ал на  себе испытующий
взгляд Эрикса и сказал извиняющимся тоном:
     - Не спится что-то... Вот хочу вам задать один вопросик.
     - Именно сейчас?  - холодно осведомился Эрике, по-прежнему не спуская глаз
с Цыпфа.
     (Толгай  уже  находился  шагах  в   десяти-двенадцати  позади  нефилима  и
продолжал подкрадываться с осторожностью камышового кота.)
     - Ну если вы не настроены...  -  Цыпф неуклюже топтался на одном месте.  -
Тогда, может, в другой раз.
     - Хорошо, задавайте свой вопрос.
     Лева  прилег возле Эрикса на  травку,  повозился,  делая вид,  что  уколол
чем-то   бок  (Толгай  за  это  время  успел  преодолеть  половину  расстояния,
отделяющего его от жертвы), и спросил, как ему казалось, задушевно:
     - Вы по родине не тоскуете?
     - Нет, - Эрикс пристально смотрел на него, но абсолютно ничего нельзя было
прочесть в этом взгляде.  -  Тоска очень мешает жить.  Она не имеет позитивного
содержания.  Я забыл абсолютно все. Свою родину, свой дом, свою семью. Когда-то
я  сам отправил их в  небытие,  но с тех пор стараюсь не вспоминать об этом.  Я
вырвал  прошлое  из  своего  сердца.  Только  это  позволило мне  жить  дальше.
Возможно,  именно поэтому я  примкнул к нефилимам.  Это люди без прошлого,  без
корней,  без воспоминаний.  Будущее сейчас есть только у тех,  кто отказался от
прошлого.
     (Толгаю оставалось сделать не больше двух шагов, и Цыпф краем глаза видел,
какое   напряжение  написано  на   его   маловыразительном  от   природы  лице.
Оказывается,  двигаться со скоростью улитки ничуть не легче,  чем нестись,  как
антилопа.)
     - Мне бы следовало выразить вам,  как говорится, искреннее соболезнование,
но сейчас это не принято,  ибо всем нам не осталось бы ничего другого,  как без
конца соболезновать друг другу,  - медленно произнес Цыпф. - Из моей родни тоже
никто не уцелел.  Я  остался сиротой в пять лет.  Потом от какой-то неизвестной
заразы умер мой старший брат. Сам я не мог выбраться из подвала, где мы обитали
до этого,  и вынужден был наблюдать, как крысы медленно пожирают его тело. Одно
время я питался новорожденными крысятами,  которых воровал из гнезд, и пил воду
из  системы  центрального отопления.  Иногда  меня  навещала сестра,  но  потом
пропала и она... поэтому тут мы квиты. Однако в отличие от вас я очень хотел бы
навестить могилы своих ближних.  К  сожалению,  я  не  знаю,  существуют ли они
вообще.  И  вот что я еще хочу сказать...  В этой проклятой жизни многих из нас
поддерживает только память...  Память о том,  что мы были когда-то людьми. Если
мы вдруг забудем об этом,  то неминуемо опустимся до уровня животного, а может,
еще и ниже. Только не надо мне возражать. Не надо... Никакого спора не будет. Я
вместе со  своими друзьями отправляюсь домой,  независимо от того,  согласны вы
или нет.  Вас же я попрошу соблюдать величайшую осторожность.  Ни в коем случае
не делайте резких движений. Сейчас позади вас стоит один из наших товарищей, до
этого скрывавшийся неизвестно где,  и держит в руках натянутый лук.  Наконечник
стрелы находится в полуметре от вашего виска.  Он прекрасно владеет саблей,  но
лук,  думаю, выбрал не случайно. Нефилимы намного превосходят обычного человека
как в  силе,  так и в быстроте,  однако против стрелы не застрахованы даже они.
Поэтому не рискуйте зря.
     Медленно,  очень медленно Эрикс повернул голову и  скосил в сторону правый
глаз, прямо в который сейчас была направлена стрела Толгая.
     - Это именно он убил тех аггелов? - спросил нефилим невозмутимо.
     - Да.
     - Его следует похвалить за это.
     - Лучше не надо.  Сами видите,  в  каком напряжении он находится.  А кроме
того,  он  не очень силен в  языке,  на котором мы сейчас общаемся.  По времени
своего рождения он отстоит от нас еще дальше, чем мы от вас.
     Рядом уже возбужденно дышал Зяблик.
     - Ну ты молодец,  Чмыхало,  молодец!  Потом я тебя расцелую,  а пока держи
этого красавца на прицеле. Давно здесь?
