╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
посмотреть на него,
или, предположим, любой из вас, джентльмены, работал бы здесь и мечтал о
покупке земельного участка и захотел бы поехать взглянуть на него. Ну и
что же вы сделаете? Вы не желаете ехать в воскресенье, а когда же вы
соберетесь поехать?
Надо сказать, что никто из присутствующих и мысли не имел о покупке
земельного участка, даже квадратного дюйма земли, если речь не шла о земле
для цветочного горшка, но тем не менее все согласились с тем, что при
нынешнем положении дел у человека действительно не остается времени на
личные нужды.
- Да, от Лейлора ждать нечего, - заключил архивариус кораблекрушений.
Однако была одна вещь, которую этот джентльмен всегда мог ждать от Джона
Лейлора.
В те минуты, когда архивариусу во время делопроизводства, окруженному
группой клиентов, удавалось произвести на них впечатление важности своей
персоны и они начинали понимать, что для завершения дела к нему нужно
относиться почтительно, на пороге кабинета неизменно появлялся Джон Лейлор
и обращался с архивариусом таким образом, словно давал понять
присутствовавшим, что тот был всего-навсего клерком, и не более, и что он,
регистратор, является главой управления. Подобных унижений архивариус
кораблекрушений никогда не забывал.
Наступила недолгая пауза, и Мадерс произнес:
- Я полагаю, вам страшно наскучили все эти бесконечные истории о
кораблекрушениях, которые вам приходится слушать от приходящих клиентов.
Мадерс хотел перевести беседу в другое русло, потому что, хотя он и желал
остаться в хороших отношениях с будущими подчиненными коллегами, не хотел
оказаться вынужденным высказываться против Джона Лейлора.
- Нет, сэр, - ответил архивариус кораблекрушений, - не наскучили. Я пришел
сюда не скучать и, пока я возглавляю эту контору, не намерен этим
заниматься. Старые, просоленные морские волки, которые приходят сюда с
докладом о своих погибших судах, никогда не рассказывают мне свои скучные
бесконечные истории. Первое, что я делаю, - это даю им понять, что мне от
них нужно, и ни на йоту больше. Пока я веду здесь дела, еще ни один из них
не сказал лишнего. Случается, что иногда в кабинет заходит Джон Лейлор,
сует свой нос в наши дела, ему, видите ли, хочется услышать всю историю от
начала до конца, которая чистая ложь и чепуха, поскольку Джон Лейлор
понимает в кораблекрушениях столько же, как, скажем...
- Как в эпидемии в районе озера Джордж, - вставил Гарри Ковар.
- Или как в любом вопросе своих дел, - сказал архивариус кораблекрушений,
- и если ему взбредет в голову вмешаться, то все дело становится в тупик,
если какой-нибудь второй помощник каботажной шхуны поведал ему всю
историю, с того момента, как однажды утром он заметил берег, и до того,
как на следующий день после полудня они выбрались на сушу. Итак, я не
согласен с подобной чепухой. На свете нет человека, который смог бы мне
поведать что-нибудь новое о кораблекрушениях. Я сам в море никогда не
бывал, да это и не обязательно, а если бы я и отправился в море, то едва
ли меня бы постигло кораблекрушение. Но я прочитал о всех видах
кораблекрушений, которые когда-либо происходили. Как только я поступил в
эту контору, я заставил себя заняться этой проблемой. Я прочитал
"Робинзона Крузо", "Гибель Гровекора", "Потопление "Ройял Джорджа"", о
кораблекрушениях из-за смерча, цунами и других причин, которые могут
превратить судно в щепки, я классифицировал каждый вид катастрофы и отнес
его в соответствующую рубрику. И теперь, когда я сталкиваюсь с каким-либо
кораблекрушением, я уже знаю, к какой рубрике оно относится, и знаю о нем
все. И вот, когда приходит клиент с докладом о гибели судна, первое, что
ему следует сделать, - это заткнуться со своей историей, встать и начать
честно отвечать на некоторые мои вопросы. Через пару минут я уже знаю,
какого рода кораблекрушение он потерпел, и, после того как он сообщит мне
название своего судна и кое-какие подробности, он может идти. О его
кораблекрушении я знаю все и пишу отчет о происшедшем намного лучше, чем
он, стоя здесь и болтая три дня и три ночи. Деньги, вырученные нашими
сборщиками налогов, благодаря системе, которую я разработал в этой
конторе, невозможно выразить в цифрах.
