╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
Разумно ли
информировать о странной находке научную общественность Лондона? Сейчас
каникулы, никого не найдешь на месте, да и стоит ли? Не померкнет ли его
слава первооткрывателя в созвездии Королевского научного общества? А не
лучше ли поколдовать самому? Понаблюдать, подождать, пока развитие
обнаруженного им маленького чуда не достигнет той стадии, когда уже ни
одному крупному ученому не удастся заслонить скромного учителя химии.
Он срочно заказал местному мастеру большой, в размер стола, прямоугольный
ящик из органического стекла с дырочками в крышке для доступа воздуха.
Через два-три часа в этом сооружении разместились все виды необычайной
жизни в различных условиях развития. Одну бусинку-ягоду химик заключил в
колбу без питательной среды, другую поместил в блюдце с водой, третью - в
рыхлую землю, взятую из развороченной клумбы садовника, четвертую - в
кусочек торфа из соседнего болота. Точно так же распределил он и остальные
виды загадочного вещества - паутинки, листочки и трубочки.
Химик - его звали, если не ошибаюсь, Кросби - понимал, конечно, что его
опыт изучения зачатков внеземной жизни мог ограничиться только визуальным
наблюдением, да и то лишь в стадии ее зарождения. На большее он и не
рассчитывал. Ящик из оргстекла да старенький микроскоп - вот все, чем он
располагал. Кросби и мечтать не мог добраться до клетки с ее мельчайшими
внутренними структурами, не говоря уже о молекулярно-биологической природе
этой жизни, белковой ли, кремниевой или какой-нибудь другой, вообще не
известной земной науке. Рассмотрев под микроскопом частицу раздавленной
"бусинки" и оторванной пинцетом "паутинки", он попросту ничего не понял,
как школьник, впервые допущенный к тайнам микроскопии. Какие-то красные и
рыжие канальцы, не похожие ни на что тельца вроде одноклеточных то
появлялись, то исчезали, меняли форму и цвет - все это ничего ему не
говорило. Но отказаться от самодеятельности и призвать ученых он уже не
мог. Творившееся на столе в его импровизированном виварии с каждым часом
интриговало его все больше и больше. "Бусинки", расколовшись, дали ростки,
похожие на крохотные кустики или пучки черной травы. Каждая травинка, если
поглядеть на нее в микроскоп, заканчивалась раструбом, периодически
раздувавшимся и сжимавшимся, словно "растение" дышало или добывало
невидимую пищу из воздуха. "Бисеринки" дали еще более диковинные ростки -
тонкие, но упругие паучьи ножки, упирающиеся в пластик вивария и
отталкивавшиеся от него в свободном прыжке сантиметра на полтора-два. "Ну
совсем как кузнечики", - объяснял потом Кросби. У других видов тоже не
было корневой системы, но они не прыгали, а катались по дну ящика, как
миниатюрные зеленые шарики, подолгу задерживаясь в лужицах разлитой по дну
воды. "Листочки-трубочки" подросли и только раскрывались и свертывались в
попеременных судорожных движениях.
Кросби часами просиживал у своего прозрачного ящика или в полном
одиночестве (викарий категорически отказался иметь дело с этой нечистью),
или в обществе соседского школьника Родди, мальчика лет пятнадцати,
проявлявшего самый живой интерес к происходившему на столе.
- Растения или животные? - спрашивал Родди.
- Не знаю, - говорил Кросби. - Смотри.
- А почему одни прыгают, а другие подохли?
Действительно, заключенные химиком в колбочки "семена" не демонстрировали
никаких превращений. Наоборот, они съежились и усохли,
- А чем вы их кормите? - интересовался Родди.
- Ничем. Растение добывает пищу из той среды, в которой произрастает.
- Из какой среды? - не унимался Родди. - Они давно уже из блюдечек
повылазили.
- Иногда возвращаются, - неуверенно замечал химик.
- Да у них и корней нет. Наловим чего-нибудь.
- Чего?
- Ну, мух, червячков.
"Бисеринки-кузнечики" набросились на червяка как свора голодных собак на
брошенную кость. Минуту спустя "пиршество" закончилось, "кузнечики"
разбрелись по своим торфяным "болотцам". Остальные червячки сползлись в
клубок, который уже никто не трогал, а мухи, жужжа, бились о стекловидные
стенки вивария.
На следующее утро Родди первым делом поинтересовался:
- Сожрали?
