иводействия -  хрупкие ветки легко ломались,  мягкая листва
расступалась даже не  от  прикосновения,  а  от  одного дыхания,  лианы рвались
легко, как паутина, шипов и колючек не было и в помине.
     - Дядя Тема,  -  вежливо спросила Лилечка,  -  вот вы  про этого Рукосуева
сказали,  что он под воздействием бдолаха превратился в жестокого и всесильного
скота. Но ведь к аггелам он так и не примкнул. А почему?
     - Если бы я знал ответы на все вопросы,  девочка...  - рассеянно улыбнулся
Артем. - Не всегда один хищник идет в услужение к другому. Не все бандиты ладят
между собой. Временами случается и так, что злу приходится сражаться на стороне
добра.  У  аггелов немало врагов,  но  не все они ваши друзья.  Вспомни хотя бы
инквизицию.
     - А Рукосуеву можно как-то помочь? Вернуть его в первоначальное состояние?
     - Галифе,  скажем,  мы на него натянуть сумеем. А вот насчет остального...
Пойми,  бдолах сам по  себе не  рождает ни  пороков,  ни добродетелей.  Он лишь
освобождает их от оков сознания, выпускает на волю. Добрый и порядочный человек
таким и  останется,  даже если мешок бдолаха съест.  Но если в душе червоточина
имеется, она очень скоро может превратиться в большую гниль.
     - А эта червоточина...  откуда она берется? Прямо от рождения? Моя бабушка
так говорила: всякий родится, да не всякий в люди годится.
     - Мудрая женщина твоя бабушка. Люди действительно рождаются разными, и тут
уж ничего не попишешь.  Кто-то больше склонен к  созерцанию,  кто-то к  борьбе.
Одному  на  роду  написано счастье,  другому  горе.  Некоторые способны жить  в
согласии с  окружающей действительностью,  а некоторые стремятся переиначить ее
под себя.  Это,  наверное,  предопределенность.  Хотя великие подвижники, как и
великие злодеи, являются на белый свет не так уж и часто. А у большинства людей
в  душах примерно всего поровну намешано,  и  хорошего и  плохого.  Эти к  кому
угодно могут примкнуть.  Вот за  них-то  изначально и  идет борьба между силами
добра и зла.
     - Ну и на чьей стороне, по-вашему, успех?
     - Если брать в общем, то, по-видимому, ничья. Равновесие.
     - Бывают,  правда, места и моменты, когда что-то одно сильно перевешивает,
- вступил  в  разговор  Зяблик.  -  В  условиях  перебора  добра  мне  жить  не
приходилось,  врать не  буду,  зато  на  злодейство человеческое насмотрелся...
Занятные людишки в  зоне  встречались.  Я  ведь  все  больше на  строгом режиме
кантовался.  Червонец  у  нас  детским  сроком  считался.  Бригадир  -  убийца,
нормировщик -  убийца,  каждый второй в отряде тоже убийца.  Ну ладно,  если ты
человека по пьяному делу грохнул или,  там,  в драке.  Это понять можно.  Все в
жизни бывает.  А как понять того,  кто маленьких детей ловил и сутки напролет в
подвале мучил,  щепки  и  гвозди  под  ногти  загонял?  Кто  мать  родную из-за
копеечного наследства подушкой задушил?  Или  взять  того  же  Ламеха,  который
сейчас у  аггелов в  авторитетах ходит.  Я  его по Талашевской зоне знал.  В то
время он еще на кличку Песик отзывался.  В шестерках крутился.  Но уже тогда за
ним немало душ загубленных числилось.  Хотя на суде всего один эпизод проходил.
От  вышки Песик только тем  отмазался,  что все его прошлые дела уже на  других
лопухов расписаны были,  а следователи не сумасшедшие, чтобы под себя копать...
Вот вы и скажите теперь, откуда такая мразь отмороженная берется?
     - Выродки они, - ответил за всех Смыков. - Больные люди.
     - Больные совсем  в  другом  месте  сидели!  -  уже  завелся Зяблик.  -  В
психушке!  Бессрочно!  А  к  нам только тот попадал,  кого экспертиза вменяемым
признавала!  Может вменяемый человек изнасилованной бабе еще и ножку от стула в
задницу загнать?
     - Не надо ссориться,  друзья, - мягко сказал Артем. - Три тысячи лет назад
какой-то безвестный египтянин сочинил притчу о  правде и кривде.  Кончается она
тем,  что кривда,  олицетворяющая зло,  ослепляет правду, олицетворяющую добро.