Шурин Джорджа Уоттса стряхнул пепел со своей сигары, задумчиво глянул на
тлевший еще огонь и произнес:
- Я понял вас, что не существует видов кораблекрушений, которые вы бы не
знали?
- Да, именно это я имел в виду, - ответил архивариус кораблекрушений.
- Думаю, - ответил шурин, - я бы мог рассказать вам об одном
кораблекрушении, к которому лично причастен и которое не вписывается ни в
одну из ваших рубрик.
Архивариус кораблекрушений отбросил в сторону потухший окурок сигары,
засунул обе руки в карманы брюк, вытянул ноги и пристально посмотрел на
человека, который высказал столь неосмотрительное заявление. Со
снисходительно-одобряющей улыбкой на лице он произнес: "Хорошо, сэр, я
готов выслушать ваш рассказ об этом, но вы не успеете поведать и четверти
его, как я вас прерву и сам доскажу вашу историю до конца".
- Это уж точно, - заметил Гарри Ковар, - дальше история помчится, словно
локомотив по рельсам.
- Ну тогда, - сказал шурин Джорджа Уоттса, - я расскажу ее.
И он начал:
- Это было два года назад, в первый день того месяца, когда я отплыл в
Южную Америку на "Томасе Хайке".
Тут архивариус кораблекрушений взял огромный реестр и открыл страницу на
букву "Т".
- Об этом случае в вашу контору не сообщалось, - сказал шурин, - и вы не
найдете его в ваших делах.
- Возможно, у "Акстера"? - спросил архивариус, закрывая книгу и ставя ее
на место.
- Об этом не знаю, - ответил шурин, - я никогда не был у "Акстера" и не
просматривал их реестры.
- Да в этом и нет необходимости, - сказал архивариус, - у "Акстера"
хорошее здание, но у них нет такой системы учета погибших судов, как у нас.
- Вполне возможно, - ответил шурин и продолжил свою историю:
- "Томас Хайк" был небольшим пароходом в шестьсот тонн, он совершал рейс
из Олфорда в Вальпараисо с грузом, который в основном состоял из чугуна в
чушках.
- Чушки для Вальпараисо? - спросил архивариус кораблекрушений, нахмурил
брови и сказал: - Продолжайте.
- Это было новое судно, - продолжал рассказчик, - построенное с
водонепроницаемыми отсеками, что, кстати, не совсем обычно для судов
такого класса, но оно было именно таким. Я сам не моряк и в судах ничего
не смыслю. Я был пассажиром, со мной был еще один, по имени Вильям
Андерсон, с сыном Сэмом, мальчиком лет пятнадцати. Мы направлялись в
Вальпараисо по делу. Не помню, сколько дней мы уже находились в море, а
также и то, в каком месте океана мы были, но это произошло где-то у
побережья Южной Америки, когда однажды темной ночью, во время тумана,
когда я спал, мы, насколько мне известно, врезались в пароход, который шел
на север. Как мы умудрились это сделать, когда вокруг нас места было
достаточно, чтобы свободно могли пройти все суда мира, я не знаю, но так
случилось. Когда я выскочил из каюты на палубу, то другого судна уже видно
не было, больше мы его не видели. Затонуло оно или добралось до порта,
сказать не берусь.
Вскоре мы выяснили, что в носовой части "Томаса Хайка" некоторые листы
обшивки здорово вмяты и что судно заглатывает воду, словно жаждущий пес.
Капитан приказал закрыть передние водонепроницаемые переборки и включить
насосы. Но это не помогло. Носовой отсек наполнился водой, и "Томас Хайк"
зарылся в воду. Его палуба стала наклонной, как сторона холма, а гребной
винт задрался вверх и стал бесполезным, хотя машина парохода работала.
Капитан приказал срубить мачты, надеясь, что это хоть как-то облегчит
пароход. Но толку от этого было мало. На море были большие волны, они
свободно вкатывались на пароход по наклонной палубе, словно на пляж.
