копии.  Всякий раз их появлению предшествовали грозные и
загадочные природные явления.  К  себе варнаки никого близко не подпускали и  в
случае опасности исчезали бесследно,  как миражи.  Однако миражом они не были -
на  мягкой  почве  после  них  оставались следы,  похожие на  отпечатки больших
валенок,  а  после исчезновения в  воздухе еще какое-то время висели,  медленно
оседая, хрупкие черные хлопья, прозванные в народе "адовым прахом".
     Затем,  к  вящему  неудовольствию попечителя киркопов,  слово  опять  взял
делегат из Лимпопо.
     - Ну ладно,  с аггелами все понятно.  Или мы, или они. Пощады тут ждать не
приходится.  Давно их приструнить пора,  с соседями замириться, время выиграть.
Недосуг со  всякой чертовщиной возиться.  Какой вред  от  варнаков или  того же
Белого Чужака?  Пусть бродят себе на  здоровье.  Может,  и  не пересекутся наши
пути.
     - А  если  пересекутся?  -  возразил человек в  кольчуге.  -  Локти кусать
придется,  если,  конечно,  зубы останутся. Что им здесь надо? Не из нашего они
теста.  Может,  это варнаки все и устроили,  а теперь присматриваются, какую бы
еще пакость сотворить.  Заметь,  вооруженного человека они к  себе за версту не
подпускают.  А вот к детям иногда подходят. Недавно на перевале между Кастилией
и Агбишером странный случай был. В одном месте каменная тропа как кисель стала.
Я,  пока сам не убедился,  поверить не мог.  Два вьючных быка и погонщик в этот
кисель и влетели.  И сразу камень опять в камень превратился. Наружу только две
пары рогов да кисти рук торчать остались.  Начали мы возле них топором тюкать -
натуральный гранит,  только искры летят.  Вот...  А  через час  там  уже варнак
стоял, зыркал.
     - Хм... зыркал, - задумчиво произнес мосластый мужик, сидевший отдельно от
всех на  подоконнике.  -  Вот тут вопрос...  Могут ли варнаки вообще зыркать...
Повадился к нам тут один.  То у дороги стоит, прохожих пугает, то возле серного
озера крутится.  Я  его дней десять со  снайперской винтовкой выслеживал.  Дай,
думаю, проверю, в самом ли деле у них шкура как броня. Близко он меня, конечно,
не подпускал, но в прицел я на него насмотрелся. И впечатление у меня создалось
такое, что варнаки вообще глаз не открывают.
     - Закрытые глаза есть знак принадлежности к царству мертвых, - сказал Цыпф
многозначительно. - Вспомните Вия и Бабу-Ягу.
     - Лева,  все знают,  что ты у нас очень умный,  -  набычился мосластый.  -
Тогда я, может, лучше помолчу, а ты расскажешь... про Бабу-Ягу.
     - Ах,  простите...  Продолжайте, пожалуйста. Но вот непонятно, как варнаки
могут видеть, если глаз не открывают?
     - Клоп  человека тоже  видеть не  может,  а  находит безошибочно...  Я  за
кустами все время лежал,  даже нос не высовывал. Но даю голову на отсечение, он
точно знал,  где я.  Только положу палец на спуск, а он уже и пропал... Исчезло
чудное виденье, как говорил поэт Пушкин.
     - Ну и что это доказывает?  -  стоял на своем делегат из Лимпопо. - Может,
они нас больше боятся, чем мы их... Я понимаю... Кто на молоке обжегся, на воду
дует.  Только нельзя беду на  каждом шагу караулить.  На  то  она и  беда,  что
нежданно-негаданно приходит.
     - И тем не менее аггелы, варнаки и Белый Чужак как-то связаны между собой,
- сказал Цыпф.  -  Непонятно, как именно, но цепочка просматривается. Тут кое у
кого есть интересные наблюдения. Товарищ Смыков, не поделитесь?
     - Делиться можно успехами, - уточнил Смыков, вставая. - а о неудачах можно
только  информировать...  С  Белым  Чужаком мы  встретились случайно.  Работали
совсем по другому вопросу. Если говорить откровенно, он к нам сам подошел...
     По  залу  пронесся  шумок.   Кто-то  сказал:   "Ого!",   кто-то  удивленно
присвистнул,  кто-то поинтересовался,  почему в таком случае эта столь одиозная
личность не представлена перед ясными глазами собрания.
