х.  Было бы ошибкой утверждать,  что цивилизации
шумеров, ацтеков или древних египтян были хуже нашей лишь на том основании, что
не  покоряли космоса или не  знали электричества.  Тем более мы не можем сейчас
говорить  что-либо  конкретное  о  цивилизации  нефилимов,   основные  принципы
существования которой стерлись в памяти деградировавших и разобщенных потомков.
Однако  отголоски некоторых древнейших легенд,  тайные знания,  сохранившиеся у
первобытных   народов,    и    кое-какие    необъяснимые   современной   наукой
археологические находки наводят на мысль,  что нефилимы в свое время достаточно
глубоко проникли в  самые  сокровенные тайны мироздания.  Если  же  говорить об
искусстве,   то  у  людей,  даже  обитающих  в  благословенной  стране,  всегда
существуют побудительные поводы для него -  жизнь,  смерть и любовь.  Каждая из
этих тем неисчерпаема и может быть выражена какими угодно способами. В арсенале
искусства,  несомненно,  есть средства не менее выразительные и доходчивые, чем
письменные   знаки,   живописные  образы,   гармоничные  звуки   и   грациозные
телодвижения.  Вполне возможно, что чувственная любовь сама по себе может стать
высоким и вдохновенным искусством,  по силе своего воздействия на общество ни в
чем не уступающим литературе или музыке.
     Это умозаключение очень заинтересовало Верку. Напустив на себя томный вид,
она поинтересовалась,  тянет ли на искусство то,  чем нынче занимаются обуянные
любострастием парочки.  Эрикс, не задумываясь, ответил, что скорее всего - нет.
От  истинного  искусства  любви  существующая сексуальная  практика  отличается
примерно так же, как симфонии Моцарта и фуги Баха от камлания впавшего в экстаз
шамана.  Между реализацией довольно-таки примитивного инстинкта и  созданием на
его основе шедевров чувственности лежит дистанция огромного размера. Можно лишь
предполагать,  какие  новые  способы соития,  какие  формы  ласк,  какие методы
обострения  страсти,   какие  комбинации  индивидуального  и  группового  секса
создадут грядущие мастера плотских утех.  Впрочем, не исключено, что уже в наше
время  существуют люди,  в  силу  своих  редких  врожденных качеств  интуитивно
предвосхитившие некоторые основополагающие начала волшебного искусства любви.
     (По этому поводу между Зябликом и  Веркой состоялся обмен репликами.  "Ты,
подруга, в этом деле на Моцарта не тянешь, - сказал он. - Ноты плохо знаешь, да
и  скрипка твоя расстроена".  "Не с  твоим смычком на  моей скрипке играть!"  -
ответила она.)
     Главная идея лекций Эрикса сводилась к тому, что зло и насилие не являются
непременными  принадлежностями  человеческой  природы,   как   это  следует  из
большинства религиозных и  философских учений,  а  являются  лишь  естественным
атрибутом борьбы за выживание в  сложных и  изменчивых условиях Железного века.
Стоит вернуть людей,  пусть даже и  не всех,  а  некоторую их часть,  в прежние
условия,  и  великое племя  нефилимов возродится вновь,  тем  более  что  этому
способствуют  многие   объективные  факторы,   присущие   исключительно  Эдему.
Во-первых,  его  природа  способна  удовлетворить  все  физиологические запросы
человека,  освободив тем самым его энергию для самосовершенствования и познания
высших истин.  Во-вторых, в Эдеме отсутствуют болезни и опасные живые существа,
погода всегда ровная,  стихийных бедствий не  наблюдается.  В-третьих,  местные
растения, употребляемые в пищу, влияют на организм человека самым благоприятным
образом.  Сила, быстрота и физическое совершенство нефилимов проистекают именно
по этой причине.  Кстати, бдолах они употребляют лишь в исключительных случаях,
считая его чересчур сильным и не до конца изученным средством,  дающим зачастую
непредсказуемый эффект.
     Естественно,  что  человек,  выбравший для  своего  обитания  Эдем,  через
некоторое время будет заметно отличаться от  своих соплеменников,  продолжающих
вести прежний образ жизни. Но это отнюдь не регресс, а, наоборот, возвращение к
естественному  состоянию  тела  и  души.  Впоследствии,  когда  Золотой  век  в
достаточной мере расцветет и окрепнет,  появится возможность распространить его
и за пределы Эдема.