При этом всесильные боги приняли сторону зла. Пройдет, наверное, еще три тысячи
лет,  а  люди по-прежнему будут мучиться вопросом,  откуда берется зло и почему
оно нередко оказывается сильнее добра.
     - Вы хотите сказать,  что эта проблема будет существовать до тех пор, пока
существует род человеческий? - на ходу обернулся Цыпф.
     - Можно сказать и так, а можно наоборот, - усмехнулся Артем, которого этот
разговор начал забавлять.  -  Род  человеческий будет существовать до  тех пор,
пока существует эта проблема.  А  если проблема добра и  зла вдруг утратит свою
актуальность,  значит,  мы  имеем дело уже не  с  людьми,  а  совсем с  другими
созданиями, у которых и проблемы другие.
     - Позвольте не  согласиться с  вами,  -  влез Смыков,  когда-то имевший по
диамату  твердую четверку.  -  Добро  и  зло  неразрывно связаны с  конкретными
противоречиями общества. На это есть прямые указания в трудах основоположников.
Как  только  будут  устранены  социальное  неравенство и  эксплуатация человека
человеком,  зло исчезнет само собой.  В  бесклассовом обществе про эту проблему
забудут.
     - Опять  двадцать  пять!  -  застонал  Зяблик.  -  Лично  тебя  кто-нибудь
эксплуатирует?  Ты социальное неравенство испытываешь? Тогда какого же хрена ты
зло творишь?
     - Какое  зло?   -   взбеленился  Смыков,  очень  гордый  своим  предыдущим
высказыванием. - Кому я что-нибудь плохое сделал? Попрошу привести примеры!
     - Уголовные дела на невинных людей стряпал?  Стряпал...  -  начал загибать
пальцы Зяблик.  -  В инквизиции сексотом состоял?  Состоял... На Верке жениться
обещал?  Обещал... Обманул? Обманул... Меня под пули подставлял? Подставлял, да
еще сколько раз...
     - Тьфу! - сплюнул в сердцах Смыков. - Какой абсурд вы, братец мой, несете!
Мы же говорим о зле в философском,  так сказать,  плане...  При чем здесь я?  Я
продукт своей эпохи!  Не забывайте о  наследии проклятого прошлого,  отголосках
классовой борьбы и враждебном окружении!
     - Какое  наследие?  Какие отголоски?  Какое такое враждебное окружение?  -
Зяблик постучал себя пальцем по  лбу.  -  Просто у  тебя башка дубовая!  Заучил
когда-то чушь собачью и твердишь ее,  как дурной поп свои святцы.  Справедливое
общество полвека строили!  Так где же оно?  Мешали вам все время! То буржуи, то
троцкисты, то кулаки, то вредители, то жидомасоны! Кила вам собственная мешала,
которую вы  нажили,  читая труды основоположников!  Кто может помешать человеку
справедливым быть? Сосед? Жена? Участковый?
     Смыков уже  собирался в  своей обычной манере возразить,  что  все наскоки
Зяблика голословны и базируются не на знании законов общественного развития,  а
на личных обидах и беспочвенных амбициях, но ему помешала Верка, не терпевшая в
последнее время идеологических споров.
     - Тихо вы,  самцы!  И  что у  вас за  порода такая горластая?  Орете,  как
петухи,  на  всю округу!  Да хоть бы по делу!  А  ведь ни яйца снести,  ни даже
курицу толком оттоптать не умеете! Только бы все на глотку брать! Станешь тут с
вами... этой... как ее...
     - Феминисткой, - подсказал Цыпф.
     - Да нет, лесбиянкой!
     Смыков,  уже и  не знавший,  с  кем спорить -  то ли с  Зябликом,  то ли с
Веркой,  -  просто махнул рукой и  прибавил шагу.  Артем,  как бы  подводя итог
бурных прений, сказал Зяблику:
     - Тяга к мечте так же свойственна роду человеческому, как и вечные метания
между добром и  злом.  Разве вы не согласны со мной?  Любая религия есть не что
иное,  как детально разработанная мечта.  Мечта о спасении души, о воздаянии по
заслугам,  о пришествии царства Божьего. Поэтому я не вижу ничего плохого, если
кто-то мечтает о справедливом обществе и грядущем братстве людей.
     - Когда зек на нарах дрочит, он тоже кое о чем мечтает. - Зяблик деликатно
откашлялся в кулак.  -  Но вреда от этого,  кстати, никому нет. А если его ради
чьей-то мечты насильно в позу ставят, это уже совсем другой коленкор. По закону
квалифицируется как уголовное преступление.  Как же тогда,  спрашивается, к тем
козлам относиться, которые ради своей мечты о справедливом обществе целый народ
изнасиловали? Уж извините за грубое сравнение...
