пьянке такие дела не делаются, - сказал мент с сомнением, однако
достал из металлического чемоданчика с надписью "Секретная документация"
нераспечатанную бутылку "Московской".
- Мне только для запаха, - Зяблик, не отрываясь, выдул из горлышка почти
полбанки, а остальное вылил себе на макушку и на уже пропитавшиеся кровью
бинты.
- Значит, в пятнадцать часов встретимся, - сказал подполковник.
- Или в пятнадцать десять, взлетая на небо, я помашу тебе, начальник,
ручкой.
К воротам лагеря Зяблик подошел с пустым ведром, пошатываясь, весь
извалявшись сначала в тине, а потом в пыли. И охра, засевшая в неглубоких, без
должного тщания отрытых окопчиках, и кучка вооруженных зеков, охранявших
проходную, пропустили его беспрепятственно, но уже на подходе к казарме
откуда-то вывернулся Солдат - щуплый чернявый малый с бельмом на глазу,
совершивший побегов больше, чем Жилин и Костылин, вместе взятые.
- Где это тебя черти носили? - спросил он скорее ехидно, чем
требовательно.
- П-пошел на х-хутор бабочек ловить, фраер! - слегка заикаясь, ответил
Зяблик и глянул на часы.
Было четверть первого.
Зяблик старательно изображал из себя пьяного, хотя водка рассосалась в его
утробе безо всякой пользы, не задев в душе ни одной веселой струнки. Он слабо
верил в успех задуманного, потому что до сих пор ни одно из его действительно
серьезных начинаний так и не выгорело. Фарт - он как здоровье. Или оно есть,
или его нет. Впрочем, то, что Зяблик собирался сейчас сделать, было так ужасно
и по меркам воровским, и по меркам человечьим, что незримо циркулирующая в мире
злая сила просто обязана была вытащить для него удачную карту.
- Тебя Лишай давно ищет, - не отставал Солдат. - Ты только не залупайся, а
то он под горячую и кокнуть может. Ходит злой, как волк, и палец со спуска не
снимает... Иди. Я ведро подержу.
...Лишай сидел в узком беленом помещении оперчасти, где когда-то
располагалась монастырская трапезная, и как будто только Зяблика и ждал. Урки,
взявшие власть над зоной, торчали тут же и недобро посматривали на вошедшего.
- Где ты был, сучий потрох? - спросил Лишай напрямик, и заранее
чувствовалось, что он не верит ни одному слову бывшего сокамерника.
- Т-ты это... потише, - Зяблик погрозил ему пальцем и плюхнулся на стул. -
Что вы, в натуре... Я тут принял маленько... Иду кимарить...
- Где ты чего принял? - Лишай шипел, как закипающий чайник. - Ну, говори!
- Спирта полпузыря. У прапора одного на котлы рыжье выменял... Ты же наших
прапоров знаешь... Они за рыжье мать родную продадут.
- Где котлы взял?
- Ну ты даешь... Где взял... Снял вчера с какого-то жмурика...
- Говори точно с кого!
- Откуда я знаю? Он кверху задом лежал. Я ему в морду не заглядывал. Не
имею такой моды жмурикам в морду заглядывать. Еще приснится потом...
- Обшмонать его! - приказал Лишай. Из-под Зяблика выбили стул, но упасть
не дали - подхватили под руки и стали потрошить, как стая волков потрошит
загнанного, но еще живого оленя: сдирали и перещупывали одежду, ерошили волосы,
ломали подметки ботинок, даже в рот пальцы засунули. Затем его - голого, без
носков, со спущенными до колен трусами - бросили на пол, густо устланный
разорванными и полусожженными личными делами заключенных. Вся одежда Зяблика
лежала теперь на столе перед Лишаем. Туда же швырнули и подаренные обсосом часы
(он успел заметить время - пять минут второго).
- А это что? - кто-то схватил его сзади за кисть левой руки.
Вопрос был праздный - почти у всех присутствующих хватало ран и ушибов, но
тем не менее с пальцев Зяблика грубо сорвали грязные заскорузлые марлевые
колпачки.
- Нате, смотрите! - он вытянул вперед растопыренную пятерню. - За вас,
гадов позорных, кровь проливал!
Пока Лишай финкой кромсал на ленты его незавидный, второго срока носки
прикид, Зяблик, подтянув трусы, стал демонстративно расправлять бинты и по
новой заматывать ими свои раны. При этом он еще и напевал: "Обыщите - не
взыщите, денег нету у меня. В кабаке пропил получку, сбережений - ни шиша!"
Обломок бритвы теперь был зажат между средним и указательным пальцем его правой
руки.
Кончив пороть одежду, Лишай взялся за часы.
- Много же ты котлов настриг... Так... "Семену Осиповичу Кабанчику за
долгую и беззаветную службу в органах МВД". Обсоса нашего часики? Где же ты их
раздобыл? Хочешь сказать, опять со жмурика снял?
Это был прокол, досадный и неожиданный. Но не смертельный. Или не совсем
смертельный. Вилка, вонзившаяся в шею, но лишь примявшая своими зубьями сонную
артерию.
