╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
давал ее нам, что сделать было очень непросто,
потому что ему приходилось взбираться на все, что попадалось под руку,
лестница опрокинулась, и один из крючьев угодил прямо в стекло
иллюминатора. Хотя стекло было толстое и прочное, тяжелая лестница разбила
его вдребезги. К несчастью, иллюминатор находился как раз ниже ватерлинии,
и в дыру тут же хлынула вода. Мы стали бросать Сэму одеяла, чтобы он
заткнул ими иллюминатор. Добраться до него было нелегко, и, когда ему
наконец удалось это осуществить, затея оказалась бесполезной, так как вода
била с такой силой, что удержать в иллюминаторе пробку из одеял не было
никакой возможности. Мы испугались, что Сэм захлебнется от стремительно
прибывающей воды, и велели ему выбираться из отсека как можно быстрее. Он
снова поднял лестницу и, зацепив ее за дверь, вскарабкался наверх.
Взглянув вниз, в отсек, мы убедились, что еще немного, и вода зальет отсек
полностью, и задраили дверь как можно плотнее. Тогда Вильям Андерсон мудро
заметил, что судно все глубже будет погружаться, по мере того как будет
прибывать вода, которая скоро достигнет дверей рубки, и что нам лучше
покинуть рубку и задраить вход как можно плотней. По лестнице, добытой
Сэмом, мы выбрались наверх и принялись задраивать дверь в рубку. Мы делали
это так добросовестно, что вода вряд ли бы просочилась наверх. Над трапом,
ведущим в рубку, были также двойные створчатые двери, закрывавшиеся
горизонтально, когда судно находилось в обычном положении, - ими
пользовались только в ненастную погоду. Их мы тоже плотно закрыли,
обеспечив таким образом двойную защиту против воды. Однако прежде нам
пришлось законопатить щели в двери рубки, для чего мы использовали полосы,
отрезанные карманным ножом от простыней. Потом мы уселись на ступеньках
трапа и стали ждать, что будет дальше. Двери всех кают были распахнуты,
так что мы могли видеть сквозь толстые стекла иллюминаторов, что судно
погружается все глубже и глубже. Сэм забрался в одну из кают и сообщил,
что вода только подбирается к корме. Однако, взглянув вскоре на
иллюминаторы в кормовой части, мы увидели, что они снаружи уже залиты
водой, которая все прибывала и прибывала. Свет пробивался внутрь теперь с
трудом, свидетельствуя о том, что мы опускаемся в воду.
- Чертовски здорово, что сюда вода не просачивается, - заметил Вильям
Андерсон. Он был неисправимым оптимистом и старался видеть во всем светлую
сторону. Однако я почему-то не почувствовал радости, когда, взглянув на
кормовой иллюминатор, увидел воду вместо неба. Я становился все мрачнее и
мрачнее по мере того, как мы погружались. Однако мы все еще могли что-то
видеть вокруг, просто удивительно, сколько света проникает сквозь толщу
воды! Спустя некоторое время мы заметили, что темнее не становится, и
Вильям Андерсон радостно закричал:
- Ура, мы перестали погружаться!
На что я мрачно заметил:
- Какая разница? Ведь над нами тридцать, или сорок футов воды, или больше,
насколько мне известно.
- Возможно, - согласился Вильям Андерсон. - Но зато ясно, что, сколько
воды попало, столько и попало, и, насколько мы осели, настолько и осели.
- Какое это имеет значение? - возразил я. - Тридцать или сорок футов над
нами ничуть не лучше, чем тысяча, раз мы почти на дне.
- На дне? Каким же образом вы собираетесь оказаться на дне, когда сюда не
проникает вода? - вскричал Вильям Андерсон.
- ...И воздух, - добавил я, - насколько я понимаю, люди тонут, когда им
нечем дышать.
- Любопытно получается: утонуть в океане и при этом остаться сухим, как
щепка, - заметил Вильям Андерсон. - Но нам не о чем беспокоиться - воздуха
нам должно хватить надолго, ведь кормовой отсек - самый большой на судне,
и в нем уйма воздуха. В кормовом отсеке трюма нет ничего, кроме швейных
машин. Я видел, как их грузили. Чугунные чушки находятся в основном
посередине или по крайней мере ближе к ней от кормового отсека. Так что
никакой груз не оставляет столько свободного воздуха, как швейные машины.
Они в легкой деревянной упаковке, а не в ящиках и едва занимают половину
всего свободного пространства. Вокруг них сплошной воздух! Приятно, когда
трюм не заполнен целиком тюками хлопка или мешками с пшеницей.
