вшее на землю. С землей,
кстати,  ничего чрезвычайного не  случилось,  она  просто осела вниз  метров на
пять.  Паче чаяния миномет и минометчики в образовавшуюся яму не свалились, а в
тех же  положениях и  позах остались парить в  воздухе.  Мина медленно покинула
ствол,  потом,  словно принюхиваясь,  потыкала во  все  стороны носом  и  стала
вращаться  вокруг  извергнувшего  ее  орудия.  Вскоре  к  ней  присоединились и
минометчики.  Это  зрелище чем-то  очень  напоминало любимый всеми планетариями
страны аттракцион, изображающий строение солнечной системы.
     На  некоторое время возникшая картина приковала к  себе внимание не только
аггелов,  но и всей ватаги.  Люди диаметрально противоположных убеждений затаив
дыхание следили,  как их собратья по биологическому виду парили в пространстве,
занимая соответствующие своему весу орбиты.
     Потом  мина  взорвалась,  да  не  так,  как  положено  взрываться  обычной
восьмидесятидвухмиллиметровой мине,  а как фугас главного корабельного калибра.
Кровавая роса окропила всю площадь. На трезубце Посейдона повисла чья-то прямая
кишка. Гриву ближайшего к Цыпфу гиппокампа (Гиппокамп- морской конь в греческой
мифологии.)  украсил человеческий глаз,  вкупе  со  всеми своими анатомическими
придатками похожий на несвежий яичный желток, только, естественно, не желтый, а
карий. Оторванная человеческая пятерня залепила Смыкову пощечину.
     Но  самое неприятное было не  это.  Самое неприятное было то,  что  аггелы
абсолютно ничего не поняли. Они успели привыкнуть к опасным странностям данного
мира,  и  новое кошмарное происшествие никак не связывали с  засевшей в фонтане
шайкой самоубийц.
     Аггел,  использовавший Оську  в  качестве  марионетки,  смачно  выругался,
впервые обнаружив себя голосом.  Вверх одна за  другой взлетели еще  две желтые
ракеты.
     - Приготовиться к  атаке!  -  команды  раздались одновременно и  слева,  и
справа, и сзади. - Короткими перебежками вперед!
     - Стоять!  -  заорал Зяблик.  -  Мало  вам,  сволочи!  Ну  так  сейчас еще
получите! Бей, Левка, по казино, там их главный гадючник!
     По  сути,  его  задумка была вполне здравой.  Разрушение столь масштабного
объекта  должно  было  просветить недогадливых аггелов относительно того,  кому
здесь ныне суд править,  а  кому ответ держать.  Но  из  всех ближайших щелей и
подворотен уже  лезла  до  зубов  вооруженная рогатая  публика,  которая  могла
достичь  фонтана  куда  раньше,  чем  чувство  страха  перед  неведомым оружием
достигнет их мозгов, просветленных, а может, наоборот, затуманенных бдолахом.
     Беглая  пистолетная стрельба  (даже  Верка  участвовала в  ней)  причиняла
атакующим  немалый  урон,  но  вряд  ли  могла  сдержать  боевой  порыв  такого
количества фанатиков.  Как  раз  тот  случай,  когда  единственным убедительным
доводом  для  противной  стороны  является  только  ее  полное  и   беспощадное
уничтожение.
     Любое промедление грозило бедой, и Лева начал свою разрушительную работу с
левой стороны площади -  так ему было удобнее.  Меньше чем за пять секунд ствол
его пушки описал дугу, ограниченную с двух сторон крайними фигурами в бегущей к
фонтану цепи.  Даже не удосужившись полюбоваться (или ужаснуться) плодами своих
действий,  он  повторил аналогичный прием  и  в  правую  сторону,  с  той  лишь
разницей, что постарался не зацепить Оську, стоявшего столбом на прежнем месте.
В  чем крылась причина такого милосердия,  Цыпф и  сам не мог объяснить.  Дело,
возможно,  было в  том,  что  наносить вред незнакомому человеку психологически
намного проще, чем знакомому, хотя руки у нас чаще всего чешутся именно на них.
     Две  невидимые  дуги  соединились в  окружность,  долженствующую наподобие
тайного  кабалистического знака  оберегать ватагу  от  происков  врага,  однако
ничего сверхъестественного пока не происходило.  Аггелы продолжали бежать. Наши
герои продолжали отстреливаться.  Громады домов, окружающих площадь, продолжали
безмолвно взирать на все эти безобразия пустыми глазницами окон.
