ь...  Можешь вместе со  спиртягой
посуду проглотить.
     Ватага  так   увлеклась  перипетиями  этого  конфликта,   что   забыла  об
осторожности,  и  шагавший  впереди  всех  Смыков  врезался во  что-то  хоть  и
невидимое,  но достаточно плотное.  Загудело так,  словно в  стопудовый колокол
ударили, а пространство впереди пошло мелкими бликами.
     - Ну вот, шишка обеспечена, - Смыков, .болезненно морщась, потер лоб.
     - А как ты хотел? - посочувствал ему Зяблик. - Ведь чуть мироздание башкой
не пробил. Титан!
     Ощупывая невидимую стену,  двинулись влево, однако вскоре угодили в тупик,
опять  же  невидимый,   но  очень  тесный  -   еле-еле  развернуться.  Пришлось
возвращаться обратно.  Доступный для  человека проход сужался здесь  до  ширины
раскинутых в  сторону рук,  что  вызвало у  членов  ватаги  весьма неоднородные
ассоциации.
     - Тут и мышь не проскочит, - буркнул Зяблик, забираясь в странную щель.
     - Будем  надеяться,   что  это  не   скалы  Симплегады  (Симплегады  -   в
древнегреческой мифологии сдвигающиеся скалы,  едва не погубившие аргонавтов.),
- пропыхтел Лева, следуя его примеру.
     - Может,  сначала поставим вопрос на  голосование?  Зачем  очертя голову в
ловушку лезть? - заартачился Смыков, но его уже пихала в спину Верка.
     - Лезь!  - сказала она. - Тоже мне герой. Раньше-то, небось, ни одной щели
не пропускал. Особенно половой.
     - Какая несуразица!  -  вздохнула Лилечка.  - Кругом свет, простор, а нам,
бедным, в нем и места нет.
     Вскоре,  однако, они достигли мест, где этого простора хватало с избытком.
Зато появилась вдруг одышка -  судя по всему, ватага вступила на затяжной, хотя
и не очень крутой подъем.
     Около часа  они  шли  молчком (на  тягуне особо не  поболтаешь).  Внезапно
вокруг на разные лады задребезжало. В пустоте слева от них обозначились колонны
- синие,  фиолетовые,  лазоревые -  целый лес  колонн,  ни  одна из  которых не
походила на другую ни цветом, ни формой.
     Спустя  мгновение этот  мираж  пропал,  однако  из  него  успело выскочить
несколько  пестро  одетых  человеческих  фигур,  энергично  устремившихся в  ту
сторону,  откуда  явилась ватага.  На  стрекозу они  не  обратили ни  малейшего
внимания,  а  та,  в свою очередь,  на них никак не отреагировала.  Более того,
человек,  бежавший последним,  проскочил сквозь фиолетовую трепыхающуюся плоть,
как сквозь тень.
     - Куда это они? - растерянно вымолвила Лилечка.
     - Туда же,  куда и  мы,  -  прокомментировал это происшествие Цыпф.  -  Из
бездны в бездну.
     - На будетляндцев похожи, - оглянулся через плечо Смыков.
     - А ты их видел, будетляндцев? - немедленно отреагировал Зяблик.
     - Я Эрикса видел... Вполне достаточно.
     Возникла  полемика,   причиной  которой   были   вовсе   не   какие-нибудь
принципиальные вопросы, а просто возможность немного передохнуть.
     В конце концов сошлись на том,  что все эти люди ("в количестве трех рыл",
как  выразился Зяблик) были  мужчинами средних лет,  хорошего роста и  завидной
наружности.
     Об их одежде ничего конкретного сказать было нельзя,  кроме того,  что вся
она сплошь состояла из лохмотьев.  Однако один из этой троицы,  тот самый,  что
столкнулся со  стрекозой,  имел  обувь  явно  будетляндского производства.  Это
успели заметить и Смыков, и Цыпф, и Лилечка.
     - Нет,  что ни говорите, а это безусловно земляки нашего Эрикса, - заявила
Верка.  -  Видна порода.  И лицо и стать.  Разве у наших гавриков лица? Не лица
это,  хари.  Вспомните того же Басурманова. Да и Зяблик его мало чем превзошел.
Ты только не обижайся, зайчик... Тебя если чучелом на огороде поставить, так ни
одна ворона поблизости не пролетит.
     - Про себя не забудь вспомнить, - буркнул Зяблик.
     - Могу и  про себя,  -  пожала плечами Верка.  -  Овца я  задрипанная.  Не
возражаю.
     - Мягко сказано, - покосился на нее Зяблик. - Кошка ты драная...