     На вопрос Цыпфа, как согласуется декларируемая нефилимами добросердечность
и  высокая нравственность с жестокостью,  проявленной ими во время расправы над
аггелами,  Эрикс безмятежно ответил,  что никакой жестокости как раз и не было.
Существа,  постоянно проникающие на территорию Эдема и именующие себя аггелами,
по  многим  принципиальным вопросам  бытия  придерживаются столь  деструктивной
позиции,  что их уже нельзя соотносить с представителями рода человеческого. Но
тем не менее все аггелы умерли быстро и почти безболезненно, что по отношению к
ним   является  единственно  допустимой  формой  гуманизма.   Вначале  нефилимы
пробовали контактировать с  аггелами и  проповедовать среди них свои убеждения,
однако очень  скоро  все  это  закончилось кровавой бойней,  в  которой погибло
немало весьма достойных людей.  С  тех пор жители Эдема считают себя свободными
от каких-то моральных ограничений во всем, что касается аггелов. Конечной целью
нефилимов  является  их  полное  уничтожение,  поскольку  методы  убеждения  не
применимы  к   этим   кровожадным  и   бесчестным  существам  (при  этом  Эрикс
многозначительно глянул на сжавшегося в комок Оську).
     - Кстати,  -  продолжал он,  -  если  проводить аналогии  между  нынешними
обстоятельствами и,  скажем,  теми же библейскими сказаниями,  становится ясно,
что Бог-вседержитель и  его светлое воинство отнюдь не отличались всепрощением,
пацифизмом и ангельской кротостью.  Чего стоят,  к примеру, истории об изгнании
из Эдема наших несчастных прародителей,  всемирном потопе,  разрушении Содома и
Гоморры,  Вавилонской башне,  а  также о  намечающемся в неопределенном будущем
грандиозном сражении между сыновьями Божьими и  сатанинским воинством,  в  ходе
которого привычный для нас мир неминуемо погибнет.
     Когда вопрос коснулся численной и национальной принадлежности новоявленных
нефилимов (на  это особенно упирал Смыков),  Эрикс отвечал уклончиво,  упомянул
лишь, что среди них есть выходцы из Отчины (таких большинство), из Кастилии, из
Трехградья и  целого ряда других стран,  лежащих по  противоположную сторону от
Эдема и поэтому широкой публике почти неизвестных.
     Родная страна Эрикса,  если  судить по  его  довольно скупым упоминаниям о
ней,  в  момент  катастрофы находилась на  несколько веков  впереди того  мира,
осколок которого впоследствии стал называться Отчиной. Она располагалась где-то
в Южном полушарии и носила столь труднопроизносимое название,  что Лева Цыпф, в
свое  время  ознакомившийся с  опусами Велимира Хлебникова,  заочно окрестил ее
Будетляндией.
     Сам  Эрикс  специализировался на  загадочной  науке  эгидистике (никто  из
слушателей так и  не  понял,  что конкретно она изучает) и  по долгу службы был
обязан владеть всеми языками международного общения, в том числе и русским.
     Последствия  Великого  Затмения  для  его  мира,   целиком  зависящего  от
бесперебойного  функционирования  различных   электронных  систем,   были   так
трагичны,  что  выжить  удалось едва  ли  каждому десятому.  Разгром продолжили
воинственные аборигены Гиблой Дыры,  сами почти полностью погибшие при этом,  а
завершили  аггелы,  основавшие  в  разоренной  стране  несколько  своих  баз  и
лабораторий по переработке бдолаха.
     Ненависть аггелов и  будетлян усугублялась и  тем фактом,  что все попытки
обратить их в каинизм окончились провалом в силу некоторых весьма специфических
причин  -   психология  людей  будущего  была  искусственно  модифицирована  на
генетическом уровне, что не позволяло им творить безоглядное насилие.
     В  конце  концов  всем  членам ватаги,  включая женщин,  было  ненавязчиво
предложено влиться в ряды нефилимов.  Отпустить их восвояси,  по словам Эрикса,
не представлялось возможным по соображениям гуманного порядка -  вокруг рыскали
озлобленные последними потерями банды аггелов, а в Нейтральной зоне всех подряд
косила невидимая смерть.  Бороться с  ней можно было только с  помощью бдолаха,
плантации которого в  настоящий момент контролировались все  теми же  аггелами.
Таким образом,  получался некий заколдованный круг, из которого был только один
выход -  принять условия Эрикса.  Время работало против Смыкова и  его  друзей.
