я извинений предназначалась тем,  кто, как мальчишку, гонял
солидного человека за всякой ерундой, но Смыков это дело пресек в зародыше:
     - Молчать!  Мешок в зубы!  Руки вверх!  Шагом ко мне...  Ближе...  Стоять!
Положи мешок!  Наступи!!  Еще... Посторонних предметов, похоже, нет... Подними!
Ко мне! Стоять!.. Верка, возьми, только осторожно. Теперь проверь.
     Верка  приняла  мешочек  из  рук  Грибова,  остановившегося  возле  самого
парапета,  и,  достав  щепотку  бдолаха,  стала  внимательно рассматривать его.
Понюхав и попробовав на язык, она сообщила:
     - Похоже...  И  вкус,  и  запах...  Да  и  трудно за десять минут подделку
изготовить.
     - Подделку изготовить трудно.  А  отходов всяких пополам с трухой напихать
легко,  -  сказал Смыков,  держа пистолет перед носом Грибова,  -  Пусть Зяблик
проверит.
     Зяблик  повторил  все  Веркины  манипуляции и  с  видом  записного знатока
заявил:
     -Оно!
     Смыков на эти слова как бы и  не прореагировал,  а занялся непосредственно
персоной Грибова.
     - Вы чего зыркаете? Что высматриваете?
     - Да не зыркаю я... Это у меня глаз косит... С детства еще...
     - А три пальца вы кому показываете?
     - Сами  же  меня  руки  заставили  поднять,  -  сотник  побагровел.  -  Не
разгибаются у меня два пальца... Вот вам и кажется...
     - Пальцы тоже с детства не разгибаются?
     - Ага,  -  понимающе кивнул сотник.  -  Повод для конфликта ищете. Чего уж
там! Бейте без повода! Свидетелей не останется!
     - Нужны вы мне очень...  Пошли прочь,  -  Смыков махнул пистолетом, словно
отгоняя от себя назойливую муху. - Но рук не опускать!
     Грибов,  пятясь,  стал отходить. На его правой руке три пальца по-прежнему
торчали вверх, а два были скрючены.
     Зяблик,  успевший при  дегустации сожрать солидную порцию  бдолаха,  опять
запустил лапу  в  мешок,  чему попыталась помешать Верка.  Их  энергичная возня
закончилась тем, что оба повалились на парапет, отпихнув Цыпфа в сторону.
     В то же мгновение в окне казино снова блеснула оптика, и всю ватагу обдало
каменной крошкой,  высеченной пулей  из  круглого колена  нереиды,  на  которое
совсем недавно опирался спиной Цыпф.
     Грибов,  успевший  удалиться от  фонтана  шагов  на  десять,  по-звериному
зарычал и  выхватил из-за  шиворота гранату.  Друзья его  шустро рассыпались по
площади, подбирая в изобилии валявшееся вокруг оружие.
     - Третьего бейте,  третьего!  В очках который!  -  не своим голосом заорал
Грибов, зубами вырывая кольцо предохранительной чеки.
     Пистолеты Смьгкова и Зяблика грохнули одновременно. (Ну со Смыковым-то все
было ясно,  он  с  отступающего сотника прицела не спускал,  а  вот когда успел
выхватить свой ствол Зяблик, занятый шутейной борьбой с Веркой?)
     Все остальное произошло почти одновременно и предельно алогично, хотя силы
хаоса,  дремавшие в кирквудовской пушке,  к схватке еще не подключились. Сотник
упал навзничь (кольцо торчало у  него изо рта,  словно из  кабаньего рыла),  но
откатившаяся в  сторону граната не взорвалась -  то ли спусковой рычаг каким-то
чудом остался на  месте,  то ли ударник подвел,  то ли еще что.  Оська внезапно
вышел  из  транса  и,  подхватив  валявшийся  невдалеке  пистолет,  принялся  с
ковбойской лихостью  расстреливать своих  командиров,  еще  не  успевших толком
вооружиться. Очередная пуля невидимого снайпера все же задела Цыпфа, бестолково
метавшегося в узком пространстве между двух морских дев,  и он,  то ли от боли,
то  ли  от  испуга,  привел  в  действие  свое  жуткое  оружие.  По  счастливой
случайности его ствол в данный момент был направлен в сторону здания казино,  а
не куда-нибудь еще, например, в живот покинувшему укрытие Толгаю.
     О  дальнейших событиях у каждого члена ватаги остались свои,  во многом не
совпадающие между собой,  впечатления.  С  Цыпфа,  конечно,  и  спрашивать было
нечего -  кровь залила ему глаза,  а вот Зяблик,  в частности, утверждал потом,
что видел собственными глазами, как нижняя часть здания казино напрочь исчезла,
хотя верхняя странным образом осталась висеть в  воздухе и даже не шелохнулась.
