-  признался Рысак.  -  Сжег,  а  теперь  вот  жалею...  Но
содержание наизусть помню.  Тот человек,  встречи с которым ты ищешь много лет,
будет ждать тебя сегодня на поле между Караваевским бором и  речкой Тонвой.  Но
это только в том случае, если у тебя есть что сказать ему по поводу предыдущего
письма.  Если ты придешь один, так и он будет один. Приведешь с собой ораву, на
ораву и наткнешься. Приглашение остается в силе до начала боя.
     - Сказать мне ему,  конечно,  есть что... - произнес Зяблик задумчиво. - А
ты, дружок, как я вижу, скурвился. От кого другого, а от тебя не ожидал... Брат
твой о наших планах что-нибудь знает?
     - Говорил же я, что мы даже не виделись, - Рысак в сердцах махнул рукой. -
Связался на свою голову... Молчать надо было в тряпочку и все...
     - Никто тебя за язык не тянул.
     - Это уж точно...  Недаром говорят:  не ножа чужого бойся,  а собственного
языка.
     - Ты сам-то на этом поле был хоть раз?
     - Приходилось. Раков в Тонве ловил. Там их пропасть.
     - Кроме раков, про что еще можешь сказать?
     - Место гладкое,  как зад у хорошей бабы.  Ни деревца,  ни кустика. Засаду
устроить невозможно...  Если  других вопросов не  будет,  так  я  лучше  пойду.
Ребята, небось, заждались.
     - Обойдутся ребята и без тебя... Эй, Левка, - Зяблик жестом поманил к себе
Цыпфа, помогавшего Кириллу запрягать лошадей. - Подойди сюда, если не западло.
     Лева недоуменно пожал плечами,  но все же подошел,  посматривая поочередно
то на Зяблика, то на Рысака.
     - Слушаю вас, - сказал он.
     - Примешь  руководство.  Мне  отлучиться  надо...  Все  равно  уже  ничего
изменить нельзя...  Этого субчика,  -  он кивнул на Рысака, - я от командования
отстраняю.
     - По какому праву?  -  возмутился анархист,  -  Ты кто такой, чтобы в наши
дела соваться?
     - По  праву три сбоку ваших нет,  -  Зяблик погладил рукоять пистолета.  -
Подойди-ка сюда...  Не бойся...  Рогов вроде нет,  - он пощупал голову Рысака и
вновь обратился к Цыпфу.  -  Пусть временно выберут себе нового пахана...  Если
про этого будут спрашивать,  скажи, выполняет спецзадание... Учит зайцев спички
зажигать. Нет, этого говорить не надо, я пошутил.
     - Надеюсь,  ты  понимаешь,  что делаешь.  -  Цыпф с  хмурым видом двинулся
назад.
     - Понимаю,  - рассеянно произнес ему вслед Зяблик. - Жизни суть понимаешь,
когда подыхаешь...  Так у нас зеки в мясной день (Мясной день- время приведения
в исполнение смертных приговоров.) говорили...  Как добираться-то будем до этой
рачьей реки? - покосился он на удрученного Рысака.
     - А я здесь при чем? - буркнул тот.
     - Дорогу  покажешь.  Я  здешние места  слабо  знаю...  И  с  братом заодно
свидишься.
     - Велосипед, положим, у меня есть... - похоже, Рысак уже смирился со своей
участью. - Могу взять на раму. Вот только выдержит ли он?..
     - Выдержит, он ведь железный... Да и дорога не особо дальняя...
     Поле за  речкой Тонвой,  крутые берега которой до  сих  пор  хранили следы
рачьих нор, действительно было плоским, как аэродром. Судя по жалкому состоянию
растительности и  многочисленным коровьим лепешкам,  здесь  еще  совсем недавно
пасся скот.
     Посреди  поля  сидел  человек  и  строгал палочку.  Завидев приближающихся
велосипедистов, он встал и дружески помахал сдернутым с головы черным колпаком.
     - Рога у твоего братца как у племенного бычка, - сказал зоркий Зяблик.
     - Я  же говорю,  что давно он у  них...  Ты меня лучше здесь подожди,  а я
выясню, что к чему.
     Братья перекинулись всего  парой  слов,  после чего  велосипедист повернул
назад, а пеший побежал к опушке ближайшего леска.
     - Сейчас  твой  приятель  будет  здесь,   -  сказал  Рысак,  соскакивая  с
велосипеда.
     - Он мне не приятель,  -  Зяблик покачал головой.  - С ним даже тамбовский
волк не  стал бы  компанию водить,  потому что  волк скотину только с  голодухи
режет.  Если ему кто-то и приятель,  так это хорек. Уж тот-то, когда в курятник
ворвется, всех кур передавит, хотя ему самому и одной много.