Каждый  кусок  пищи,  каждый  глоток питья  малу-помалу превращали их  совсем в
других существ.  Как  выразился Зяблик:  "Захочешь -  станешь нефилимом,  и  не
захочешь - тоже им станешь. Что в лоб, что по лбу!"
     Такого рода обработка шла постоянно.  В основном ее вел Эрикс, но иногда к
нему присоединялся Рукосуев или кто-то  еще из их молодецкой компании.  Однажды
даже пришла женщина,  которую звали Майрой, - блондинка с кожей цвета персика и
фигурой юной  амазонки.  Увидев  ее,  все  просто  рты  пораскрывали.  На  пути
превращения из человека в  нефилима она ушла гораздо дальше,  чем Эрикс,  и это
сквозило во всем ее поведении,  а особенно в речи -  завораживающей,  как пение
сирены,  но  почти  невразумительной.  Впрочем,  задачей прекрасной Майры  было
отнюдь  не  чтение  лекций,   а   демонстрация  стати,   по  словам  Рукосуева,
благоприобретенной в  Эдеме.  У мужчин зародилось подозрение,  что делалось это
все  исключительно в  целях  обработки Верки  и  Лилечки.  Ну  какая женщина не
мечтает, как по волшебству, превратиться из дурнушки в красавицу?
     Воспользовавшись  одной  из  отлучек  Эрикса,  ватага  провела  совещание.
Председательствовал,    как   всегда,    Смыков.    На   обсуждение   выносился
один-единственный вопрос - оставаться ли на вечное поселение в Эдеме или любыми
способами пробираться на родину.
     Начал Зяблик:
     - Я  никого здесь агитировать не  собираюсь.  У  всех  свои мозги имеются,
пусть даже кое  у  кого слегка набекрень.  О  том,  что нас ждет в  Отчине,  мы
прекрасно знаем.  О том,  что нас ждет здесь,  -  наслышаны. Выбирайте. Но хочу
лично от себя сделать заявление. Нам опять обещают рай. На этот раз, правда, не
на земле,  а в раю.  Рай в раю!  Звучит.  Вроде как "Миру -  мир". Только я эти
сказки уже сто раз слышал,  и папаня мой слышал,  и даже,  наверное,  дед.  Кто
только нам,  дуракам,  этого рая не обещал.  Про попов я даже не говорю. Это их
хлеб   -   обещать   бычка   вместо   тычка.   Народовольцы  обещали,   которые
царя-освободителя  рванули.   Потом   Володька  Ульянов  обещал   при   условии
электрификации и  советской власти.  Таракан усатый,  правда,  ничего особо  не
обещал,  ведь и  так  подразумевалось,  что все мы  в  раю обретаемся.  Зато уж
Кукурузник лысый обещал,  так обещал!  Вот у кого язык без костей был. Аж через
двадцать лет ожидался приход распрекрасной жизни.  А  его самого через два года
на пенсию поперли. Те, кто потом верховодил, тоже обещали, хотя и не так скоро.
Дулю  в  нос  вы  дождались,  больше ничего!  Мало  вам?  Вспомните тогда  осла
Коломийцева и  суку  Плешакова.  Тоже  ведь  обещали!  И  аггелы  в  стороне не
остались,  хотя рай  у  них особый,  с  кровавыми реками и  человеческим мясом.
Теперь,  видите ли,  какой-то Рукосуев со своей шоблой за обещания взялся!  Рай
прямо сейчас и на вечные времена!  Ходи нагишом и жри,  как козел,  веточки. Ни
газетки почитать, ни бормотухи выпить. Зато великое искусство любви намечается.
Правильно,  а  что еще голому человеку остается делать!  В гробу я эту неземную
любовь видал!  Да  раньше любая  шалашовка могла  за  четвертак такое искусство
показать,  что и в Большой театр ходить не надо.  Я - человек! - Зяблик саданул
себя кулаком в грудь. - И сдохнуть хочу по-человечески, пусть даже в канаве! Да
вы  на  этих нефилимов зачуханных повнимательней гляньте!  Эрикс еще туда-сюда,
видно, недавно здесь. Зато Рукосуев уже в чудо-юдо какое-то превратился. Глаза,
как у кота,  который нагадить хочет.  Про девку я вообще не хочу говорить,  она
уже и языком ворочать не может. Такую даже драть противно, хотя у нее сиськи по
пуду и жопа как орех.  Это то же самое, что с умалишенной связаться. Домой надо
отчаливать!  Забыли разве,  кто мы такие и за что нам сиволапые последний кусок
хлеба отдают?  Дела там, чувствую, неважные. Людей надо мирных спасать, аггелов
душить,  с  варнаками попробовать столковаться!  Бдолаха  бы  побольше с  собой
захватить,  сколько жизней тогда спасем!  Но  об  этом потом отдельный разговор
будет.  А теперь пусть каждый сам за себя решает.  Эх,  жаль Чмыхало нет, он бы
меня понял!
