╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
да учили -
двадцать два года тому назад? Мэллт нащупывает стропы, но потянуть к себе
не решается. Все равно спуску будет конец; несколько раз Мэллту кажется,
что земля близко, он поджимает ноги - вот-вот коснется почвы. Но почвы не
было. Стало почему-то еще темнее. Чернота висела не только внизу, но и по
сторонам, как будто Мэллт опускался в колодец. Это его встревожило, он
поднял глаза. Над ним висело бельмо парашюта, выше стелилась серая
простыня неба, а внизу и кругом - черно. "Что за притча?" - мелькнуло в
голове Мэллта, и тут его ноги коснулись земли. Странное ощущение: Мэллт
опустился на битые черепки - так захрустело и зазвенело у него под ногами.
Несколько шагов он пробежал по инерции, поспешно расстегнул лямки - чтобы
парашют не потянуло ветром. Но ветра не было. Парашют съежился и лег на
землю белым пятном. "С прибытием!" - поздравил себя Мэллт. Его правилом
было - не теряться в любой обстановке. Ну-ка, где он? Мэллт огляделся.
Поднял вверх голову - недостижимо далеко серое небо. И все-таки он был
внизу, опустился благополучно. "Два - ноль в мою пользу", - подумал Мэллт
и еще раз поздравил себя: "С прибытием!" Голос прозвучал слабо, как будто
слова произнесены шепотом. Мэллт откашлялся - першило в горле. Где он? В
предгорьях? Попал в каньон? Это не страшно, из каньона есть выход, надо
его найти. Не удивила Мэллта сухая жара: каньон тоже не успел за день
остыть. Итак, искать выход! Мэллт пошел вперед, вытянув руки. Уперся в
стену. Хорошо, сказал сам себе, теперь он пойдет вдоль стены, только надо
быть осторожным, не оступиться. Ощупывая ногами почву, Мэллт двинулся в
темноте. Местность казалась ровной, под ногами похрустывало: обычный
каньон, дно усеяно галькой. А стена необычная - гладкая, точно стеклянная.
Так он прошел, наверное, с километр. Может быть, больше, а может, меньше.
Мэллт механически поднимал и переставлял ноги.
Нестерпимо мучила жажда. Пот струился по лицу, губы растрескались. Галстук
он бросил, рубашку расстегнул на все пуговицы; в голове стучало. Стена
бесконечно тянулась... Мэллт перестал ругаться. Им овладело тупое
ожесточение - скорей выбраться из каньона. Он уже не обращал внимания на
стену - скорее! Убыстрял шаги, почти бежал, разбрызгивая из-под башмаков
черепки. Это было неосторожностью, можно свалиться в пропасть, но когда
кончится стеклянный туннель?.. Мэллту казалось, что он бежит в бесконечной
штольне метро, не светит ни одна лампочка. Как он попал сюда, он не знает,
он весь заполнен тревогой. Может быть, это воздушная тревога, он опустился
в метро и заблудился в бесконечных туннелях?.. Тогда быстрее, быстрей -
будет же где-то станция!
Станции не было. И метро не было. Кровь стучала в висках Мэллта, как будто
ее проталкивали насосом. Перед глазами шли радужные круги. Раза два Мэллт
падал на колени. "Что со мной?.." - бормотал он. Вскакивал, опять
механически переставлял ноги: скорее бы убежать. Куда, от кого убежать -
безразлично. Только бы убежать. Иногда Мэллту казалось, что он бежит целую
вечность, его мучила жажда. Небо все так же плоско висело над ним,
светилась стена. Мэллт старался не поднимать на нее глаз, но тусклые
желтые пятна проходили сквозь веки, сами рождались в глазах. Мэллт
останавливался, тер глаза кулаками. Опять стремился вперед, смутно
чувствуя, что дороге конца не будет.
Вдруг Мэллт замер: впереди что-то белело. "Лужа! - подумал он. - Можно
напиться!" Кинулся к белому, опустился на корточки. Это был парашют.
Сперва Мэллт подумал, что кто-то из летчиков опустился в каньон вместе с
ним. Но парашют был белый. У Мигеля и Фернандо - Мэллт отчетливо помнит -
парашюты из красного шелка. Это его парашют!.. Каньон оказался круглым.