Верка  доказывала совершенно обратное -  сначала исчезла именно  верхняя часть,
где и скрывался снайпер, а нижняя еще некоторое время торчала на прежнем месте.
     Смыков не был согласен ни с Зябликом,  ни с Веркой.  Их некомпетентность в
данном  вопросе  он   объяснял  алкогольным  опьянением  первого,   наступившим
непосредственно после приема бдолаха (в  пику сознанию подсознание возжелало!),
и  истерическим состоянием второй,  вызванным  не  только  азартом  боя,  но  и
приближающимся климаксом.
     По  версии  Смыкова случилось следующее.  Здание само  по  себе  никуда не
исчезало,  ни  целиком,  ни  частично.  Но  после выстрела Цыпфа кто-то  как бы
вырезал его по контуру из нашего пространства.  Сквозь дыру,  образовавшуюся на
фоне  неба  и  других  городских  зданий,  были  видны  звезды,  рассыпанные на
абсолютно черном фоне.  Причем звезды эти не  мерцали,  а  светились ярко,  как
маленькие фонарики. Потом по всей этой картине пробежала рябь, словно помехи на
телевизионном экране,  и  здание вновь стало видимым,  правда,  уже  не  с  той
стороны,  что  раньше.  Простояв так  не  больше секунды,  оно  рухнуло,  еще в
процессе падения разрушившись на удивительно мелкие обломки.
     Толгай только разводил руками в  стороны и  твердил одно:  "Курку!  Ужас!"
Отражение этого ужаса еще  долго стояло в  его  глазах,  но  подходящих слов не
находилось.
     Впрочем,  разговор этот происходил много позже,  совсем в другом месте и в
куда более спокойной обстановке.
     А сейчас все поняли одно -  здания казино нет и в помине, а следовательно,
снайпера можно не опасаться.
     Цыпф,  все лицо которого было залито кровью, пятясь назад, уперся спиной в
голень самого Посейдона и  стал медленно сползать по  ней  вниз,  успев тем  не
менее произвести еще один выстрел,  угодивший неизвестно куда.  Смыков и Зяблик
продолжали держать под  прицелом площадь,  на  которой,  похоже,  кроме  Оськи,
никого в  живых не осталось.  Толгай и Верка бросились к Цыпфу.  Первым делом у
него отняли пушку,  а  потом приступили к  осмотру головы.  Этому сильно мешала
кровь, пропитавшая волосы, как губку.
     Верка сначала растерялась,  а потом вспомнила,  что одно время Толгай брил
свою голову,  причем с  одинаковой ловкостью делал это и ножом,  и саблей.  Она
жестами объяснила ему,  что  надо делать,  и  степняк принялся прядь за  прядью
снимать Левкину шевелюру.
     Когда  лезвие ножа  коснулось раны,  Левка застонал и  попытался протереть
глаза.
     Верка,  обрадовавшись тому,  что  жизнь все  еще теплится в  ее  пациенте,
зачастила:
     - Зайчик, потерпи, все будет хорошо, потерпи, зайчик...
     - Шнурок  на  ботинке развязался!  Шнурок  завяжите!  -  пробормотал Цыпф,
видимо, контуженный пулей.
     К  этому  времени Толгай уже  закончил свою  работу цирюльника,  и  взорам
присутствующих открылась  рана,  наподобие прямого  пробора  рассекавшая Левкин
скальп от лба до макушки.
     - Повезло, - сказала Верка, промокнув кровь собственным носовым платком. -
На  три сантиметра ниже,  и  была бы  у  тебя на лбу аккуратненькая красненькая
отметина. Как у индийской красотки... Зашить бы следовало, да нечем.
     Самым  тщательным  образом  залепив  рану  будетляндским пластырем  и,  за
неимением других лекарств,  накормив Леву  бдолахом,  Верка  отступила на  шаг,
чтобы полюбоваться делом рук своих.
     Кто-то довольно грубо толкнул ее в плечо,  и Верка, полагая, что это всего
лишь  неуклюжая попытка Зяблика подлизаться,  решительным движением попробовала
отстранить ладонь, оказавшуюся на удивление огромной, твердой и холодной.
     Вскрикнув,  она обернулась.  Плеча ее  касался один из уродливых тритонов,
ерзавший на своем постаменте,  словно живой. Шевелились и другие мифологические
фигуры, украшавшие фонтан, в том числе и сам Посейдон.