- Нашел случайно возле проходной. Я и не читал, что там написано... Видно,
потерял обсос, когда драпал. Или думаешь, он их мне подарил? - Зяблик изобразил
на лице ухмылку.
- Шел - нашел, - задумчиво сказал Лишай. - Такие сказки я в детстве сам
сочинял.
Он обошел стол и нагнулся над Зябликом.
- А ну, дыхни... И впрямь нализался где-то. Хотя это еще ничего не значит.
Страха Зяблик не ощущал никакого. Он знал, что все равно скоро умрет - то
ли от ножей урок, то ли от ракетных залпов подполковника, и это ощущение
непричастности к мелкой земной суете и мелким человеческим страстишкам делало
его спокойным и сильным. Он никогда не убивал человека вот так - лицом к лицу,
заранее все обдумав, но был уверен, что не оплошает. Относительно дальнейших
своих действий Зяблик не строил никаких планов, полностью отдавшись на волю
судьбы.
- Как говорить будешь? - допытывался между тем Лишай. - Опять туфту гнать
или честно колоться?
Продолжая сидеть на полу, Зяблик сделал значительные глаза, потом ловко
переморгнул и дернул вниз уголком рта. Гримаса сия означала примерно следующее:
есть важное известие, но не для чужих ушей.
- Ладно, кореша, погуляйте пока, - после секундного колебания произнес
Лишай. - Может, наедине он несознанку бросит.
Обсосовскую "Победу", так некстати лажанувшую его, Зяблик видеть не мог и
поэтому скосил глаз на запястье возвышавшегося над ним Лишая. Стрелки часов
соединились в одну линию, показывая десять минут третьего.
- Ну? - грозно потребовал Лишай.
- Помоги встать. - Зяблик заерзал на полу.
- Сукам руку не подаю.
- Зря ты меня так... - Зяблик встал: медленно, неловко, не с первой
попытки, и тут же навалился левым боком на спинку стула, правую руку как бы для
равновесия выбросив в сторону. - А ведь жить нам обоим, побратим, недолго
осталось. Вместе на небо полетим, как пара лебедушек. Меня и в самом деле на
переговоры к вам послали... Если зеки через полчаса зону не очистят, армия по
нам из "Града" шуранет. Это дура такая на колесиках, вроде "Катюши", только раз
в десять позабористей. После нее и костей наших не останется.
- Врешь, падла легавая! - Лишай схватил его за горло. - Врешь!
- Как раз и нет...
Последнее слово, сказанное уже на выдохе, прозвучало как "не-е-е-т", и в
унисон с ним по шее Лишая тоненько чиркнуло бритвенное лезвие.
Не было никакой возможности да и смысла уворачиваться от фонтаном
брызнувшей крови (боже, сколько ее еще ожидалось впереди?), и Зяблик, пытаясь
зажать Лишаю рот, припал к нему в противоестественном объятии. Лишай, выпучив
глаза, жадно грыз его одеревеневшую пасть, и никогда еще в жизни Зяблика не
было такой долгой, такой тягучей минуты. Внезапно хватка челюстей ослабла,
горячий язык в последний раз лизнул прокушенную ладонь, и глаза Лишая
остановились, померкли, как бы внутрь себя обратились. Так Зяблик совершил свой
второй Каинов грех.
Аккуратно уложив тело побратима на пол, Зяблик нацепил на руку обсосовские
часы (четверть третьего!), надел прямо на голое тело бронежилет, брезентовые
карманы которого топорщились от магазинов, и осторожно взял автомат. Он не
держал оружие в руках так же давно, как и женщину, и потому первое
прикосновение к вороненому, пахнувшему смазкой и пороховым нагаром металлу было
почти сладострастным.
Тихий и просветленный, слегка впавший в благодать, Зяблик шагнул за порог
оперчасти (все удивленно глянули на него) и повел стволом слева направо, а
потом обратно - справа налево. Само собой, он не забывал при этом ласкать
пальцем плавный изгиб спускового крючка.
Дым уходил к высокому потолку, на котором сквозь шелушащуюся побелку
проступали мутные образы страстей Господних, гильзы сыпались без задержки,
словно козьи какашки, освобождающаяся энергия пороха пела свою грозную песнь,
силу и гармоничность которой могут оценить лишь избранные, - и ряды врагов
быстро редели. После второго магазина никто уже не стоял на ногах, после
третьего - никто не шевелился.
Не хватало нескольких человек - Махно, Песика, еще пары каких-то
"шестерок" и прихлебателей, но это уже не имело никакого значения. Значение
имело только то, что минутная стрелка перевалила за цифру шесть и уже
подбиралась к семерке.
Обвешанный автоматами, босой, в мятых сатиновых трусах до колен, он вышел
на асфальтированный плац, где раньше строились на утренний развод заключенные,
и дал короткую очередь в воздух.
- Сюда! - орал он, надсаживая глотку. - Все сюда!