     Но в каждом из атакующих, попавшем на прицел Горыныча, точно так же, как и
в камнях мостовой,  которых касались их ноги, уже вовсю бушевали разрушительные
силы,  порожденные эффектом антивероятности.  Кому-то  обжег  ладонь  пистолет,
вдруг ставший таким же  ярко-красным,  как и  стальная поковка,  из  которой он
когда-то  был изготовлен.  У  кого-то из физиологических отверстий тела поперло
наружу все выпитое и съеденное накануне.  Кто-то уже вообще был не человеком, а
огромной личинкой двоякодышащего хищника-лабиридонта.  Одни явно тронулись умом
и  утратили способность к  ведению активных боевых  действий.  Другие  впали  в
детство и с жизнерадостными криками "бух-бух" проверяли действие огнестрельного
оружия на своих товарищах.  Третьи,  возможно, вопреки всему, поумнели и смогли
осознать всю низость собственного падения.
     Но больше всего,  конечно,  было таких,  у  кого в организме просто что-то
отказало или,  напротив, стало функционировать слишком бурно. И если человек, у
которого печень внезапно заместилась комком нутряного сала,  еще  мог некоторое
время жить,  вплетая свой голос в  нестройный,  но  берущий за  душу хор других
вопиющих, то его сосед, разорванный скачком внутриполостного давления на части,
умирал почти мгновенно.
     Многих,  вместе с покрывавшей площадь брусчаткой,  засосала земля, ставшая
где болотной топью, где зыбучими песками, а где и вулканической лавой.
     Атака захлебнулась.  Поле боя имело куда более жуткий вид, чем аналогичное
место  на  Каталунских  полях  ('Каталунские поля-  место  крупнейшего сражения
древности,  где гунны были разгромлены римлянами и  их союзниками.)  в июне 451
года или тысячу лет спустя под Грюнвальдом.  Там, по крайней мере, вперемежку с
людьми не лежали жуткие монстры, имевшие вместо рук клешни, а вместо кожи рыбью
чешую, и не бродили среди живых те, чьи раны были явно несовместимы с жизнью.
     Порожденные   выстрелом   Цыпфа   процессы   превращения  естественного  в
неестественное постепенно замирали.  Мироздание зализывало нанесенную ему рану:
лава  застыла,  топь  высохла,  живые  мертвецы полегли  рядом  со  своими  уже
почившими товарищами.
     На  ногах  остался стоять один  только Оська.  Его  буйную шевелюру словно
мукой присыпало.  Кроме тягучего мычания он издавал и другие звуки,  не имевшие
никакого отношения к голосовым связкам.
     Взгляд Верки,  блуждавший по неузнаваемо изменившейся площади, остановился
на Оське, и она с усилием произнесла:
     - У Иавала нашего сфинктер слабоват оказался.
     - Ясное дело,  -  буркнул Зяблик,  несмотря на  довольно прохладную погоду
весь покрывшийся потом. - Очко-то не железное... Со мной самим медвежья болезнь
едва не приключалась... Ну и наломал же ты, Левка, дров...
     Неустрашимый Толгай, бормоча слышанный в детстве заговор от нечистой силы,
забился под лопатообразный хвост одного из тритонов.
     Только Смыков сохранил твердость духа и ясность мысли.
     - Оружие возмездия,  братцы мои,  это вам не хухры-мухры!  - сказал он, со
значением подняв кверху палец.  -  И  нечего по  этому поводу лить  крокодиловы
слезы.  Враг получил по заслугам. Вам, товарищ Цыпф, я выражаю благодарность за
проявленное мужество  и  умелые  действия  в  условиях  подавляющего численного
превосходства противника.
     - Спасибо,  не надо...  - изменившимся голосом произнес Лева. - Я понимаю,
что профессия палача необходима для общества,  но  благодарить его после каждой
очередной казни за мужество и умелые действия - это уже слишком...
     - Как хотите,  - пожал плечами Смыков. - Но пушку свою держите наготове. И
всех остальных прошу не терять бдительности.  Бой еще не окончен. Не исключено,
что аггелы введут в дело резервы...
     - После такого?  -  с сомнением промолвил Зяблик.  -  Вряд ли... Ты лучше,
пока они не опомнились, диктуй условия перемирия.
     - Эй,  есть  там  кто-нибудь  живой!  -  Смыков,  сложив  ладони  рупором,
обратился в  сторону руин.  -  Если не покажетесь немедленно,  применяю оружие.
Считаю до трех!