- Дочиста, - сказал химик. - Тут, брат, такие дела, что хоть все
Королевское научное общество созывай.
Зоопарк Кросби повзрослел. "Кузнечики" выросли до размеров обыкновенных
полевых кузнечиков, только странно тонких, как переплетения высоких
полевых травинок. Зеленые "шары" раздулись с крупную сливу. Синие и желтые
"паутинки" летали по ящику как клочки нитяных дамских сумочек, а
"листики-трубочки" еще больше раздались и пожелтели, ни дать ни взять
осенние листья ольхи, свернувшиеся на холодном октябрьском ветру.
Червячков уже не было, часть мух плавала в блюдечках с откусанными
головами, а другая часть сонно ползала, пытаясь найти отверстия в крышке
вивария. Преодолев несколько сантиметров, мухи падали вниз уже совсем
дохлые.
- Воздух, - сообразил химик.
При всей бедности его домашней лаборатории она все же позволила взять
пробу воздуха из ящика и произвести анализ.
- Азот и углекислота, - объявил он.
- А кислород? - спросил Родди.
- Один-два процента.
- Я же говорил, что это совсем не растения, - ликовал Родди, - кислород
поглощают, углекислоту выделяют. Все наоборот. И головы мухам поотгрызали,
и растут как грибы.
Кросби и сам понимал, что с самодеятельностью надо кончать. Сменив
стекловидную крышку вивария на густую металлическую сетку, он выехал на
велосипеде на почту, откуда можно было дозвониться до Лондона: своего
телефона у викария не было.
С Королевским научным обществом связаться не удалось. Чей-то недовольный
голос предложил явиться лично в очередной приемный день. Видимо, Кросби
заподозрили в мистификации. Тогда он позвонил знакомому репортеру из
"Санди таймс" и рассказал вкратце о найденном метеорите и обо всем, что за
сим последовало. Репортер, сразу почуявший сенсацию, обещал приехать с
первым вечерним поездом.
Возвратившись домой, химик понял, что произошло непоправимое. Вся
лаборатория напоминала зимний двор, покрытый клочьями грязно-бурого
"снега". То была желтоватая пена из огнетушителя, валявшегося у входной
двери. Бросались в глаза следы недавно полыхавшего пожара: обуглившаяся
этажерка с книгами, обрывки обгоревших портьер. Больше всего пострадал
виварий: его металлическая сетчатая крышка в нескольких местах была
расплавлена, зияли дыры величиной с блюдце. Пена покрывала дно ящика со
всеми зачатками развивавшейся внеземной жизни. Ничто не двигалось в
кремовой кипени пены.
У двери, прижавшись лицом к косяку, беззвучно рыдал Родди.
С трудом удалось добиться от него мало-мальски внятного рассказа о том,
что случилось. В доме Родди с утра был один. Викарий уехал с визитом к
церковному начальству, а домоуправительница, воспользовавшись этим,
отправилась навестить замужнюю дочь. Родди сидел у окна и читал новый
роман Агаты Кристи, время от времени заглядывая в ящик.
Растения-насекомые, по его словам, выросли еще больше, а
"листочки-трубочки" в развернутом виде уже достигали размеров чайного
блюдца. Рыжая слизь, покрывавшая их, как только они развертывались,
краснела и разгоралась вроде огонька сигареты, накаляя даже металлическую
крышку-сетку, о которую они ударялись подпрыгивая. В конце концов в
комнате стало жарко, голова кружилась, не хватало воздуха. "Я понимал
почему, - пояснил Родди, - они пожирали кислород и выделяли углекислоту в
таком количестве, что я задыхался". Он выбежал на улицу, когда вернулся,
обмер. Один из "листиков", развернувшись и пылая, как раскаленная докрасна
железка, расплавил сетчатую крышку и, вырвавшись на простор комнаты,
улегся на этажерку с книгами. Когда Родди вбежал, этажерка и занавески уже
полыхали. Еще минута - и пожар охватит весь дом. Не раздумывая, Родди
сорвал висевший у двери огнетушитель, саданул о стену ударником, и
вырвавшаяся струя газа и пены погасила огонь. Но крышку вивария уже
расплавляли другие пылающие "листья". Пришлось направить струю пены и на
виварий. Через минуту все, было кончено. Несколько литров газа и пены не
только предотвратили пожар, но и уничтожили его источник - чужую жизнь,
заботливо выращенную экспериментатором-одиночкой.