Вторая очередь резанула по окнам казармы. Люди стали подходить, сначала
по одному, по двое, потом кучками. Недоумение и настороженность сквозили в их
движениях. Все они хорошо знали Зяблика и не имели оснований не верить ему - но
уговорить, убедить, раскачать, стронуть с места эту человеческую массу было
гораздо сложнее, чем расправиться с ее самозваными вожаками. Для этого нужно
было иметь немало: силу убеждения, доступную только ветхозаветным пророкам,
запас слов, одновременно хлестких, как бич, и точных, как скифские стрелы, свою
собственную (и очевидную для всех) непоколебимую решимость. Ничего этого у
Зяблика раньше не было. Он что-то говорил, но сам потом не мог вспомнить - что
именно. В подтверждение своих слов он палил из автомата и, кажется, кого-то
ранил. Он тряс чужими часами и давился собственной слюной. Он бил своих
слушателей прикладом, а потом умолял их, стоя на коленях.
И людское стадо, вернее, пока только его малая часть, стронулось, не
столько убежденное, сколько напуганное. В пять минут четвертого в воротах
появились первые шеренги заключенных, размахивающих клочьями простыней,
носовыми платками и портянками. Затем, под влиянием цепной реакции артельного
инстинкта, с одинаковым успехом порождающего и массовую панику и массовое
геройство, вслед за первопроходцами потянулись все те, кто до этого отсиживался
в сторонке, выжидая, как повернется дело. Нашлись трезвомыслящие люди, сумевшие
извлечь суть из невнятных заклинаний Зяблика. Они заставляли уходящих
вооружаться пиками и заточками, набивать вещмешки и карманы продуктами. Они
выгнали наружу заложников и рассеяли их среди заключенных, приставив к каждому
конвоира с ножом.
Зяблика, вконец обессилевшего и почти утратившего дар речи, вели под руки
в последних рядах. Он шарил глазами по ощетинившимся автоматными и пистолетными
стволами шеренгам солдат и охров, но не находил там ни мрачного подполковника,
ни узкоглазого майора, ни в задницу раненного родного Семена Осиповича
Кабанчика.
За воротами его разоружили и даже грубо толкнули в спину. Колонна зеков
растянулась почти на километр, а вокруг нее сомкнулось плотное кольцо конвоя.
Сзади на первой скорости полз бронетранспортер.
Откуда-то тянуло равномерным иссушающим жаром. На придорожной березе
сидела здоровенная черная птица с длинной облезлой шеей и голым морщинистым
лицом. На небо было страшно глянуть. Время от времени попадались брошенные и
уже безжалостно выпотрошенные автомобили.
Талашевск давно скрылся за горизонтом, а их все гнали вперед, не позволяя
сбавить темп и не давая привалов. Если кто-то вдруг падал, истомленный духотой,
усталостью или разбереженной раной, и заключенные и конвой обходили несчастного
стороной, оставляя лежать на дороге.
Привал устроили только возле речки, причудливо петлявшей среди лугов,
распаханных почти до самой воды. Деревянный мост горел, и длинный шлейф дыма
низко стлался в сторону видневшегося вдалеке леса. Еще недавно здесь перебывало
много народа и техники - пашня была затоптана сапогами и заезжена глубокими
колеями.
Конвой, забрав заложников, отступил назад, и вновь почуявшие свободу
заключенные устремились к воде - пить, умываться, полоскать тряпки. Самые
домовитые, а может, самые голодные, уже пристраивали на углях пожарища котелки
и консервные банки с каким-то варевом. Некоторые отправились в лес по грибы.
К мосту приблизился милиционер - расхристанный, без галстука и фуражки,
весь обмотанный пулеметными лентами.
- Вы, ребята, на ту сторону лучше не ходите, - сказал он. - Там вроде
нашей власти уже нет.
- А чья же там тогда власть? - удивились зеки.
- Хрен его разберет.
- Так зачем же, мать вашу в рот, нас сюда загнали?
- Кабы мы сами это понимали.
Последовала команда рыть окопы, но, поскольку лопат не оказалось, ее
вскоре отменили. Иногда к заключенным осторожно, с оглядкой, подходили солдаты
срочной службы и меняли курево на консервы и концентраты. Эти вообще ничего не
знали, даже названия ближайшей деревни.
Зяблик, сильно набивший в дороге босые ноги, сидел на берегу, опустив
ступни в тепловатую мутную воду. Уклейки сновали возле его шевелящихся пальцев,
наверное, принимая их за червей. В голове Зяблика гудело, словно в пустом
котле, по которому врезали колотушкой, а на душе было так же черно, как и в тот
день, когда хоронили брата.
Первым человеком, заговорившим с Зябликом после того, как был эвакуирован
исправительно-трудовой лагерь, оказался немолодой казак по кличке Верблюд,
получивший несуразно большой срок именно благодаря этому неприхотливому
животному, против воли хозяина сунувшемуся однажды под несущуюся на бешеной
скорости машину и поставившему этим крест на жизни и карьере первого секретаря
обкома партии.
- Что расселся? - спросил он, откашлявшись для солидности. - Из-за тебя мы