коз
полагалось. Хороших коз, местным не чета. Вот. Но как только пошло: не убий, не
укради -  все,  хана! В упор не понимают и даже озлобляться стали. Это для них,
Лева,  как, к примеру, для тебя - не ешь и не дыши. Обобрали они попов до нитки
и уже в расход пустить собирались,  но кастильцы выкуп дали.  Тех же самых коз.
Теперь тут стада породистые.
     Впереди уже  виднелся перевал Аспид -  узкая щель в  многоярусной каменной
стене.  Лишь здесь дорога выписывала несколько плавных петель и  с расстояния в
десяток километров действительно напоминала змею, ползущую по крутому склону.
     Ущелье постепенно сужалось,  и  вскоре все,  кроме серой полоски неба  над
головой,  погрузилось в  сумрак.  Драндулет и так еле полз,  стараясь держаться
середины дороги,  а  тут  еще впереди послышалось многоголосое блеяние,  всегда
издаваемое козами, насильно оторванными от процесса питания.
     - Тормози,  -  сказал Смыков Толгаю.  - Стадо идет. Если коз напугаем, они
тут все друг друга передавят. Нервная скотина.
     Блеяние и  дробный топот легких копыт приближались.  Ни  единый человек не
сопровождал  это   огромное  стадо.   Впереди  шли  лохматые,   очень  серьезно
настроенные овчарки (на драндулет,  ни видом, ни запахом не напоминавший волка,
они даже глазом не повели),  за ними -  не менее лохматые и сосредоточеннее, да
вдобавок еще и  бородатые козлы,  а уж потом основное стадо -  козы,  козочки и
козлята.  Самые смелые грациозно запрыгивали на капот драндулета,  но, заслышав
злобное цыканье Толгая, шустро сигали в толпу товарок.
     - Домашних коз едят? - спросил Зяблик, ни к кому конкретно не обращаясь.
     - Еще как,  - ответила Верка. - Мне приходилось... Только уж очень жалобно
они под ножом кричат. "Не минэ-э-э..."
     - Значит, так. - Зяблик сразу подобрался. - Лева, вот тебе кусок брезента.
Как последние козы уйдут, хватай ту, что пожирнее, накрывай брезентов и подавай
мне. У меня она даже не вякнет... Седло козы в гранатовом соусе пробовал?
     - Нет, - ответил растерянный Цыпф.
     - Значит, скоро попробуешь, - пообещал Зяблик, заранее сглатывая слюну.
     - Как бы ваше седло нам боком не вылезло, мародеры, - буркнул Смыков.
     - Не делай пыли,  начальник.  Тут коза дешевле, чем у нас блоха, - заверил
его Зяблик. - Видишь, сколько их... Лева, приготовься.
     Цыпф очень нервничал, опасаясь вновь опростоволоситься, но на этот раз все
у него получилось на удивление гладко. Выхватив из последних рядов стада первое
попавшееся животное,  он ловко спеленал его брезентом и сунул Зяблику. В тот же
момент Толгай тронул драндулет с  места,  обдав пугливых коз  вонючим выхлопным
газом.
     - Коза-то вроде безрогая попалась, - с легким сомнением сообщил Цыпф.
     - Ничего,   -   успокоил  его  Зяблик.  -  Такие  самые  вкусные.  Комолая
пиренейская порода.
     Захваченная в  плен коза вела себя на диво спокойно -  не блеяла и даже не
брыкалась.
     - Пуда  три,  не  меньше,  -  сказал  Зяблик,  когда  драндулет подкатил к
горловине ущелья и вокруг стало значительно светлее.  - Руку мне лижет, дура. А
я ее сейчас за горлышко... Ой! - вдруг взвыл он. - Ты чего, бля, кусаешься?
     Животное издало совсем не свойственный козе рычащий звук и высунуло из-под
брезента голову.  Рогов  на  ней  действительно не  было,  зато  имелись весьма
впечатляющие клыки,  язык лопатой,  злобно прижатые уши и налитые кровью глаза.
Лилечка взвизгнула, а Верка нервно хохотнула.
     - Левка,  сучий потрох,  ты же волкодава подобрал!  Нарочно,  да? - заорал
Зяблик, изо всех сил стараясь избавиться от опасной добычи.
     Пес  клацнул на  него  пастью,  без  посторонней помощи спрыгнул за  борт,
некоторое время постоял, провожая драндулет недобрым взглядом, а потом не спеша
затрусил вслед за стадом.
     - Вот и полакомились седлом козы,- ухмыльнулся Смыков.
