╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
е, Владимир Ипатьич, убегайте. - Тот поднялся с винтящегося стула,
выпрямился и, сложив палец крючком, ответил:
- Никуда я не пойду, - проговорил он, - это просто глупость, - они
мечутся, как сумасшедшие... Ну, а если вся Москва сошла с ума, то куда же
я уйду? И, пожалуйста, перестаньте кричать. При чем здесь я? Панкрат! -
позвал он и нажал кнопку.
Вероятно, он хотел, чтоб Панкрат прекратил эту суету, которой он вообще
никогда не любил. Но Панкрат ничего уже не мог поделать. Грохот кончился
тем, что двери института растворились и издалека донеслись хлопушечки
выстрелов, а потом весь каменный институт загрохотал бегом, выкриками,
боем стекла. Марья Степановна вцепилась в рукав Персикова и начала его
тащить куда-то, он отбился от нее, вытянулся во весь рост и, как был в
белом халате, вышел в коридор.
- Ну? - спросил он.
Двери распахнулись, и первое, что появилось в дверях, это спина военного с
малиновым шевроном и звездой на левом рукаве. Он отступал из двери, в
которую напирала яростная толпа, спиной и стрелял из револьвера. Потом он
бросился бежать мимо Персикова, крикнув ему:
- Профессор, спасайтесь, я больше ничего не могу сделать.
Его словам ответил визг Марьи Степановны. Военный проскочил мимо
Персикова, стоящего как белое изваяние, и исчез во тьме извилистых
коридоров в противоположном конце. Люди вылетели из дверей, завывая:
- Бей его! Убивай...
- Мирового злодея!
- Ты распустил гадов!
Искаженные лица, разорванные платья запрыгали в коридорах, и кто-то
выстрелил. Замелькали палки. Персиков немного отступил назад, прикрыл
дверь, ведущую в кабинет, где в ужасе на полу на коленях стояла Марья
Степановна, распростер руки, как распятый... он не хотел пустить толпу и
закричал в раздражении:
- Это форменное сумасшествие... вы совершенно дикие звери. Что вам нужно?
- Завыл: - Вон отсюда! - и закончил фразу резким, всем знакомым выкриком:
- Панкрат, гони их!
Но Панкрат никого уже не мог выгнать. Панкрат с разбитой головой,
истоптанный и рваный в клочья, лежал недвижимо в вестибюле, и новые и
новые толпы рвались мимо него, не обращая внимания на стрельбу милиции с
улицы.
Низкий человек на обезьяньих ногах, в разорванной манишке, сбившейся на
сторону, опередил других, дорвался до Персикова и страшным ударом палки
раскроил ему голову. Персиков качнулся, стал падать на бок, и последним
его словом было слово:
- Панкрат... Панкрат...
Морозный бог на машине
В ночь с 19 на 20 августа 1928 года упал не слыханный никем из старожилов
никогда еще не отмеченный мороз. Он пришел и продержался двое суток,
достигнув 18 градусов. Остервеневшая Москва заперла все окна, все двери.
Только к концу третьих суток поняло население, что мороз спас столицу и те
безграничные пространства, которыми она владела и на которые упала
страшная беда 28 года. Конная армия под Можайском, потерявшая три четверти
своего состава, начала изнемогать, и газовые эскадрильи не могли
остановить движения мерзких пресмыкающихся, полукольцом заходивших с
запада, юго-запада и юга по направлению к Москве.
Их задушил мороз. Двух суток по 18 градусов не выдержали омерзительные
стаи, и в 20 числах августа, когда мороз исчез, биться больше было не с
кем. Беда кончилась. Леса, поля, необозримые болота были еще завалены
разноцветными яйцами, покрытыми порою странным, нездешним невиданным
рисунком, который безвестно пропавший Рокк принимал за грязюку, но эти
яйца были совершенно безвредны. Они были мертвы, зародыши в них прикончены.
Были долгие эпидемии, были долго повальные болезни от трупов гадов и
людей, и долго еще ходила армия, но уже не снабженная газами, а саперными
принадлежностями, керосиновыми цистернами и шлангами, очищая землю.
Очистила, и все кончилось к весне 29 года.