Капитан отдал команду крепко заколотить все люки трюмов, чтобы в них не
проникла вода. Теперь попасть внутрь парохода можно было лишь через дверь
рубки на корме. Заделывание всех отверстий на верхней палубе оказалось
опасным делом: палуба носовой частью круто уходила в воду, и если бы
кто-то из матросов соскользнул по ней, то угодил бы прямо в открытый
океан. Но матросы завязали вокруг пояса веревки, чтобы подстраховать себя.
Довольно быстро они сумели закрыть все отверстия на палубе: пароход теперь
напоминал бутылку. Дымовая труба, которая находилась впереди кожуха
машинного отделения, была снесена за борт реем, когда рубили мачты, и
теперь вода заливала чрево парохода через это большое отверстие. Его
пришлось забить старыми парусами и заколотить досками. Страшно было
смотреть, как судно, уйдя под воду носом, с высоко задранной кормой
раскачивалось среди гигантских волн. Если бы не водонепроницаемые
переборки парохода, которые остались неповрежденными, то "Томас Хайк"
пошел бы ко дну, как чугунный утюг.
После полудня того дня, когда произошло столкновение, ветер утих, и
волнение значительно снизилось. Капитан вполне был уверен в том, что мы
благополучно сможем в таком положении продержаться на плаву, пока к нам не
подойдет какое-либо судно, чтобы снять нас с борта. На кормовом флагштоке
мы подняли перевернутый флаг (сигнал бедствия), да если даже кто-нибудь и
увидел такое зрелище, какое представлял собой "Томас Хайк", то и без этого
сигнала суда подошли бы к нему ради чистого любопытства. Мы пытались
разместиться как можно удобнее, но из-за страшного крена сделать это было
не легко.
Ночью мы услышали какой-то грохот и скрежет, доносящиеся из трюма. Нам
показалось, что крен судна увеличился. Вскоре капитан сообщил, что груз
чугунных чушек переместился к носу, еще немного, и он проломит переборки,
и наш пароход, наполнившись водой, камнем пойдет ко дну. Капитан приказал
всем пробраться к шлюпкам и покинуть судно как можно скорее. Спустить
шлюпки на воду оказалось делом довольно несложным. Матросам даже не
пришлось спускать их за борт, они просто опустили их на палубу, и шлюпки
соскользнули по наклонной плоскости в воду. Шлюпки были привязаны
веревками, чтобы их не унесло, пока шли все необходимые приготовления.
Когда три шлюпки с запасом питьевой воды и продовольствия на борту были
готовы, начали посадку. Вильям Андерсон со своим сыном и я никак не могли
решиться сесть в шлюпку, чтобы, покинув наш бедный пароход, оказаться в
открытом море. Хотя это и были самые большие шлюпки из тех, что имелись на
борту, они казались жалкими и беспомощными в безбрежном океане. Наш
пароход казался куда более надежным, и к тому же заметить его было намного
легче, чем шлюпку, которую могло отнести ветром бог знает куда.
Тем временем грохот в трюме прекратился, и мы предположили, что груз
перестал смещаться. Обдумав наше незавидное положение, мы все же решили,
что будет безопаснее остаться на судне. Капитан пытался уговорить нас
сесть в шлюпку, но вскоре убедился, что это бесполезно.
- Если хотите пойти ко дну, дело ваше, а я умываю руки.
Еще он добавил, что на корме есть небольшая шлюпка и что нам лучше держать
ее наготове, если наше положение ухудшится настолько, что заставит нас
покинуть корабль. С этими словами капитан поспешил сесть в шлюпку, и она
отвалила, дабы не быть затянутой в водоворот, если судно пойдет ко дну.
Оставшись втроем на борту, мы стали спускать на воду шлюпку. При этом мы
обвязались веревками, следуя примеру тех, кто только что покинул пароход.
Мы погрузили в нее вещи, которые, как мы считали, нам понадобятся. Потом
мы забрались в рубку и стали дожидаться утра. Это была довольно странная
рубка, с покатым, словно крыша дома, полом. Но мы расселись по углам и
чувствовали себя вполне сносно. Горела подвесная лампа, и внутри было
гораздо уютней, чем снаружи.