     - Все  равно  ничего не  вышло бы,  -  махнул рукой Зяблик.  -  У  нас  же
гранатового сока нет. А без него какой вкус.
     Что-то  с  посвистом пронзило сверху  вниз  узкий  сноп  света  и  торчком
воткнулось в  стык между плитами.  Второй дротик срикошетил о мостовую.  Третий
задел запаску драндулета.
     - Гони! - рявкнул Смыков, но Толгай уже и так до предела выжал газ.
     Драндулет понесся вперед почти  впритирку к  той  стене ущелья,  с  гребня
которой и  падали дротики.  Скалы впереди расступились,  и по их почти отвесным
стенам,  прыгая с  уступа на  уступ,  стремительно спускались полуголые,  грубо
размалеванные охрой и мелом люди.
     На это было страшно смотреть! Едва коснувшись ногами еле заметного выступа
или крохотного карнизика, человек уже вновь кидался на три-четыре метра вниз, в
полете выискивая себе следующую точку опоры и  при этом нередко изворачиваясь в
воздухе  чуть  ли  не  вокруг  собственной оси.  Вдобавок  ко  всему  горцы  не
прекращали дико улюлюкать и швырять дротики в приближающуюся машину.
     Прежде чем  драндулет успел вырваться на  простор,  его  окружили со  всех
сторон. Кидаться на частокол коротких пик и длинных ножей было то же самое, что
ложиться под циркулярную пилу.
     Толгай  попробовал  было  сунуться  назад,  но,  обменявшись  со  Смыковым
взглядом, убрал газ и воткнул нейтральную передачу. Непосредственная угроза для
жизни  отсутствовала  -   горцы  могли  убить  путников  только  в   случае  их
ожесточенного  сопротивления.  Как  правило,  от  хозяев  перевала  можно  было
откупиться подарками,  вся беда заключалась лишь в  том,  что они сами выбирали
для себя эти подарки,  не сообразуясь с мнением дарителей. Остаться после такой
встречи без  штанов было очень даже просто.  И  все  же  другого выхода,  кроме
переговоров,  не  предвиделось.  К  тому  же  горцы были  хоть  и  свирепы,  но
отходчивы,  как дети.  А в самое ближайшее время сюда мог наведаться кто-нибудь
из миссии, расположенной неподалеку.
     Смыков во  весь  рост  встал на  переднем сиденье и  страстно заговорил на
пиджике,  прижимая правую руку  к  сердцу и  все  время  упоминая имя  Сквотала
Лютого.  Паче чаяния это не  успокоило,  а,  наоборот,  еще больше взбудоражило
горцев.  Пики и ножи, казалось, уже готовы были пойти в дело, но, к счастью, на
сцене появилось новое действующее лицо -  тот самый одноглазый тип,  который на
памятной встрече в  Подсосонье клял  пропавшего в  Эдеме болтуна и  авантюриста
Сарычева.
     - Ну привет, - не очень дружелюбно буркнул он. - Что надо в наших краях?
     - Проехать надо!  -  взбеленился Смыков.  -  Вы,  братец мой, глаз-то свой
протрите, протрите! Или не узнаете нас?
     - Узнаю,  почему же...  Только следует предупреждать заранее.  У  нас  тут
неспокойно последнее время. Зачем зря народ мутить?
     - Да мы к вам не по своей воле,  - сказал Смыков примирительно. - Мы через
Гиблую Дыру хотели пробраться,  да  чуть не  утопли.  Наводнение там  со  всеми
вытекающими последствиями.
     - В Эдем, значит, намылились, - одноглазый неодобрительно покачал головой.
- Ну дело ваше... Попробуйте...
     Затем  он  обернулся к  продолжающим возмущенно галдеть  горцам  и  что-то
сказал на их отрывистом,  тявкающем языке. Те неохотно отступили и расселись на
корточках - кто под стенами ущелья, кто прямо на дороге.
     - Барахло какое-нибудь есть для подарков? - поинтересовался одноглазый.
     - А то как же! И не только барахло.
     - Валите прямо на землю. Они после сами все поделят.
     Смыков  швырнул  на  обочину пару  горстей серебра,  выставил кувшин  вина
похуже сортом,  а  уж  потом,  очень гордясь собой,  запустил руку  в  насквозь
промокший мешок. Продемонстрировав публике здоровенную снулую рыбину, он, шутки
ради, шлепнул ее хвостом ближайшего горца по роже.
     - Жрите на здоровье, братцы. Любимое ваше блюдо.
     Шутка, надо сказать, не удалась.