     После счета "два" рядом с  Оськой,  по-видимому,  слегка тронувшимся умом,
встало еще с десяток аггелов - судя по черным колпакам, высшее командование. На
Смыкова,  взгромоздившегося на парапет фонтана, они смотрели, как волки - но не
те волки,  что рыщут на воле,  а те, которые посажены на цепь. Ламеха среди них
не было.
     - Почему заскучали,  граждане каинисты?  -  куражился Смыков. - Который из
вас сковородой нам грозился, а?
     Аггелы помалкивали, поглядывая то в небо, то в землю, то друг на друга. На
то, во что превратилось их грозное воинство, никто старался не смотреть.
     - Повторяю вопрос!  -  угроза перла даже не из каждого слова Смыкова, а из
каждого звука.
     - Это он  сам...  По собственной инициативе,  -  один из аггелов кивнул на
Оську. - Сопля невоспитанная...
     - Снять головной убор, когда со мной разговариваете! - рявкнул Смыков.
     Аггел,  стараясь не встречаться со Смыковым взглядом,  стянул свой колпак.
Был он бородат,  наполовину сед,  а рожки имел маленькие,  как у новорожденного
бычка.
     - Фамилия? Имя? - Смыков спросил, как кнутом щелкнул.
     - Вас, надо думать, мое бывшее имя интересует? - уточнил аггел.
     - Вопросы здесь задаю я.  Интересует меня не бывшее, а настоящее ваше имя.
Клички для своих подельников оставьте.
     - Грибов Михаил Федорович, - представился аггел солидно.
     - Должность?
     - Сотник.
     - Я про вашу человеческую должность спрашиваю! Кем раньше работали?
     - Раньше? - Аггел пригладил растрепанную бороду. - Председателем колхоза.
     - Член партии?
     - Как водится,  -  вздохнул он.  -  Бывший,  конечно.  Взносов не  плачу и
собраний не посещаю.
     - И каким же образом вы среди этих кровопийц оказались?
     - Я  извиняюсь,  но  только ругаться не  надо...  -  Аггел  блеснул из-под
мохнатых  бровей  черными  цыганистыми  глазами.  -  Я  все  фронты  прошел.  И
кастильский, и степной, и арапский... Ранен дважды... А здесь, спрашиваете, как
оказался...  очень  просто...  Насильно  к  нам  никого  не  загоняют.  Я  тоже
доброволец.  Потому что другого выхода не  вижу.  Сплотиться нам надо,  чтоб не
затоптали...  Сильная власть нужна. Железные вожди... Идея, опять же... А какая
идея у  Коломийцева или  Плешакова?  Про нынешние дела я  и  не  говорю даже...
Развели, понимаешь, анархию...
     - А идеи Каина вам,  значит,  подходят? - Говоря языком базарных торговок,
Смыков смотрел на Грибова, как парикмахер на плешивца.
     - Ехидничать-то  зачем?  -  Аггел передернул плечами.  -  Идеи наши,  если
вдуматься, от марксизма мало чем отличаются. Я практику имею в виду. Мы ведь, к
примеру,  не против всех инородцев огульно... Есть и среди них люди. Кое-кого и
перевоспитать  можно.   Предварительно  освободив  от  влияния  господ,  попов,
шаманов,  тунеядствующих умников и всякого другого сора.  Народ вот так держать
надо,  - он резко сжал свою крепкую пятерню в кулак, - а не распускать... Потом
еще и благодарить будут.
     - Вы   мне  эту  оголтелую  пропаганду  прекратите!   -   Смыков  погрозил
зарвавшемуся аггелу пальцем. - Ренегат позорный...
     - Я что... можно и помолчать, - аггел набычился, - сами ведь спрашивали.
     - Все,  разговоры на вольные темы закончились! - Для убедительности Смыков
топнул ногой.  -  Оцениваю все  ваши  жизни в  мешок бдолаха.  Пока  кто-нибудь
сбегает за  ним,  остальные будут дожидаться здесь.  Срок на все дела -  десять
минут.
     - А после нас,  значит,  как этих... - бывший председатель колхоза, а ныне
сотник каиновой рати  Михаил Федорович Грибов кивнул на  мертвецов,  устилавших
площадь, - на смертные муки и поругание?
     - Вполне вероятно.  Если через десять минут бдолах не будет здесь...  А  в
положительном случае амнистирую.
     - Обещаете?
     - Ишь ты! - усмехнулся Смыков. - Много хочешь, рогатый. Не обещаю, а подаю
надежду. Разве мало?
     - Ладно,  быть по сему!  -  Аггел нахлобучил колпак на голову. - Но только
мешка бдолаха у нас нет. Мы за все время столько не добыли.