     По  часам  Смыкова прошло сорок минут (в  пересчете на  местное время часа
три),   а   ватага  продолжала  плутать  в   дебрях  по-дурному  сложного,   не
предназначенного  для   человеческого  существования  мира.   Еще   дважды   им
встречались участники  этого  странного  состязания.  Сначала  ватагу  обогнала
хрупкая длинноволосая женщина,  одетая не то в  шубу диковинного покроя,  не то
просто в  ворох каких-то мехов.  Потом дорогу им пересекла парочка похожих друг
на друга,  как близнецы,  мужчин.  С  лица они сильно смахивали на азиатов,  но
фигуры имели сухопарые, как у скандинавов.
     На  оклики ватаги никто из  них  не  отозвался,  а  когда Зяблик попытался
повернуть вслед  за  засушенными азиатами,  пространство перед  ним  замкнулось
наглухо.
     - Знаете,  у меня создается впечатление,  что идем мы не туда,  куда глаза
глядят, а куда нас гонят, - сказал вдруг Цыпф.
     - Почему вы, братец мой, так решили?
     - Решил, и все. Сейчас проверим. Поворачивайте обратно. Только дружно.
     Едва ватага произвела разворот на сто восемьдесят градусов,  как стрекоза,
до этого плавно скользившая вслед за людьми,  застыла на месте. Прямо перед ней
оказался  Цыпф,  до  этого  державшийся в  арьергарде,  но,  благодаря  крутому
маневру, угодивший в лидеры.
     От  неожиданности Лева даже присел.  Сама собой возникла живая скульптура,
чем-то  напоминавшая известный сюжет "Клятва перед боем  у  полкового знамени".
Некоторый диссонанс в простую и мужественную композицию вносила,  правда,  поза
Цыпфа,  навевавшая мысль скорее о физиологических,  чем о духовных порывах,  да
еще странное положение полотнища, зависшего в воздухе на манер ковра-самолета.
     Впрочем,  Лева  довольно быстро овладел собой,  выпрямился во  весь рост и
даже протянул вперед руку,  не то собираясь поздороваться с  фиолетовой тварью,
не то намереваясь отвесить ей щелбан.
     - Левка,  ты  грабли особо не распускай,  -  посоветовал Зяблик.  -  Лучше
сперва плюнь на нее.
     - Тут вам не барак,  чтобы безнаказанно плеваться! - возмутитлся Смыков. -
Мало ли что... Не исключена даже возможность конфликта.
     - Дипломатического, - добавила Верка.
     Больше всех, конечно, взволновалась Лилечка.
     - Лева,  отойди,  пожалуйста,  -  попросила девушка жалобным голоском. - А
вдруг она не только кусачая, а еще и ядовитая.
     - Ядовитая это полбеды,  -  ухмыльнулся Зяблик.  -  От яда мы его бдолахом
вылечим.  А  вот  ежели  бешеная...  Иномерное бешенство это  вам  не  насморк.
Представить страшно.
     Лева,  решительно игнорируя как инсинуации, так и добрые советы, уже занес
ногу  для  следующего  шага,   размах  которого  весьма  ограничивался  опасной
близостью стрекозы.  Однако,  прежде чем совершить этот подвиг,  он, по примеру
римских героев, произнес несколько лаконичных, но глубокомысленных фраз:
     - Если   я   имею  статус  разумного  существа,   то   мне   позволительно
продемонстрировать свободу воли.  А если я всего лишь дрессированная блоха,  то
немедленно получу взбучку.
     - Взбучки разные  бывают,  -  рассудительно заметил Смыков.  -  Строптивая
блоха и под ноготь рискует попасть.
     - Плевать!  -  Наверное, точно таким же тоном другой, куда более известный
краснобай произнес сакраментальное "Жребий брошен!".
     Грудь  Цыпфа,  выпуклая  за  счет  пистолетных  магазинов,  хранившихся  в
накладных карманах куртки,  почти вплотную приблизилась к фиолетовому существу,
по природе своей куда более загадочному,  чем китайский огненный дракон Лэй-чун
или тень отца Гамлета.  Лилечка,  дабы не ахнуть чересчур громко, сунула себе в
рот кусочек будетляндского воздушного шоколада.
     Стрекоза,  не  имевшая  наглядных признаков как  живого  существа,  так  и
механизма,  на  приближение Цыпфа отреагировала как непорочная девушка (или как
магнит с одноименным зарядом) -  то есть плавно отодвинулась. Новый шаг наглого
выходца из трехмерного пространства принес точно такой же результат.
     Это почему-то весьма воодушевило ватагу.