     - Стало быть, враг он тебе?
     - Еще какой!
     - Зачем же тогда стрелку накидывать?
     - Одурачить меня хочет. А я его - списать в расход.
     - Драться будете?
     - Будем. Ты мне в спину не ударишь?
     - С чего бы это?
     - Из-за брата.
     - Братья у людей есть.  А у рогатых только папаша. Один на всех... Отрекся
брат от меня давно... Вон они чешут!
     Из леса показались два бегущих человека.  Один -  в  котором Зяблик вскоре
узнал Ламеха -  все  больше и  больше опережал другого.  Это  означало,  что  в
преддверии  столь   ответственной  встречи   предводитель  аггелов  подкрепился
изрядной порцией бдолаха.
     - Дело  пахнет швыром (Дело  пахнет швыром -  ожидаются неприятности.),  -
пробормотал про себя Зяблик.
     - Что? - встрепенулся Рысак.
     - О,  Боже! - Зяблик закатил глаза. - Неприятностями пахнет! Простых слов,
блин, не понимаешь...
     Они сошлись вчетвером посреди поля,  и братья сразу же отвалили в сторону,
чтобы не мешать разговору бугров.
     А  они этот разговор все не начинали,  а  только молча буравили друг друга
гляделками, словно испытывая на душевную стойкость.
     - Что вылупился?  -  поинтересовался Ламех с недоброй усмешкой.  -  Съесть
меня хочешь?
     - Тебя бы и шакал есть не стал, упырь рогатый, - сказано это было от души.
- Ты малолеток тянул,  а потом их запеживал... До сих пор в толк взять не могу,
почему тебя блатари в зоне не опустили.
     - По  больным  мозолям  топчешься?  -  ухмылка продолжала бродить по  лицу
Ламеха. - На конфликт нарываешься?
     - А если и так?
     - Пойми,  керя (Керя -  друг, приятель.), я тебе нужен больше, чем ты мне.
Через час-другой тебя все  равно сволокут крюком в  какую-нибудь яму...  Крышка
всех вас ожидает!  С  сегодняшнего дня и на веки вечные повсюду устанавливается
власть сынов Каина!  Все, кого вы сюда пригнали, уже обречены, а иных сил у вас
нет...  Поезд отходит, но одно место по старой дружбе я тебе могу уступить... И
даже не в тамбуре, а в первом классе.
     - За что такая милость, скажи, пожалуйста? - Зяблик решил тянуть резину до
последнего, надеясь, что действие бдолаха со временем ослабнет.
     - Тебе этот баран кастильский мою помеловку передал?
     - Допустим.
     - Там все дела мои к тебе аккуратно изложены;
     - Дорожку в Эдем ищешь?
     - Не помешало бы... пока мы другую не протоптали.
     - Зря стараетесь. Нет уже в этом мире дорожки в Эдем, - для убедительности
Зяблик даже ногой притопнул.
     - Зато в другом есть. С варнаками вы вроде договорились... По этой дорожке
и пустишь нас.
     - Не для всех эта дорожка.
     - Интересно, почему?
     - А  почему свинью в  приличный дом не пускают?  А почему людоеда за общий
стол не садят? Не для вас Эдем предназначен.
     - Ну конечно!  - Слова Зяблика весьма развеселили Ламеха. - Он для фраеров
зачуханных предназначен! Для чурок тупорылых! Для обезьян вшивых! Опять светлое
будущее будете строить!
     - Это уже не твое дело.
     - Нет,  подожди!  Мы кто,  по-твоему,  - фуфло малахольное? Будем стоять и
хлопать гляделками,  пока вы в Эдем линяете? Как же, пустим мы вас туда! Если и
уйдете, так только в деревянные тулупы завернувшись!
     - Ну ладно...  Допустим даже, что вы возьмете верх, хотя это еще вилами по
воде писано.  А дальше что?  Помнишь ту мясорубку возле Черного Яйца, когда наш
товарищ, степняк, погиб?
     - Помню. Чудом вы тогда от нас ушли.
     - Так вот,  скоро что-то похожее везде будет. Уже погибла Киркопия, Хохма,
Изволок...  Степь на очереди.  Земля оживает, камень, песок, вода... Через пару
лет о  роде людском и  воспоминаний не останется.  Только те и  уцелеют,  кто в
Эдеме успел корни пустить.
     - Кто это тебе наплел такое?
     - А ты сам разве не видишь?