     - Спокойней,  братцы  вы  мои.  -  Смыков,  как  сова,  повертел  головой,
высматривая  крикунов.   -  Попытка  задержания  имела  место,  но  успехом  не
увенчалась.   Кишка  у   нас  тонка  оказалась.   Так  называемый  Белый  Чужак
продемонстрировал физические способности, до которых нам с вами далеко. Человек
против него что болонка против волка, заявляю с полной ответственностью.
     - Видать, крепко он вас припугнул...
     - Припугнуть меня трудно,  я  на  том свете был.  Меня инквизиция два года
пытала. - Смыков хотел ткнуть пальцем в треугольный шрам, глубоко впечатанный в
висок,  но от волнения ошибся и едва не угодил себе в глаз. - Однако сейчас для
нас имеет значение не поведение Белого Чужака, а сказанные им слова.
     - Да вы с ним даже поговорили! - ахнул парень с серьгой. - Может, и по сто
грамм сделали?
     - Предлагали,  - не выдержал окончательно проснувшийся Зяблик. - Тара наша
ему не подошла. Хрупкая...
     Смыков между тем продолжал:
     - Белый Чужак заявил,  что людям он не враг и сам,  по-видимому,  является
человеком.
     - По-видимому или является?
     - Цитирую дословно: я, то есть он, родился человеком.
     - Что он еще сказал?
     - Посоветовал  оставить  в  покое  одну  особу,  предположительно  имевшую
контакты с варнаками.
     - А какой у него к этой особе интерес?
     - Не знаю.
     - Про аггелов ничего не говорил?
     - Нет.  Мы  и  поговорили-то  всего  пару  минут.  Но  аггелы,  кстати,  в
Талашевске завелись. Хотя раньше о них слышно не было.
     - Ходят  они  за  Белым  Чужаком,   как  цыплята  за  наседкой,  -  сказал
одноглазый. - Но не в открытую ходят, а хоронятся.
     - Зяблик,  а  какое  у  тебя  впечатление  от  этого  фрукта  осталось?  -
болезненно морщась, спросил раненый.
     - Мужик свой в доску. Верке понравился.
     - А тебе?
     - Я таких шустрых не люблю. На ходу подметки режет.
     - У  кого  какие  предложения?  -  Цыпф  требовательно постучал мелком  по
грифельной доске.  -  Никаких?  Тогда  разрешите мне...  Как  вы  убедились,  в
настоящий момент  интересы  варнаков  и  Белого  Чужака  сосредоточены в  одной
географической точке  -  городе Талашевске.  Считаю целесообразным оставить там
группу Смыкова, тем более что первое знакомство уже состоялось. Задача прежняя:
наблюдать за перемещениями как тех,  так и другого.  При возможности задержать,
при невозможности вызвать на откровение. Одновременно прощупать аггелов. Может,
те что-нибудь знают. Возражения, дополнения есть?
     - А  как  же!  -  воскликнул  уже  почти  протрезвевший делегат  Хохмы.  -
Предположим,  зажмут они Белого Чужака в угол.  Завяжется у них милая беседа. А
что  дальше?  Зяблика  я  уважаю,  но  что  он  может  сказать  дорогому гостю?
Обматюгать разве  что  с  ног  до  головы...  Смыков  начнет  уголовный  кодекс
цитировать,  который давно на подтирку пошел.  Верка, конечно, может поговорить
красиво,  но уже после всего... ("С тобой, козел, я ни до, ни после говорить не
собираюсь!" -  огрызнулась Верка.) Остается Чмыхало. Может, мы ему переговоры с
Белым Чужаком доверим?
     - Не понимаю, куда вы клоните, - заерзал на своем месте Цыпф.
     - Сейчас  поймешь...  Предлагаю  усилить  группу  Смыкова  нашим  нынешним
председательствующим.  Левка все науки превзошел,  да и язык у него без костей.
Кому еще с Белым Чужаком лясы точить?  Уж Левка-то в грязь лицом не ударит... А
если ударит, пусть на нас не обижается. Мы потом по этому личику еще добавим.
     Поднялся одобрительный шум, как будто бы в зал вкатили бочку пива. Кое-кто
даже в ладоши захлопал. Неудовольствие публично выразил один Зяблик:
     - Вы нам баки зря не вколачивайте! На хрена нам такой баклан, да еще перед
горячим делом.  Он, наверное, даже пушку в руках держать не умеет. Сам загнется
и нас под монастырь подведет. Не, мы только проверенных людей берем...
     - А Верка? - спросил кто-то.
     - Что -  Верка?  Верка в сторонке никогда не отсиживается.  Если придется,
любого удальца может на шарап взять.
     - Ты,  Зяблик, особо не разоряйся, - сказал рассудительный Глеб Макарович.
- Как общество постановило, так тому и быть.