     На  мгновение в  голову  Верки  пришла шальная мысль,  что  многократные и
широкомасштабные нарушения  принципа  причинности  вдохнули  жизнь  в  каменных
истуканов,  но  причина  столь  странного  поведения  всей  скульптурной группы
состояла совсем в ином. В движение пришли не только изваяния морских богов и их
прислужников.  Шатались и расположенные поблизости дома,  а сама площадь ходила
ходуном,  как поверхность штормящего моря. Плавные широкие волны перекатывались
из одного ее конца в  другой,  и  трупы аггелов то вздымались на их горбах,  то
проваливались вниз.  Но  только не  плеск разносился вокруг,  а  тяжкий скрежет
трущихся друг о друга камней.  Оська, вытанцовывающий среди этого кошмара некое
подобие гопака, напоминал рыболовный поплавок, болтающийся на свежей зыби.
     Воздух стал  мутнеть и  сгущаться.  Что-то  вроде легкой ряби пробежало по
нему,  оставляя за  собой желтые кляксы,  которые быстро росли и  со стеклянным
звоном соединялись между собой. Через площадь зазмеились трещины. Каменная чаша
фонтана треснула. У Посейдона отлетела голова.
     - Отходим! - заорал Смыков. Он подхватил пушку. Верка с Толгаем - Цыпфа, а
Зяблик -  мешочек с бдолахом.  Бежать по гуляющим каменным волнам было не менее
трудно и опасно, чем по льдинам во время ледохода. Камни мостовой, словно зубы,
так  и  норовили ухватить кого-нибудь  за  щиколотку.  А  сзади  звенел воздух,
превращавшийся в кирквудовский янтарь.
     Настоящую надежную твердь  под  ногами они  ощутили,  только удалившись от
площади метров на  сто,  но и  здесь,  на узкой улице,  в  воздухе поблескивали
невесомые желтые чешуйки,  в  любой момент готовые стать катализаторами если не
гибели,  то, во всяком случае, радикального изменения окружающего мира, что для
населявших его существ так или иначе означало конец земного бытия.
     Где-то  позади  осталась площадь,  превратившаяся в  один  огромный массив
кирквудовского янтаря,  являвшегося лишь проекцией на наш мир другого,  гораздо
более сложного пространства.  И  аггелы,  которых,  возможно,  уже  нельзя было
считать  мертвецами,  и  Оська,  превратившийся неизвестно в  кого,  находились
сейчас так далеко отсюда, что даже обсуждать эту тему не имело смысла.
     - Левкина работа!  Это он набедокурил!  - сообщил Зяблик. - Помните, о чем
нас Эрикс предупреждал?  Нельзя,  дескать,  применять эту пушку против явлений,
порожденных силами Кирквуда.  А он последний выстрел в землю загнал,  как раз в
самый  гадюшник,  который под  гаванью находится.  Вот  и  поперла на  нас  эта
многомерная яичница.
     Цыпф,  к  тому времени очухавшийся и  уже  передвигавшийся без посторонней
помощи, вынужден был согласиться с данным предположением.
     - Эта штука опасней атомной бомбы,  -  он покосился на пушку.  - Нужно как
можно скорее привести ее в  негодность.  Вред,  который она способна причинить,
несовместим с ее пользой.
     - Вы,  братец мой,  подобные заявления прекратите! - возразил Смыков. - Не
навязывайте  нам  свои  пораженческие  идеи.  Вред  от  пушки  пока  что  чисто
теоретический,  а польза практическая. Что бы мы сейчас делали, если бы не она?
И в самом деле на сковороде плясали!
     - Не обязательно, - сказала Верка. - Нам ведь предлагали компромисс.
     - Какой компромисс?  Ну ты скажешь тоже! - возмутился Зяблик. - Компромисс
- это  когда  обе  стороны полюбовно договариваются.  А  аггелы на  нас  удавку
накинуть собирались.  Кто им  хоть на  волосок однажды уступил,  уже не  хозяин
себе.  Не отмазаться,  не отмыться...  Кстати,  милый друг Лева,  -  он перевел
взгляд на Цыпфа. - А что этот недоносок имел в виду, когда про тебя говорил?
     - Не знаю даже... - Лева пожал плечами столь энергично, что едва не достал
ими собственных ушей. - Наверное, молол первое, что на ум взбредет... Бредил от
страха...
     - Может,  и бредил,  - молвил Зяблик задумчиво. - И все же допросить этого
щенка не мешало бы... Зря мы его там бросили...
     - Про пустое чего говорить!  - махнула рукой Верка. - Его уже черти на том
свете допрашивают.