Возможно, это в самом деле приятно, но какой смысл в этом? К тому же Сэм,
который тем временем обшаривал рубку, интересуясь, как обстоят дела,
сообщил, что течь в двери опять возобновилась и еще вода просачивается у
металлических иллюминаторов.
- Хорошо, что мы больше не погружаемся, - опять торжествовал Вильям
Андерсон. - Иначе большое давление воды раздавило бы эти толстые стекла. А
так нам остается заделать все щели. Чем больше мы будем заняты делом, тем
бодрее будем себя чувствовать.
Мы нарезали еще полосок ткани и начали заделывать все щели, которые только
могли обнаружить.
- Как нам повезло, что Сэм нашел эту лестницу, - снова воскликнул Вильям
Андерсон. - Иначе как бы мы смогли добраться до иллюминаторов в кормовых
каютах? А так прислонишь ее к нижней ступеньке трапа, которая, правда,
стала верхней, и можно дотянуться до чего угодно в рубке.
Мне же пришло в голову совсем обратное: было бы гораздо лучше, если бы Сэм
вовсе не находил никакой лестницы, но я не хотел омрачать хорошего
настроения Вильяма и промолчал...
- А теперь, если не ошибаюсь, сэр, - произнес рассказчик, обращаясь к
архивариусу кораблекрушений, - вы, кажется, сказали, что могли бы
докончить эту историю сами. Может, вы прямо с этого места и начнете?
Архивариус выглядел явно озадаченным - похоже было, что он забыл о своем
обещании.
- Нет, пожалуй, - пробормотал он. - Доскажите лучше вы сами.
- Хорошо, - сказал шурин Уоттса. - Итак, я продолжаю. Мы заделали все щели
и сели ужинать, так как были очень голодны, потому что не пообедали. Мы не
стали ни готовить чай, ни зажигать лампу, ведь это отняло бы у нас
драгоценный воздух, но, несмотря на это, наш ужин был довольно недурен для
людей, тонущих в открытом океане.
- Больше всего меня волнует вот что, - заговорил Андерсон. - Если над нами
сорок футов воды, то наш флаг наверняка не виден на поверхности. Если бы
перевернутый флаг торчал из воды, с проходящего мимо судна его заметили бы
и поняли, что тут что-то не так.
- Если это все, что вас заботит, - вставил я, - вы будете спокойно спать.
Но если с корабля флаг и заметят, то как они догадаются, что мы здесь, а
если и догадаются, то как они нас вытащат?
- Что-нибудь придумают, - жизнерадостно сказал Андерсон. - На моряков
можно положиться.
И мы легли спать. Наутро воздух в той части рубки, где мы находились,
свежим назвать было нельзя, и тогда Андерсон сказал:
- Я знаю, что надо делать. Надо перебраться в кормовые каюты, где воздух
чище. Сюда мы будем приходить есть, а потом опять отправимся в каюты
дышать свежим воздухом.
- А что мы будем делать, когда и там воздух кончится? - невинно
поинтересовался я у Вильяма, у которого был вид человека, собирающегося
провести здесь все лето.
- А... Что-нибудь придумаем, - сказал он. - Излишество в потреблении
кислорода так же вредно, как и во всем остальном. Когда здесь кончится
весь воздух, мы сможем прорезать дырки в трюм и выпустим воздух оттуда. А
если мы будем экономить, его хватит еще бог знает на сколько.
На ночь мы разошлись спать по каютам, используя вместо койки заднюю стену.
К полудню следующего дня мы почувствовали, что в рубке совсем нечем
дышать, и изъявили желание глотнуть свежего воздуха. Мы добрались до
переборки и сверлом, найденным в кладовой, просверлили три отверстия в
полу, который теперь стал одной из стен, так же как корма с двумя
иллюминаторами - потолком, как я уже упоминал.
Потом каждый припал к своему отверстию, наслаждаясь воздухом, поступающим
из трюма.
- Это просто замечательно! - сказал Вильям Андерсон. - Мы должны
благодарить судьбу, что трюм не загружен треской или мылом. Ничто не
пахнет так приятно, как новые швейные машины!
По совету Вильяма мы сделали себе пробки, чтобы затыкать отверстия на то
время, пока мы "переваривали" очередную порцию воздуха.
- Теперь, - говорил Вильям Андерсон, - нам нет надобности возвращаться в
наши неудобные каюты. Мы можем остаться здесь и, устроившись со всеми
удобствами, вдыхать свежий воздух, когда захочется.