     Зяблик  зыркнул  по  сторонам  и,  не  встретив ни  одного  сочувствующего
взгляда, сдался.
     - Ладно, но тогда пусть хоть влазное поставит... Не меньше литра...
     Возле невзрачной цементной стелы,  неоднократно использовавшейся в прошлом
как мишень для стрельбы крупной дробью,  но  тем не  менее продолжавшей хранить
уже не  всем понятные граффити (Граффити-  древние надписи на стенах,  камнях и
сосудах,   обычно   носящие   бытовой  характер.)   полузабытой  прошлой  жизни
"Кол...о... З...ря", Чмыхало затормозил. Дорогу перегораживали опутанные ржавой
колючей  проволокой рогатки,  а  дальше  на  холме  торчало ажурное бревенчатое
сооружение в  виде  высокой  арки,  горизонтальную часть  которой  украшали три
аккуратно завязанные петли-удавки.
     - Дальше лучше не соваться,  - сказал Зяблик. - Свинопасы сиволапые и мину
заложить могут.
     - Откуда у  них мины?  -  удивился Лева Цыпф,  у которого после вчерашнего
распития "влазной" веки поднимались с таким же трудом, как у пресловутого Вия.
     - На толчке купили.  Там за гранату бычка просят. Дешевка. А из гранаты да
куска проволоки любой дурак мину  сварганит...  Смыков,  пора  народ тревожить.
Стреляй, не жмись.
     Смыков  неизвестно откуда -  не  из  рукава ли?  -  извлек свой  до  утери
воронения затертый "Макаров",  с  сожалением глянул на  него,  направил ствол в
небо,  но в последний момент передумал и сбил выстрелом верхнюю закорючку буквы
"З".
     Теперь  оставалось  только  ждать.  Чмыхало  вылез  из  драндулета и  стал
привычно обстукивать ногой  баллоны.  Зяблик впал  в  спячку.  Верка  принялась
втолковывать Цыпфу  методы борьбы с  тяжелым похмельем,  а  Смыков погрузился в
раздумье,  обхватив голову ладонями,  как будто хотел выдавить из  нее какую-то
важную мысль - так иные давят губку, выжимая воду.
     Спустя  четверть  часа  со  стороны  зловещей  арки  показалась молодуха в
резиновых сапогах и бурой тюремной телогрейке.
     - Дошла до них, похоже, наша почта, - сказал Зяблик.
     Вблизи молодуха оказалась чудо  как  хороша:  круп ее  по  ширине равнялся
шести хорошим кулакам, зато офицерский ремень был затянут на талии едва ли не в
два нахлеста.  Грудь распирала застиранную камуфляжную гимнастерку, но только в
верхней ее трети. Лицо суровой богини-воительницы не портили даже мазок сажи на
виске и следы борща на подбородке.  Чувствовалось,  что она может все: вспахать
ручным  плугом гектар поля,  без  пачек  и  пуантов станцевать любое  па-де-де,
вышить гладью гобелен размером три на четыре метра, дать (и не без собственного
удовольствия) целой роте. С таких женщин когда-то ваяли кариатид и валькирий. В
разное  время  и  разными  художественными  средствами  их  воспевали  художник
Микеланджело и поэт Некрасов.
     - У нее обрез под полой, - тихо сообщил Зяблик.
     - Вижу, - ответил Смыков, пряча пистолет между коленок. - Если что, я ей в
лоб...
     - В лоб не надо. Лучше в плечо. Нравятся мне такие бабы.
     - Что  надо?  -  неласково спросила  молодуха,  остановившись у  бетонного
торчка.
     - Тебя, ласточка... - начал было Зяблик, но Смыков перебил:
     - Вроде бы вы нынче в сторожевую службу назначены?
     - Я в святцы не заглядывала,  - молодуха стерла следы борща с подбородка и
облизала палец. - Может,
     и мы.
     - Город надо от всякого сброда почистить. Людей дайте. Дружинников.
     - Людей  тебе?  -  в  голосе молодухи звучало законное презрение трудового
человека ко всяким там забубенным тунеядцам. - А сами вы что, малахольные?
     - Город большой.  Одного поймаем,  а  дюжина разбежится.  К вам же потом и
придут.
     - Как придут, так и уйдут, - молодуха кивнула головой в сторону виселицы.
     - И скольких же вы гостей пеньковым хлебом и свинцовой солью встретили?  -
поинтересовался Зяблик.
     - Вы первые будете.  Другим и показа хватает.  Только глянут и сразу назад
поворачивают.
     - Суд Линча, стало быть.