     - Юк, - не сказал, а выдохнул Толгай. - Недавно.
     - А почему условный сигнал не подал? Мы же договорились...
     - Яман  сигнал...  Совсем  плохой...  Зачем  такой  сигнал  придумал?  Кош
кричать...  Ни одной кош здесь не видел...  Кто бы поверил...  Себя бы выдал...
Вас бы выдал...
     - Ну ошибся,  прости! - Сейчас Зяблик был готов не только извиниться перед
Толгаем,  а даже простить ему все прошлые и будущие грехи.  -  Кто же мог знать
заранее,  что кош...  тьфу,  птицы здесь не  водятся...  Но то дело прошлое,  а
сейчас надо этого субчика связать...  Неплохой,  кстати, парень. Эриксом зовут.
Еще чуть-чуть, и я бы из-за него грех на душу взял.
     Зяблик выхватил из колчана Толгая стрелу, легко согнул ее, затянул кольцом
на  запястьях  Эрикса  и  несколько раз  перекрутил свободные концы,  используя
вместо воротка сабельный клинок. Железо глубоко врезалось в кожу нефилима.
     - Потерпи,  дружок.  -  Зяблик поверх первых пут  для надежности наложил и
вторые. - Для твоего же блага стараемся. А иначе пришлось бы кокнуть.
     Вся ватага была уже на ногах и,  сразу сообразив,  в  чем дело,  принялась
лихорадочно собираться в путь:
     Смыков принялся руками раскапывать яму  с  оружием (впрочем,  подав личный
пример, он перепоручил работу Оське), а Лилечка с Веркой занялись изготовлением
свежих нарядов взамен вчерашних,  сильно пообветшавших за время сна.  Но каждый
старался улучить момент  и  подскочить к  Толгаю  -  пожать руку,  похлопать по
плечу, ч мокнуть в щеку.
     Зяблик все время торопил спутников:
     - Мужики,  веселее! Кольчуги не брать. Толку мало, а тяжесть приличная. По
мечу на рыло.  Ну еще пару луков со стрелами.  Кто-нибудь умеет стрелять?  Если
нет,  то хватит и одного...  Бабы, не копайтесь! Не в театр собираетесь. Слегка
прикрыли основные места - и хватит.
     Эрикс,  скрученный уже и  по  ногам (береженого Бог бережет),  наблюдал за
этой суетой со странной грустью.
     - Рукосуеву  скажи,  чтобы  отвязался  от  нас.  Пусть  для  аггелов  силы
побережет,  -  сказал ему Зяблик.  - Не хотим мы нефилимами быть. Но если у нас
дома дела совсем худые,  скоро вернемся.  И людей с собой приведем.  Растите на
здоровье новую расу. А нас уже поздно перековывать.
     - Когда  будете идти  через мою  страну,  не  приближайтесь к  субстанции,
похожей на желтый лед, - сказал Эрикс. - Запомнили?
     - С  чего это  ты  решил,  что мы  именно там пойдем?  -  Зяблик изобразил
удивление. - Мало ли других дорог.
     - Насколько мне  известно,  в  Эдем можно попасть только через Нейтральную
зону или... забыл, как вы назвали мою родину...
     - Будетляндией, - подсказал Цыпф.
     - Или Будетляндию, - говорил Эрикс спокойно и рассудительно, что не совсем
вязалось с его нынешним положением.  -  Идти через Нейтральную зону без бдолаха
смертельно опасно.  Таким образом, остается только второй путь. Им чаще всего и
пользуются аггелы. Недаром вы взяли одного из них в проводники.
     - А что опасного в той желтой субстанции, про которую вы говорили?
     - Это  очень  долгий  рассказ.   Просто  обходите  ее  стороной,   и  все.
Будетляндия сейчас не  менее опасна,  чем  Нейтральная зона.  Мои  современники
сумели  покорить многие силы  природы,  которые после  отказа контролирующих их
электронных систем вырвались на  волю и  теперь продолжают жить как бы  сами по
себе.
     - Все не слава Богу!  -  тяжело вздохнула Верка, издали прислушивавшаяся к
этому разговору.
     - Старайтесь держаться  подальше  от  подземелий,  от  любых  промышленных
зданий  и  всех  видов  коммуникационных  сооружений,   -  продолжал  Эрикс.  -
Прокладывайте путь по открытой местности и никогда не ночуйте под крышей, какой
бы надежной она вам не казалась.
     - А ты,  случайно,  нас за нос не водишь?  -  прищурился Зяблик. - Хочешь,
чтобы нас аггелы на открытом месте застукали?