То, что она погибла, для Кросби стало ясным, как только он вытащил
пинцетом из пены то, что прежде имело форму и цвет, росло и двигалось, а
сейчас походило на грязные тряпочки, расползавшиеся при первом
прикосновении.
- Почему они погибли? - спрашивали появившиеся вскоре репортеры.
- Вероятно, их убила комбинация щелочных и кислотных растворов, - пояснил
растерянный экспериментатор.
Но профессор Мак-Доннел, прокомментировавший по просьбе редакции "Санди
таймс" загадочную историю хейлшемского метеорита, придерживался другого
мнения. Он заявил, что химические растворы сами по себе едва ли могли
убить попавшую на землю чужую жизнь. "Возможно, против нее, - писал
профессор, - оказались бы бессильными и многие другие виды оружия. Судя по
наблюдениям экспериментатора, убила ее изоляция от кислорода
пеногасительной смесью. В руках человека по счастливой случайности
оказалось самое действенное оружие - огнетушитель. Я подчеркиваю, именно
счастливой, потому что убежден: мы имели дело с опаснейшим вторжением,
отразить которое было бы нелегко. Зачатки жизни, так неосторожно
помещенной в ничем не контролируемые условия, развивались буквально не по
дням, а по часам, и кто может сейчас сказать, на каком этапе остановилось
бы это развитие. Особую тревогу вызывает стремительное поглощение
неземными видами кислорода и столь же бурное выделение углекислого газа.
Остается только надеяться, что два других контейнера бесследно исчезли и
ничем о себе не напомнят".
Появление огневок
Все это, повторяю, я узнал много позже усть-хотимских событий; тогда же,
когда мы со Славкой Угличем собрались в таежный маршрут, я и понятия не
имел, что услышанное где-то краем уха сообщение о событиях в Англии будет
иметь к нам самое непосредственное отношение. Целью нашего
запланированного на следующее утро похода были обширные усть-хотимские
топи. В этом районе зарегистрировали несколько случаев энцефалита, и я со
Славкой, паразитологом биостанции, должны были заняться поисками
бациллоносителей этой болезни - клещей. Захватив микроскопы, пробирки,
банки и канистру со спиртом, мы выехали в деревню Потемки сначала на
газике, потом на лошадях, а за Приозерьем уже никаких дорог не было.
Отправив наше экспедиционное имущество за несколько десятков километров в
объезд, мы зашагали по лесу, и, наконец, усталые, промокшие и голодные,
добрались до Потемок, где и заночевали у Прохоровых, местных
охотников-звероловов.
Здесь я впервые услыхал об огневках.
- Дальше-то куда? - спросил меня старший из Прохоровых, Семен.
Я ответил.
- У нас тут никто не болеет. Может, к северу, на лесоповале?
- А в Усть-Хотимске?
- Так нет же никакого Хотимска, - засмеялся Прохоров, - это болота так
называются.
- И на болотах есть сушь.
- Есть-то есть. Даже близко. Там в кустарнике этих клещей тьма-тьмущая.
Только... - он замялся.
- Что "только"? По болоту не пройти?
- Почему не пройти? Пройдем. У нас на это болотные плетенки есть. Лыжи
вроде. Прохоровские. Испокон веков мастерим. Любую трясину пройдут - чем
гуще, тем лучше. Только я не об этом. Об огневках. Не испугаетесь?
Я не понял: - Какие огневки? Это же семейство бабочек-вредителей.
- А если эта бабочка полтора метра в размахе? И горит, как уголь в печке.
У Ваньки Мотовкина собаку сожгла. Три дня без просыпу пил.
- Сообщили в район?
- Да кто же Ваньке поверит? Самогонщик и враль. И собаку, верно, сам
подстрелил.
- А кто-нибудь еще видел?
- Огневок-то? Идет слушок. Проверить бы, да брательники побаиваются. А
одному на болоте не резон.
- Так пойдем вместе, - обрадовался я. - У нас и ружье на двоих.
- Ружей-то хватит, - задумался Прохоров, критически оглядывая наше
снаряжение. - Только без груза пойдем. Налегке. Огневки там или не
огневки, а на болоте сноровка нужна.
На рассвете мы уже стояли на краю леса. Низкое-низкое небо, такое же
темное, как окружавшие нас ели и лиственницы, нависало над плотным сизым
туманом. Туман съедал и даль, и близь, и дегтярную воду у самого берега.