А весною 29 года опять затанцевала, загорелась огнями Москва, и опять
по-прежнему шаркало движение механических экипажей, и висел, как на
ниточке, лунный серп, и на месте сгоревшего в августе 28 года двухэтажного
института выстроили новый зоологический дворец, и им заведовал
приват-доцент Иванов, но Персикова уже не было.
О луче и катастрофе 28 года еще долго говорил и писал весь мир, но потом
имя профессора Владимира Ипатьевича Персикова оделось туманом и погасло,
как погас и самый открытый им в апрельскую ночь красный луч. Луч же этот
вновь получить не удалось. Первую камеру уничтожила разъяренная толпа в
ночь убийства Персикова. Три камеры сгорели в Никольском совхозе "Красный
луч" при первом бое эскадрильи с гадами, и восстановить их не удалось.
Адам Вишневский-Снерг
ОАЗИС
ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
Затянутое черным дымом солнце уже клонилось к сточной канаве возле
Западной Свалки, когда мальчик нашел вторую бутылку с химикатами. Над
первой он раздумывал недолго: он выпил ее содержимое, хотя еще раньше дал
себе слово, что половину едкой жидкости оставит для младшей сестры. Но при
виде скрещенных костей и черепа, который улыбался ему с грязной этикетки,
нетерпеливый мальчуган забыл о своем обещании.
Вторая бутылка впечатляла еще больше: ее заполняла густая грязно-зеленая
жидкость с необычайно острым запахом, и поэтому мальчик после недолгих
колебаний опорожнил бутылку только наполовину, чтобы сестра тоже могла
попробовать и похвалить его за доброе сердце. Древний возраст неожиданной
находки должен был произвести впечатление на эту заносчивую пигалицу -
выброшенная в мусорную яму бутылка с сильнодействующим ядом явно пролежала
не один десяток лет на вершине Восточной Свалки, прежде чем мальчик
выкопал ее из кучи полуистлевших, спрессованных в куски отходов, банок
из-под "кока-колы" и выцветшей от солнца макулатуры.
Обрывками порыжевших от времени газет мальчик закрыл прорехи в своем
залатанном гардеробе. Прежде чем съехать с горы шлака в разорванных
брюках, он аккуратно подложил себе под ягодицы двухтомный трактат "Об
охране окружающей среды". Поскольку на каждый метр спуска уходила примерно
одна страничка трактата, поэтому, когда мальчик оказался около костра,
разожженного его семьей у подножия горы, у него остались для чтения только
две последние страницы этого замечательного произведения.
Женщина ждала его с остывшим обедом.
- Где ты ходил?
- Я был на Восточной Свалке.
- Я целый час зову тебя, надсаживаю голос на свежем воздухе, а ты куда-то
пропал.
Обычно за этими словами следовали длинные нравоучения, и, чтобы хоть
немного смягчить гнев матери, мальчик закурил найденный на дороге окурок
сигареты. Но как только он сделал первую затяжку, женщина нашла для него
более достойное занятие:
- Сбегай к каналу за Южной Свалкой и принеси полведра промышленных отходов.
- Сейчас, мамочка. А может, я схожу после обеда?
- Нет, сынок. Беги сейчас, потому что мне нечем заправить суп. Дедушке в
последнее время стало немного лучше. Доктор посоветовал добавлять в его
порцию чистые промышленные отходы. Старику нельзя есть слишком калорийные
блюда.
- А я что-то знаю, но никому не скажу! - тоненьким голоском пропела
семилетняя сестра мальчика.
Она посмотрела в сторону полуразрушенного энергетического бункера, на
котором лежал девяностолетний старик. Мальчик взял в руки проржавевшее
ведро, отвел ее в сторону от костра и вместе с ней пошел по дорожке между
грудами металлолома, мимо старого кладбища автомобилей к Южной Свалке.
- Что ты знаешь? - спросил он, погружая ведро в сточный канал.
- Знаю, но не скажу, и все! - упрямо ответила она.
- Я тебе что-то дам, если скажешь.
- А что?
- Что-то очень вкусное.
- Покажи!
- Закрой глаза и открой рот.
Когда она опустилась перед ним на корточки, мальчик достал из кармана
бутылку. Она была липкой от темно-зеленой грязи. Ему пришлось
воспользоваться палочкой, чтобы перелить вязкую жидкость из бутылки в
широко раскрытый рот сестры. Он напряженно наблюдал за ней.