Однако чуть забрезжил рассвет, мы снова услыхали в трюме грохот и скрежет,
а нос "Томаса Хайка" стал опять погружаться все глубже и глубже. Вскоре
передняя переборка, которая обычно находится в вертикальном положении,
оказалась у нас под ногами, и лампа теперь висела на стене, в которую
превратился потолок. Нам показалось, что настало время выбираться из
нашего убежища. В рубке были привинченные к полу скамьи, с их помощью мы
вскарабкались на трап, ведущий в рубку, и спустились по нему вниз, вместо
того чтобы подняться, как это бывает в обычном положении. Выбравшись из
рубки, мы увидели перед собой часть нашей палубы, стоящей вертикально,
наподобие стены дома, построенного на воде, как, рассказывают, дома в
Венеции. Шлюпка, которую мы привязали длинной веревкой к двери рубки,
теперь спокойно плавала в двадцати футах под нами. Мы подтянули ее так
близко, насколько оказалось возможным, и стали опускать вниз на веревке
нашего Сэма. После долгих раскачиваний он наконец попал в шлюпку и, взяв
весла, пытался удержать ее прямо под нами, пока мы по веревке спускались
вниз. Оказавшись в лодке, мы перерезали канат и стали грести что есть сил.
Отплыв на безопасное, с нашей точки зрения, расстояние, мы остановились,
чтобы взглянуть на "Томаса Хайка". Держу пари, никто из вас не видел в
своей жизни ничего подобного. Судно погрузилось в воду на две трети и
стояло вертикально, вверх кормой. Руль теперь находился на уровне марселя,
а гребной винт обнажился.
Груз в трюме настолько сместился к носу, что судно почти перевернулось.
Пойти ко дну мешал лишь воздух между переборками отсеков, куда не проникла
вода. Довершением к этому плачевному зрелищу был перевернутый флаг,
обозначающий сигнал бедствия, который развевался на кормовой мачте. Уже
рассвело, но мы почему-то еще не видели остальных шлюпок. Мы предполагали,
что они не станут отплывать очень далеко, а отойдут лишь на безопасное
расстояние, чтобы дождаться рассвета. Но очевидно, все были до того
напуганы, что гребцы старались вовсю и оказались теперь значительно
дальше, чем рассчитывали. Итак, мы весь день оставались в шлюпке и не
спускали глаз с "Томаса Хайка". Судно держалось на плаву и, казалось,
больше не собиралось погружаться в воду. Не имело смысла трогаться с
места, так как мы не знали, куда плыть. К тому же мы думали, что с
проходящего мимо судна скорее заметят торчащую из воды корму парохода, чем
нашу крошечную шлюпку. Запасов у нас было вроде бы достаточно, и мы решили
поочередно стоять на вахте, дав возможность другим отдыхать.
На следующее утро картина была все та же. Правда, теперь на море была
небольшая зыбь, и пароход покачивался на волнах, но держался все так же
прямо. Следующая ночь была похожа на предыдущую, однако утром мы
обнаружили, что нас отнесло на почтительное расстояние от "Томаса Хайка",
который, впрочем, пребывал в том же положении, подобно бую, поставленному
на отмелях.
Мы по-прежнему не видели ни одной шлюпки и почти уже не надеялись их
увидеть. Скудный завтрак, состоящий из сухарей и остатков вареного мяса,
отнюдь не способствовал хорошему настроению. Мы сидели, умирая от тоски,
когда Вильям Андерсон сказал:
- Слушайте, мы будем полными дураками, если так и будем здесь сидеть,
дрожа от холода и питаясь этими паршивыми сухарями, в то время как в двух
шагах от нас полно еды и есть все, чтобы согреться. Если пароход
продержался на плаву двое суток, он с таким же успехом может продержаться
еще неизвестно сколько, а мы могли бы вернуться и взять все, что нам нужно.
- Отлично, - согласился я, так как уже устал от безделья. Сэм тоже
поддержал это предложение.
Итак, мы отправились на судно и подошли к самой палубе, которая, как я уже
говорил, теперь стояла вертикально, подобно стене дома. Дверь рубки -
единственное отверстие в палубе - находилась в двадцати футах над нами, и
веревки, которые мы привязали к поручням трапа в рубке, свисали вниз. Сэм,
довольно проворный малый, забрался по одной из веревок наверх, а потом,
завязав на ней несколько узлов на расстоянии фута один от другого, бросил
веревку нам, так как ни я, ни Вильям Андерсон не смогли бы забраться по
веревке, если бы на ней не за что было ухватиться руками. Огромных трудов
стоило нам влезть по канату вверх, тем не менее наконец мы оказались у
трапа. Когда мы добрались по трапу до пола у рубки, который, как вы
слышали, находился теперь перпендикулярно, как стена, мы вынуждены были
воспользоваться мебелью, надежно привинченной к полу, чтобы оказаться у
переборки, служившей теперь полом. Рядом с переборкой находилась небольшая
комнатка, кладовая стюарда, в которой мы обнаружили изрядные запасы
провианта, сваленного теперь в большую кучу.
