тут оказались. Теперь дальше командуй.
     Зяблик подумал немного,  встряхнул головой,  словно отгоняя дурной сон,  и
сказал:
     - Достань мне что-нибудь на ноги.
     Ему принесли разбитые кирзовые коцы с  обрезанными голенищами,  а заодно и
драные  рабочие штаны.  Прибарахлившись,  Зяблик велел  позвать всех  уцелевших
бригадиров и вообще авторитетных людей.
     - Какого рожна нас сюда пригнали,  я не знаю,  - честно признался он. - Но
точно не на расстрел.  Могли и по дороге спокойно шлепнуть.  Значит, пока будем
здесь  обживаться.  На  берегу  торчать  нечего.  Надо  по  низинкам и  рощицам
распределяться.  Ставьте шалаши,  отсыпайтесь,  пока  есть возможность,  но  не
забывайте выставлять дневальных.  А  сейчас вот  что...  Надо  найти с  десяток
расторопных ребят  помоложе и  послать в  дозор.  Двое  пройдутся вдоль  дороги
километров на  пять-шесть вперед.  Еще двое -  вон до той деревеньки.  Если там
люди есть,  пусть их не обижают,  а  расспросят обо всем подробно.  Заодно надо
узнать,   имеется  ли   там   магазин.   Третья  и   четвертая  пара  обследуют
противоположный берег  речки  в  обе  стороны.  Пятая  должна дойти до  леса  и
глянуть,  что там за ним.  Ни в какие стычки не ввязываться,  кто бы по пути ни
встретился, а сразу рвать назад. Нам сейчас любое известие дороже золота. А сам
я пока побазарю с государственными людьми.
     Солдаты и  менты,  рассыпавшись цепью,  рыли саперными лопатками одиночные
стрелковые ячейки.
     - Кто тут старший,  салаги? - спросил Зяблик, забравшись на бруствер одной
из них.
     - У нас все старшие, - мельком глянув на Зяблика, ответил взмокший от пота
ефрейтор. - Вали отсюда, чмо.
     - Ты,  сопля,  не  очень-то петушись.  Меня братва прислала.  Я  у  них за
атамана.  Если не  отведешь меня к  старшему,  мы  переправляемся через речку и
сваливаем куда подальше. Одни тут будете позицию держать.
     Ефрейтор,    матюгнувшись,   ушел   и   вернулся   уже   в   сопровождении
артиллерийского капитана с осунувшимся, но тщательно выбритым лицом.
     - Командир особой  группы  прикрытия капитан Капустин,  -  сдержанно,  без
выпендрежа, представился он.
     - Зачем, капитан, окопы роете? - Зяблик пальцем указал влево и вправо.
     - Для отражения атаки возможного противника.
     - А почему здесь?  Если я что-то смыслю в тактике,  линия обороны строится
вдоль водных преград.
     - Это вас, простите, не касается.
     - Касается!  -  оскалился Зяблик.  -  В  спину  нам  стрелять собираетесь?
Заградотряды вспомнили!  Ни  шагу назад!  Да  вы хоть объясните,  какого такого
противника ждать!  На чем он припрется?  На танках или на помеле?  У нас на всю
ораву только сотня самодельных пик да ножики.  Чем драться? Хоть пару автоматов
дайте!
     - Я знаю ровно столько же,  сколько и вы,  -  сказал артиллерист. - У меня
есть приказ.  Путаный,  бестолковый,  но я обязан его выполнить. На рубеже этой
занюханной речки мы должны остановить любого противника. Понимаете, любого.
     - Любого... Вы бы хоть сначала на тот берег разведку послали.
     - Под   моим   командованием  находится   взвод   оставшейся  не   у   дел
дорожно-патрульной службы милиции,  неполная рота внутренних войск,  охранявшая
раньше  ваш  лагерь,  и  всякий  армейский сброд,  который  удалось наскрести в
автохозяйстве,  комендатуре и службе тыла. О разведке они знают только по кино.
Добровольцев не нашлось,  а  посылать необученных людей черту на рога я не имею
морального права.
     - Ну ты молодец, капитан, - покачал головой Зяблик. - Только про моральное
право больше никому не  говори.  Чую,  мы вляпались в  грандиозную аморалку.  И
уцелеет в ней исключительно тот, кто чхал и на мораль, и на право.
     - Значит,  я не уцелею,  -  артиллерист вытащил из кармана пачку сигарет с
фильтром. - Закурите?
     - Слабоваты  для  меня,   -  сказал  Зяблик,  подтягивая  чужие,  чересчур
свободные штаны.  -  Кроме "Беломора" пензенской фабрики, ничего не употребляю.