Мэллт готов поклясться, что ни на шаг не отходил от стены. Значит, он
сделал круг и вернулся на то же место - каньон представлял собой воронку,
вулкан!.. Мэллт пошарил вокруг, руки его ощутили миллионы стекляшек. В
горле першило от невыносимой гари. Вулкан - но какой?.. Чудовищная догадка
шевельнулась в мозгу: воронка от взрыва "Пепиты"! Слово всплыло перед ним,
как страшное "Мене, текел..." "Пепита!.." Мэллт чувствует, как тысячи
невидимых игл впиваются в тело, рвут его, живого, на части. "О-о!.." -
застонал он, пугаясь своего хриплого, похожего на рычание голоса,
повалился на хрустнувшие стекляшки.
Это был не сон. И не забытье. Страх сковал Мэллта, парализовал руки, ноги,
не давая вздохнуть. Чтобы спрятаться от него, Мэллт до боли сожмурил веки.
Но страх не ушел. Проник в грудь Мэллту, схватил за сердце. "Аве, Мария...
- Мэллт обратился к святой Марии. - Да святится имя твое!" Молитва
казалась ему спасением. От страха, от "Пепиты", от самого себя...
Когда Мэллт очнулся, небо светлело. Где-то в невероятной выси вставала
заря. Тот же пронизывающий жар стоял на дне кратера, испепелял душу, тело.
Вместе с Мэллтом проснулся страх и не отпускал его, сковывая по рукам и
ногам. Только глаза повиновались Мэллту, требовали: смотри! Медленно,
словно боясь поскользнуться на крутизне, в кратер спускалось утро. Мэллт
видел обожженные скалы, изгрызенные пламенем камни. От звездного жара они
сплавились, покрылись стеклянной корой. Потом, охладившись, кора
полопалась, осыпалась вниз бутылочными стекляшками - зелеными, черными,
желтыми. Кратер завален ими, как шелухой. Днище было округлым, точно
арена, и черным, как сажа. Вся мощь "Пепиты" выплеснулась отсюда,
разодрала землю, каждую пылинку пронзила лучистой смертью.
- А-а-а!.. - завопил Мэллт, выдохнув из легких отравленный воздух, чтобы
вновь, с еще большей силой вдохнуть отраву. - А-а-а!.. Бросился на стену,
работая руками, ногами, ногтями - только бы выбраться наверх...
Сержант Бигбери, часовой охранного 132-го поста, был жизнерадостным
человеком. Чего бы ему печалиться? Жалованье идет в тройном размере,
капитан Харри к нему благоволит, до окончания службы два месяца...
Пустыня, правда, сержанту не нравится, атомная дыра в пустыне тоже не
нравится. Но дыра далеко. И вообще эти посты - лишнее дело: кто туда
сунется?..
Сержант смотрит из-под руки: скоро ли сядет солнце? Сегодня сменщики -
ночью дежурят по двое - задерживаются, автомашины не видно. Поставив
автомат возле шершавой металлической будки, Бигбери на губной гармонике
выводит песню о Миссисипи. Тонкие скрипучие звуки постоят в воздухе и
уйдут. С ними уходит время. "Миссисипи" закончена. Бигбери вытягивает из
гармоники "Красотку Джэн", вспоминает свою Мерилин, от которой вчера
получил письмо, и ему становится весело. Даже в этой дрянной пустыне жить
можно... Вот и облачко показалось на горизонте - автомашина. Бигбери сует
гармонику в нагрудный карман, подтягивается - служба прежде всего, - берет
автомат в руки. И тут он слышит, как над пустыней плывет хриплый звериный
вой. Бигбери оглядывается по сторонам: может, почудилось? Вой повторяется.
Сержант с автоматом в руках бросается на другую сторону будки.
В четверти мили расстояния от него, со стороны "дыры", где, по
предположению Бигбери, ничего не может быть живого, прямо на пост идет
человек. Идет - не то слово. Его качает, как пьяного, валит на
четвереньки, он ползет, поднимается и одичалым голосом тянет: "А-а-а!.."
Иногда вой срывается на непонятное бу-бу-бу, а потом опять хрипло и
непрерывно: "А-а-а!.."
Сержант знает инструкцию: к дыре никого не пускать. На то посты, чтобы
никакой дурак туда не сунулся. Но человек идет не туда, а оттуда...
Бигбери растерян: кто может выйти из пекла - дьявол?.. Сержант вскидывает
оружие:
- Стой!