     - А сколько есть? - насторожился Смыков.
     - С килограмм, наверное, наберется... Или чуть побольше... Борис, сколько?
- обратился он  к  стоявшему рядом  соратнику,  имевшему вид  скорее  школьного
учителя, чем адепта людоедской религии.
     - Кило двести сорок грамм,  -  ответил тот флегматично.  -  И в перегонном
кубе еще грамм пятьдесят можно наскрести.
     - А не врете, голуби? - Смыков окинул аггелов испытующим взглядом.
     - Если не  доверяете нам,  можете своего человека для контроля послать,  -
обиделся Грибов.  - Да и не станет Борис Михайлович врать. Он в Госбанке раньше
служил.   При   нем  кассиры  копейку  утаить  боялись.   Почетные  грамоты  от
центрального правления имел.
     - Если вы ему так доверяете, пусть идет за бдолахом.
     - Э,  нет... - на лице Грибова промелькнула хитроватая ухмылка. - Тут дела
разные.   Деньги  одно,  а  жизнь  другое.  Трусоват  он  маленько.  Ты,  Борис
Михайлович,  на правду не обижайся...  Для такого мероприятия отчаянный человек
нужен. Чтоб от смерти уйдя, мог назад к ней вернуться... Меня пошлите.
     - У  дружков своих спрашивайте.  -  Смыков принял классическую позу Понтия
Пилата,  только что умывшего свои руки. - Если какая накладка выйдет, им за вас
отвечать придется. И не карманом, а головой.
     Собравшись в  кружок,  аггелы принялись тихо совещаться о чем-то.  Похоже,
кандидатура сотника Грибова идеальной тоже  не  считалась.  В  конце концов они
пришли-таки к общему соглашению и вновь выстроились в линию,  словно осужденные
перед расстрелом.
     - Ну все,  договорились!  Отпускают они меня!  - объявил Грибов с заметным
облегчением.  - Постараюсь за десять минут управиться. Но на всякий случай пару
минуток  еще  накиньте...   Кончать  их  как  предполагаете,  всех  вместе  или
поочередно?
     - Там видно будет.
     - Если поочередно,  то с этого крысенка начинайте,  -  он кивнул на Оську,
продолжавшего пребывать в состоянии ступора. - Побежал я... Засекайте время.
     Несмотря на  свой  далеко не  юный возраст и  солидную комплекцию,  Грибов
довольно резво нырнул в боковую улицу, и вскоре стук его башмаков утих вдали.
     - Давайте помозгуем,  какую  он  нам  подлянку может  устроить,  -  сказал
Зяблик,  не спуская пленных аггелов с  мушки.  -  Я  этим рогатым ни на грош не
верю...  Вон,  живой  пример перед  вами...  Стоит,  полные штаны  наложивши...
В-вояка...
     - Нет,  бдолах они нам отдают без звука,  -  сказал Смыков уверенно. - Тут
никаких сомнений быть не может.  Такого добра они в  Эдеме целый воз накосят...
Но  отпускать нас  вот так запросто,  конечно,  не  отпустят.  По  следу пойдут
тайком, как шакалы. Чтоб из-за угла напасть, внезапно.
     - Укокать их всех, что ли, предлагаешь? - равнодушно осведомился Зяблик.
     - Решение напрашивается само собой.
     - Смыков! - возмутилась Верка. - Ты же слово давал!
     - Ошибаетесь,  Вера Ивановна.  Не слово,  а только надежду.  Вот пусть она
вместе с ними и умрет.
     - Это еще хуже! Садизм какой-то! Дать надежду, а потом обмануть.
     - Разве аггелы свое слово держат?  - перешел в атаку Смыков. - Мало вам от
них в плену досталось? Забыли, как они всех вас на кол хотели посадить?
     - Так ведь это они,  Смыков! Они братоубийце поклоняются. Который вдобавок
ко  всему и  Бога потом хотел обмануть.  Для них ложь в  порядке вещей.  Нам-то
зачем с них пример брать?
     - Ты, Верка, в диалектике слабо разбираешься, - ухмыльнулся Зяблик. - Не в
пример  Смыкову.  Закон  отрицания отрицания забыла.  Если  мы  сейчас  аггелам
отрицания не устроим, они нас потом с большим удовольствием под него подведут.
     - Лева,  ну  хоть  ты  вмешайся!  -  Верка пихнула Цыпфа,  все  это  время
пребывавшего в тягостном молчании.  -  Нельзя же так! Пусть они будут аггелами,
пусть шакалами, но мы-то себя людьми считаем! Ведь договорились! Ведь обещали!