За спиной у каждого кроме охотничьей двустволки болталась пара болотных
лыж, коротких и широких. Но Прохоров, не надевая их, шагнул прямо в воду.
Сапоги у него в отличие от наших, резиновых, были яловые, высокие, до
бедра, и туго перетянуты сверху тоненьким ремешком. Да и брезентовая
куртка Семена лучше защищала от дождя, чем наши городские "болоньи".
- Шагайте смело, - сказал Прохоров, - глубоко не провалитесь, под ногами
тропа.
Мы шли по мелкой воде, ощущая под ногами скользкий горбыль и старались не
отставать от шагавшего впереди Прохорова. Туман словно отползал перед
нами, высветляя торчавшие из воды кочки с зеленой болотной травой или
сизыми мшаниками.
- Стоп, - сказал вдруг Прохоров через полчаса, - влазь на кочку и обувайся.
Под обувкой он подразумевал лыжи, которые мы довольно сносно прикрепили к
нашим хлебнувшим уже воды сапогам.
- Тропа кончилась? - спросил я.
- Сворачивает, а нам к острову надо, - сказал Прохоров. - Ближе друг к
дружке держись, а то оступишься - засосет.
Мы пошли на лыжах, легко сказать пошли - еле-еле переступали, с трудом
вытягивая их из топкой грязи, но все-таки шли, не проваливались.
"Прохоровские" держали марку: не размокали и не соскакивали. Так мы шли
еще с полчаса, а нужный нам островок все еще прятался в тумане. Вблизи
туман совсем рассеялся, открыв картину, на которую не польстился бы ни
один пейзажист. Черная грязь под ногами, ядовитая зелень травы и кочки с
выгоревшим почему-то мхом. Потом уж мы поняли, почему он выгорел.
- Теперь смотри в оба, ребята, - предупредил Прохоров.
- А чего смотреть? - отозвался идущий впереди меня Углич. - Осока да
кочки, - и вдруг замер с открытым ртом.
Впереди, метрах в двадцати от нас, вода вокруг кочки кипела и булькала,
именно кипела, а не пузырилась от подземных газов.
И вдруг из облака пара поднялся в воздух раскаленный лист, словно его
сорвало ветром с крыши горящего дома. Поднявшись метра на три-четыре, он
начал медленно сворачиваться в ржавую трубу, точь-в-точь колено обычной
водосточной. Не дожидаясь дальнейших сюрпризов, Прохоров выстрелил из
обоих стволов. Я знал, что ружье у него заряжено крупной картечью, но она
прошла сквозь лист, ничего не изменив в его структуре. Будто бросили в
волка горсть песку.
Ржавая труба не слишком быстро, но и не слишком медленно наподобие лениво
летящей птицы ринулась мимо остолбеневшего Прохорова к стоявшему позади
Угличу. Тот даже выстрелить не успел, поднял двустволку прикладом вверх и
ударил в разворот багрово-пылающего листа. Приклад, как топор, расколол
лист надвое, и обе огненные половинки, скользнув по рукам Углича,
погрузились в черную жижу. Тотчас же вода закипела, вздымаясь двумя
фонтанами пара, как новоявленные гейзеры. Славка вскрикнул, выронил
двустволку, погрузил обожженные руки в болото. Но вода кругом была слишком
горячей.
- Назад! - крикнул Прохоров и помахал рукой: отступайте, мол. Я подхватил
Славку под руки, и оба мы, ковыляя кое-как на залитых грязью лыжах,
отступили метров на пятьдесят.
Обе половинки раскаленного листа сближались, соединяясь по разрыву, как
амеба. "Дальше! Дальше!" - кричал, отходя, Прохоров. Но сам он почему-то
отходил медленно, в руке у него чернел не то камень, не то деревяшка.
Лист, поднявшись из дегтярной жижи, согнулся и разогнулся, словно пробуя
прочность стыка. Он был совсем такой же, как и десять минут назад, когда
его расколол приклад Углича.
И тут Прохоров швырнул свой черный, похожий на камень предмет прямо в
центр огненного листа, одновременно плюхнувшись в болотную грязь. Грохот
взрыва ударил в барабанные перепонки. Прохоров уже стоял на лыжах, а
пылающего листа словно и не было - только плавали кругом какие-то рыжие
тряпки. Но они медленно подтягивались друг к другу. Казалось, их
стягивала, точно магнит, какая-то неведомая сила, и с каждой минутой лист
постепенно собирался из лохмотьев и вскоре вырос до размера половичка,
какой обычно кладут у входной двери в квартиру.