     - Бред это твой.  Глюки.  Много политуры в  зоне лакал.  Или сказкам этого
проклятого Дона Бутадеуса веришь? Он мастер всякую чепуху клеить.
     В  это время братья,  вполне мирно судачившие о  чем-то,  вскочили и,  как
дикие  звери,  вцепились  друг  в  друга.  Аггел  оказался  ловчее  или  просто
безжалостнее.  Уже спустя несколько секунд Рысак рухнул на четвереньки, а брат,
нагнувшись вперед, всадил ему между лопаток нож.
     Зяблик,  до этого пребывавший в крайне взвинченном состоянии, окончательно
утратил контроль над  собой  и,  выхватив пистолет,  дважды  подряд выстрелил в
аггела. Было хорошо видно, как дергается его голова от ударов пуль и как от нее
что-то отлетает - не то брызги крови, не то частицы мозга.
     Отрезвило Зяблика прикосновение холодного металла к собственному виску.
     - Спрячь  пушку,  иначе  чан  разнесу,  -  сказал Ламех,  продолжая тыкать
пистолетным  стволом  в  голову  Зяблика.   -  Ты  разве  забыл,  что  для  нас
братоубийство,  как  для  христиан святое  причастие?  Сам-то,  небось,  поимел
когда-то удовольствие. Зачем же другим мешать?
     - Дешевки вы фальцованные,  -  пробормотал Зяблик,  пряча свой пистолет за
пояс. - Кровососы...
     - А ты,  как я погляжу,  воровской закон стал забывать, - вновь усмехнулся
Ламех. - На сходняках авторитетам ругаться не полагается.
     - Давно ли ты авторитетом заделался?
     - С  детства.  С  тех пор,  когда в зону для малолеток загремел и первую в
своей жизни суку порезал...  Только мы  сюда собрались не  для уточнения фактов
моей биографии, а для серьезного дела...
     Издали  донесся глухой  гул,  словно где-то  за  лесом  разразилась гроза,
первая со  времен Великого Затмения.  Зяблик непроизвольно вздрогнул (поскольку
артиллерией не обладала ни одна из противоборствующих сторон, канонады он никак
не  ожидал),  зато  Ламех,  как  будто  бы  давно предполагавший услышать нечто
подобное, приложил ладонь к уху.
     - Началось!  -  сказал он с удовлетворением.  -  Это тебе первый звонок...
Степняки поперли в атаку,  да нарвались на минное поле. Сейчас их потроха летят
во все стороны, а души пачками возносятся в басурманский рай.
     - Чего ты  мелешь...  Откуда там  мины взялись?  -  Зяблик чувствовал себя
сейчас, как боксер, все удары которого проходят мимо цели. - Я вчера сам каждую
кочку проверил.
     - Вчера  не  было,  а  сегодня  есть.  Вы  же,  дураки,  охрану  выставить
побоялись. Не захотели свои планы раньше времени раскрывать. Вот и нарвались.
     Грохот продолжался еще  минут пять,  и  жутко было даже подумать,  сколько
степняков  нашли  свой  конец  на  пересохшем  болоте,  некогда  принадлежавшем
торфозаводу "Комсомолец".
     Не желая выдавать своих истинных чувств,  Зяблик с  напускным спокойствием
произнес:
     - У вас отродясь столько мин не было,  чтобы степняков сегодня остановить.
Они сюда всем гамузом пришли, вплоть до последнего человека.
     - Случается такое...  Был народ,  и  нет его.  Ломают потом головы книжные
черви.
     Грохот как  будто бы  стал стихать,  зато в  той  стороне словно кузнечики
застрекотали.
     - Кто  через  минное поле  прорвался,  напоролся на  пулеметы.  Тоже  доля
незавидная,  -  пояснил Ламех.  -  На  что  вам  остается надеяться?  На  рвань
талашевскую?  На свинопасов сиволапых?  На анархию сопливую?  Им от Старинок до
места  боя  не  меньше  часа  топать.  На  разбор шапок  попадут,  если  вообще
доберутся.  Вы-то думали,  что мы все свои силы в лесу схоронили. Вот и еще раз
на туфту купились! По собственной крови ваша рать будет шлепать. Там под каждым
кустиком,  в каждой яме, за каждым деревом засада таится. Человека по два-три в
одном месте,  но когда они всем скопом навалятся, от вас только клочья полетят.
Пока эти горе-вояки до леса доберутся, не мы, а они в мешке окажутся. Останется
нам только этот мешок завязать,  да в  подходящее место сунуть -  или в костер,
или в омут.
     Ламех провидцем,  конечно,  не был,  но все,  о чем он говорил,  более или
менее соответствовало действительности.
