земле отверстие и  протянул руку Верке,  с которой
никаких  осложнений не  возникло.  Потруднее пришлось  с  Лилечкой,  пищавшей и
отчаянно дрыгавшей ногами.  Смыков и  Цыпф затратили немало усилий,  подавая ее
вверх.  Спустя несколько минут внутри авиалайнера оказались и  мужчины,  в  том
числе Толгай, у которого на сапогах дымились подметки.
     Пустыня вокруг  напоминала сейчас бивак,  покинутый войском,  по  какой-то
причине не ставшим гасить своих костров.  И  эти бесчисленные костры непрерывно
множились, расползаясь вширь и образуя прихотливые пылающие узоры.
     - Сейчас вы поймете,  как чувствует себя шашлык над мангалом,  - прохрипел
Зяблик, с которого уже градом катился пот.
     - Хочешь сказать, что лично тебе это понять не дано? - с трудом проговорил
Цыпф.
     - Меня уже поджаривали однажды... До конца жизни впечатлений хватит.
     - Вверх надо подниматься!  Вверх!  -  вещал Смыков. - Там воздух свежее! А
здесь задохнемся!
     Царивший  внутри  авиалайнера  сумрак  не  могли  рассеять  даже  отблески
пламени,  игравшие на  стенах.  Все пространство салона когда-то  занимали ряды
кресел,  но сейчас в вертикальном положении находились лишь немногие из них,  а
все  остальное  представляло собой  мешанину  из  золы,  искореженного металла,
обуглившегося поролона и  донельзя высохших человеческих тел.  В  дальнем конце
салона виднелось некое наклонное сооружение,  оказавшееся остатками эскалатора.
По  нему  ватага пробралась на  следующую пассажирскую палубу,  печальным видом
своим мало чем отличавшуюся от предыдущей. Почти все кресла силой удара о землю
были сорваны с  креплений и  сейчас кучей громоздились в передней части салона.
Мумифицированные трупы торчали среди них как карикатурно-уродливые манекены.
     Обливаясь липким потом,  задыхаясь от недостатка кислорода и едва не теряя
сознание от все усиливающейся жары, они достигли наконец седьмой, самой верхней
палубы. Об этом свидетельствовало отсутствие на ней эскалатора и пылающее небо,
видневшееся сквозь трещины в потолке.
     - Сука твоя Сонька,  -  просипел Зяблик, ловя ртом воздух, как выброшенная
на  берег рыба.  -  Нарочно нас на  смерть послала...  Знала,  что за  дела тут
творятся... А мы-то еще думали-гадали, какой в этом может быть подвох...
     - Рога у нее,  понимаешь, - ответил Цыпф. - Не человек она уже... И судить
ее по человеческим законам нельзя.
     - Ничего... Попадется еще мне... Свидимся... И я ей такой суд устрою... Не
посмотрю, что баба...
     Ватага в  полном составе валялась на  полу,  чуть  менее грязном,  чем  на
предыдущих палубах,  и  лакала  из  фляжек  теплую воду.  Смыков,  демонстрируя
неслыханную щедрость, выдал каждому еще по щепотке бдолаха.
     - Зайчики, вы про спасение свое думайте, - уговаривала всех Верка. - Иначе
никакой пользы не будет. Из последних сил о сохранении жизни молитесь.
     - Ой, не могу... Голова кругом идет... - простонала Лилечка. - Душно...
     - Крепись! Кто сознание потеряет, не выживет. Лева, тормоши ее...
     Цыпф,  которого и  самого сейчас надо  было  тормошить,  вылил  на  голову
девушке последние капли воды.
     - Терпи...  терпи...  Недолго осталось, - уговаривал он ее. - Минуток пять
еще от силы.
     Марево горячего воздуха не  позволяло рассмотреть,  что творилось снаружи,
но  пустыня уже  давно была не  серым ковром,  вытканным пламенными узорами,  а
одним сплошным океаном огня, в котором не было места для иной жизни, кроме той,
что облачена в плоть из камня,  а вместо крови подпитывается плазмой. Возможно,
это  был  только  обман  зрения,  но  любому,  кто  имел  смелость  выглянуть в
иллюминатор,  казалось, что слепяще-золотистое пространство вокруг вздымается и
опадает, словно кожа, под которой перекатываются тугие желваки мускулов.
     Дышать сухим жаром,  в который превратился воздух,  было почти невозможно.
Сауна,  конечно,  хорошая вещь, но только до тех пор, пока ее можно покинуть по
собственной воле. В противном же случае она превращается в камеру пыток.