     - С  аггелами вы  столкнетесь так  или иначе,  -  что-то  вроде мимолетной
усмешки пробежало по  лицу Эрикса.  -  Там есть такие места,  что вам просто не
разойтись. Но помните, в Будетляндии аггелы еще не самое страшное. Им там самим
не очень-то уютно.  Ваши стычки будут напоминать...  драку двух питекантропов в
кабине мезотранса.
     - Что еще за мезотранс такой? - немедленно поинтересовался Смыков.
     - Ах  да...  забыл.  На  чем  вы  летали  в  свое  время?  На  дирижаблях,
аэропланах?
     - На воздушных лайнерах.
     - Значит,  я  имел  в  виду  драку двух питекантропов в  кабине воздушного
лайнера.
     - Вот так лафа!  -  фыркнул Зяблик, проверяя на своей двухнедельной щетине
остроту меча.  -  Как раз об этом я и мечтал всегда!  Ну все!  За ценные советы
благодарствуем. Пора отчаливать.
     Подошедшая Верка чмокнула связанного по рукам и ногам Эрикса в лоб.
     - Не обижайся, зайчик. Так уж вышло... Да ты и сам кое в чем виноват...
     Толгай, за последние дни облазивший на брюхе все окрестности, повел ватагу
краем леса, прочь от реки. На равнине место проводника должен был занять Оська.
Из мужчин он один не имел при себе меча, зато тащил солидный запас стрел.
     На  бег  пока не  переходили,  но  шагали быстро,  слушая на  ходу историю
похождений Толгая,  начиная с той самой минуты, как он остался в засаде. Манера
его  изложения была до  того маловразумительна,  что скорее могла вызвать смех,
чем сочувствие и восхищение.
     Один  только  Зяблик  понял  все  и  в  собственной  интерпретации поведал
остальным о геройстве Толгая, о его тяжелых ранах, о долгих днях балансирования
между жизнью и  смертью и о счастливом выздоровлении,  причиной которого был не
только бдолах, но и горячее желание выручить из беды товарищей.
     В  свою очередь Толгаю объяснили,  кто такой Оська и почему ему не следует
особо доверять.
     Эдем  тешил  взор  пышной  и  однообразной красотой вечной весны.  Похожим
климатом (как  это  понаслышке было известно Зяблику) Господь Бог  наделил одни
только  Гавайские  острова,   но  там  хоть  какое-то  разнообразие  имелось  -
вулканические горы и океан.  А здесь не было ничего,  кроме пышноцветных лугов,
лесов,  которым никакой Версальский парк в  подметки не  годился,  да  ласковых
полноводных рек.
     Как кому, а славянской душе Зяблика чего-то не хватало. Заброшенных пашен,
может быть оврагов,  заросших всякой колючей мерзостью, рвов, пожарищ, крапивы,
лягушечьих болот и волчьих чащоб.
     Похоже, Оська действительно знал дорогу в загадочную Будетляндию или очень
убедительно прикидывался.  По крайней мере, он вел ватагу безо всяких колебаний
и,  если Смыков для  проверки спрашивал его,  что  будет за  тем лесом или куда
повернет эта река,  всегда отвечал без запинки и  в  общем-то  правильно.  Лишь
однажды в середине четвертого перехода Оська сказал, что слегка изменит обычный
маршрут,  поскольку он  пролегает вблизи  плантации бдолаха,  которую наверняка
стерегут аггелы.  В тот раз они немного поплутали, но вышли именно туда, куда и
обещал Оська - к узкому перешейку между двух озер.
     Пикантность их  нынешнего положения состояла в  том  -  и  Оська  этого не
отрицал,  -  что,  стремясь в  Отчину,  они  все  дальше уходили от  нее.  Круг
предстояло сделать немалый -  через Будетляндию,  Киркопию, Агбишер и Кастилию.
Хохма находилась где-то далеко позади, а значит, можно было смело попрощаться с
оставшимся там драндулетом.
     В пути Цыпф,  а потом и Смыков пробовали выведать у Оськи как можно больше
сведений о  Будетляндии,  но  почти ничего полезного для себя так и  не узнали.
Паренек  был  толков,  приметчив,  расторопен,  но  убийственно  невежествен  и
косноязычен.   Такие   простые  слова,   как   "архитектура",   "коммуникации",
"лаборатория", "объект", звучали для него как китайская грамота. (Впрочем, он и
русской-то  грамоты не  знал.)  Как-никак,  а  годы беспризорного существования
сказывались.  Вероятно, похожая судьба ожидала бы и Леву Цыпфа, не повстречайся
он в свое время с людьми, способными поделиться с маленьким оборвышем не только
хлебной коркой, но и частичкой своего знания.