Она открыла глаза.
- Дай еще!
- Ты уже все выпила. - Он посмотрел бутылку на свет. - Ты так спешила,
потому что было вкусно?
- Еще как! - Она проглотила слюну.
- Рассказывай, что тебе известно.
- Я знаю, почему дедушка поправляется.
- Ну?
- Я подглядывала за ним сегодня утром. Когда все спали, он слез с бункера
и пошлепал к отстойнику сухих атмосферных осадков.
- Значит, это он!..
- Да! Он слизал с фольги всю радиоактивную пыль, которую мама шесть недель
собирала для больного отца.
- Я расскажу мамочке об этом.
- Ябеда!
Небо заволокло пеленой синего дыма. Оловянное облако низко стлалось над
равниной, зажатой между курганами шлака, проржавевшего металлолома и
захоронениями городского и промышленного мусора. Полусгнившие трубы и
заболоченные каналы направляли отравленную химикатами вязкую массу к
центру котловины, откуда ветром разносился по всей окрестности зловонный
запах. Густую завесу дыма удерживали над оазисом более десятка труб. Они
были старые, но все еще продолжали выбрасывать в воздух клубы выхлопных
газов из недр земли, где вот уже сто лет работали невыключенные заводские
автоматы.
Вернувшись в лагерь, дети послушно сели возле костра.
- Сейчас я принесу вам обед, - сказала мать. - Только покурите еще раз
перед едой - натощак курить полезнее.
Женщина поставила перед ними домашнюю аптечку. Она была наполнена окурками
сигарет, найденных на свалке. Дети неохотно согласились на неприятную
процедуру. Женщина погладила их по грязным головкам и повернулась в
сторону бункера, на котором лежал старик.
- Можете вы наконец слезть с этого разряженного излучателя?! - громко
сказала она. - От ревматизма лучше всего помогает соляная кислота - она
быстрее всего доходит до костей. Я постоянно твержу об этом, а отец целыми
днями ничего не делает, только греется и греется.
- Что?.. Что ...еется?
- Я говорю, что эта старая плита уже давно не выделяет гамма-излучения. А
отец как будто не знает этого, все облучается и облучается.
- Что там ...чается?
- Ну что ты будешь делать! Обед на столе.
Старик слез с разрушенного бункера и засеменил к доске, на которой стояла
консервная банка с дымящимся супом. В последнее лето старик не снимал
тяжелую зимнюю одежду. Он был похож в ней на рулет. На нем было несколько
килограммов макулатуры, которую он связал в пачки и прикрепил к своему
телу проржавевшей проволокой. В этом наряде он передвигался с трудом.
Около груды разбитых бутылок он сбился с дороги и остановился, чтобы по
запаху определить, где находится стол, но даже после того, как ему это
удалось, не сразу продолжил путь.
У него всегда поднималось настроение перед обедом. Тогда он любил
пошутить, но это не всегда сходило ему с рук, потому что у невестки был
тяжелый характер. С минуту еще он стоял в туче пыли, которую ветер сдувал
с горы обугленного мусора, и улыбался своим мыслям.
- Вместо того чтобы выкуривать за день по шестьдесят сигарет, - сердито
сказал он детям, - могли бы хоть раз выйти к границам оазиса и немного
подышать свежим кислородом.
- Что это отец опять плетет? - заволновалась женщина.
Дети повернули к старику испуганные лица.
- У меня случайно вырвалось... - Он закашлялся.
- Затягивайтесь сильней, дети. Дедушка настаивает на своем заблуждении,
хотя каждому образованному человеку известно, что без никотина невозможно
правильное развитие молодого организма.
Старик наконец добрался до затухающего костра. Рядом возвышалась гора,
сложенная из разбитых счетных машинок. Подойдя к ней, он устроился на
торчащем из болота телевизоре.
Женщина наклонила над кастрюлей солонку с цианистым калием. Она любила
острые приправы, и ее беспокоило то, что их запасы уменьшались с
катастрофической быстротой.