     - Гоните  ее  туда,  где  раки  зимуют!  -  посоветовал Смыков,  имевший к
стрекозе личные счеты, но предпочитавший держаться от нее на дистанции.
     Кончилось все  это тем,  что после пятого или шестого наступательного шага
стрекоза  завибрировала  куда  более  резко,  чем  прежде,  и  умчалась  прочь,
напоследок чиркнув своим краем по груди Цыпфа.
     - Обиделась... - вздохнула Лилечка. - Зря вы к ней так...
     - Нет,  чаи сядем распивать,  - буркнул Зяблик. - Могу побожиться, что эта
стерва здесь в стукачах состоит... У меня нюх на стукачей.
     - Ну и как вы,  братец мой,  оцениваете случившееся?  -  поинтересовался у
Цыпфа Смыков. - Вам позволили проявить свободу воли? Или подвергли взбучке?
     - Даже  затрудняюсь сказать...  -  Лева  принялся ощупывать свою грудь.  -
Скорее всего ни то ни другое...
     Трясущимися пальцами  он  расстегнул карман  и  принялся  один  за  другим
извлекать наружу магазины. Все они были аккуратно разрезаны на две части.
     - Чистая  работа,  -  авторитетно заявил  Зяблик,  складывая половинки.  -
Сколько живу,  ничего похожего не видел.  Нет,  тут не ножовкой и  не автогеном
работали...
     Лилечка буквально бросилась Цыпфу на грудь и  с  лихорадочной поспешностью
принялась  добираться  до  его  тела.   Однако  на  бледной  Левкиной  коже  не
обнаружилось никаких дефектов, кроме сине-багрового перезревшего прыща.
     - Темное дело,  -  сказал Смыков.  -  Не разгадать нам этих загадок. Пошли
себе ровненько, как шли...
     Так они и  брели в хрустально-голубой пустоте,  время от времени натыкаясь
на  невидимые  стены,   которые  Лева  охарактеризовал  как  "границы  полей  с
чрезвычайно высокой плотностью энергии".
     На  разных  уровнях  и  на  разном  удалении  от  них  двигались в  разных
направлениях  (и   с   разной   скоростью)  другие  люди.   Нельзя  было   даже
приблизительно назвать их  число.  В  общем и  целом вся эта необъяснимая суета
напоминала жизнь термитника, если бы он вдруг стал прозрачным.
     - По земным меркам мы уже шестой час топаем,  - Смыков глянул на циферблат
"командирских". - Пусть нас считают хоть за блох, хоть за тараканов, но ведь им
тоже отдых положен. Про кормежку я уже и не говорю.
     - Вы  забываете про одну весьма немаловажную особенность нашего положения,
- Цыпф снял очки и принялся на ходу протирать их полой куртки. - Дрессированная
блоха нуждается в  пище и  отдыхе.  Мы же,  оказавшись здесь,  предположительно
приобрели бессмертие.  Временное,  конечно.  До тех пор пока существует нужда в
людях, их будут снова и снова возвращать к жизни.
     - Пофартило нам, ничего не скажешь, - буркнул Зяблик. - Похуже, чем вечная
каторга. И никакой амнистии не предвидится.
     - Лева,   ты   ведь  обожаешь  ставить  всякие  опыты,   -   к   разговору
присоединилась Верка.  -  Стрельни себе в  башку,  а мы подождем,  что из этого
получится. Если ты прав, значит, скоро оживешь.
     - Вы, наверное, шутите! - ужаснулась Лилечка.
     - Конечно,  шучу.  Но  если нас собираются гонять так до бесконечности,  я
сама себе пулю в висок пущу. Чтоб мозги вылетели. А там пускай ремонтируют.
     - Рано еще,  товарищи,  с жизнью прощаться! - с пафосом произнес Смыков. -
Чтоб пулю в  висок пустить,  ни  ума,  ни смелости не надо.  Вы лучше вспомните
примеры самоотверженной борьбы за жизнь! Корчагина, Мересьева...
     - Колобка, - вставила Верка.
     Однако сбить Смыкова было не так просто. Он с подъемом продолжал:
     - Надо разобраться в происходящем!  Где эти хозяева находятся? Что из себя
представляют? Что у них на уме? Эх, затесаться бы им в доверие!
     - Ты, Смыков, молоток, - Зяблик даже в ладоши похлопал. - У кого ты только
в доверии не был. И у вражеской разведки, и у советской власти, и у инквизиции,
и  у  Верки,  и  у  меня самого...  Дай тебе волю,  так ты и к сатане в доверие
влезешь.
     Лева Цыпф,  со своей стороны, хотел возразить Смыкову в том смысле, что не
дано  человеку понять  промысел высших существ,  как  не  дано  блохе  знать  о
побуждениях человеческих, но в этот момент с окружающим миром что-то произошло.