- И на сколько же, как вы считаете, хватит воздуха в трюме? -
поинтересовался я.
- На сколько угодно, если мы будем расходовать его так же экономно. А
когда он перестанет поступать через эти отверстия, а это, я думаю,
все-таки случится рано или поздно, мы сможем выпилить большую дыру в полу,
спуститься в трюм и дышать там вволю.
Вечером мы проделали отверстие примерно в квадратный фут, чтобы было чем
дышать, когда мы уляжемся спать, но спускаться в трюм мы не стали, так как
он был заставлен швейными машинами.
На следующий день мы с Сэмом время от времени опускали голову вниз, чтобы
вдохнуть порцию свежего воздуха. Однако Андерсон был этим не очень
доволен, так как считал, что не следует излишествовать, дабы растянуть
оставшиеся запасы воздуха в трюме насколько возможно дольше.
- Что толку экономить воздух, когда мы все равно рано или поздно
задохнемся в этом плавучем гробу? - спросил я Вильяма.
- Что толку? - воскликнул он. - Разве у нас не предостаточно бисквитов,
мясных консервов и запасов воды, не говоря уже о вине и бренди, чтобы
немного поднять настроение, разве у нас нет замечательных матрасов, чтобы
спать? Так почему бы нам не наслаждаться жизнью, насколько это возможно?
- Единственное, чего я хочу, это выбраться из этой ловушки. Мысль о том,
что мы заперты здесь, под толщей воды, невыносима. Уж лучше попытаться
выбраться отсюда и плавать на поверхности, найдя какой-нибудь обломок.
- Об этом и не мечтайте, - произнес Вильям. - Как только мы откроем дверь
или иллюминатор, вода хлынет сюда с такой силой, что мы пойдем ко дну
прежде, чем успеем выбраться. И что бы вы стали делать на поверхности?
Вряд ли вы сумеете найти какой-нибудь обломок, чтобы удержаться на плаву.
А если и найдете, то, думаю, без пищи вы все равно долго не протянете.
Нет, сэр, единственное, что надо делать, это наслаждаться комфортом, и вы
увидите, произойдет что-нибудь такое, что поможет нам выбраться отсюда.
Спорить с Андерсоном было бесполезно, и я больше не сказал ни слова на эту
тему.
Что касается Сэма, то он проводил досуг у иллюминаторов каюты. Видимость
была гораздо лучше, чем может показаться, и мы могли наблюдать за рыбами и
даже дельфинами, проплывающими мимо и недоумевающими, отчего наше судно
висит между дном и поверхностью океана вниз носом. Сэма очень беспокоило
то, что меч-рыбе могло прийти в голову протаранить иллюминатор и тогда бы
нам определенно настал конец. Он то и дело кричал: "Вот она!" И каждый
раз, когда я вскакивал с места, он говорил: "Нет, это дельфин". Я всегда
считал, что было бы гораздо лучше, если бы мальчишки с нами не было вовсе.
В ту ночь наш пароход раскачивался и двигался сильнее, чем тогда, когда мы
только что оказались его пленниками.
- Должно быть, наверху сильное волнение, - высказал предположение
Андерсон. - И если бы мы были там, нам несдобровать. А внизу, как в
колыбели, и, кроме того, можно сделать вывод, что мы не очень далеко от
поверхности, иначе бы качка совсем не ощущалась.
Около полудня на следующий день мы вдруг почувствовали, что пароход
вздрогнул и его как следует тряхнуло, и мы услышали далеко под нами
страшный грохот и скрежет, от которого мурашки пошли по коже. Первое, что
пришло мне в голову, это то, что мы ударились о дно, но Вильям сказал, что
в таком случае не было бы так светло, а потемнело бы, если бы мы
погрузились глубже.
Вскоре грохот прекратился, и нам показалось, что в рубке не только не
становится темнее, а наоборот. Сэм, находившийся у иллюминатора, закричал:
"Небо!" И в самом деле, мы совершенно ясно увидели сквозь иллюминаторы
голубое небо! Потом судно перевернулось, приняв свое естественное
положение, и мы оказались стоящими на полу. Рядом со мной находилась дверь
в каюту и, заглянув туда, я увидел, как сквозь мокрые стекла иллюминаторов
внутрь пробивается солнечный свет. Ничего лучшего я еще в жизни не видел!