- Отец продолжает сбивать с толку моих детей. - Она снова вернулась к
щекотливой теме. - Прожил целую жизнь и сейчас копается в металлоломе и
макулатуре, а при внуках такое скажет, - она повысила голос, - что хоть
уши затыкай!
- Ты и так за ними скоро не уследишь, - он тяжело вздохнул. - Молодежь
теперь рано узнает о наркотиках. Если сегодня ты им не объяснишь, то
завтра от сорванцов у соседней сточной канавы они все равно узнают, что из
всех стимуляторов - после инъекции природных витаминов и солнечного загара
- самые красочные видения вызывает свежий воздух.
- Боже мой! - женщина заткнула детям уши. - Ни слова на эту тему, иначе,
отец, за ужином вы больше не увидите своей четвертинки с денатуратом.
- Ты пользуешься тем, что знаешь, как я люблю этот керосин.
- Ведь никому не жалко поделиться с вами, если мы найдем на свалке
несколько заплесневевших бутылок с каким-нибудь хорошим растворителем. Но
в вопросы воспитания детей, отец, я прошу вас не вмешиваться!
Старику были неприятны обидные замечания, которых невестка не жалела для
него, поэтому он погрустнел и замкнулся в себе. Он стал молча разглядывать
пейзаж, чтобы не раздражать сварливую женщину и опять не вызвать ее
неудовольствия.
Высоко в небе образовался панцирь густого смога. Последние оставшиеся
трубы выбрасывали дым в атмосферу, в нескольких местах слабо
просвечивавшуюся лучами солнца. Со стороны кучи обугленного мусора на них
надвигалась пыльная туча. Вскоре разразилась буря. Ветер рвал на клочки
пожухшие газеты, переворачивал страницы полуистлевших томов, срывал с
бобин и засасывал в невидимую воронку магнитные ленты и кинопленку.
Девочка решила поддержать огонь в костре, вылив в него остатки
несъеденного супа.
- Сегодня папа скоро вернется с дежурства по охране естественной среды? -
шепотом спросила она у матери.
- Около двенадцати, моя дорогая грязнуля.
- А почему он каждый раз возвращается все позже и позже?
- Потому что все воскресенье у него занято общественной работой. Я ведь
еще три недели назад говорила вам, что на собрании жителей нашего оазиса
его выбрали председателем Кружка Охраны. Он был очень рад этой должности,
тем более что на первое дежурство вызвалось пойти сорок добровольцев,
поэтому еще до наступления ночи им удалось выкорчевать целый гектар
молодого леса. К сожалению, первый порыв у лесорубов скоро прошел, и потом
дела у них пошли гораздо хуже. На следующей неделе число людей, сознающих
грозящую нам опасность, уменьшилось до двадцати. Неделю назад на борьбу с
коварной стихией вышло только пятнадцать человек. А сегодня с места
утренней переклички отец повел к границе зарослей всего полдюжины самых
стойких энтузиастов. Они не скоро освободят шестью топорами от буйной
растительности намеченный первоначальными планами участок.
Слова женщины о смелых планах мужа окончательно вывели старика из терпения.
- На следующей неделе я тоже выйду на эту работу! Вместо того чтобы
сторожить здесь кучи мусора, он убивает время на напрасный труд.
- Что делать! Кто-то должен думать о будущем наших детей. Ведь им пока не
угрожает зеленая опасность. Джунгли продвигаются в глубь оазиса примерно
на сто метров в год - значит, до его середины они дойдут только в начале
будущего столетия. Зато следующему поколению, видимо, уже придется искать
убежище внутри заводских дымоходов.
- Наши дети могли бы переселиться в соседний оазис, - заметил мальчик.
- Ах ты, черт! - с досадой проворчал старик, борясь с приступом сухого
кашля.
- Сынок. - Женщина дотронулась рукой до мальчика и показала рукой на
бездымное пламя. - Подбрось в огонь рулон толя, а то дедушке нечем дышать.
Я пойду встречать вашего отца.
- Может быть, и пора переселяться, - после того как ветер переменился,
старик наконец унял кашель. - Бескрайние леса проглотят любого
путешественника. Теперь, после выхода из строя соседних заводов, от
ближайшего оазиса нас отделяет расстояние в четыреста километров. На
развалины разрушенных городов лес наступает с удвоенной энергией. Мы
потеряли все. Сегодня уже ничто не в силах спасти немногочисленных
уцелевших свидетелей катастрофы, хотя еще в те времена, когда был жив мой
дед, нашу планету населяло шестьдесят миллиардов человек, и всю землю
покрывала естественная среда.