     Голубоватая  пустота  размазалась  в  сиреневый  вихрь,  а  вместе  с  ней
размазался и сам Лева...
     ...Говорят, что бывают сны, неотличимые от жизни, и жизнь, похожая на сон.
А  еще  говорят,  при определенной сноровке человек может достичь состояния,  в
котором над ним уже не  властны ни законы окружающей реальности,  ни наваждения
забытья.  Тогда  его  сознание,  освобожденное от  оков  тела  и  груза мыслей,
скользит само собой в необъятном потоке мироздания,  все видя и все понимая, но
ничему в отдельности не давая оценки.
     Нечто подобное случилось и  с Левой Цыпфом,  несмотря на то что он не имел
никакого опыта в медитации и никогда не баловался наркотиками.
     Все  его  телесные  ощущения внезапно исчезли,  и  просветленное,  хотя  и
безучастное  сознание   поплыло   в   неизвестность,   которая   не   была   ни
притягательной,  ни пугающей,  а  просто неизбежной и предопределенной,  словно
смерть в  понимании древнего старца.  Пустота была вокруг,  пустота была в  нем
самом,  и  эта всеобъемлющая пустота все ускоряла и ускоряла свой бег,  чтобы в
конце  концов стремительным водопадом обрушиться в  некую  и  вовсе неописуемую
бездну.
     Падение было совершенно неощутимым,  как будто бы  то,  во что превратился
Лева  Цыпф,  было легче пушинки.  Однако от  этого события осталось впечатление
какой-то  потери,  какой-то  неопределенности,  как  это бывает,  когда человек
возвращается к  жизни  после  долгого и  тяжелого беспамятства.  Поток,  частью
которого являлось Левкино  сознание,  резко  поворачивал,  и  забытые ощущения,
какие дают собственное тело и окружающий мир, начали быстро возвращаться...
     ...Он очнулся и убедился,  что все его друзья находятся рядом. Растерянное
выражение на их лицах как бы объединяло их.
     - Что это такое случилось? - жалобно спросила Лилечка. - Где мы?
     Быстро сгущались сиреневые сумерки.  Холодало еще  быстрее.  Приход ночи в
иномерном  мире  мало  чем  отличался  от  аналогичного явления  в  Отчине  или
Кастилии.
     - А вот и наша потеря, - Смыков нагнулся за фляжкой, утраченной при первой
встрече с сиреневой стрекозой. - Целенькая, хоть и пустая...
     - Получается,  мы  на  прежнее  место  вернулись...  -  произнесла Лилечка
растерянно.
     - Получается,  - подтвердил Цыпф. - Только не мы вернулись, а нас вернули.
Блошиные скачки на  сегодня закончились.  Все  участники возвращены в  конюшню.
Ожидается награждение победителей и наказание проигравших.
     - Что уж тут говорить о  свободе воли!  -  Смыков энергично рыскал вокруг,
очевидно, разыскивая обрубок пистолетного ствола. - Произвол полнейший...
     - Ну ты и скажешь,  -  ухмыльнулся Зяблик.  -  Давно ли сам такой произвол
насаждал.
     - Клеветать,  братец мой,  не надо. Я не произвол, а порядок насаждал. Что
заслужил,  то и получи. Бывали, конечно, ошибки. Не без этого... Но каждый, кто
свободы  лишался,   свой  срок  и  статью  знал.   Имел  надежду  на  досрочное
освобождение.  Жалобы прокурору подавал.  А сюда нас за что? На какой срок? Где
прокурор?
     - Порхала же  здесь  эта  тварь...  синенькая,  -  Зяблик изобразил руками
что-то похожее на взмахи крыльев.  - Может, это как раз и был прокурор местный.
Надо было жалобу подавать по  полной форме,  а  мы  его гоняли,  как приблудную
собаку.
     - Ладно вам трепаться.  Идите перекусите,  -  позвала Верка. - Да уже и на
бочок пора. Завтра, небось, опять целый день бегать придется.
     Ужин выглядел более чем скромно -  пачка печенья,  пара шоколадок и фляжка
воды на всех.
     - А  где  же  обещанная казенная шамовка?  -  Зяблик мигом  прикончил свою
порцию и закурил вонючую самокрутку.
     - Не поставили нас еще, как видно, на довольствие, - объяснил Смыков. - Со
вновь прибывшим контингентом всегда так бывает.
     - Сачкам пайка  не  положена.  -  Верка ела,  как  старушка,  отламывая от
печенья крохотные кусочки.  -  Галопом надо  было бегать,  а  не  прогуливаться
вразвалочку.