     - Почему Линча? Ивана... Ее Иван Сошников ставил.
     - Значит, вы никого к себе не принимаете? - спросила Верка.
     - Принимаем...   Детей  малых  принимаем.   Даже  арапчат.   Мужиков  пара
пригодилась бы.  Работящих И на передок крепких.  Но среди вас,  я гляжу, таких
нет.  Басурмана вашего могли бы  принять,  если  бы  с  конем в  придачу...  Ты
докторка?
     - Да.
     - Оно и видно. От йода пожелтела вся. Докторку бы мы без разговоров взяли.
     - Хватит горбатого лепить!  - не выдержал нетерпеливый Зяблик. - Гони сюда
своих дружинников, да только с оружием.
     - Прикуси язык,  мурло небритое,  -  спокойно ответила молодуха. - Если бы
нас самих шушера городская не донимала,  не видать бы вам помощи. Самая страда,
все в поле. Но, как видно, судьба нам сегодня другое ворожила.
     - А  ты  баба  скипидарная,  -  с  уважением заметил Зяблик.  -  Как  хоть
звать-величать?
     - Виолетта я, - молодуха потупилась.
     - Не-е, на Виолетту ты не похожа. Я тебя буду Домной звать.
     - Зови как хочешь, а я все равно не отзовусь... Ожидайте здесь, пока мы не
соберемся. С места не двигайтесь, а еще лучше - машину свою назад откатите. Тут
прямо перед вами ловчая яма  замаскирована.  Еще немного -  и  кувыркнулись бы.
Доставай вас потом...
     С собой Виолетта привела шесть человек - двух матерых мужиков, трех парней
призывного возраста и младшую сестру Изабеллу,  хоть и худую, но бедовую. Кроме
топоров  и  самодельных пик,  на  вооружении дружинников состояли два  ружейных
обреза и автомат Калашникова.
     Изабелла залезла в драндулет на колени к Смыкову, остальные разместились в
телеге на  резиновом ходу,  запряженной парой  мышастых степных коньков.  Ехать
решили дорогой хоть и дальней,  но скрытной -  через Мезеновский лес, плотину и
пригород Шпильки.
     В  пути  Изабелла вдоволь  накурилась дармовым самосадом (дома  сестра  не
позволяла) и поведала о житье-бытье общины.
     - Картошки,  маниоки и ячменя хватит до следующего урожая,  а может, еще и
на  обмен останется.  Завели свиней,  кур и  страусов.  У  арапов за металлолом
выменяли бегемота и  насолили аж тринадцать бочек мяса.  Сама недавно ездила на
толчок в  Кастилию.  Наторговала там  хорошо,  очень у  них  посуда наша идет и
швейные иголки.  Правда,  меня там два раза изнасиловали.  Хотя это, может, и к
лучшему -  авось забеременею.  А  то  в  общине за  целый год только трое ребят
родилось. Хотя мужики баб вроде исправно обслуживают. Почему бы это, докторша?
     - Когда-то в  больших городах устраивались зоопарки,  -  сказала Верка.  -
Держали в  них напоказ всяких диких зверей.  И  если у  какой-нибудь львицы или
слонихи рождался детеныш,  это  считалось событием.  Не  хотели дикие  звери  в
неволе размножаться. Вот и мы сейчас вроде как в клетке, - она ткнула пальцем в
нависший над головой низкий,  давящий свод, похожий на земное небо примерно так
же,  как стоячая загнивающая вода лимана на живое бурное море.  -  Ты, девочка,
солнышко хоть раз видела?
     - Не помню,  -  беззаботно ответила Изабелла. - Сойдет, в крайнем случае и
без солнышка.  Только скучно у нас.  Жить можно,  но скучно. А сбежишь - ноги с
голодухи протянешь или в беду какую угодишь.
     - Ничего, - мрачно заверил ее Зяблик. - Скоро повеселимся.
     Экспедиция  преодолела лес,  где  среди  полузасохших,  задушенных лианами
сосен и  чересчур буйно вымахавших берез уже  торчало что-то  глянцево-зеленое,
пышное,  непривычное глазу, и выехала на бетонную плотину, рассекавшую обширное
моховое болото,  некогда бывшее дном полноводной реки Лучицы (оставшийся от нее
ручеек теперь назывался Нетечью).  Среди  зеленой трясины рыжей  горой  торчала
огромная,  как крейсер, землечерпалка и пришвартованная к ней сухогрузная баржа
- обе проржавели до полной утраты сходства с творениями рук человеческих.