Вы нам лучше оружием помогите.
     - Единственное,  что  я  могу уступить вам,  и  то  на  время,  -  это мой
табельный пистолет, - капитан расстегнул ремень и стянул с него кобуру.
     - Спасибо и на том. Верну, если живы будем.
     Вернувшись к  своим,  Зяблик разулся и  снова сунул ноги в  воду.  Верблюд
принес ему немного рисовой каши в  закопченной консервной банке.  Остатки моста
еще  догорали  кое-где,   но  уже  почти  без  дыма.  Расстилавшееся  за  рекой
пространство -  ближе к  берегу ровное как ладонь,  а дальше чуть всхолмленное,
поросшее кустарником и  березовыми колками  -  было  совершенно пустынно в  том
смысле,  что  нигде не  замечалось никакого движения.  Не  верилось,  что  этот
пасторальный  пейзаж  может  таить  какую-нибудь  опасность,  и  тем  не  менее
посланные туда молодые,  но уже битые жизнью,  умеющие постоять за себя люди до
сих пор не подавали о себе никаких известий.
     Первым возвратился дозор,  ходивший в деревню. Все дома оказались пустыми,
исчезла и  скотина из  сараев.  Хозяева или  бежали в  панике,  или были кем-то
уведены в неизвестном направлении,  о чем свидетельствовал беспорядок, царивший
в  жилых помещениях.  Магазин был разграблен,  но  как-то  бестолково -  водка,
курево, консервы и даже деньги остались, а муку, крупы, конфеты и хлеб выгребли
вчистую. Везде виднелись следы некованых лошадиных копыт.
     Спустя час появились те,  кто ходил вниз по течению речки.  Не встретив по
пути  никого,  они  добрались до  железнодорожного моста и  были обстреляны его
охраной.  Остальные три  дозора не  появились ни  через пять,  ни  через десять
часов. Сон не шел к Зяблику, и он вновь созвал актив.
     - Есть работа,  аксакал,  -  сказал он Верблюду.  - Возьми с собой человек
двадцать и  опять сходи в  деревню.  Заберите из  магазина все съестное,  мыло,
ведра,  жестяную посуду,  инструмент. Потом прошвырнитесь по домам. Ищите вилы,
топоры, косы. Может, и ружья остались. Только прошу тебя, будь осторожен.
     Отряд ушел и как в воду канул. Больше за реку Зяблик никого не посылал.
     На  третьи сутки  колесный трактор приволок из  города полевую кухню,  две
дюжины лопат и  несколько мотков ржавой колючей проволоки.  Среди зеков нашлись
свои  собственные саперы,  возглавившие фортификационные работы.  Заодно Зяблик
велел  заготовить побольше  длинных  заостренных кольев,  которые  должны  были
пригодиться на  тот  случай,  если  бы  неведомый враг явился верхами (а  такие
намеки  имелись).   Тактику  борьбы  с  атакующей  конницей  Зяблик  усвоил  из
кинофильма "Александр Невский", неоднократно виденного за годы заключения.
     После скромной трапезы,  состоявшей из печеной картошки (поле,  на котором
они собирались держать оборону,  убрать убрали, но перепахать не удосужились, и
такого добра в  земле хватало) да закрашенного ягодами калины кипятка,  Зяблику
захотелось курить.  Вообще-то  ему  хотелось курить  уже  дня  три,  но  сейчас
наступил момент,  когда желание стало нестерпимым до  одури.  Разжиться табаком
было не  у  кого -  зеки сами уже давно дымили сушеными березовыми листьями,  а
просить хоть что-нибудь у  ментов или охры Зяблик не  стал бы  даже под угрозой
кастрации.  Мысль  о  том,  что  где-то  совсем рядом,  в  задрипанном сельском
магазинчике,  полки буквально ломятся от  самого разнообразного курева,  просто
сводила его с ума.
     Конечно,  исчезновение Верблюда и  всех ушедших с ним людей настораживало,
но  было вполне объяснимо -  дорвавшиеся до дармовой водки и  долгожданной воли
зеки могли просто загулять по-черному. Кроме того, Зяблик имел довольно весомое
преимущество перед всеми без  вести пропавшими дозорными,  а  именно:  пистолет
Макарова с  двумя полными магазинами.  Тупорылая девятимиллиметровая пуля  была
способна посадить на круп не то что лошадь, а даже и быка.