     Вся  шайка дружно взвыла и,  как  по  команде,  вскочила на  ноги.  Горец,
получивший рыбьим хвостом по физиономии, едва не проткнул Смыкова пикой, и того
спасло лишь  собственное проворство и  та  самая рыбина,  использованная теперь
вместо щита.
     Одноглазый вскочил на подножку драндулета и страдальчески заорал:
     - Гони назад на всю катушку!
     Смыкова втащили в машину уже на ходу.  Вслед им летели дротики, ножи, пики
и  даже камни,  но  драндулет успел нырнуть во мглу ущелья.  Цыпф заметил,  что
горцы,  шустрые  и  настырные,  как  сперматозоиды,  бросились в  погоню,  и  с
ненавистью подумал о козах, закупоривших узкое "дефиле". Услужливое воображение
тут  же  нарисовало ему  картину  кровавой схватки  в  самом  центре  блеющего,
обезумевшего от страха стада.  Неужели им суждено умереть в  этой мрачной щели,
на камнях, загаженных козьим пометом?
     К  счастью,  козлы и  козы уже одолели перевал и сейчас,  белыми пушинками
рассеявшись по кручам, уничтожали все виды растительности подряд.
     На выезде из ущелья Толгай развернулся и глубокомысленно заметил:
     - Козел такой дурной - понятно. Человек такой дурной - непонятно.
     - В общем, так,- сказал одноглазый, спрыгнув на землю. - Дали вы, конечно,
копоти... Я этих головорезов постараюсь угомонить, но чтобы вашего духа здесь и
в  помине не  было...  И  так  все  наперекос идет,  а  тут  еще  вас  нелегкая
принесла...
     - Что мы,  интересно,  такого плохого сделали? - возмутился Смыков. - Нет,
вы  скажите -  что?  Привет Сквоталу Лютому передали.  Деньгами людей  одарили,
вином, рыбой деликатесной.
     - Так  вы,   значит,   еще  и  Сквотала  припомнили?  -  понимающе  кивнул
одноглазый. - А клану Орла, случайно, не пожелали удачи на войне и охоте?
     - Конечно,  пожелали, - подтвердил Смыков. - Уж это как водится. Я местный
этикет хорошо знаю.
     - Этикет вы,  может,  и знаете...  А того, что вашему Сквоталу еще три дня
назад рыбку заделали, узнать не удосужились?
     - Какую рыбку? - удивился Смыков.
     - Самую обыкновенную, - одноглазый сплюнул в сторону. - А говорили, этикет
знаете...  Клан  Орла  из  пленников птичек  делает,  а  клан  Форели -  рыбок.
Засовывают тебе  в  задний проход специальный крюк и  вытаскивают весь кишечник
наружу. Можете мне не верить, но некоторое сходство с рыбьим хвостом имеется.
     - Вы хотите сказать...  что перевалом сейчас владеет не клан Орла,  а клан
Форели? - дошло наконец до Смыкова.
     - А вы не поняли сразу?  Те, которые за Орла, ромбиками разрисованы, а те,
которые за Форель,  -  кружочками.  Они к  рыбе,  хоть сырой,  хоть жареной,  и
пальцем не притронутся. Птица всякая или там омлет - другое дело.
     Зяблик не преминул поддеть Смыкова:
     - Мы с  Левкой козу с  собакой спутали,  да и  то в темноте,  а ты рыбу за
птицу принял. Это уж, научно говоря, маразм.
     Раздосадованный Смыков на это замечание никак не отреагировал, а продолжал
наседать на одноглазого:
     - Хорошо. А как нам теперь быть?
     - Езжайте туда, откуда приехали, да побыстрее.
     - А договориться с этими дикарями никак нельзя?
     - Как вы,  чудаки,  с  ними договоритесь после такого.  Это же смертельное
оскорбление... И не думайте даже... На части разорвут...
     - Разжиться бы десятком гранат,  -  мечтательно произнес Зяблик.  -  Тогда
прорвались бы.
     - Вы  мне такие намеки не  делайте,  -  нахмурился одноглазый.  -  Я  лицо
нейтральное... По статусу... Мне здесь еще жить да жить... Я вам даже спичку не
дам...
     - А если переждать?  -  не отставал от него Смыков. - Вдруг все само собой
уладится?
     - Тут и через сто лет ничего не уладится. Не такой народ... А вот хозяин у
перевала поменяться может.  Ходит слух,  что клан Змеи на  него зарится.  Вот с
этими и договаривайтесь. Они и рыбу, и птицу лопают.
     - А из пленников змею делают? - догадалась Верка.
     - Запросто. Руки-ноги долой, вот и змея.
     - Скоро этот переворот намечается? - поинтересовался Смыков.