Пришелец не обращает внимания, с каждым шагом он ближе. Его лицо страшно,
как в дурном сне: круглые птичьи глаза с расплывшимися зрачками, губы
кровоточат, подбородок зарос, как у мертвеца, рубаха лохмотьями свисает с
плеч... Кажется, он ничего не видит - идет напролом, бежит, словно кто-то
беспощадный догоняет его.
- Стой!.. - не своим голосом кричит Бигбери.
Незнакомец падает, с минуту лежит ничком... К посту подходит машина. Рядом
с Бигбери появляются капитан и двое солдат:
- Что такое, в чем дело?
В это время пришелец, поднявшись с земли и потеряв ориентировку, начинает
кружиться на месте.
- Боже!.. - восклицает капитан. - Это же мистер Мэллт!
Капитан в курсе событий: ночью в ста милях отсюда упал самолет. Пилоты
Мигель и Фернандо спаслись. Они заявили, что с ними был пассажир, который
выпрыгнул раньше. Они старались спасти машину, но самолет потерял
управление и, как скользил на крыле, так и врезался в землю.
- Мистер Мэллт!..
Это был действительно Мэллт. Он кружился на месте, выбирая, в какую
сторону ринуться, и хохотал, заламывая вверх руки. Внезапно он оборвал
хохот и затянул:
В лучшем виде обошлось,
Все отлично взорвалось!..
У солдат холодом обдало спины.
Мэллт наконец заметил людей.
- Бегите! - закричал он. - Еще одна бомба - и вы превратитесь в стекляшки!
Будете хрустеть под ногами...
Несколько раз ударил каблуками в землю, поднял облако пыли:
Са ира, са ира!..
Он хохотал, топая и кружась: "Еще бомба - и планета вверх тормашками!.." -
Он вскинул руки над головой, разорванный рукав затрепетал на ветру, как
знамя. "К черту! К черту! - кричал Мэллт. - Ха, ха-ха-ха!.."
Бигбери поднял автомат и нажал спуск, чтобы заглушить сумасшедший хохот.
Очередь пророкотала, как гром. Хохот смолк. Мэллт на секунду пришел в
себя, повертел головой из стороны в сторону, словно расслаблял туго
затянутый галстук.
- Люди! - двинулся он к солдатам.
Люди дрогнули, как под ветром, отступили назад.
- Люди! - повторил Мэллт, протягивая руки.
Солнце стояло над горизонтом, было тревожным и красным. Его лучи упирались
в лицо идущему, кровавили ему губы. Мэллт был похож на вурдалака,
возвращавшегося с могильного пира. Глаза его излучали смерть. "Люди..." -
повторял он, твердил, словно в его мозгу крутилась пластинка с
одним-единственным словом: люди!..
Это было невыносимо до тошноты, до дрожи в ногах. Капитан Харри, сержант
Бигбери, сменные, приехавшие на пост, повернулись и побежали к машине.
Мэллт споткнулся, упал на колени, протянул руки к солдатам, прыгавшим с
разбега в машину.
- Гони! - крикнул шоферу капитан Харри. Стартер завизжал, автомобиль
пыхнул дымом.
- Люди! - кричал Мэллт, потрясая руками. - Лю-ди!..
Машина полным ходом мчалась через пустыню прочь.
АЛЕКСАНДР ПОЛЮХ
СЛУЧАЙ
Научно-фантастический рассказ
Повинуясь указанию бортпроводницы, Силин пристегнулся к креслу и взглянул
на своего соседа. Тот разговаривал с пассажиром, сидевшим сзади.
Авиадвигатели взревели еще громче, самолет задрожал, рванулся вперед и
начал разбег по взлетно-посадочной полосе. Беседа, которую вели спутники
Силина, наперекор реву турбин шла на высоких тонах.
- Примеров здесь куча - Рентген, Флеминг, Пастер, - надрывался сосед
Силина, доказывая что-то своему оппоненту. - Даже Эйнштейн совершенно
серьезно заявлял, что для создания теории относительности ему нужно было
еще и счастливое стечение обстоятельств. А ведь это сугубо теоретический
труд!
Самолет оторвался от земли и начал набирать высоту. Шум двигателей стих и
перешел в равномерное гудение. Силин стал прислушиваться к этой дискуссии,
и постепенно ему стал ясен предмет спора. Обсуждалась одна из "вечных"
проблем науки - является ли случайность определяющим фактором в научных
открытиях. Собеседники находились еще в том возрасте, когда вершины науки
с высоты вузовской скамьи кажутся не такими уж неприступными, а острота
вселенских проблем еще не притуплена мелкими житейскими неурядицами.