     Верка от нечего делать - шагалось им легко, без всякого напряга, не то что
в  Нейтральной зоне  -  стала  донимать Цыпфа  всякими  заумными вопросами,  не
столько  ради  удовлетворения собственной любознательности,  сколько для  того,
чтобы выставить своего собеседника на посмешище.
     - Лева,  ну объясни ты мне, глупой бабе, какая разница между органическими
и неорганическими веществами.
     Безусловно,  Цыпф знал это.  Но  его объяснение было чересчур пространным,
малоубедительным и  путаным.  Он  твердил что-то  об  атомарной теории строения
материи,  об особом значении водорода и углерода, входящих в любое органическое
вещество,  об  окисях,  закисях,  радикалах и  тому  подобных высоких материях.
Кончилось бы  все  это  тем,  что Лева окончательно запутал бы  и  слушателей и
самого себя, но ему на помощь неожиданно пришел Зяблик:
     - Да  что  тут  долго рассуждать!  Если  вещество называется органическим,
значит, произошло от живого организма. От картошки - спирт, от деревьев - торф,
а от нас с вами - дерьмо.
     - Хорошо,  а  в  чем тогда разница между живым и мертвым?  -  не унималась
Верка.
     - Разве вы сами не понимаете? - на этот раз Лева решил быть осторожнее.
     - Нутром-то  я,  конечно,  понимаю.  Но ты мне это с  научной точки зрения
объясни.  Я  в  училище  была  одно  время  по  уши  влюблена  в  преподавателя
дерматологии. Как он рассказывал, как рассказывал! Не лекции читал, а сказки...
Особенно про чесотку и опоясывающий лишай.  С тех пор у меня слабость к научным
объяснениям.
     - Вопрос различия между  живым  и  неживым скорее относится к  компетенции
философии,  чем биологии,  -  как всегда, издалека начал Лева. - Чтобы получить
полное представление об этой проблеме,  необходимо сначала проследить все формы
проявления жизни, начиная от самых примитивных...
     Опять  начались  заумные  тары-бары  о  нуклеиновых  кислотах,  ферментах,
метаболизме, генетическом коде, синтезе белка и парадоксах вируса, который, как
известно, нельзя отнести ни к живым, ни к неживым объектам. Примерно с таким же
апломбом ученые прошлых веков вещали о флогистоне,  теплороде и эфирной природе
Вселенной.
     - Верка,   не  слушай  его!  -  махнул  рукой  Зяблик.  -  Живое  то,  что
размножается,  а до этого,  естественно,  сношается. Как у нас - мужик с бабой.
Или как у цветков - пестик с тычинкой. Или как у моллюсков - сам с собой.
     - Не сношаются,  а любят,  - поправила его Лилечка. - Какой же вы все-таки
грубиян.
     - Ладно,  любят,  -  ухмыльнулся Зяблик. - Даже песня такая есть... "Любят
все,  блоха и гнида,  любит бабка Степанида,  любит северный олень,  любят все,
кому не лень..." Так и запишем: главный признак живого - любовь.
     - И все равно вы грубиян.
     - Лева, а ты с Зябликом согласен? - поинтересовалась Верка.
     - Ну  в   какой-то  мере...   Хотя  это  весьма  условное  и   примитивное
определение. В нем ничего не говорится о целом ряде немаловажных факторов...
     - Все, Лева, прекращай. На сегодня мне науки хватит, - взмолилась Верка. -
А может,  и слава Богу, что я с тем преподавателем не сошлась. Стал бы он мне в
постели рассказывать о методах лечения псориаза.  Представляете?  Любое желание
сразу  пропадет...  Нет,  я  тогда  правильно сделала,  что  одного  спортсмена
захомутала.  С нами вместе учился.  На медбрата.  Ничего сложнее,  наверное, не
потянул  бы...   Тупой  был,  но  удивительно  здоровый,  -  Верка  мечтательно
прищурилась.  -  Десятиборец...  Когда валил меня,  так  всегда и  говорил:  я,
дескать,  десятиборец, меньше десяти раз подряд не могу... Однажды случай с ним
был  смешной.  Сдавали  мы  экзамен по  внутренним органам.  В  аудитории стоит
цинковая лохань с формалином, и там все требухи человеческие плавают, от легких
до мочеточника.  Веслом деревянным мотанешь и  выбираешь любой орган по заказу.