     - Вам бы, братец мой, в ведомстве Геббельса работать, - поморщился Смыков.
- Что ни  слово,  то  наглый оппортунизм.  Зачем же коммунизм,  светлое будущее
всего человечества,  путать с каким-то мифическим раем, выдуманным церковниками
для одурачивания трудящихся?
     - Да ты что!  -  взорвался в  ответ и без того перенервничавший Зяблик.  -
Забыл, где мы находимся и про что толкуем? Дома будешь свою пропаганду вести! А
тут разговор короткий! Или ты остаешься здесь, или возвращаешься вместе со мной
в Отчину.
     - Нет,  такая жизнь не по мне,  - покачал головой Смыков. - Старого мерина
новым  штукам  поздно  учить.  Какая-то  уж  больно скользкая идеология у  этих
нефилимов.  Сплошной эгоизм,  аполитичность и тунеядство. Да и все остальное...
Приличный человек и  одеваться должен  соответствующе.  Это  только бабе  голым
задом крутить нравится.
     - Ты за всех не говори!  - накинулась на него Верка. - Тоже мне, ревнитель
нравственности!  Слыхали... Пригодился бы здесь вместо инструктора по искусству
любви!  Заметила я,  как ты,  кот помойный,  на эту Майру облизывался! Конечно,
полное неглиже мне и  самой не нравится.  У  женщины тайна должна быть.  Но,  с
другой стороны,  есть в их словах смысл. Что, если мы и взаправду тысячи лет не
тем путем шли?  Так,  может,  попробуем все сначала?  Лучше позже, чем никогда.
Вспомните,  какие они красивые, сильные, здоровые? Что толку от нашего Левушки?
Болтать может,  как заведенный,  а  сам на  хомяка похож и  в  драке нестойкий.
Может,  нефилимам этим человеческая речь уже и без нужды. Что, если они мыслями
общаются?  Так хочется все сначала попробовать!  Забыть эту поганую жизнь! Ведь
рай все же! А, ребята! Давайте хорошенько подумаем!
     - Не к лицу заезженной кобылке хвостом махать, - фыркнул Зяблик.
     - Сам дурак!  Ничего ты не понимаешь! - На глаза у Верки вдруг навернулись
слезы, что само по себе было феноменальным событием.
     - Конкретней, Вера Ивановна. Вы остаетесь здесь?
     - С вами бы вместе осталась. А одна боюсь. Может, Лилечка, ты мне компанию
составишь?
     - Нет, - твердо сказала Лилечка. - Я хочу жить по-человечески. Не надо мне
никакого рая.
     - И что же тебе тогда, интересно, надо?
     - Как всем... Мужа, детей, домишко маленький, корыто... И чтобы никто мною
не помыкал.
     - С  нами,  значит,  пойдешь?  -  глядя  в  землю,  спросил Зяблик.  -  За
корытом...
     - С вами.
     - Трудно придется.  Потрудней,  думаю,  чем в  Кастилии или Хохме.  Дорога
нехоженая.
     - Ничего, всякого уже повидала. Пуганая...
     - Ладно, если так.... Охота, как говорится, пуще неволи.
     - А вы,  товарищ Цыпф,  почему отмалчиваетесь в последнее время?  - Смыков
обратился к Леве,  сосредоточенно думавшему о чем-то (об этом свидетельствовали
его очки, в лихорадочном темпе перемещавшиеся с переносицы в руки и обратно).
     - Вопрос весьма непростой...  Весьма, - он заерзал так, словно сидел не на
мягкой эдемской травке,  а на родном чертополохе.  -  Нам, вольно или невольно,
довелось столкнуться с феноменальным природным образованием...  Можно, конечно,
сказать как-то по-другому, но сути дела это не меняет. Здесь есть все или почти
все, чего нам так не хватает. Я имею в виду кастильцев, степняков, арапов и все
другие народы,  пострадавшие при  Великом Затмении...  Тут вдоволь пищи,  воды,
целебных растений...  А главное,  здесь можно наконец обрести безопасность. Про
аггелов  мы  пока  говорить не  будем.  Они,  безусловно,  представляют немалую
угрозу, но угрозу вполне предсказуемую и, во всяком случае, не фатальную...