Вильям Андерсон одним прыжком очутился у иллюминатора и, отвинтив его,
распахнул настежь. Мы считали, что воздух в каюте вполне пригоден, чтобы
дышать, но теперь, когда снаружи ударила свежая струя, мы поняли, какая
была разница. Вильям высунул голову и принялся ею вертеть во все стороны.
- Пароход почти совсем всплыл! Мы можем открыть дверь рубки.
Все трое бросились к трапу, который теперь принял нормальное положение, и
в считанные секунды дверь была распахнута. Выглянув наружу, мы убедились,
что судно находится почти в том же положении, как и в тот момент, когда
капитан и остальные садились в шлюпки, хотя палуба теперь не была такой
покатой, как тогда.
- Знаете, что произошло? - воскликнул Вильям после минутного размышления.
- Из-за этой качки прошлой ночью груз чугунных чушек в носовой части
перемещался из стороны в сторону, железные крепления расшатались и под
тяжестью чугуна подались, и груз, проломив борт, пошел ко дну. А потом мы
всплыли. Разве я не предсказывал, что что-нибудь подобное произойдет?
- Дальше я буду краток. На следующий день нас подобрало судно, шедшее с
грузом сахара на север, и мы были целыми и невредимыми доставлены в
Олфорд. Там мы разыскали капитана парохода и экипаж, которых после трех
или четырех дней скитаний подобрал один корабль. После этого он отправился
на наши поиски, но вернулся ни с чем, так как наш пароход ушел под воду.
- А теперь, сэр, - обратился шурин Уоттса к архивариусу, - попробуйте
отнести этот случай к какой-нибудь группе кораблекрушений.
- Джентльмены, - произнес архивариус, поднимаясь с места. - Однако уже
четыре часа, пора закрывать контору.
Перевод с английского М. Стражгородской
Н12
На суше и на море, 1990: Повести. Рассказы. Очерки. Статьи/Редкол.: Б.Т.
Воробьев (сост.) и др. - М.: Мысль, 1991.-509,
ISSN 0235-3830
Тридцатый выпуск научно-художественного географического сборника "На суше
и на море" поведает читателям об интересных и захватывающих путешествиях и
приключениях, о неизвестных и малоизвестных явлениях в жизни нашей
планеты. В сборнике поднимаются острые проблемы по охране окружающей среды.
Традиционно представлена фантастика советских и зарубежных авторов.
ББК 84
НА СУШЕ И НА МОРЕ
Научно-художественный географический сборник
Редактор В. И. Андросов
Редактор карт Д. Г. Фаттахова
Художественный редактор А. И. Ольденбургер
Технический редактор Л. П. Гришина
Корректоры Л. Ю. Ласькова И. В. Шяховцева
ИБ № 4041
Сдано в набор 30.11.89. Подписано в печать 24.08.90. Формат 60х90 1/16.
Бумага офсетная №2. Гарнитура "Таймс". Офсетная печать. Усл. печ. л. 32.
Усл. кр.-отт. 128,5. Уч.-изд. л. 38,52. Тираж 75 000 экз. Заказ № 965.
Цена 10 р.
Издательство "Мысль", 117071, Москва, В-71, Ленинский пр., 15
Ордена Трудового Красного Знамени Тверской полиграфкомбинат.
Государственная ассоциация предприятий, объединений и организаций
полиграфической промышленности "АСПОЛ". 170024, г. Тверь, проспект Ленина,
5.
Фантастика - стр. 281 -361
OCR В. Кузьмин
Febr. 2001.
Проект "Старая фантастика"
http://sf.nm.ru
На суше и на море - 81: Фантастика
ФАНТАСТИКА
Вячеслав Курдицкий МИРАЖИ КАРАКУМОВ
Юрий Шпаков ДЕТОНАТОР
Спартак Ахметов СОИСКАТЕЛИ
Анджей Чеховский ПРАВДА ОБ ЭЛЕКТРАХ
Джанни Родари МИСС ВСЕЛЕННАЯ
С ТЕМНО-ЗЕЛЕНЫМИ ГЛАЗАМИ
Герберт Франке САМОУНИЧТОЖЕНИЕ
ВЯЧЕСЛАВ КУРДИЦКИЙ
МИРАЖИ КАРАКУМОВ
Фантастический рассказ
Раскаты слышим, но не видим лика.
Веды, I тысячелетие до н. э.
Степь походила на огромное расписное блюдо хлебосольного великана, ждущего
гостей на пиршество. Она сверкала яркой зеленью, вызывая озорное желание
побежать босиком куда глаза глядят. Она дарила многоцветьем розоватого,
лилового, палевого, алого, фиолетового. Кое-где поблескивали солнечные
пролысинки песка. И на этом фоне особенно заметными были ярко-красные
брызги ранних тюльпанов.