     Люди  хрипели и  стонали на  разные  лады,  инстинктивно стараясь зарыться
поглубже в покрывающую пол труху.  Она отвратительно пахла, вызывала кожный зуд
и неудержимый кашель, раздражала глаза, но по крайней мере не обжигала. Тот же,
кто имел неосторожность прикоснуться к металлу, сразу зарабатывал волдырь.
     Страдания эти не должны были продолжаться больше тридцати-сорока минут, но
людям, варившимся в их котле, казалось, что время остановилось. Не хотелось уже
ничего -  ни возвышенного,  ни земного,  -  а  только глотка свежего воздуха да
пригоршни холодной воды.  Ради них можно было отречься от  Бога и  продать душу
дьяволу.
     Каждый уже боролся только сам за себя: выкарабкивался как мог из гибельной
пучины или  покорно ждал  неизбежного конца.  Сознание раз  за  разом  покидало
людей, и мучительный бред перемешивался с еще более мучительной явью.
     Очередной раз придя в себя (и удивившись,  что он еще жив),  Зяблик увидел
сквозь рваное отверстие в  потолке салона уже не кипящую на адском огне кашу из
золотистых зерен,  а глухую серую муть, готовую вот-вот разразиться дождиком. И
впервые  после  наступления  Великого  Затмения  это  постылое,  ущербное  небо
показалось ему на диво прекрасным...
     У всех слезились глаза,  все харкали и стонали,  все получили ожоги разной
степени,  но главное - все остались живы. Боль сейчас играла даже положительную
роль - заставляла бдолах действовать на всю катушку.
     - Не-е-е,  -  бормотал Зяблик.  -  Уж  лучше  утопиться,  чем  изжариться.
Поскорей бы до лужи какой добраться или даже до болота. Залезу, как бегемот, по
самые ноздри в воду и буду целые сутки отмокать.
     - Через шестнадцать часов нам вновь предстоит испытать это удовольствие, -
Смыков глянул на свои  "командирские".  -  Если, конечно, к этому времени мы не
сменим дислокацию.
     О  том,  что это именно он  недавно настаивал на  продолжении похода через
Бушлык, Смыков даже не заикался.
     По  обшивке авиалайнера уже барабанил редкий дождик (испарившаяся из почвы
влага возвращалась обратно), и все, забыв о боли, поспешили наружу.
     - Как хорошо-то,  Господи,  -  приговаривала Лилечка, ловя ртом прохладные
капли.
     - Просто экстаз! - Верка, расстегнув рубаху до пупа, танцевала под дождем.
     Зяблик,  дождавшись,  когда  соберется первая лужа,  действительно залег в
нее.  Даже  Толгай,  испытывающий  к  водной  стихии  сложные  чувства,  теперь
радовался, как ребенок.
     Только Смыков и  Цыпф,  занятые каким-то  принципиальным спором,  никак не
реагировали на ниспосланное небесами благодеяние.
     - А  я  продолжаю настаивать на  том,  что  Будетляндия должна иметь общую
границу с Гиблой Дырой,  - говорил Цыпф. - Ведь дикари свободно перемещались из
страны в страну и даже пленных с собой уводили. Вспомните рассказы Эрикса.
     - Раньше,  возможно,  общая граница и  имелась.  Было,  как говорится,  да
быльем поросло,  -  возражал Смыков.  -  Размежевка получилась.  Мало ли  какие
чудеса сейчас случаются.
     - Вы ведь схему,  которую Эрикс оставил,  в свой блокнот перерисовали. Вот
давайте и взглянем на нее еще раз.
     - Сто раз уже на нее глядели, - проворчал Смыков, однако блокнот достал.
     Прикрывая его от дождя полой плаща, они углубились в изучение схемы.
     - Вот последний ориентир. - Цыпф ткнул пальцем в крестик, отмечающий место
погребения Эрикса. - Черное яйцо.
     - Допустим, - кивнул Смыков.
     - А вот граница.
     - Не спорю.
     - Как мы шли отсюда сюда?
     - Как-как! Кратчайшим путем. По прямой.
     - Вот именно!  Так!  -  Цыпф ногтем провел по схеме короткую черту.  - А у
Эрикса изображена уходящая в сторону крутая дуга. Видите?
     - Мало  ли  какой  зигзаг мог  изобразить умирающий человек!  -  продолжал
упираться Смыков.
     - Вот уж  не  надо извращать факты.  Составляя эту схему,  он  находился в
ясном уме! Мы ведь уже убедились, что все ориентиры указаны очень точно.
     - Что вы, братец мой, в конце концов, предлагаете? - не выдержал Смыков.