     - Хотелось бы верить, - буркнул Зяблик.
     - Совсем иначе обстоят дела в Отчине и вокруг нее,  - продолжал Цыпф. - Те
жуткие  и   необъяснимые  катаклизмы,   свидетелями  которых  мы   были,   лишь
предвестники куда более грандиозных бедствий. Просыпаются поистине космические,
непознаваемые силы, которые мимоходом сметут человечество с лица земли, даже не
узнав о его существовании.  Однажды в Агбишере я наблюдал,  как каменная лавина
обрушилась на  гнездовья  птиц,  выбравших отвесные  скалы  своим  пристанищем.
Противостоять этой стихии,  такой же древней, как звезды, и, возможно, столь же
могучей,  мы не в состоянии. Даже в далеком будущем человечество вряд ли найдет
способ борьбы с этими порождениями совсем другого мира.
     - Но  ведь  дяде  Теме  однажды как-то  удалось утихомирить этот  ужас,  -
возразила Лилечка.
     - Увы,  этот подвиг совершило совсем другое существо,  природа которого до
сих  пор  остается тайной даже для  человека,  в  теле которого оно обитает.  К
сожалению,  в  настоящее  время  мы  не  можем  рассчитывать  на  помощь  этого
загадочного Кеши.
     - Лева,  ну что у тебя за манера вечно нас пугать! - не выдержала Верка. -
Опять беду накличешь. Лучше скажи, что нам делать?
     - Сейчас?
     - Нет, вообще...
     - А  что обычно делают,  столкнувшйть с  врагом,  неизмеримо превосходящим
тебя силой?
     - Ну... убегают, наверно. - Верка пожала плечами.
     - Верно.   Надо  убегать,  если  только  мы  не  самоубийцы.  Спасаться  в
безопасном месте.  И  пока  единственное известное нам  безопасное место -  это
Эдем.
     - Конечно!  -  сказал Смыков как бы с завистью.  -  Будет здесь безопасно,
если Эдем такая хреновина охраняет. Страшно вспомнить, как они тогда друг друга
гвоздили! Горы в блин раздавило, громадную пустыню наизнанку вывернуло!
     - Да, то был поединок достойных соперников... - произнес Цыпф задумчиво. -
Такой союзник нам,  конечно,  не помешал бы. Жаль, что его нельзя ни уговорить,
ни купить, ни задобрить...
     - Лева,  ты, как всегда, наводишь тень на плетень, - не выдержал Зяблик. -
Никто не спорит, что Эдем безопасное место. Хотя нас здесь недавно едва-едва не
прикончили...  А  что дальше?  Если хочешь здесь остаться,  так прямо и  скажи.
Никто тебя отговаривать не будет.
     - Вы совсем не поняли меня! - обиделся Цыпф. - Конечно же, я ухожу с вами.
В такое время мы просто обязаны быть в Отчине. Но скорее всего нам еще придется
вернуться сюда.
     - Когда? - удивленно спросил Смыков.
     - Когда в  других странах для человека не останется места.  Но мы вернемся
не одни.  С  нами придут все,  кто пожелает спастись и не побоится начать новую
жизнь.  Поэтому все,  что мы  будем сейчас делать,  нужно делать с  расчетом на
скорое возвращение.
     - Вы, братец мой, конкретизируйте свою мысль...
     - Надо запоминать обратную дорогу и  всякие приметы,  которые попадутся на
ней.  Короче,  изучать местность.  Неплохо было бы и схему составить,  да жаль,
больше графита нет.
     - Да и такой широкой спины,  как у Толгая,  тоже нет, - печально вздохнула
Верка. - Разве что у Лилечки...
     Смыков между тем выговаривал Леве:
     - Странный вы тип,  товарищ Цыпф.  Про обратную дорогу беспокоитесь.  А не
лучше ли  сперва подумать над тем,  как отсюда выбраться.  Вот вам всем простой
вопрос: как избавиться от этого субъекта, который нас сторожит?
     - Я его очарую, сведу с ума и заставлю уйти с нами, - полушутя-полусерьзно
заявила Верка.
     - Дельное предложение, - кивнул Смыков. - Но трудновыполнимое. Оставим его
на крайний случай.
     - Просто взять да сбежать,  -  сказал Зяблик. - Делов-то... Караулит-то он
нас не ахти как настырно.
     - Рисковать не хотелось бы,  -  Смыков почесал за ухом.  -  Он