     - Семимерные черти - добавил Смыков.
     Обратная дорога много времени не  отняла.  Возвращались они  уже  знакомым
путем,   устраивая  стоянки  на  прежних  местах.  Цыпф,  еще  загодя  начавший
волноваться, постоянно поторапливал своих спутников.
     Когда  впереди  замаячили знакомые силуэты  причудливых башен  Парка  Всех
Стихий, он не выдержал и припустил бегом.
     - Поосторожней там!  - крикнула вслед Верка. - А не то еще напугаешь их до
смерти. Сам сейчас на черта рогатого похож!
     Лева  и  в  самом  деле  выглядел жутковато -  половина головы  выбрита  и
залеплена успевшим  побуреть  в  дороге  пластырем,  а  вокруг  плешины  торчат
склеившиеся от крови космы волос.
     "Только бы ничего не случилось,  только бы все обошлось!" - твердил он про
себя,  еще  в  детстве  уверившись,  что  несчастье  предполагаемое куда  менее
вероятно, чем несчастье нежданное.
     Что же,  и  на этот раз его опасения не подтвердились.  Лилечка,  обхватив
колени руками,  сидела почти на  том  же  месте,  где они ее  оставили,  хотя и
выглядела,  Как  сомнамбула,  очнувшаяся от  своего страшного сна,  но  еще  не
вернувшаяся к реальности.
     Эрикс лежал у противоположной стены,  и лицо его было покрыто платком,  по
которому ползали мухи.  Здесь же рядом устроилась и  уже знакомая Цыпфу парочка
близнецов.  На  вошедшего они  смотрели с  веселым любопытством щенят,  готовых
поиграть и повозиться с первым встречным.
     - Вы кто? - шепотом спросила Лилечка, глядя на Леву так, словно видела его
впервые в жизни.
     - Что с тобой?  - Он опустился возле девушки на колени. - Тебе плохо? Тебя
кто-нибудь напугал?
     - Нет, мне хорошо. - Ее глаза были двумя плошками застывших слез.
     - Мы вернулись!  Разве ты не рада?  -  Он протянул к  Лилечке руки,  но та
вскрикнула и отшатнулась, словно в лицо ей сунули горящую головню.
     Лева беспомощно оглянулся по  сторонам:  скорее бы  уже подошли товарищи и
помогли успокоить насмерть перепуганную девушку.
     Близнецы шустро вскочили и подбежали к ним.  Мальчик поднес ко рту Лилечки
чашку с  водой,  а  его сестра состроила Цыпфу уморительную рожу.  Гримаса эта,
очевидно, означала, что все хорошо и впадать в панику не следует.
     Снаружи затопали, и вся ватага ввалилась внутрь. Верка, сразу разобравшись
в  обстановке,  приложила палец к  губам:  "Тс-с!  Помолчите-ка пока!"  Лилечка
поперхнулась водой и стала отползать в дальний угол.
     - Ты что это,  подруга,  дурака валяешь?  -  Верка прошла вперед,  попутно
потрепала по  голове  мальчишку,  а  затем  ухватила Лилечку за  подбородок.  -
Покойника,  что ли,  испугалась? Можно подумать, что ты их раньше не видела! Не
дергайся! В глаза мне смотри!
     Лилечка ощерилась и цапнула Веркин палец зубами,  за что тут же схлопотала
звонкую пощечину, которая и вернула ее к действительности.
     - Вы вернулись?  -  прошептала девушка, озираясь по сторонам, и осторожно,
словно боясь обжечься, дотронулась до Верки. - А я вас уже и ждать перестала.
     Следующие четверть часа она посвятила истерическим рыданиям,  к  которым в
конце   концов   присоединилась  и   Верка,   ранее   слезливостью  никогда  не
отличавшаяся. Мужчины тем временем осмотрели Эрикса. Он был давно мертв и успел
так  закоченеть,  что  даже  Зяблик не  смог уложить его  руки на  груди.  Дети
резвились,  как могли,  и  на мертвеца не обращали никакого внимания.  Мальчик,
отобрав у  Толгая  саблю,  ковырял стену,  а  девочка обносила всех  водой,  за
которой то и дело выбегала на улицу.
     - Боже мой,  что я здесь пережила одна!  -  Способность связно изъясняться
наконец вернулась к  Лилечке.  -  Как тяжело он умирал!  Сначала еще терпел,  а
потом начал кричать. Целый день, наверное, кричал, не переставая! А когда голос
потерял,  выл...  Я уже и уходила отсюда и опять возвращалась...  Все руки себе
изгрыз,  губы покусал.  И помочь ничем не могу. Напою его водой, а назад чистый
гной из него гонит...  Хорошо хоть эти детки потом появились. Даже не знаю, что
бы  я  без  них делала!  Какие же  они хорошие!  И  поили меня,  и  кормили,  и
успокаивали... Я таких детей никогда раньше не встречала!