     Продолжая выдвигать самому  себе  все  новые  доводы  в  пользу  похода  к
магазину -  а  по  сути,  занимаясь элементарным самообманом,  -  Зяблик  вброд
пересек реку,  под мостом едва-едва прикрывавшую дно, и оказался на территории,
где отсутствовала не только советская, но, возможно, даже и божеская власть.
     К магазину он направился кружным путем - сначала спустился на полкилометра
вниз  по  течению  речки,  а  уж  потом  повернул к  деревне.  Она  состояла из
одной-единственной,  зато длинной улицы.  Пробираясь задворками, Зяблик услышал
куриное квохтанье и  не удержался,  чтобы не заглянуть в сарайчик,  из которого
оно раздавалось.  В  гнезде набралось уже дюжины две яиц,  и  Зяблик,  успевший
забыть их вкус, половину выпил на месте, а остальные рассовал по карманам.
     Магазин находился в  самом конце деревни и  от  других хат  отличался лишь
вывеской да  решетками на  окнах.  Отряд Верблюда успел побывать здесь,  о  чем
красноречиво свидетельствовали пустые  бутылки  со  свежим  запахом и  вскрытые
консервные банки.  У  дверей громоздились товары,  приготовленные к отправке за
речку:  решетчатые ящики с водкой,  фанерные с сигаретами,  мешок мыла,  стопка
вставленных  друг  в   друга  жестяных  ведер,   куча  одеял  и  всякое  другое
галантерейно-гастрономическое барахло.  Оставалось неясным, что помешало смелым
квартирмейстерам доставить груз по назначению.
     Первым  делом  Зяблик  закурил и  минут  пять  усердно пыхтел дешевой,  но
забористой "Примой".  Когда от  души немного отлегло,  он выбрал мешок почище и
стал  набивать его  самыми  необходимыми вещами.  Не  возвращаться же  назад  с
пустыми руками.
     От  этого увлекательного занятия его оторвал раздавшийся на  улице громкий
звук,  живо напомнивший Зяблику о родной тюремной камере. Так храпел во сне его
сосед  по  койке -  болезненно-полный бухгалтер-растратчик Мокроусов,  особенно
если  переедал перед сном.  Глянув в  пыльное окошко.  Зяблик сразу понял,  что
столь специфические звуки на сей раз издает не человек,  а  неразумная скотина,
обликом весьма напоминающая лошадь, но какая-то уж очень лохматая, приземистая,
с не по-лошадиному злобным, взыскующим взором.
     На странном коньке-горбунке восседал мурзатый бомж восточного вида, одетый
в драный толстый халат,  такую же кацавейку и волчий малахай.  Его снаряжение -
кривая сабля,  лук в овчинном чехле и довольно длинная пика, украшенная конским
хвостом,  -  произвело на Зяблика весьма неблагоприятное впечатление. Теперь-то
он точно знал, куда девались шесть из десяти дозорных и весь отряд Верблюда.
     Заметив в окне Зяблика, конный варвар махнул ему короткой плетью - выходи,
мол.
     Деваться было некуда.  На задней двери магазина - Зяблик это хорошо помнил
- снаружи висел замок,  а  решетки на  окнах по прочности не уступали тюремным.
Еще раз удостоверившись в этом,  Зяблик с независимым видом вышел на крылечко и
добродушно поздоровался:
     - Привет, чурка!
     Как  ни  странно,  варвар  понял  его,  кивнул в  ответ  и  что-то  сказал
по-своему,  указывая плетью теперь уже на улицу.  Идти туда Зяблик как раз и не
собирался.  Деревенские задворки и  густые заросли орешника привлекали его куда
больше.  Воровато оглянувшись по  сторонам,  он  достал пистолет,  произвел все
необходимые для стрельбы манипуляции и прицелился в степняка.
     - Видишь эту  штуку,  чучмек?  -  спросил он  ласково.  -  Тогда  лучше не
рыпайся. А не то я в твоей башке дырку сделаю.
     Похоже,   всадник  не   догадывался  об  истинном  назначении  побрякушки,
появившейся в руках строптивого аборигена.  Перегнувшись в седле,  он пребольно
огрел  Зяблика своей  плетью.  Пистолет пальнул скорее  всего  именно от  этого
удара,  а не по злой воле Зяблика.  С верхового слетел малахай,  и он, не успев
освободить ноги от стремян, стал заваливаться за конский бок.
     Где-то  в  другом конце  улицы  раздались гортанные восклицания и  дробный
топот многих копыт.  Зяблик никогда не ездил верхом, но сейчас, чтобы спастись,
оседлал бы,  наверное,  и огнедышащего дракона.  Не по погоде одетые косоглазые
всадники очень не понравились ему.