- А не возводишь ли ты в абсолют Его Величество Случай? Случайность многих
великих открытий обусловлена закономерностью научно-технического
прогресса, - напыщенно возражал противник незакономерных случайностей.
- Тогда чем мы можем объяснить тот факт, что развитие отдельных научных
дисциплин происходит скачкообразно? - парировал оппонент.
"Молодо-зелено", - благодушно подумал Силин и открыл портфель, чтобы взять
купленный в аэропорту юмористический журнал. Но его там не оказалось -
скорей всего забыл в ресторане аэровокзала. Впереди было три часа
вынужденного безделья. А рядом продолжало бушевать пламя околонаучного
спора.
- Сколько раз ученые приходили к гениальным идеям совсем в не подходящих
для этого ситуациях? - кипятился один. - Одному нашему математику замысел
первой его блестящей работы пришел во время поездки в переполненном
городском автобусе.
- В том, что ученых озаряют идеи в нерабочее время, нет ничего
загадочного, - возражал другой. - Я читал, что это результат работы
подсознания, причем на первый взгляд человек абсолютно не думает об
искомой проблеме, а ее решение как бы всплывает в сознании, и даже, как ты
говоришь, в самое неподходящее время.
"Довольно прогрессивный способ познания, а главное, налицо экономия
рабочего времени, - подумал Силин. - Введение его в жизнь в
подведомственном мне учреждении вызвало бы по меньшей мере ликование. Как
же, в рабочее время будем заниматься личными делами, а в нерабочее между
все теми же личными решать научные вопросы".
Его собственное подсознание ехидно шепнуло: "Да и вам, почтенный доктор
наук, не мешало бы освоить данный стиль работы, поскольку, сев в
директорское кресло, вы стали решать разнообразнейшие проблемы, исключая
собственно научные".
И Силин, уже не в первый раз, подумал о том, что, с тех пор как он
возглавил институт онкологии, бремя административных забот ложилось на
него все более тяжелым грузом. А если уж говорить честно, то он давно уже
стал администратором, хотя упорно боялся признаться себе в этом.
"Значит, так, быстренько вооружаемся этой прогрессивной методой и для
начала продуктивно используем три часа свободного времени, чтобы найти
средство борьбы с "болезнью века". Дженнер увековечил в истории науки
коров с их коровьей оспой и коровниц, той оспой болевших, я же увековечу
самолет Ан-24 и юмористический журнал "Крокодил"..."
И вновь из глубин подсознания выплыло: "А если оставить остроумие, перед
тобой только два варианта последующего времяпрепровождения: привнести в
дискуссию соседей свой академический опыт или броситься в объятия Морфея".
Силин потянул рычажок на подлокотнике, спинка кресла опустилась ниже, и он
закрыл глаза.
"К черту комплексы! Как заметил еще Гоголь, крепкий сон дарован тем, кто
не обладает слишком сильными умственными способностями... Жаль, что спать
не хочется. В конце концов можно просто просидеть вот так, с закрытыми
глазами, эти три часа и ни о чем не думать".
Но в безмятежном сознании опять всплыло то, что все время подсознательно
преследовало его: "А когда ты вообще в последний раз о чем-либо серьезно
думал, если оставить в стороне административные размышления о поощрении
или наказании подчиненных или изыскание способов получения сверхлимитного
оборудования для сектора ранней диагностики?"
Личность Силина вдруг оказалась расколотой надвое. Один Силин,
преуспевающий, увенчанный учеными степенями, яростно спорил с другим, тем
Силиным, который только с третьей попытки поступил в медицинский институт,
допоздна засиживался в читалке в студенческие годы, а во время учебы в
аспирантуре - в лаборатории и библиотеке.
"Что за беспочвенные обвинения?! Время универсалов давно миновало - это
бесспорная аксиома! Сейчас в науке существует довольно четкое разделение
труда - исследователи и организаторы. Я отношусь к организаторам научного
поиска, надо же кому-то выполнять и административные функции..."
"Это, видно, и было твоей заветной мечтой? Разве об этом ты мечтал, когда
не стал подавать документы в медицинский институт в твоем родном городе,
где ты наверняка прошел бы по конкурсу, но где (как ты считал) не было
простора для научной деятельности ?"