     - Странные  они  какие-то.   -   Верка  покосилась  на  близнецов.   -  Не
разговаривают совсем.
     - Не разговаривают,  -  кивнула Лилечка.  -  Зато все понимают...  Я еще и
сообразить не успею, чего хочу, а они уже бегут мое желание выполнять.
     - Эрикс  перед  смертью  ничего  важного  не  сообщил?  -  спросил Смыков,
предварительно откашлявшись в кулак.
     - Нет,   ничего...   Только  попросил,   чтобы  его   похоронили  рядом  с
родственниками. Даже схему нарисовал. Дети это место знают.
     Оба - и мальчик и девочка - сразу дружно закивали нечесаными головенками.
     - Далеко это будет,  граждане хорошие?  -  Смыков, по жизни с детьми почти
никогда не сталкивавшийся, чувствовал себя не вполне уверенно.
     Девочка  сложила  ладошки вместе,  а  потом,  словно  растягивая невидимый
резиновый жгут, развела их широко в стороны.
     - Далековато,  стало быть,  - так Смыков прокомментировал этот жест. - Как
же нам его туда доставить? Хоть бы тачкой какой разжиться, а еще лучше тягловой
силой.
     Мальчик заулыбался и замахал руками,  - дескать, никаких проблем. На одной
ноге он доскакал до мертвого Эрикса и принялся тормошить его.
     - Нет! - завизжала Лилечка. - Не надо! Только не это, ради Бога.
     Мальчик удивленно обернулся и изобразил на своей чумазой мордашке глубокое
разочарование.  Жесты его  были так естественны и  красноречивы,  что все сразу
поняли,  чем  именно так недоволен ребенок.  Он  искренне хотел помочь взрослым
дядям и тетям,  но если они от такой помощи отказываются,  то он и стараться не
будет.
     - Иди сюда!  - Лилечка поманила мальчика к себе. - Я же просила вас больше
так не делать!
     Тут  общее  внимание привлек шорох,  раздавшийся в  том  углу,  где  лежал
мертвец.  Продолжая пялиться  в  потолок  тусклыми  остекленевшими глазами,  он
пытался приподняться.  Члены его не гнулись, все мышцы были как дерево, но тело
тем не менее ерзало на полу, словно железный слиток под действием магнита.
     - Они  мертвых  умеют  двигать,  -  сказала Лилечка,  прижимая надувшегося
мальчишку к груди.  - Когда Эрикс умер, я плакала не переставая. Так они, чтобы
меня  успокоить,  заставляли  его  вставать.  Я,  дура,  сначала  обрадовалась,
подумала,  что он ожил,  а потом вижу -  нет,  как был мертвым,  так и остался,
только ногами переставляет, вроде марионетки. Ужас какой...
     - Способные ребятишки,  - сказал Зяблик со значением. - Что же они с живым
человеком могут сотворить, если с мертвецами так обходятся?
     Никто не ответил.  Эрикс уже вновь затих, дети беззаботно играли с пустыми
банками и тряпочками,  а Толгай с досадой и удивлением рассматривал свою саблю,
обух которой, еще совсем недавно идеально ровный, теперь напоминал пропеллер.
     После  ужина дети  умчались куда-то  по  своим малопонятным делам.  Верка,
Смыков и  Зяблик сразу завалились спать,  Толгая определили на пост,  а Лилечка
шепнула Цыпфу:
     - Пойдем погуляем. Не могу больше оставаться здесь... Мне теперь покойники
до конца жизни будут сниться... Как и тебе...
     Со слов Верки она знала уже о битве вокруг фонтана,  о разгроме аггелов, о
роли в этом Цыпфа и о его истерической реакции на собственные подвиги.
     - Знаешь,  а мне уже давно ничего хорошего не снится, - сказал Лева, когда
они очутились под серым и  глухим небесным куполом,  словно подпираемым изнутри
ажурной решетчатой полусферой.
     - Так,  наверное,  видится мир  птице,  угодившей в  клетку...  -  сказала
Лилечка,  перехватив направленный в  вышину  взгляд  Цыпфа.  -  Говоришь,  тебя
кошмары мучают?
     - Кошмар...  Всегда один и  тот же.  Будто бы  я  вновь маленький мальчик,
оказавшийся в  темном крысином подвале.  Только все у