     - Ничего,  -  улыбнулся Артем.  -  Грубо,  зато убедительно...  Да  только
история прямых путей не знает. Слепа она, как и эволюция. Тычется наугад носом.
То в огонь угодит, то в родниковую воду...
     - То в дерьмо, - подсказал Зяблик.
     - Не без этого...
     - Короче,   не  способны  люди  дерьмо  от  родниковой  воды  отличить?  В
историческом смысле?
     - Пока не вляпаются по уши.  Хотя из кучи дерьма выбраться еще можно. Есть
вещи похуже.  Знали бы  вы,  сколько смертоносных ловушек расставлено на  путях
истории.
     - А вы знаете? - Зяблик покосился на Артема.
     - Никто этого не  знает...  Однако мне  приходилось видеть,  как  в  таких
ловушках гибли  великие народы.  Парадоксально,  но  самые  опасные ловушки они
строили своими собственными руками.
     - А я про что? Лепили башню до неба, а оказались в вонючей яме.
     - Ну все!  -  спустя несколько часов не выдержала Верка. - Не могу больше!
Разве это лес? Да тут и двух одинаковых деревьев не найдешь! Я в соснячок хочу!
В березняк!  Чтобы ягоды можно было собирать, чтобы иголки за шиворот сыпались,
чтобы мошкара кусалась!  В гробу я ваш рай видала! Тут даже под кустик присесть
совестно! Ну прямо как на приеме у английской королевы!
     - Действительно,  -  согласился Зяблик.  -  Странное место. Не лес, а пшик
какой-то. Ни тебе плодов, ни орехов. Так и ноги с голодухи протянуть недолго.
     - Все вам не слава Богу!  -  возмутился Смыков.  -  Рай и тот не нравится.
Лишь бы только охаять!  Да вы в  таком месте отродясь не бывали.  Под ноги себе
гляньте! Ни ветки сухой, ни пенька гнилого, ни бурелома. Парк, а не лес.
     Они  уже  давно  оставили  след  Рукосуева и  все  больше  забирали вправо
(Смыкову показалось,  что в  той стороне шумит река).  В зарослях насвистывали,
верещали и  попискивали какие-то  живые существа,  но до сих пор на глаза людям
попадались только порхающие у  самой земли студенистые создания -  что-то вроде
летающих медуз - да фантастического вида полунасекомые-полуцветы.
     - Вы  бы  нам хоть бдолах тот показали,  -  обратилась Верка к  Артему.  -
Любопытно знать, как он в природе выглядит. Или это секрет?
     - Нет,  не секрет,  -  неохотно ответил Артем.  -  Только бдолах в лесу не
растет.
     - А как вы его сами нашли?
     - Долгая история...
     - Не хотите, значит, рассказывать, - томно вздохнула Верка.
     - Тут и  рассказывать нечего.  Совершенно случайно наткнулся.  На  вид это
ничем  не  примечательное растение.  Вроде  одичавшего ячменя.  Запах,  правда,
незабываемый.  Голова кругом идет.  Если вы  на бдолах случайно наткнетесь,  то
сразу об этом догадаетесь.  Ощущение возникает такое... словно ненароком забрел
на плантацию созревающего опиумного мака.
     - А следов вы там подозрительных не видели?  -  поинтересовался Смыков.  -
Тропинок, кострищ, выкошенных участков?
     - Нет. Я ведь уже говорил, что в первый раз пробыл здесь совсем недолго...
     - Атанда!  -  цыкнул  на  них  шагавший  в  авангарде Зяблик.  -  Замрите!
Поблескивает что-то прямо по курсу.
     И действительно, среди мельтешения тончайших разноцветных полотнищ впереди
можно  было   заметить  отблески  холодного  серебра.   Зяблик,   сделав  рукой
предостерегающий жест,  скользнул дальше,  а все остальные присели на корточки.
Очень не хотелось верить, что здесь, в благодатном Эдеме, их может подстерегать
какая-нибудь опасность.
     В  тягостном ожидании  тянулись минуты.  Наконец  издалека донесся  вполне
будничный голос Зяблика:
     - Подгребайте сюда. До реки Евфрат дошли.