- А что покрывало воду? - заинтересовалась девочка.
- В реках плавали стерильные промышленные отходы и свежие городские
отбросы, по поверхности океана толстым слоем растекалась не испорченная
водорослями нефть.
- Растений тогда еще не было на свете?
- Они уже существовали, хотя и в незначительных количествах. Кое-где с
ними экспериментировали в научных целях. Только ученым было известно о
них. Растения находились под бдительным контролем известных специалистов,
которые синтезировали их из неорганических соединений и держали в
лабораториях, называемых парниками.
- Значит, уже тогда эти вредители размножались под охраной человека? А
зачем были нужны парники?
- Так когда-то называли стеклянные камеры, предназначенные для ограничения
распространения зеленых вредителей.
- Тебе тоже было бы полезно иногда покопаться в библиотеке, - посоветовал
старик мальчику, показывая на кучу мусора. - В те далекие и безоблачные
времена еще никто не называл растения вредителями и не придавал особого
значения борьбе с животными, которые реконструировались по рекомендациям
генетики и содержались в клетках. Наоборот: первые экземпляры были
окружены заботой и вниманием. Ученые гордились своими победами, и хотя не
было практической надобности в животных, успешные эксперименты по их
созданию подтвердили теоретические выкладки и поддержали у людей веру во
всесилие человеческого гения. Я ведь уже говорил вам, что до того, как
были созданы первые искусственные растения и животные, на Земле
существовала естественная среда.
- Но если она была естественной, то почему при нашем прадеде за один год
вымерло почти все шестидесятимиллиардное население Земли?
- Это загадка! Еще никому до сих пор не удалось разрешить ее.
- И все-таки тогда умерли не все, - заметил мальчик. - Чем объяснить тот
факт, что от наступления джунглей удалось спастись только тем людям,
организм которых - что выяснилось вскоре после начала шествия растений,
последовавшего за созданием парников, - был более восприимчив к зеленой
опасности?
- Вот именно! - выкрикнула девочка. - Наверное, наш прадед был настолько
чувствителен к искусственной пыльце и запахам, что в страхе перед
мхом-лишайником поспешил скрыться в камеру ректификации бензиновых
продуктов или нырял в соляную кислоту после первого неосторожного взгляда
на букет цветов. Если это говорило о том, что наши предки были всего лишь
хилыми и болезненными, почему же тогда только им удалось продержаться до
окончания тропического периода?
- Я не могу объяснить тебе этого, моя малышка. Однако у меня сердце
замирает в груди, когда я слышу скрежет железной логики в твоем детском
лепете. - Старик нахмурился. Он вытащил пробку из четвертинки с
денатуратом, отпил из нее, пошарив руками в куче мусора рядом с собой,
нашел пакетик с отравой для мышей, закусил ею и, втягивая носом черный
дым, посмотрел в сторону Южной Свалки, из-за которой в сопровождении
невестки появилась группа из семи мужчин, вооруженных топорами. - Если бы
мне удалось удовлетворить твое любопытство, - мягко продолжал он, - это
свидетельствовало бы о моем уме. Но в таком случае, дитя, я бы не
задыхался здесь под открытым небом, где уже почти нечем дышать, а вместе
со всей семьей устроился бы в роскошном дымоходе.
От кладбища автомобилей до лагеря долетели звуки трогательной песни,
которую звучным баритоном выводил председатель Кружка Охраны, возвращаясь
с воскресного дежурства:
Пройдет всего лишь сотня лет,
Когда игривый вольный ветр
Развеет здесь последний след
Солисту вторил дружный хор друзей:
Бескрайний лес стоял в тот раз,
Когда окутал Землю газ,
Но вновь придет погожий час,
И новый лес покроет нас
- Сочинять песни-то вы умеете, - похвалил старик сына, когда группа
подошла к костру. - А как идет у вас работа? Много ли сегодня очистили?
- Плевать я хотел на такую работу, - выругался при детях мужчина. - За
каждый метр пустоши приходится по нес