     Миновав пригород,  ранее  застроенный деревянными домами и  потому сначала
превратившийся в пепелище,  а потом - в опасные для человека джунгли, драндулет
затормозил у развалин бензоколонки.  Полчаса спустя подъехала и телега. Чмыхало
прокомментировал это событие так:
     - Конь едет - тихо. Драндулет едет - в Лимпопо слышно.
     - А  почему ваш  черненький все  время  молчит?  -  Изабелла покосилась на
Цыпфа. - Язык проглотил?
     - Да если бы сам,  - печально вздохнул Зяблик. - Тут жуткая история вышла.
Его  не  так  давно дикари-киркопы прихватили.  А  они  все сплошь людоеды.  Но
человека едят хитро.  Сразу не убивают,  а  живого на части крошат,  чтобы мясо
раньше времени не протухло. Первым делом они у пленника всякую мелочь отрезают:
язык,  уши,  пальцы и  так далее.  Чтобы он кровью не изошел,  раны головешками
прижигают,  а жилы перевязывают.  На следующий день задницу отрубают. Это у них
главное лакомство, на шашлыки идет. Ну а потом - руки до локтей, ноги до колен.
На студень.  Из ляжек похлебку варят.  Напоследок очередь до мозгов и  потрохов
доходит.  На неделю человека хватает, а то и больше. Нашему дружку еще повезло.
Мы  его  уже  на  следующий день  обратно выменяли.  Только языка  да  мужского
хозяйства лишился.
     - Тебе  бы  самому  хозяйство отрезать!  -  Изабелла  легко  выпрыгнула из
драндулета и побежала к своим землякам.
     - Такое на самом деле было или ты придумал? - Цыпф уставился на Зяблика.
     - Было. Только меня по ошибке с задницы есть начали, а она - как подметка.
Вождь клык сломал и велел вместо меня повара изжарить...
     Тактика  прочесывания города  была  незамысловата и  не  требовала участия
крупных  сил.  Обитаемыми  могли  считаться  лишь  дома,  расположенные  вблизи
источников воды (кому охота таскаться с ведрами за несколько километров?), а те
были известны наперечет.  Это обстоятельство сразу сокращало объем работы раз в
десять.  Кроме того, существовало немало примет, выдававших присутствие людей в
этом  мертвом городе.  Так,  если  в  подъезде пышно цвела какая-нибудь колючая
тропическая  дрянь,   туда   и   соваться  было   нечего.   Человеческое  жилье
обнаруживалось по  дымку очага,  по  запаху жареных манек,  по  развешанному на
балконе белью,  по выбитым в  траве тропинкам,  по неосмотрительно выброшенному
поблизости мусору.
     Если  дом   попадал  под  подозрение,   у   каждого  подъезда  выставлялся
вооруженный  человек,   а   трое-четверо   начинали  поквартирный  обход,   при
необходимости сокрушая запертые двери.
     - "Влазное" ты, Лева, от души проставил, - сказал Зяблик Цыпфу. - А сейчас
мы  тебя в  деле окрестим,  кровушкой.  Своей или чужой,  это уж  от тебя будет
зависеть.
     - Ладно, - буркнул Лева. - Не вчера родился, кое-что понимаю...
     - Учить тебя будем,  как в старину плавать учили,  -  продолжал Зяблик.  -
Кидали салажонка в омут и ждали,  пока он сам не выплывет. Некоторые выплывали.
А которые ко дну шли,  тех вытаскивали, откачивали и опять кидали. Очень клевый
метод.
     - А  если  я  нож  в  живот  получу или  пулю  между глаз,  вы  меня  тоже
откачаете?- угрюмо поинтересовался Лева.
     - Ты про это не думай.  И к шушере мелкой особо не цепляйся.  Мы их только
для отвода глаз гоняем.  Главное,  хоть одного аггела живьем взять. Надо, кровь
из носа, узнать, чего ради они сюда пригребли.
     Начали с панельной девятиэтажки,  демаскированной отчаянным криком петуха.
Быстро выставили оцепление,  пару  дружинников послали на  крышу и  уже  спустя
десять минут в  одной из  квартир первого этажа обнаружили старуху,  не  только
умудрившуюся неведомым образом уцелеть во  всех передрягах последних лет,  но и
сохранившую при себе дюжину кур-несушек. Хотя разъяренный петух и успел клюнуть
Леву  Цыпфа,  перед  старухой  пришлось  извиниться.  Пусть  доживает свой  век
спокойно.
     Три  следующих  дома  на   этой  улице  успели  утратить  память  о   роде
человеческом,  зато из подвала четвертого извлекли двух завшивевших бродяг, уже
почти  не  людей,  а  вместе с  ними  -  остатки каба