     - Вернуться к последнему ориентиру.  То есть к черному яйцу.  А затем идти
по маршруту,  указанному Эриксом.  Уверен, что он выведет нас в Гиблую Дыру или
какое-нибудь другое более или менее пригодное для жизни место.
     - Опять, значит, с аггелами схлестнемся?
     - А у вас есть другой план? Может, пойдем навстречу огненному приливу? Или
подождем его здесь?
     - Нет уж,  дудки, - Смыков подул на свою, как кипятком обваренную, руку. -
Лучше сковорода, чем духовка.
     - Кстати,  я  почти  уверен,  что  с  аггелами  мы  в  ближайшее время  не
встретимся,  -  закончил Лева.  -  Скорее всего они  уже перебрались к  границе
Эдема. Косят бдолах и воюют с нефилимами. Мы для них давно уже мертвецы.
     Еще  трижды  лжезаря  освещала небо  (никто  из  ватаги  на  нее  даже  не
оглянулся),   прежде  чем   на   горизонте  вновь  замаячил  раскинувшийся  над
Будетляндией шатер небесного невода.  Все  это  время они  пили только дождевую
воду,  которой в день набиралось не больше половины котелка,  и поэтому первое,
чем  они  занялись,  покинув Бушлык,  были  поиски пристойного водопоя (как  ни
велика была жажда, но пить из первой попавшейся лужи или грязной сточной канавы
не хотелось).
     Обшарив подряд чуть  ли  не  целый  квартал,  они  наткнулись в  одном  из
заброшенных домов  на  вместительную кладовую,  замаскированную от  посторонних
глаз  роскошным,  но  сильно попорченным молью  гобеленом.  Содержимое кладовой
весьма  пострадало от  гниения  и  грызунов,  но,  к  счастью,  эти  напасти не
коснулись жестяных банок и  стеклянных бутылок.  Нашлись и соки,  и шипучка,  и
даже пиво.
     Отметив  возвращение в  Будетляндию обильным пиром,  ватага  -  впервые за
много дней -  позволила себе отдых под крышей. Развлекались при этом как могли.
Лилечка играла на губной гармошке,  Толгай исполнял военные танцы своего дикого
народа,  а  Зяблик  обучал всех  желающих способу хорошенько забалдеть даже  от
обыкновенного пива  -  для  этого его  не  нужно было  хлестать из  стакана,  а
неторопливо зачерпывать чайной ложечкой.
     Даже расчувствовавшийся Цыпф внес свою лепту в общее веселье -  с чувством
декламировал мрачные и малопонятные для непосвященных орфические гимны.
     Славлю Гекату,
     Богиню пустых перекрестков.
     Сущую в море, на суше,
     И в древних седых небесах.
     Славлю царицу ночей,
     Окруженную свитой собачьей,
     Ту, что танцует во тьме
     На могильных костях...
     Слушая это заунывное завывание,  все,  а  в  особенности Верка,  буквально
покатывались со смеху.
     Спустя  сутки  они   отыскали  свой  последний  лагерь,   разгромленный  и
загаженный аггелами,  а потом и виллу,  в подвале которой недавно томился Цыпф.
Похоже было,  что каинисты действительно покинули этот край.  Об их присутствии
теперь напоминала лишь огромная сковорода,  брошенная в пересохшем бассейне, да
обрывки окровавленных бинтов на полу гостиной.
     Дальше  продвигались уже  хорошо  знакомым путем,  но  об  осторожности не
забывали  -  постоянно высылали  вперед  дозорного и,  презрев  советы  Эрикса,
сторонились открытых мест.  Пережитый в Бушлыке кошмар уже начал забываться,  а
ожоги, благодаря бдолаху, быстро заживали.
     Еще  через  два  дня  вернувшийся из  дозора  Зяблик  сообщил,  что  сумел
разглядеть вдали огромное черное яйцо,  возвышающееся над  окружающими зданиями
едва ли не наполовину.
     Эту новость можно было считать хорошей.  Остальные новости были или ни  то
ни се, или похуже.
     - Толком вы что-нибудь объяснить можете?  -  допытывался Смыков у  хмурого
Зяблика.  -  Вот чего я  не  люблю,  так это неопределенности.  Если вы  что-то
подозрительное видели, так прямо и скажите.
     - Хрен его знает,  -  Зяблик скривился,  как будто дольку лимона лизнул. -
Сам не могу понять. Предчувствия дурные... Как-то все не так, как раньше...
     - Ну, конечно! - воскликнул Смыков с сарказмом. - Раньше все действительно
не так было.  Я по утрам дверь спальни не рукой открывал,  а...  хм-м... совсем
другой частью тела.  Вы,  братец мой, капризным стали, как баба на сносях. И то
вам не так, и это... Говорите откровенно, можно нам вперед идти или нет?