Занятие,  конечно,  не  для слабонервных,  но  мы  уже привыкли.  Моему миленку
достался по билету вопрос о сердце.  Строение, функции и все такое... Крутил он
веслом, крутил, а ничего похожего на сердце выловить не может. Мы, естественно,
подсказываем втихаря:  круглое,  с кулак величиной...  Вот он, дурак, и вытащил
матку.  Она по форме и размеру приблизительно похожа на сердце. Мы-то все сидим
на  задних партах и  толком не  видим,  что у  него в  руках,  но  подсказывать
продолжаем.  Можете себе  представить,  он  на  этой  матке  и  аорту нашел,  и
митральный клапан, и все желудочки. Преподаватель слушает, вида не подает. Но в
конце все-таки поинтересовался с хитрецой:  что же это такое на самом деле? Мой
десятиборец стоит на своем.  Сердце,  мол,  и все! Тогда ему деликатным образом
объясняют,  что  это  вовсе  не  сердце,  а  женские внутренние половые органы.
Соответственно и оценка - два балла. Стипендии ему, значит, не видать как своих
ушей.  Хоть он и спортсмен. Бедняга едва не плачет. Так ему обидно стало! Ладно
бы на чем-то серьезном погорел, вроде печени или желчного пузыря. А тут половые
органы...  Вот он и говорит: "Я этих органов столько успел обласкать в жизни, а
в самый ответственный момент нате - обознался!"
     Едва   Верка  успела  закончить,   как   Зяблик  принялся  развивать  тему
загадочности и непредсказуемости этих самых женских половых органов. Героем его
рассказа  был  грабитель,   получивший  за  налет  на  сберкассу  червонец,  но
впоследствии оказавшийся не мужиком,  а  бабой.  А  причиной всему была как раз
ненормальная форма  половых  органов,  благодаря  чему  в  свое  время  девочку
зарегистрировали как  мальчика.  Страшно даже сказать,  сколько эта  баба-мужик
успела заработать в зоне, прежде чем спохватилось начальство.
     К сожалению,  эта поучительная история не была доведена до конца,  и виной
тому послужили не  ехидные реплики Смыкова и  не возмущенные тирады Лилечки,  а
собственные уши  Зяблика,  внезапно услышавшие нечто  подозрительное.  Условным
знаком он призвал спутников к  тишине (Оська,  в таких знаках не разбиравшийся,
просто получил подзатыльник) и тогда уж прислушался по-настоящему.
     - Гонит кто-то за нами,  - сказал Зяблик спустя пару минут. - И, по-моему,
не один.
     - Нет,  -  возразил Смыков,  тоже отличавшийся острым слухом.  -  Один, но
дядька крупный. Не иначе как кто-нибудь из нефилимов. Что делать будем?
     Вопрос  в  основном  относился  к  Зяблику  и  Толгаю,  поскольку  Цыпф  с
упразднением  своих  диктаторских  полномочий  подрастерял  и  авторитет,  а  с
женщинами Смыков советовался только ради приличия.
     - Как шли, так и дальше пойдем, - сказал Зяблик. - Только чуток побыстрее.
Спрятаться здесь негде,  а  от  нефилима все равно не убежишь.  Но сдаваться не
будем, не безоружные, чай! - Он подмигнул Толгаю.
     - Ук пушу,  -  Толгай на ходу вложил стрелу в  лук,  однако тетиву пока не
натягивал.
     - Поймает,  -  с  сомнением произнес Смыков.  -  Или увернется...  Шустрый
очень...
     - Пусть себе ловит... Улем поймает... Смерть свою...
     Энергично двинулись дальше, построившись плотной цепочкой - впереди Оська,
уже начавший привыкать к подзатыльникам, сзади всех Толгай, прикрывавший лук от
посторонних глаз корпусом.  Идущий предпоследним Зяблик все  время косил глазом
назад.
     - Показался,  -  сообщил он  вскоре.  -  Никак не  разберу,  кто  такой...
По-моему,  наш Эрикс...  Развязался,  с-сука! Чешет быстро... и руками машет...
Кричит что-то...
     - Не  оборачиваться!  -  прикрикнул Смыков на особо любопытных.  -  Только
вперед! Близко его не подпускать! Но стрелять обязательно наверняка!
     Темп хода нарастал,  и  вскоре ватага -  как бы сама собой,  без команды -
перешла на бег. Зяблик не переставал подавать свои короткие сообщения:
     - Опять орет... Не пойму, что ему от нас надо...
     - А вы,  братец мой,  не догадываетесь? Потроха вам хочет выпустить... Или
голову оторвать... Сколько до него?
     -