     - Честно сказать,  я и сам не знаю,  кем являюсь в данный момент... - речь
Цыпфа уже не была такой гладкой,  как обычно.  -  Со временем, конечно, все это
будет оценено беспристрастно...  Но сейчас...  Может ли человек,  одним взмахом
руки уничтоживший такое количество себе подобных, оставаться прежним человеком?
Или он переходит на качественно иную ступень развития?
     - Ну началось!  -  Смыков возвел глаза к небу.  -  Конечно, переходит. Но,
заметьте,  на более высокую.  Кто бы нынче помнил об Александре Македонском или
Тимуре, если бы они в свое время такую прорву люден не положили.
     - Это личное дело Македонского и...  истории... - Лева осторожно отодвинул
от себя пушку. - Я больше никого убивать не буду. Заберите это от меня. Лучше я
умру сам.
     - А про нас ты подумал,  толстовец очкастый?  -  вдруг вспылил Зяблик. - А
про  девчонку свою,  что  нас,  как ясного солнышка,  дожидается?  Как она одна
выкрутится?  Ей же сопли надо вытирать!  А нефилим тот не жилец на свете,  грех
говорить...  Как с  пленными поступить,  это отдельный разговор.  А врага в бою
одолеть не грехом всегда считалось, а святым делом.
     - Равным оружием, не забывай... - возразил Цыпф.
     - Какая разница!  Я  перед боем лишний час не доспал и меч свой как бритву
наточил!  А ты дрых без задних ног и с тупой железякой против меня выходишь.  В
чем тут моя вина?
     - Это просто демагогия,  -  поморщился Цыпф.  -  Так и конкистадоров можно
оправдать, и тех, кто атомную бомбу на Хиросиму сбросил.
     - И оправдаю, если надо будет! Что бы сейчас с Америкой было, не покори ее
конкистадоры порохом и  мечом?  Резали бы индейцы друг друга каменными ножами и
землю палками ковыряли.  До колеса даже не додумались! Зато сейчас какие страны
в тех местах поднялись!  В Мексике, между прочим, девяносто процентов населения
потомки тех самых несчастных индейцев. Дай Бог тебе так жить, как они!
     - Десять минут, - Смыков глянул на часы. - Пора бы...
     - Подождем, - отмахнулся Зяблик. - Назад бежать всегда труднее.
     - А за атомную бомбу почему не заступаешься? - спросила с ехидцей Верка.
     - А зачем?  Дело же предельно ясное! В ножки нужно тем поклониться, кто ее
сбросил.  В  сорок пятом,  кстати,  так  и  делали.  В  каждой газете союзников
поздравляли.  Мне отец рассказывал...  Если бы не эти бомбы, японцы бы еще года
два на своей территории дрались.  За каждый дом, за каждую бамбуковую рощу. Дух
у них такой,  самурайский. Любой мог Гастелло или Матросова переплюнуть. Чтоб в
камикадзе записаться,  очередь  стояла.  Сколько бы  еще  народу  зря  полегло?
Миллионы!  А так сотней тысяч отмазались...  Лева не потому задний ход дал, что
очень совестливый.  Просто у него кишка тонка оказалась.  Такие, как он, собаке
хвост кусками рубят.  Имей я возможность,  всю бы эту страну спалил, как осиное
гнездо...
     - Бодливой корове Бог знаешь чего не дал? - усмехнулась Верка.
     - Знаю. - Зяблик как бы ненароком коснулся ее груди. - Цицек.
     - Двенадцать минут, - объявил Смыков. - Пора принимать решение.
     - Дадим еще минуточку!  - попросила Верка. - Тринадцатую. У всякой нечисти
это счастливым числом считается.
     - Но не больше. - Смыков до половины выдвинул магазин, проверяя количество
патронов, и тут же вернул его на прежнее место.
     - Бежит, - сказал Цыпф с облегчением. - Слышите?
     - Бежит, - согласился Смыков, прицеливаясь в горловину пустой еще улицы. -
Только вопрос - кто!
     Спустя минуту выяснилось,  что  это  на  самом  деле  бежит сотник Грибов,
вследствие долгих лет работы на руководящих должностях разных социальных систем
утративший как спринтерские, так и стайерские качества. Еще издали он помахивал
белым полотняным мешочком.
     - Простите,  ребята...  -  бросил он на ходу своим истомившимся в ожидании
соратникам. - Из последних сил старался... Далековато все-таки...
     Следующая порци