     - Я ведь ходил...  -  Зяблик пожал плечами. - Может, просто кажется мне...
Как говорится, пуганая ворона и куста боится.
     - А  на  то  место,  где  мы  Эрикса  схоронили,  глянуть можно  будет?  -
поинтересовалась Лилечка.
     - Почему бы и не глянуть. Все равно мимо пойдем, - сказал Смыков.
     - Вот что,  -  Зяблик откашлялся, как это он делал всегда, стараясь скрыть
смущение.  -  Вы только не подумайте чего... Будто я нарочно шухер поднял... Но
по  щепотке бдолаха не  мешало бы  людям выдать.  Кто сейчас его употреблять не
будет, пусть наготове держит.
     Прижимистый Смыков  на  этот  раз  спорить  не  стал,  а  позаимствовав из
блокнота пару листиков, свернул шесть аккуратных фунтиков.
     - Держите... Но без особой нужды не лопайте, - сказал он, наполнив фунтики
бдолахом. - Не сахар ведь...
     Некоторое  время  они  шли  в  полной  тишине,   если  не  напуганные,  то
встревоженные словами Зяблика.  Однако  уже  через  пару  километров напряжение
рассеялось.  Все вокруг,  казалось,  дышало покоем. Небо по-прежнему оставалось
серым,  но обликом своим не грозило в  любую секунду рухнуть на землю.  Трава и
листья тускло поблескивали после недавнего дождя.  Стайки пестрых птиц, которых
они  перепугивали с  куста  на  куст,  издавали  мелодичные  стрекочущие звуки.
Нежилые дома вокруг хоть и  имели запущенный вид,  но  не  рождали ассоциаций с
огромным заброшенным погостом.
     - Вижу!  -  объявил шагавший впереди Смыков.  -  Черное яйцо вижу. Правда,
пока только самую верхушку...  Интересно мне,  по какому случаю могли поставить
подобный монумент?
     - По случаю юбилея рода человеческого,  - сказал Зяблик по-прежнему хмуро.
- Первый-то человек,  ученые говорят,  чернокожим был.  В Африке родился.  Вот,
значит, это его яйцо и есть... от которого все мы произошли.
     - А почему только одно? - полюбопытствовала Верка.
     - Второе саблезубый тигр оттяпал,  -  объяснил Зяблик.  - А может, супруга
евонная  откусила,   когда  убедилась,  что  у  нее  не  обезьянство  хвостатое
рождается, а человеческая ребятня.
     - Зябля! - позвал приятеля Толгай. - Твой ходил здесь?
     - Вроде бы... - Зяблик оглянулся по сторонам.
     - Улен видел?
     - Ты насчет травы, что ли?
     - Ага...  Совсем яман улен...  Такой плохой... В доказательство своих слов
он  раздавил  каблуком  пучок  травы,  пробившийся сквозь  трещину  в  бетонном
покрытии. Трава заскрипела, как сухой снег, и превратилась в мелкую пыль, но не
зеленую, а бурую.
     - Вот это номер! - Зяблик оглянулся по сторонам. - Да и с деревьями что-то
неладно. Как подморозило...
     - Ой! - воскликнула Лилечка, сорвавшая лист с ближайшего куста. - Колется!
     - Похожие случаи были зафиксированы в Степи,  -  сказал Смыков,  осторожно
трогая траву,  хрупкую,  как крылышки дохлой стрекозы.  - Припоминаете, товарищ
Цыпф?
     - Припоминаю,  -  кивнул Лева.  -  Но там пораженные участки располагались
мозаично... Пятнами.
     - Вот мы на такое пятно и попали.
     - Дай-то Бог... . .
     - Пятна  разные  бывают,  -  настроение  Зяблика,  похоже,  ухудшилось еще
больше.  -  Сахара на карте тоже как пятно...  А  попробуй пройди ее из конца в
конец.
     - Ничего чрезвычайного пока не случилось,  - попытался успокоить спутников
Цыпф.  -  Мало  ли  какая  причина могла погубить траву.  Вряд  ли  это  как-то
отразится на нас.
     - Забыли вы,  что кони,  попробовавшие такой травы, передохли? - продолжал
ворчать Зяблик.
     - Но мы-то не кони! - вполне резонно возразил Цыпф.
     В этот момент позади них раздался звук,  похожий на тот, что издает хорошо
отточенная  коса,  врезаясь  в  массив  густого  травостоя.  Такой  звук  могло
произвести  только  очень  быстро  движущееся  тело,  вылетевшее  из  зарослей,
окаймлявших дорогу слева, и исчезнувшее точно в таких же зарослях справа.