     - Это  за  то,  что мы  стрекозу обидели,  -  вздохнула Лилечка,  все свое
печенье обменявшая у Цыпфа на шоколад.
     Сиреневый сумрак был  уже достаточно густым,  однако от  внимания людей не
ускользнуло,  что  в  нескольких шагах от  них воздух как-то  странно искрится.
Затем  в  пустоте возник рой  невесомых фиолетовых блесток,  который постепенно
густел и  сплачивался в  нечто хоть и  хрупкое на вид,  но вполне материальное.
Формой  своей  это  новое  порождение чужого  мира  напоминало чашечку цветка -
фиолетовый тюльпан размером с доброе ведро.
     Загадочный  цветок,  естественно,  лишенный  стебля,  неподвижно  висел  в
воздухе.  Несмотря на  разницу в  форме,  он  имел  явное сходство с  настырной
лиловой стрекозой.  Общая полупрозрачная природа сказывалась,  что ли. Но кое в
чем два этих создания сильно различались.  Стрекоза была вольным детищем эфира,
а  в  цветке ощущалось что-то  утилитарное.  Так  свободно реющий в  поднебесье
голубь отличается от курицы-несушки.
     Некоторое время ватага с удивлением и даже опаской разглядывала этот новый
феномен.
     - Вы  заметили,  стоит нам  только засесть за  еду,  как  сразу появляется
какая-нибудь  местная  тварь?  -  пожаловалась Верка.  -  В  конце  концов  это
неприлично.
     - А  если они  и  в  самом деле голодные?  -  жалобным голоском произнесла
Лилечка. - Можно, я ее шоколадкой угощу?
     - Еще чего!  - фыркнул Смыков. - В шоколадке калории содержатся. Их беречь
надо.  Разве напасешься шоколада на всех нахлебников.  Им только дай потачку...
Тучей слетятся.
     - Тогда хоть печенья, - настаивала Лилечка.
     - Обойдется, - Зяблик щелчком послал в сторону цветка окурок самокрутки. -
Пусть хоть за это спасибо скажет.
     Фиолетовая чаша, конечно же, ничего не сказала, однако качнулась в воздухе
и ловко поймала окурок.
     - За  малинку пошел!  -  ухмыльнулся Зяблик.  -  Знаете,  как мы  пацанами
развлекались? Поймаем жабу потолще и засунем ей в пасть зажженную сигарету. Она
ее  тягает,  давится,  но  выпустить из  себя дым почему-то не может.  Будто бы
ниппель какой у  нее в глотке.  Как футбольный мяч раздувается.  Некоторые даже
лопались, честное слово.
     - Я думала,  тебя дебилом жизнь сделала,  - сказала Верка с сочувствием. -
Алкоголизм,  контузии там  разные.  А  ты,  оказывается,  и  в  детстве  редким
придурком был.
     - Эй, что такое! - Цыпф с шумом втянул в себя воздух. - Горит где-то!
     - Хреновина эта новоявленная и горит,  -  Зяблик вскочил на ноги. - Неужто
от бычка занялась!
     И действительно, из фиолетовой чаши столбом валил дым, куда более светлый,
чем  окружающие сумерки.  Прежде  чем  ватага приблизилась к  месту  загорания,
Смыков  успел  отчитать Зяблика за  преступное головотяпство,  а  тот  в  ответ
пообещал спалить при случае весь этот паскудный мир или хотя бы половину из его
треклятых измерений.
     Неизвестно,  как развивался бы  столь конструктивный диалог в  дальнейшем,
если  бы  оба  приятеля  разом  не  утратили  дара  речи  -  так  глубоко  было
впечатление,  произведенное на них видом фиолетовой чаши,  до краев наполненной
дымящимися окурками. Противно пахло дрянной махоркой и горелой бумагой.
     - Вот  так  пепельница!  -  присвистнул  Зяблик.  -  Крупный  перекур  тут
проводился. Не меньше чем дивизией.
     - Что за фокусы опять! - Смыков, разгоняя дым, махал обеими ладонями.
     - Действительно,  фокусы! - Цыпф тщательно сравнивал между собой окурки. -
Одинаковые. Тютелька в тютельку. Понимаете, в чем тут дело?
     - Понимаем,  -  Верка не  скрывала своего огорчения.  -  Если бы разрешили
Лилечке бросить сюда шоколадку, был бы у нас сейчас пуд шоколада.
     - Быстрее!  -  приказал  Зяблик,  горстями  выбрасывая  наружу  окурки.  -
Выгружай!
     Даже для  пяти пары рук  работы было более чем  достаточно,