     - Дней через двадцать, не раньше...
     - Нет, это нам не подходит! - заявил Смыков таким тоном, словно торговался
на рынке.
     - Как  хотите,   -   одноглазый  пожал  плечами.  -  Помочь  вам  не  имею
возможности... Если только советом...
     - Совет задаром?
     - За пару рыбок.
     - Ну?
     - Говорят, в те края, куда вы нацелились, через Хохму пробраться можно.
     - На машине? - подозрительно прищурился Смыков.
     - Зачем  на   машине...   На  местной  тягловой  силе...   Машину  бросить
придется...  А другого пути все равно нет...  Или ждите,  когда здесь Змея верх
возьмет. Их вояки спиралями разрисованы, не спутайте.
     - Через Хохму...  - задумчиво повторил Смыков. - Это как раньше говорили -
из Ростова в Одессу через Северный полюс.
     - Ладно,  пора прощаться,  -  заторопился одноглазый. - Не надо, чтобы нас
лишний раз вместе видели.
     Действительно,  из глубины ущелья уже доносилось улюлюканье приближающихся
горцев.
     - Как я посмотрю, братец вы мой, несладко вам здесь живется.
     - Ничего, привык... - ответил одноглазый сдержанно.
     - За себя не опасаетесь?
     - Нет, меня не тронут. Я им всем почти родня.
     - Каким же образом?
     - Двенадцать жен имею,  - скромно признался одноглазый. - Из каждого клана
по штуке... Вот и выходит... одни свояки кругом...
     Дорогу из  Трехградья в  Хохму  не  знал  ни  Смыков ни  Зяблик.  Пришлось
полагаться на очень приблизительную карту, нарисованную Цыпфом по памяти, да на
подсказки редких путников.
     Огромное пространство, с трех сторон ограниченное рубежами Кастилии, Хохмы
и Отчины,  а с четвертой -  Замковыми горами,  было почти не заселено,  и о нем
ходила самая дурная слава.
     Плодородные пашни родили здесь все,  что угодно,  но только не то,  что на
них  сеяли.  Скот,  хоть однажды пасшийся на  этих тучных лугах,  через два-три
поколения вырождался в  нежизнеспособных уродов.  Переселенцами,  как  правило,
овладевали гнусные  пороки,  включая  содомию,  кровосмешение и  людоедство.  В
заброшенных городах тлела  какая-то  своя,  скрытая от  чужих  глаз  загадочная
жизнь.  На  великолепных,  неизвестно кем построенных дорогах попадались иногда
такие  путники,  что  истории  об  Агасфере,  Диком  Охотнике или  пророке Илии
начинали казаться реальностью.
     Даже аггелы чурались этого края,  где законы природы как бы  утратили свою
незыблемость и  были словно мартовский лед -  с  виду монолит,  а в любом месте
может подкарауливать скрытая от  глаз трещина.  Здесь скитались только охотники
за всякими диковинками,  давно махнувшие рукой на свою жизнь, да торговцы, ради
выгоды способные даже на подвиг самопожертвования.
     В  конце  концов  ватаге  повезло  -   забубенный  бродяга  неопределенной
национальности, уже не раз водивший караваны из Кастилии в Хохму за бегемотовым
мясом,  стоившим там раз в пять дешевле,  чем в Лимпопо,  нарисовал им довольно
сносную схему пути с указанием всех ориентиров.
     С тех пор,  как они отправились на поиски Эдема, пошли уже вторые сутки, и
Зяблику вновь стало худо.  Сначала он  еще крепился,  скрипел зубами и  мелкими
глотками тянул вино, но потом впал в такой буйный бред, что его пришлось вязать
полотенцами.   Лилечка  тихо  плакала,   а  Верка,  израсходовавшая  почти  все
медикаменты, кусала побелевшие губы.
     Драндулет мчал,  почти не сбавляя скорости,  а короткие остановки делались
лишь для того,  чтобы запастись дровами.  Миновав последний ориентир,  носивший
название  "Каменная ступа",  Толгай  сбился  с  пути  среди  голых,  совершенно
одинаковых на  вид увалов,  и  Хохма открылась перед ними несколько позже,  чем
ожидалось.
     Чем-то она напоминала Гиблую Дыру -  необъятная, затопленная водой низина,
пристыкованная к крутому берегу другого,  совсем иначе скроенного мира, - но на
этом сходство и кончалось.
     Здесь не бушевала необузданная стихия, не кипели гейзеры, потоки не меняли
свое   русло,   твердь  каждодневно  не   оборачивалась  хлябью,   а   свирепые
доисторические крокодилы  не  сшибались  в  смертельных  схватках  с  не  менее
свирепыми морскими гиенами.