- Послушай, - сказал Давид, - тюльпаны только-только начинаются. Не
понапрасну ли ты, парень, ноги бьешь? Мое Капище никуда не денется, а вот
ты рискуешь пустой номер вытянуть.
- Это почему же? - отозвался Ашир. - Прогулка по весенней степи - разве
плохо? А о тюльпанах не беспокойся. Это не простые тюльпаны. Они круглый
год цветут.
- Какие же? Золотые, что ли? - иронически усмехнулся Давид.
- Наступит время - и узнаем, - спокойно отозвался Ашир. - Ради этого и
идем...
- Ну, пожалуй, ты, а не я, - ворчливо восстановил статус-кво Давид, - у
меня дело поважнее. - Он подстегнул хворостиной верблюда. - Шагай, шагай,
брат мой голенастый! - Он прислушался к сухому костяному стуку, посмотрел
по сторонам и удивленно воскликнул: - Нет, ты погляди, что они вытворяют!
На свободном от травы пятачке, как на ринге, шел черепаший бой. Противники
разбегались, сшибались острыми краями панцирей, расползались в разные
стороны и опять устремлялись в лобовую атаку. Все это - молча,
деловито-сосредоточенно.
- Обычное дело, - заметил Ашир. - Весна. То, что каракалы песни поют в
саксаульниках, тебя не удивляет. А черепаха, что, по-твоему, не живое
существо?
- Камешки... камешки живые! - вдруг воскликнул Давид. - Гляди, покатились!
Ашир подошел, поднял.
- Это не камешки, а потомки наших дуэлянтов. На ладони Ашира беспокойно
сновала игрушечная - с грецкий орех - черепашка. Она не очень-то
стремилась прятать голову и лапы: ей хотелось, видно, поскорее очутиться
опять на земле. Давид потрогал ее. Панцирь был совсем мягким, потому,
наверное, черепашка и не полагалась на его защиту.
- Отпусти кроху, - попросил Давид. - Ишь мелюзга нервничает.
Ашир опустил черепашку на землю, и она вперевалку покатилась в траву -
прятаться и наедаться. А верблюд тем временем забрался в сизо-голубые с
желтизной заросли янтака и блаженствовал там.
Нежнейшим запахом цветущего кандыма был насыщен воздух. Степная акация
развесила черно-фиолетовые соцветия на поникших ветвях - издали одинокое
деревце можно было принять за бьющий из бархана причудливый гейзер,
замерший на мгновение. Очень далеко, почти у самого горизонта,
перемещались две точки. Ашир был убежден, что видит двух всадников -
мужчину и женщину. А может, так оно и было: в Каракумах предметы как бы
излучают собственный свет и глаз человека обретает способность
дальновидения.
- Чудные дела творятся, - вздохнул Ашир. - Сколько ошеломляющей красоты
под небом синим, а мы, как кроты, сидим в каменных мешках, радуемся, что
вода из крана течет. Вроде и земли на свете нет, лишь камень и гудрон.
- Что, на травку потянуло? - ехидно осведомился Давид. - На подножный, так
сказать, корм? Рекомендую отречься от сей ущербной философии.
- При чем тут ущербность? - с досадой прервал его Ашир. - Разве мы не
обособились от породившей нас природы? Да что далеко ходить! Помню, мать
первые ботинки купила, когда мне десять лет исполнилось: трудно было после
войны. Я все норовил надеть их, а прадед сердился: "Босиком ходи, босиком!
Родная земля силу свою, дух и соки человеку дает - болеть не будешь, до
ста лет доживешь".
- Сам-то он до ста лет дожил?
- До ста девяти.
- Впечатляющий возраст! - кивнул Давид, подумал и добавил менторским
тоном: - Все равно мы не можем ждать милостей у природы. Силой должны их
взять. Человек покоряет старушку планету, поскольку он венец природы и
высший ее продукт. Это, брат, аксиома, а ведь еще и бионикой занимаешься!
Шел бы ты в колхозные пасечники. Вывез пчелок на волю - и любуйся себе
природой.
- Сухарь ты, Дэви, - сказал Ашир. - Черствый и неинтересный человек.
- Сухарь, - наставительно изрек Давид, - вещь очень нужная, когда
деликатесов под рукой нет, и вдобавок - предмет длительного хранения.
Держи, кстати, галету. Жуй и молчи! Спорить вы, премуд