     Конская  лава  степняков,  едва  успевшая развернуться и  набрать  разгон,
налетела на  тщательно замаскированное минное поле,  напичканное вперемежку как
минами-малютками,  способными в лучшем случае оторвать лошадиное копыто,  так и
многокилограммовыми чудовищами,  градом осколков сметающими все живое в радиусе
полусотни метров вокруг себя.  Короче говоря,  если бы коннице пришлось скакать
через поток вулканической магмы, потери были бы ненамного больше.
     Тем  не  менее  сильно поредевшая волна всадников все  же  достигла опушки
леса.  И  тогда по ним в  упор секанули пулеметы,  установленные на специальных
настилах в кронах самых высоких деревьев.
     Отступать через поле,  каждый шаг по которому грозил смертью, да еще и под
ливнем летящих в спину пуль,  было занятием заведомо самоубийственным,  поэтому
уцелевшие степняки спешились и  бросились врукопашную.  Тучи выпущенных вслепую
стрел расчищали им путь,  но в ответ грохотали выстрелы -  с фронта, с флангов,
сверху...  Издали могло показаться, что опушка леса загорелась, а на самом деле
это вздымался к небу сизый пороховой дым.
     Цыпф,  наблюдавший побоище из своей брички,  грубо толкнул кучера в  спину
(что само по себе было событием чрезвычайным) и заорал:
     - Гони в Старинки! Подмогу надо вызывать! Иначе пропадут степняки!
     Из-за  леса еще  продолжал доноситься шум  боя.  Грохота взрывов и  треска
пулеметов слышно больше не было, а только вразнобой стучали пистолеты, да время
от времени бухали ружья.
     - Добивают твоих союзников, - с издевкой сказал Ламех.
     - Это  еще  надо посмотреть,  кто кого добивает.  -  Зяблик едва сдерживал
желание вцепиться аггелу в глотку.
     Несколько выстрелов донеслось и  с  противоположной стороны,  оттуда,  где
пролегала проселочная дорога,  по  которой разномастное воинство Отчины  должно
было двигаться на подмогу степнякам.
     - Не спешит что-то ваша гвардия,  -  прокомментировал это событие Ламех. -
Шаг  широкий,  да  редкий...  Лучше бы  они  назад повернули,  пока не  поздно.
Глядишь,  кто-нибудь и спасся бы...  Ну а что ты про себя самого,  керя, решил?
Учти, что долго думать вредно, вши в голове заведутся.
     - Ты,  конечно,  паренек ушлый,  -  произнес Зяблик с расстановкой.  - Как
утка.  Но твой фенькин номер нынче не пройдет. Заваруха только начинается, а ты
уже баланс подбиваешь... Давай подождем чуток.
     - Ваньку валяешь?  -  Ухмылка окончательно сползла с лица Ламеха,  уступая
место садистскому оскалу.  -  Смотри,  как бы перебор не случился. Если с тобой
сговориться не получится,  мы вашу ученую крысу, Левку Цыпфа, в оборот возьмем.
Или кралю его сисястую.  Остальные-то ваши вроде дубанулись все.  И ментяра тот
хитрожопый, и медичка психованная.
     Чтобы не  дать  потоку слепой ярости вырваться наружу.  Зяблик так  сжимал
зубы,  что челюсти стала сводить судорога.  По его прикидкам,  действие бдолаха
должно было ослабнуть по  крайней мере наполовину,  но  Ламех все еще оставался
смертельно опасным противником.  Если что  и  могло помочь сейчас Зяблику,  так
только самообладание и осторожность.
     Победить Ламеха можно было лишь в  скоротечном,  мгновенном бою,  и ему не
оставалось ничего другого, как терпеливо дожидаться этого решающего мгновения.
     Выстрелы,  похоже,  звучали уже по всему протяжению дороги -  как будто бы
стебанутые шизики невпопад перестукивались на барабанах.
     Когда  бричка,  едва  не  переломав  на  колдобинах рессоры,  примчалась в
Старинки,  ополчение Отчины уже  готовилось к  бою,  причем если  "Справедливая
расправа" в  полном составе уже тронулась в  путь,  то некоторые горе-вояки еще
только перематывали портянки и наспех чистили оружие.
     Едва лишь голова колонны выползла за  околицу,  как слева и  справа начали
постреливать,  сначала как бы  только для острастки,  а  потом и  на поражение.
Первой жертвой снайперов пала сестра Бациллы Марина,  которой на время боя было
доверено небогатое медицинское хозяйство анархо-радикалов.