     Это  был болотный рай -  тихий,  пышноцветный,  обильный всякой безвредной
живностью,  почти безопасный,  хотя и непроходимый.  Огромные мелководные плесы
так густо заросли лотосом,  кубышкой,  ряской, камышом и осокой, что сквозь эти
своеобразные джунгли не мог пробиться и  самый узкий челнок.  Даже не верилось,
что совсем еще недавно здесь громоздились ледяные торосы,  от полыньи к полынье
бродили белые медведи, а в небе полыхало северное сияние.
     Единственными  транспортными магистралями  в  Хохме  были  тропы,  сначала
проеденные,  а затем протоптанные бегемотами в озерных и болотных зарослях. Они
соединяли между  собой  немногочисленные песчаные острова и  косы,  на  которых
располагались стойбища плосколицых, узкоглазых аборигенов, по воле невероятного
случая  сменивших полярную тундру на  теплое болото,  чумы  -  на  тростниковые
шалаши, оленей - на бегемотов, а нарты - на вместительные плоскодонки. Только с
кухлянками своими они так и  не расстались,  хотя шили их нынче не из пыжиков и
неблюев, а из меха выдр и ондатр.
     На  берегу раскинулся не  очень многолюдный рынок,  торговавший всем,  что
можно получить от бегемота: мясом соленым, вяленым и копченым, шкурами сырыми и
дублеными,  полуметровыми  клыками,  не  менее  ценными,  чем  слоновая  кость,
сухожилиями, ливером и даже копытами.
     В мутном заливчике фыркали, дремали и харчились заранее припасенной травой
(в  столь  бойком  месте  собственная водная растительность просто не  успевала
отрасти)   распряженные  бегемоты,   сверху   похожие   на   черные,   глянцево
поблескивающие швартовочные бочки.
     Толгай долго смотрел на них с обрыва, качал головой и бормотал:
     - Котокчыч... Чудовища...
     Наскоро перекусив жаренным на углях,  смехотворно дешевым мясом.  Смыков и
Цыпф  под  видом  крупных  оптовиков  отправились  на  разведку.   Публика  тут
околачивалась разноплеменная,  но  все  в  большей или  меньшей степени владели
пиджиком -  жизнь  торговая научила,  и  вскоре выяснилось,  что  миссия Отчины
находится довольно далеко  отсюда,  на  острове под  названием Илиркей,  но  ее
глава,  которого местные кличут Колей Мутные Глаза,  сейчас в  глухом запое что
добраться туда при желании можно без проблем - любой местный отвезет за осколок
бутылочного стекла или пару железных гвоздей; что до дальних границ Хохмы никто
вроде не добирался и неизвестно,  что там за ними находится, но скорее всего та
же  самая Нейтральная зона,  огибающая Гиблую Дыру и  Трехградье;  что  людей с
рогами здесь никто не видел,  хотя слухи об этих душегубах ходят, и слухи самые
жуткие;  что  ни  о  каких чудесных снадобьях в  этих  краях ничего не  ведомо,
местные   лечатся   исключительно  нутряным  салом   бегемотов,   заговорами  и
кровопусканиями;  и  что совсем недавно в  Хохме имело место странное,  никогда
раньше  не  виданное  природное явление  -  из  одного  бочага  выползло  нечто
несусветное,  не  то  шестипалая каменная лапа,  не  то  каменный цветок  вроде
лотоса,  только весь серый и  размером с  доброе дерево,  и  торчало такое чудо
посреди  болота  несколько  дней  кряду,   медленно  сжимая  и   разжимая  свои
пальцы-лепестки,  отчего воздух вокруг светился, вода покрывалась мелкой рябью,
а  все  бегемоты в  округе просто обезумели,  потом эта громадина рассыпалась в
прах,  но  воздух в  том месте до сих пор продолжает светиться,  растительность
сплошь завяла, как после заморозков, да и вода уже будто бы не вода, а какой-то
мерзкий студень.
     С  чумазым,  тучным  туземцем,  уже  окончившим торговлю и  собиравшимся в
обратный путь,  договорились быстро  -  приметив на  курточке Смыкова армейские
пуговицы со  звездами,  он  просто осатанел от  вожделения.  Драндулет поручили
попечению случайно встреченного земляка,  державшего здесь  коптильню и  хорошо
представлявшего, с кем он имеет дело.
     Впереди ватагу ждала полная неизвестность,  и сразу встал вопрос, как быть
с  Лилечкой.  (Верка считал