Коробки с бисквитами, консервные банки, многочисленные бутылки в оплетках
представляли собой беспорядочное нагромождение в одном углу кладовой, все
содержимое ящиков смешалось. Вильям Андерсон и я бросились отбирать то,
что нам могло понадобиться, а Сэму велели пробраться в какую-нибудь из
кают, находившихся по четыре с каждой стороны рубки, и принести несколько
одеял и простыней, из которых мы могли бы соорудить себе навес, так как
днем в лодке было жарко, а ночью холодно. Собрав все, что считали нужным,
Андерсон и я пробрались к себе в каюты, чтобы забрать все, что хотели
спасти. Сборы были в самом разгаре, когда Сэм, который находился в дверях
рубки, громко сообщил, что начинается дождь. Сначала я хотел крикнуть ему:
"Захлопни дверь в рубку, чтобы вода не попала внутрь!" Но потом передумал
и чуть не расхохотался над такой нелепостью. Над входом в рубку была
небольшая надстройка, с одного края которой имелась дверь. В том
положении, в котором сейчас находилось судно, надстройка была прямо над
входом в рубку, так что дождь никак не мог проникнуть внутрь. Вскоре мы
услышали, как дождь вовсю забарабанил по корме. Мы взобрались на трап и
выглянули наружу. Вокруг была густая пелена дождя, какую можно увидеть
только в тропических широтах.
- Как здорово, что мы здесь, - заметил Андерсон. - В шлюпке мы бы давно
потонули в такой ливень.
Я с ним полностью согласился, и мы решили переждать внутри парохода, пока
кончится дождь. Это произошло только спустя четыре часа. Когда мы
выглянули наружу, то увидели, что наша шлюпка почти до краев полна воды и
осела настолько, что, если бы кто-нибудь из нас попробовал влезть в нее,
она незамедлительно пошла бы ко дну.
- Вот дела так дела, - сказал Андерсон и добавил: - Ничего не остается
делать, как сидеть, где сидим.
Я подозреваю, что в душе он был чрезвычайно рад этому обстоятельству.
Можно понять человека, который провел в лодке безвылазно два дня и две
ночи. По крайней мере спорить на эту тему было бесполезно, и мы принялись
устраиваться в своем убежище. Мы притащили из каюты несколько матрасов и
подушек и, когда стало совсем темно, зажгли лампу, предварительно наполнив
ее прованским маслом, не найдя в кладовой ничего более подходящего. Ночью
мы отлично выспались, ничто не потревожило нашего сна, если не считать
того, что, переворачиваясь на другой бок, Вильям Андерсон каждый раз
поднимал голову и пускался в рассуждения о том, насколько здесь лучше, чем
в этой "проклятой посудине".
Встав на следующее утро, мы отменно позавтракали, даже приготовили чай с
помощью спиртовой горелки, используя вместо спирта бренди. После завтрака
мы с Андерсоном решили отправиться в капитанскую каюту в кормовой части,
которая теперь находилась довольно высоко. Надо было посмотреть, нельзя ли
чего-нибудь спасти, когда подойдет какое-нибудь судно и выручит нас.
Однако мы лазали не так блестяще, как Сэм, и оказались в затруднительном
положении. Сэм сообщил, что где-то в первом отсеке за переборкой он видел
лестницу, и, так как мальчишка сгорал от желания попасть в капитанскую
каюту, мы милостиво позволили ему сходить и принести ее. Под нами в
переборке была задвижная дверь, и мы отодвинули ее настолько, чтобы Сэм
мог беспрепятственно спуститься вниз. Словно обезьяна, он ловко пролез в
следующий отсек. Это было не особенно трудно, хотя нижняя часть отсека, за
которым следовало машинное отделение, находилась ниже ватерлинии. Сэм
сразу же отыскал лестницу, с одного конца которой были железные крючья, и
в тот момент, когда он пере