"Э-э-э... Давай оставим юношеские мечты облагодетельствовать человечество.
Несколько направлений в борьбе с раком уже имеется, дело только в
детальной разработке. Идет работа над поиском возбудителей болезни, над
проблемами иммунитета к онкологическим заболеваниям, по ранней
диагностике. Координировать эти исследования - далеко не последнее дело".
"И все же, несмотря на то что работы ведутся не один год, результаты
мизерны. А кроме того, организатор науки мог бы не только координировать,
но и предлагать новые идеи..."
"Идей-то хватает, а вот общая отдача невелика. Что толку в том, что я
предложу еще одно направление? Оно может оказаться ошибочным, и я напрасно
отвлеку научные силы от работы над устоявшимися проблемами".
"Ты еще можешь что-нибудь предложить, хотя бы и ошибочное? Плохо верится".
Силин очнулся, выйдя из состояния полудремы, во время которого происходил
этот внутренний диалог.
Соседи продолжали разговаривать, однако тема разговора переменилась.
- ...Так я ее и не дождался. На следующий день снова звоню ей...
- Ну и напрасно! Ты что не видишь, как она тобой играет!
По всей видимости, результатом их предыдущего жаркого спора стала боевая
ничья:
Силину стало скверно: Неожиданно для самого себя он обратился к своим
спутникам:
- Извините, что вмешиваюсь в разговор, но мне лично ваша точка зрения на
научные исследования кажется довольно спорной.
Молодые люди удивленно переглянулись, но, тотчас вспомнив тему недавнего
своего спора, заговорили наперебой:
- Вы о закономерности или случайности научных открытий?
- И какую же точку зрения вы поддерживаете?
- Нет, я, собственно, не об этом, - слегка поморщился Силин. - Мне кажется
странным ваш взгляд на научные исследования вообще. Если вас послушать, то
может показаться, что все научные открытия сделаны как бы мимоходом.
Следуя вашей методе, можно счесть за лучшее полеживать на диване,
обдумывая научные проблемы, и ожидать, когда подсознание выдаст на-гора
очередное открытие.
- Иногда бывает плодотворным и этот метод, - с вызовом сказал сторонник
незакономерных случайностей. Видно было, что тон Силина ему не понравился.
- Интересно, кто же пользовался подобным методом и каковы его результаты?
- саркастически спросил доктор наук.
- Я, - ответил юноша и в свою очередь поинтересовался: - Вы знакомы с
положением дел в современной онкологии?
- Да как вам сказать! - буркнул Силин.
- Я предлагаю принципиально новый метод лечения рака, - сказал неожиданно
юноша. Силин переменился в лице: у него сразу заболела голова.
Насладившись произведенным впечатлением, молодой человек стал объяснять.
- Суть его в следующем. Что такое, собственно, злокачественная опухоль?
Скопление живых клеток, которые по ряду признаков отличаются от нормальных
клеток человеческого организма и характеризуются неуправляемым
разрастанием. Они имеют свою, отличную от организма-хозяина, иммунную
систему и представляют собой как бы чужеродный организм в организме
человека. Рассмотрим теперь вирус гриппа. Его болезнетворная механика:
внедряется в клетку, перестраивает ее наследственный аппарат, и клетка
начинает производить тысячи и тысячи новых вирусов, затем разрушается, и
армада вирусов устремляется к новым жертвам. Используя это, надо вывести
специальные "антираковые" вирусы гриппа, которые будут избирательно
действовать лишь на злокачественные клетки. Эти "антираковые" вирусы будут
как бы "пожирать" злокачественные образования. Тем самым может быть решена
одна из главнейших проблем онкологии: уничтожение вторичных раковых клеток
- метастаз. Но поскольку опухоль рано или поздно выработает иммунитет
против "антираковых" вирусов, то тут найдет себе применение пресловутая
видоизменчивость вируса гриппа, приносящая столько хлопот создателям
антигриппозной вакцины. Последовательно вводя в организм все новые и новые
штаммы "антираковых" вирусов гриппа, по мере их нейтрализации
иммунологическим аппаратом раковых клеток, можно будет добиться полного
уничтожения злокачественного образования. Иначе говоря, вновь вводимые
"свежие" штаммы вирусов растерзают опухоль, как стая спущенных с цепи
голодных