     Степняк  уже  висел  головой до  самой  земли,  только  его  правая  нога,
запутавшаяся в  стремени,  торчала вверх.  Кое-как освободив лошадь от мертвого
всадника,  Зяблик вскарабкался в  седло.  Конек  заартачился было  и  попытался
куснуть незнакомого седока за колено,  но Зяблик врезал ему рукояткой пистолета
между ушей.  Тот  взвился на  дыбы и  рванул с  места раньше,  чем Зяблик успел
разобрать поводья.  Чудом удержавшись в седле, Зяблик погнал лохматого стервеца
напрямик к речке, предоставив ему возможность самому выбирать безопасный путь.
     Сзади часто-часто застучал барабан,  и  тут же  где-то  в  стороне резко и
немелодично  пропела  труба.  Обернувшись на  скаку.  Зяблик  увидел,  что  его
преследует  целая  толпа  всадников  с  флажками,  лентами,  пучками  перьев  и
звериными хвостами на  пиках.  Пониже деревни из  леса выехала еще  одна конная
толпа,  побольше  первой,  и,  увидев  погоню,  тоже  пустилась вскачь.  Взвыли
по-слоновьи  сразу  десятки  труб,   а   грохот  барабанов  стал  неразличим  в
сокрушительном топоте все новых отрядов,  хлынувших с  холмов на  равнину.  Они
быстро сплачивались в одну согласно скачущую лаву,  все ускорявшую и ускорявшую
ход.  Опередив ее метров на сто,  несся Зяблик, не перестававший терзать своего
скакуна каблуками сапог и рукояткой пистолета.
     С  размаху  влетев  в  речку,   он  бросил  коня  и,   наглотавшись  воды,
вскарабкался на свой берег.  Предупрежденные звуком выстрела,  а  потом и шумом
атаки, к нему со всех сторон сбегались товарищи.
     - В окоп!  -  простонал Зяблик,  хватая ртом воздух, почему-то переставший
насыщать легкие. - Всем в окоп!
     Как это бывает в  моменты стихийных бедствий,  когда,  круша и корежа все,
что попадается на  пути,  надвигается что-то  страшное:  смерч,  сель,  снежная
лавина или  цунами,  -  так  и  сейчас слова человеческой речи уже  нельзя было
разобрать в свисте, гиканье и топоте налетающей конницы.
     Передние лошади опрокинулись,  наскочив на  перегораживающую брод  колючую
проволоку,  но  это  почти  не  замедлило  неукротимый напор  степняков.  Сотни
всадников вылетели на берег, и сразу все исчезло в тучах пыли.
     Окоп стал похож на  длинную могилу,  в  которой одни люди стараются живьем
похоронить других.  Копыта разбивали черепа, сабли отсекали все, что появлялось
над  бруствером,  пики находили свои жертвы на  самом дне окопа.  Зеки отвечали
снизу ударами кольев, ножей, заточек. Никто не мог сказать, сколько длился этот
ад  на  самом  деле,  но  постепенно волна  степняков стала редеть,  а  потом и
схлынула,  умчавшись дальше.  В  окопе  бились  кони  с  переломанными ногами и
развороченными утробами, тут же дорезали не удержавшихся в седлах всадников.
     Смерч пыли теперь крутился впереди,  у второй линии обороны.  Сквозь рев и
визг атакующих явственно слышался треск выстрелов.
     - Ну, сейчас им дадут жару! - крикнул кто-то прямо над ухом Зяблика. - Ишь
чего захотели, с сабельками на автоматы!
     - Всем приготовиться!  -  заорал Зяблик,  зорко всматривавшийся в то,  что
творилось на другом конце картофельного поля.  -  Разобрать оружие!  Ждать моей
команды!
     Поредевшая конница уже  неслась обратно,  но  на  ее  пути  внезапно вырос
частокол остро  заточенных жердей.  Лошади,  не  желая идти  на  верную смерть,
вздымались на дыбы,  волчком крутились на месте,  поворачивали назад.  То,  что
осталось от еще недавно неудержимой конной лавы,  водоворотом закружилось между
стеной автоматного огня и лесом деревянных пик.
     - Ура!  Зажали косоглазых!  Кранты им пришли!  -  кричали зеки, похожие на
сбежавших из преисподней чертей. - Сейчас сдаваться будут!
     - Как же,  дождетесь! - сплюнул Зяблик. - Сейчас они на прорыв пойдут. Еще
похаркаем кровушкой.