     Все  непроизвольно  обернулись  на  этот  стремительный  посвист,   быстро
затихший вдали.
     - Кто-нибудь  что-нибудь видел?  -  после  недолгого недоуменного молчания
спросил Смыков.
     - Мелькнуло что-то... - неуверенно произнес Цыпф. - Темное, кажется...
     - Во!  -  Толгай раскинул руки широко в  стороны.  -  Бик зур!  Большой...
Туз... Быстрый...
     - Это мы и без тебя поняли,  -  Зяблик прищурился. - Вот только откуда эта
хреновина могла взяться? Ноги у нее или крылья?
     - Что бы  это ни  было,  но  если оно захочет нас догнать,  то догонит,  -
сказал Смыков. - Поэтому спокойно продолжаем движение.
     Снова двинулись в путь,  но уже с оглядкой.  Побуревшая листва на деревьях
под  порывами ветра  издавала не  шелест,  а  тихое  дребезжание.  Черное  яйцо
вздымалось впереди, как гора.
     Между тем дорога,  по которой они шли, приобретала все более странный вид.
Обочины, до этого составлявшие с бетонным полотном единую плоскость, вздымались
все выше.  Груды земли,  обвалившиеся с этих стен, оставляли для прохода совсем
узкое пространство.  Многочисленные трещины разрывали дорожное покрытие вдоль и
поперек. Ватага уже шла как бы по дну ущелья.
     - А не лучше ли нам выбраться наверх, - предложил Смыков. - Как-то неуютно
я себя в этой канаве чувствую.
     Никто не стал ему перечить,  и люди,  помогая друг другу, вскарабкались на
нависший над дорогой карниз.
     - Если дождик пойдет,  тут все затопит, - сказала Верка. - На лодках можно
будет плавать.
     - Эх,  мать  честная!  -  Зяблик в  сердцах даже плюнул вниз.  -  Опять мы
облажались! Опять куда-то не туда забрели!
     - Как  вы   думаете,   отсюда  до   Отчины  далеко?   -   упавшим  голосом
поинтересовалась Лилечка.
     - Если все будет хорошо и  мы  попадем в  Гиблую.  Дыру,  то  недели через
полторы-две доберемся до Кастилии,  -  объяснил ей Цыпф.  - А там уже и до дома
рукой подать.
     Мертвая трава противно скрипела под  ногами.  Каждый шаг  оставлял на  ней
отпечаток  более  четкий,  чем  чернильный штамп  на  казенном  документе.  Еще
несколько раз  им  довелось  услышать  шум,  производимый какими-то  неведомыми
массивными телами,  -  иногда это  был  уже  знакомый стремительный посвист,  а
иногда тяжкий грохот, сопровождаемый треском ломающихся деревьев.
     Смыков,  продолжавший шагать в авангарде отряда, раздвинув очередной куст,
задребезжавший при  этом  так,  словно  его  покрывали  не  листья,  а  кусочки
металлической фольги,  внезапно резко  отпрянул назад.  Из-за  куста вспорхнула
целая стая  пестрых птиц  и,  недовольно треща,  расселась на  ветках ближайших
деревьев.
     - Уф-ф,  -  Смыков вытер лицо  сгибом локтя.  В  руке  у  него  был  зажат
пистолет.  Никто  и  не  заметил,  когда он  успел его  выхватить.  -  Идите-ка
гляньте...
     Посреди небольшой полянки, трава на которой под птичьими лапами обратилась
в прах, из земли торчали три человеческих торса. Лица людей уже были расклеваны
птицами,  а  вместо  глаз  зияли  черные ямы.  Определить их  принадлежность по
одежде, покрытой запекшейся кровью и птичьим пометом, было сейчас невозможно.
     Первым к  мертвецам решился подойти Зяблик.  Поочередно ощупав головы всех
троих, он категорическим тоном заявил:
     - Аггелы! Вот у этого рога уже вполне приличные.
     - Кто же их так? - голос у Лилечки непроизвольно опустился до шепота.
     - А никто,  -  подумав немного,  сказал Зяблик. - Когда казнят или мучают,
закапывают по горло,  а не по грудь.  Да и руки снаружи не оставляют.  Этот вот
даже нож  сжимает...  И  этот тоже...  Откопать себя пробовали,  да  не  вышло.
Задушила мать-сыра земля...
     - И это нам знакомо,  - Смыков тоже подошел поближе. - Помните, на сборе в
Подсосенье кто-то рассказывал,  как в Агбишере быки