- Это "лимонка", - пояснил Прохоров. - Сберег после войны на всякий
случай. Мало ли что на охоте бывает...
- Этого зверя и "лимонка" не берет, - сказал я. - Потопали-ка домой
скорее, пока он не склеился. А Славку в больницу придется отправить. Руки
здорово обожжены.
Возвращались молча. Углич стонал, то и дело останавливаясь и опуская руки
в холодную жижу болота. Шли долго, поминутно оглядываясь, не преследует ли
огневка. Но она не появлялась. Наконец добрались и до подводной хребтины
тропы. Только тут Прохоров спросил:
- Что ж делать будем?
- Телеграфируем в Новосибирск.
- Там уж знают. Еще до вашего прихода все болота кругом на вертолетах
обследовали. Ничего не нашли.
- Теперь уже не искать надо.
- А что? Газом травить?
- Не знаю. Может, и газом.
О клещах мы забыли. Появился враг пострашнее... То он возникал у кромки
болота в совхозе "Ермак", то совсем рядом с нашей деревней на лесной
пасеке. В совхозе два багровых листа сожгли трактор. Причем, по
свидетельству очевидцев, вспышка горючего не принесла им никакого вреда:
огневки вынырнули из пламени, как купальщики из бассейна. На авторемонтном
дворе, когда они налетели, народу было немного, да и те разбежались кто
куда. А непонятные создания, покружившись над ожидавшими ремонта машинами,
слизнули на лету дремавшего на солнце пса, кур и скрылись на болоте. На
пасеке огневки - их было уже три - учинили форменный разгром. Все ульи
были сожжены целиком, а пчелы исчезли, словно их ветром сдуло. Пасечника
спасла сетка, коснувшись которой огневки почему-то отступили, только
слегка оплавили металлические прутики. Но самого пасечника из-за ожогов на
лице вслед за Угличем пришлось отправить в больницу.
Я жил у Прохорова, вместе с ним волнуясь и нервничая в ожидании ответа на
мою подробную телеграмму в Новосибирский академгородок. Ответ не заставил
себя ждать. Уже на другой день после налета огневок на пасеку на лужайке у
сельсовета опустился вертолет со странным грузом - огнетушителями. Груз
сопровождал завхоз экспедиции Панкин, обогнавший ученых, застрявших где-то
по пути из-за нелетной погоды.
Мы, естественно, заинтересовались.
- Зачем огнетушители?
- Лучший вид оружия. Проверен в Англии. О хейлшемском метеорите слыхали? -
И Панкин рассказал нам о судьбе внеземной жизни, погибшей от огнетушителя
английского школьника.
- Что же будем делать? - повторил свой вопрос Прохоров.
- Ждать, - решил Панкин.
- Кого?
- Экспедицию. Ученые, думаешь, зря едут?
- Пока ученые едут, нас с тобой эта пакость одолеет. Летит и летит. Управы
на нее нет.
- Есть управа, - вмешался я. - Зря, что ли, прислали эту кучу
огнетушителей? Знали что делали. Ну, а у нас выхода нет. Чем скорее
начнем, тем меньше жертв.
- Не дам, - запротестовал Панкин. - Отвечать будете.
- Ответим, - сказал Прохоров, - а мешкать нельзя. Завтра с утра и начнем.
Десяток лыж в деревне найдется. Охотники тоже.
К вечеру, когда на дороге нашли полурасплавленный велосипед
Вальки-почтальонши и ее саму в бессознательном состоянии, Панкин
капитулировал.
- Ладно. На мой страх и риск. Берите. Только и я с вами.
Сафари с огнетушителями
На рассвете к подводной тропе вышли семеро охотников во главе с
Прохоровым. У каждого под локтем болтался на охотничьем ремешке
огнетушитель. Кто посильнее, взял два.
- Сафари на Венере, - сострил Панкин.
Никто не откликнулся. Только Прохоров, нащупав ногой тропу в осоке, сурово
погрозил пальцем.
- Придержи язык, парень. Не на волка идем.
Болото встретило нас тем же сизоватым туманом, пронизывающей до костей
сыростью, ядовитой зеленью осоки и дегтярной водой в широких, как пруды,
бочажках. Пахло тиной и тухлыми яйцами.