     Берег спокойной и  широкой реки подступал прямо к  опушке леса,  и  пышные
гирлянды листьев лежали  на  воде,  как  волосы  дриад.  У  дна  шныряли речные
существа,  совсем  не  похожие  на  рыб:  пестрые  шары,  при  каждом  движении
превращавшиеся  в  блин,  толстые  червяки  с  роскошными  крыльями-плавниками,
какие-то корявые обрубки, чьи головы украшали целые гроздья глаз.
     Сначала река  показалась Цыпфу  удивительно мелкой (каждый камушек на  дне
можно было различить),  но, внимательно присмотревшись, он понял, что это всего
лишь иллюзия, причина которой - удивительная чистота воды. На самом деле даже у
берега глубина превышала человеческий рост.
     - А почему вы эту реку Евфратом назвали?  -  спросила у Зяблика любопытная
Лилечка.
     - Да так, просто на ум взбрело... Лева, какая там река Эдем орошала?
     - В  Библии  она  не  поименована,  -  ответил Цыпф.  -  Но  древние могли
подразумевать под ней и Тигр, и Евфрат, и даже Инд.
     - Тогда отметим это дело!  -  Зяблик встал на колени и зачерпнул пригоршню
воды. - Вкуснятина! Не хуже нарзана.
     - Вы по берегу без толку не шатайтесь, - недовольно буркнул Смыков. - Не у
себя дома... Кто жажду утолил, пусть лучше в кустах отдыхает.
     Однако  никто  не  принимал  его  ворчание  всерьез  -  уж  очень  мирный,
умилительный пейзаж расстилался вокруг.  Лилечка и  Верка ушли вниз по течению,
сказав,  что  им  нужно  кое-что  простирнуть.  Зяблик,  выломав длинную ветку,
пытался загарпунить какую-нибудь  речную тварь.  Толгай,  ощущавший себя  здесь
почему-то не в  своей тарелке,  всячески отговаривал его от этого сомнительного
эксперимента.  Смыков,  взобравшись на  достаточно прочное дерево,  придирчивым
оком озирал райские дали.  Словом, все были заняты делом, кроме Артема и Цыпфа,
босиком прогуливавшихся по бережку.
     - Внешний вид  здешней флоры и  фауны наводит на  мысль,  что  эта  страна
никогда не принадлежала планете Земля, - сказал Цыпф, нюхая пальцы, которыми он
перед этим тщательно растер пучок травы.
     - Или  такой планета Земля будет через миллионы лет,  когда воспоминания о
человечестве уже сотрутся в ее памяти,  -  произнес Артем, внимательно озираясь
по  сторонам.  -  Столь  упоительный воздух и  столь  кристальная вода  бывают,
наверное, только в необитаемых мирах.
     - Раньше вы не встречали ничего похожего?
     - Трудно упомнить все, что я встречал, - уклончиво ответил Артем.
     - Однако  ваше  поведение выдает неподдельный интерес к  окружающему.  Все
остальные места,  где  нам пришлось побывать до  этого,  вызывали у  вас скорее
скуку.
     - Я и сам не знаю,  в чем тут дело...  Вроде бы этот мир и не представляет
из себя ничего особенного... Но зачем тогда его стерегут Незримые?
     - А их самих нельзя спросить?  - осторожно поинтересовался Цыпф. - Вы ведь
вроде имеете отношение ко всяким сверхъестественным созданиям...
     - Спросить можно,  -  рассмеялся Артем. - Но это примерно то же самое, что
спросить у деревьев, почему они растут вверх кроной, а не корнями... Человек не
способен  вступать  в  контакт  с  Незримыми.  Хотя  есть  отдельные  личности,
предназначение которых как  раз  и  состоит в  том,  чтобы служить посредниками
между людьми и  подобными существами.  Их  иногда называют Всевидящими Отче.  С
некоторыми мне даже довелось когда-то водить дружбу.
     В  обычно бесстрастных глазах Артема промелькнуло нечто  такое,  что  Цыпф
определил как тень воспоминаний,  и скорее всего воспоминаний невеселых. Будучи
от природы человеком деликатным, он поспешил перевести разговор на другую тему.
     - Выходит, вы и сами не знаете, чем вас так заинтересовал Эдем?
     - Вот  это как раз и  есть то,  что называется сакраментальным вопросом...
Где-то на Тропе или в  одном из ее закоулков должен существовать так называемый
Изначальный мир. Все остальные миры лишь его неудачные копии. Именно туда лежит
мой путь. Только там я узнаю о своем предназначении. Вот я и подумал...
     - Что Эдем и есть тот самый Изначальный мир? - едва не ахнул Цыпф.