     Будто бы в подтверждение,  а может, наоборот, в отрицание его слов, далеко
за  горизонтом,  в  той  стороне,  где  остался  город  Талашевск,  серое  небо
осветилось заревом  и  раздался  приглушенный расстоянием,  но  могучий  и  уже
поэтому пугающий звук - словно коротко рявкнула гигантская допотопная рептилия,
одна из тех, на чьих спинах некогда покоился мир.
     Хвостатая  многоголовая  комета,   похожая  на  карающую  огненную  длань,
стремительно прочертила небосвод и  с  ужасающим завыванием рухнула между двумя
линиями окопов.  Там,  где  только что  стоял смерч пыли,  встал смерч пламени.
Вверх  взлетели  предметы,   для  полетов  изначально  не  предназначенные,   -
расщепленные деревья,  тонны  грунта,  колеса бронетранспортера,  полевая кухня
вместе с недоваренной кашей, люди и лошади (некоторые целиком, а некоторые лишь
частично).
     Злой  рептилии,  скрывавшейся за  горизонтом,  этого показалось мало.  Она
рявкнула  вновь  и   продолжала  ритмично  рявкать  раз  за   разом,   накрывая
губительными кометами берег речки.
     Возможно, обстрел из установок залпового огня "Град" продолжался и дальше,
но  оглушенный,  полузасыпанный землей Зяблик уже не мог созерцать это редкое и
весьма впечатляющее зрелище...

     Вынужденное безделье расслабляло и расхолаживало. Пока кто-то один сидел с
биноклем у  окна,  остальные убивали время  как  могли  -  играли на  щелбаны в
самодельные шашки,  травили всякие небылицы,  отсыпались за  прошлые и  будущие
недосыпы. В одной из заброшенных квартир Цыпф раскопал юридический справочник и
сейчас  наслаждался чтением  законодательных актов,  давно  утративших  силу  и
смысл.  Толгай нашел кроличью женскую шубку,  которой пренебрегла даже моль,  и
мастерил из  нее  новый  малахай.  Зяблик скуки  ради  пилил  идейного партийца
Смыкова,  обвиняя  его  во  всех  мыслимых  и  немыслимых  грехах,  начиная  от
народовольческого террора и  кончая  нынешним положением вещей.  Смыков  охотно
отбрехивался.  Изредка  делались  вылазки  в  город  -  предельно  осторожно  и
поодиночке.
     Дня  через  четыре их  навестила Верка.  Кроме  горшка горячих манек,  она
доставила и кое-какие новости.
     - Лилечка очень хорошая девочка,  только совсем рассеянная, - сказала она.
- Если ее начнешь о чем-нибудь допытывать,  она может и не вспомнить ничего.  А
потом,  как бы  невзначай,  вдруг сама станет рассказывать.  Вот такие-то дела,
зайчики.
     - И что же она такое интересное рассказала?  -  методично уминая очередную
маньку, поинтересовался Смыков.
     - Про дядю Тему кое-что.
     - Про Белого Чужака то есть? - уточнил Смыков.
     - Так его арапы дикие прозвали.  Нам-то зачем их бредни повторять. Никакой
он не чужак,  а наш человек. Только с залетами, конечно. И родился очень давно.
Может, даже тысячу лет назад.
     - Ага,  при царе Горохе,  -  ухмыльнулся Смыков, вытирая занавеской жирные
пальцы. - Вот только на старика что-то не похож.
     - Тут я,  честно говоря,  сама не все понимаю,  -  призналась Верка.  - По
рождению он вроде бы наш ровесник.  Когда Гагарин полетел, он в школе учился, а
когда американцы на Луне высадились, в институт поступал.
     - Так это двадцать лет назад было, а не тысячу.
     - Для тебя двадцать,  а  для него тысяча.  Я  вам тут ничего доказывать не
собираюсь.  За  что купила,  за  то и  продала.  Лилечка говорит,  что он долго
странствовал где-то в далеких краях.
     - За границей?
     - Нет.  Вообще не  в  нашем мире.  Это вроде как другие планеты,  но  не в
космосе,  а рядом, через стеночку. Только через такую стеночку не каждый пройти
может.
     - А он, значит, может?
     - И он не может. Однако дело в том, что дядю Тему случай на такую тропочку
вывел,  где все стены поломаны.  Вот он  и  бродит себе из мира в  мир.  На нас
случайно наткнулся.  Намекает на то,  что тропочка та сейчас через наши места и
проходит.
     - А какая буря его гонит?  - спросил Зяблик, дежуривший с биноклем у окна.
- Сидел бы себе на одном месте... В заднице, что ли, у него свербит?
     - Он и  сам точно не знает.  Про какое-то предназначение говорил.