     Убедившись, что девушка мертва (пуля поразила ее прямо в дугу аорты), Цыпф
велел положить сумку с медикаментами и хирургическим инструментом в бричку.
     - Ты с  Верой Ивановной столько времени рука об руку ходила,  -  сказал он
Лилечке. - Пора уже и разбираться в военно-полевой медицине.
     Вскоре  аггелы  перестали  таиться  по   ямам  и   зарослям.   Теперь  они
преследовали колонну почти  в  открытую,  нанося ей  все  более  заметный урон.
Отвечали им скупо - берегли патроны, - и рогатые, число которых увеличивалось с
каждым пройденным километром,  наглели все больше и больше. Тактика их действий
напоминала  поведение  охотничьих собак,  старающихся любой  ценой,  вплоть  до
собственной жизни, задержать продвижение крупного и опасного зверя.
     Среди  анархистов всех  конфессий (да  и  ополченцев тоже)  нашлось немало
горячих голов,  рвавшихся испытать свои силы в  ближнем бою,  но Цыпф передал с
посыльными  категорический приказ  не  поддаваться на  провокации  диверсионных
групп, а продолжать марш.
     Когда  какая-нибудь особо дерзкая шайка аггелов приближалась к  колонне на
расстояние,  позволявшее превратить превентивный обстрел  в  настоящее побоище,
против  них  в  срочном  порядке посылали тележку с  Пыжловым-младшим,  пулемет
которого каждый раз давал достойный, а главное, результативный отпор наглецам.
     - Эх,  нам бы сейчас хоть полсотни добрых всадников с пиками! - воскликнул
Цыпф с душевной болью. - Сразу сдуло бы эту гнусину поганую.
     Впереди  то  затихал,   то  вновь  разгорался  грохот  боя,   производимый
исключительно  ружьями   и   пистолетами  врага.   Степняки  сражались  оружием
бесшумным, саблями и стрелами, а противника могли запугать исключительно своими
боевыми воплями. Как раз этих воплей, свидетельствующих о нерастраченном боевом
духе воинов, очень недоставало сейчас Цыпфу.

     - ...Посуди сам,  -  продолжал тянуть волынку Зяблик. - Что, если я сейчас
переметнусь на  вашу сторону,  а  верх возьмут другие?  Как  мне тогда из  этой
подлянки прикажешь выкручиваться?
     - Возьмешь да удавишься!  -  Ламех уже начинал беситься.  - Не в тебе ведь
дело!  Укажешь нам дорогу в  Эдем,  а  потом поступай,  как знаешь!  Захочешь -
уйдешь,  захочешь -  у  нас останешься.  Силком тебя держать никто не будет.  А
насчет сомнений, это ты зря. Не одолеют курицы ястреба. И вороны не одолеют.
     - Это вы, стало быть, ястребы?
     - Да! Ястребы! Мы живой кровью питаемся! А вы помоями, ну в крайнем случае
падалью.
     Ламех   на   секунду   умолк,   словно   прислушиваясь   к   чему-то   еще
неопределенному,  но  чрезвычайно значимому для него (спрашивается,  что такого
интересного можно было услышать в  грохоте боя,  гуляющем по лесу и ползущем по
дороге).
     Возможно,  наступило то  самое  решающее  мгновение,  которого так  ожидал
Зяблик.  На пистолет надежды почти не было -  Ламех не позволил бы и за рукоять
ухватиться (недаром ведь  он  даже  не  стал разоружать Зяблика).  Надежда была
только на  свои  собственные руки,  ноги,  зубы  да  еще  на  толедский кинжал,
клейменный знаком  волка.  Еще  до  встречи с  Ламехом Зяблик переложил его  из
голенища в рукав.
     Несомненно, что аггел был если и не встревожен, то весьма озадачен чем-то,
недоступным  для  чужого  уха  (бдолах,  кстати  говоря,  сильно  обострял  все
человеческие чувства).  Глядя как бы и мимо Ламеха, Зяблик периферийным зрением
фиксировал малейшие нюансы его мимики, даже перемену в выражении глаз.
     Вот что-то  неуловимо дрогнуло в  лице аггела,  словно булавка вонзилась в
нерв...  Вот  рука потянулась к  вороту рубашки,  в  разрезе которой была видна
черная тесемочка... (Что именно носят на таких тесемочках каинисты, не верующие
ни в Бога, ни в черта, было очень хорошо известно Зяблику.)
     Все!  Дальше тянуть нельзя!  С Ламехом, принявшим новую порцию бдолаха, не
справился бы,  наверное,  даже самый могучий из населяющих Эдем нефилимов. Надо
было действовать без промедле