     - Примерно  так...   Но  очень  скоро  я  разочаровался.  Изначальный  мир
невозможно спутать ни  с  каким  другим.  Он  узнается сразу,  как  покинутый в
детстве родной дом, как заветная, много раз виденная во сне мечта... Это должно
быть как удар,  как озарение...  А здесь,  увы,  все совсем не так, хотя и есть
что-то, отличающее Эдем от прочих миров... Вот только что именно?
     - Давайте возвращаться,  -  Цыпф оглянулся назад. - А не то товарищ Смыков
вынесет нам выговор с последним предупреждением.
     - Одну минуточку... - Артем придержал Цыпфа за рукав. - Я специально искал
случай,  чтобы переговорить с вами наедине. Не хочу обидеть ваших товарищей, но
вы мне кажетесь наиболее здравомыслящим из них.  То,  что я  собираюсь сообщить
вам,  в  условиях  публичного обсуждения может  вызвать...  неоправданно бурную
реакцию.
     - Нам опять грозит какая-нибудь опасность? - насторожился Цыпф.
     - Сам не знаю... Но разговор пока не об этом. Дело давнее... Перед тем как
отправиться  в   странствия  по   Тропе,   я   получил  от  своих  покровителей
инструктаж...  Или,  если хотите,  пророчество. Кроме многого другого, мне было
также предсказано,  что,  странствуя из мира в мир, я буду постепенно меняться,
приобретая новые  качества,  необходимые для  успешного завершения этой  тайной
миссии.  Так оно и случилось...  Сначала я приобрел неуязвимость и силу,  затем
способность перемещаться во времени.
     - Разве такое и  в  самом деле возможно?  -  У  Цыпфа от удивления полоски
бровей выгнулись домиками.
     - Представьте себе, возможно. В мироздании все сущее связано между собой -
и пространство,  и время,  и разум,  и дух,  и живая и мертвая природа. Все это
родилось в  одной колыбели и  со временем ляжет в  одну могилу или скорее всего
сгорит в одном грандиозном аутодафе (Аутодафе- публичное сожжение осужденных по
приговору инквизиции.).  В  каком-то смысле структура времени так же родственна
нам,  как это небо,  эти камни, эти деревья и эти бессловесные твари. Стихии не
тяготеют над  людьми,  люди  сами  есть частичка всех стихий.  Проникновение во
время - это всего лишь очередной этап проникновения в окружающий мир. Здесь нет
ничего принципиально невозможного.
     - Вы  хотите сказать,  что  прямо сейчас можете отправиться в  прошлое или
будущее?  -  Цыпф снял и опять надел очки,  от волнения едва не угодив дужкой в
глаз.
     - Совершенно  верно.   Но   каждый  раз  это  сопровождается  грандиозными
катаклизмами,  последствия которых  невозможно  предсказать...  Но  и  об  этом
как-нибудь в другой раз.  Дело в том, что совсем недавно я приобрел еще одну не
совсем обычную способность.
     - Перемещаться в пространстве?
     - Можно сказать и так...  Проникать сквозь не воспринимаемые человеческими
чувствами стены,  разделяющие мироздание на  отдельные миры.  Первый  мой  опыт
подобного рода вы видели в  окрестностях несчастного города Сан-Хуан-де-Артеза.
Моим невольным учителем стал варнак,  зачарованный Лилечкиным музицированием, а
вся,  так  сказать,  техническая работа была проделана существом,  претендующим
вместе со  мной на эту телесную оболочку,  -  Артем ткнул себя в  грудь большим
пальцем правой руки.
     - Кешей? - уточнил Цыпф.
     - Кешей,  -  кивнул Артем.  -  Хотя надо признаться,  что действовал он из
чисто эгоистических побуждений.  Если бы  не  его  своевременное вмешательство,
силы,  возникающие при пробое межпространственной стены,  превратили бы  меня в
нечто столь же бестелесное, как тень отца Гамлета, но куда более безобразное...
Ясно,  что это не устраивало Кешу,  успевшего обжиться в моей шкуре... А теперь
представьте себе, какие последствия может иметь это событие?
     - Вы сможете по своей воле покидать Тропу и  снова возвращаться на нее,  -
не задумываясь ответил Цыпф.
     - Естественно.  Ради этого я  и  охотился за  варнаками.  Хотя мой путь по
Тропе это вряд ли сократит... Что еще?
     - М-м...   -   Цыпф  наморщил  лоб.   -  Еще  это  обеспечит  вашу  личную
безопасность. Вы можете бесследно исчезнуть в любой момент и в любом месте.
     - Вот именно!  Догадались. Но первым