руг нас что-то происходит. - Он  уставил
палец в грудь Локлира. - Слишком удивительное совпадение, что напали  именно
на нас.
   - Возможно, - не  мог  не  согласиться  Локлир,  -  но,  если  налет  был
намеренным, значит, те, кто стоит за  его  организацией,  и  пытались  убить
Боуррика в Крондоре.
   Джеймс немного помолчал.
   - Какой в этом смысл? Зачем им нужно убивать Боуррика?
   - Чтобы начать войну между нашим Королевством и Империей.
   - Это понятно. Я хочу знать, зачем кому-то нужна война?
   Локлир пожал плечами.
   - Почему начинают любую войну? Надо выяснить, кому в Империи будет больше
всего на руку, если на северной границе начнутся беспорядки.
   - А в Крондоре мы этого не узнаем, - кивнул Джеймс.
   Джеймс, повернувшись и увидев,  что  Эрланд  одиноко  стоит  на  краю  их
небольшого лагеря и смотрит в ночную пустыню, подошел к нему.
   - Тебе придется с этим. смириться, Эрланд, - тихо  сказал  Джеймс.  -  Ты
должен перестать горевать и привыкать к новому положению дел.
   Эрланд смущенно заморгал, как человек, внезапно попавший  из  темноты  на
свет:
   - Что?
   Джеймс, положив руку принцу на плечо, сказал:
   - Теперь ты наследник. Ты будешь нашим следующим королем. И на пути в Кеш
именно ты везешь судьбу всего нашего Королевства.
   Эрланд, кажется, его не слышал. Он ничего не ответил, продолжая  смотреть
на запад, туда, где стоял караван работорговцев. Наконец он повернул  лошадь
и вернулся к отряду, который дожидался его, чтобы продолжить  свой  путь  на
юг, в сердце Великого Кеша.

Глава 7
ПЛЕННИК

   Боуррик проснулся. Он лежал неподвижно, пытаясь прислушаться -  в  лагере
даже ночью было шумно. Еще в полудреме  ему  на  мгновение  показалось,  что
кто-то позвал его по имени.
   Он сел и, моргая, начал  оглядываться.  Пленники  сидели  вокруг  костра,
словно надеясь, что его тепло и свет хоть как-то  уменьшат  холодный  страх,
поселившийся в душе. Боуррик выбрал себе место как можно дальше  от  вонючей
помойки, с краю от толпы рабов. Пошевелившись,  Боуррик  вспомнил,  что  его
запястья сковывают наручники - две  полоски  серебра,  которые,  по  слухам,
сводят на нет все волшебные силы того, на кого они надеты. Боуррик вздрогнул
и понял, что ночью в пустыне стало холодно. У него отняли и плащ и  рубашку,
так что из одежды остались только штаны. Он пошел к огню. Пленники,  которых
он толкал, ворчали ему вслед, но пошевелиться никто не хотел.
   У костра Боуррик сел между двумя людьми, которые, кажется, и не  заметили
его появления, погруженные в переживания собственных несчастий.
   В ночной темноте раздался визг - солдаты  забавлялись  с  одной  из  пяти
женщин-рабынь. Незадолго до  этого  шестая  женщина  сопротивлялась  слишком
активно  и  перекусила  сонную  артерию  у   солдата,   который   хотел   ее
изнасиловать; погибли оба: его смерть была менее долгой и мучительной.
   По звуку заунывных причитаний, раздавшемуся вскоре,  Боуррик  решил,  что
этой рабыне повезло больше. Он подумал, что вряд ли кто из женщин  останется
в живых к тому времени, как они доберутся до Дурбина. Отдав женщин солдатам,
работорговец разом избавился от проблем. Если хоть одна из  них  доживет  до
прихода в Дурбин, ее продадут в кухонные прислуги. Ни одна из них не была ни
молода, ни красива, и работорговцу не надо было беспокоиться  о  том,  чтобы
держать их от солдат подальше.
   Словно в ответ на мысли Боуррика работорговец появился возле  костра.  Он
стоял в золотисто-красном свете у огня, пересчитывая свою добычу.  Довольный
осмотром, он повернулся к своему шатру. Касим. Насколько Боуррик помнил, его
звали именно так. Боуррик хорошо его запомнил, потому что не  терял  надежды
когда-нибудь добраться до него.
   Когда работорговец отошел, его окликнул человек по имени Салайя - на  нем
был лиловый плащ, который два дня назад Боуррик выиграл в Звездной  Пристани
в карты. Когда сегодня на рассвете Боуррик появился в лагере,  этот  человек
сразу же потребовал плащ и избил принца, решив, что тот недостаточно  быстро
его снимает. То, что Боуррик был в наручниках, ничего не меняло. После того,
как принцу изрядно досталось, вмешался Касим и  урезонил  своего  помощника.
Принц запомнил и Салайю. Касим отдал Салайе  несколько  приказаний,  которые
тот вполуха выслушал. Потом  работорговец  ушел  к  лошадям.  Скорее  всего,
подумал Боуррик, прибыла еще одна партия рабов.
   Несколько раз он возвращался к мысли о том, чтобы сказать, кто он есть на
самом деле, но всякий раз осторожность  останавливала  его.  Он  никогда  не
носил перстень со своей печатью - он ему мешал; вот и  сейчас  свидетельство
его звания осталось лежать в  одном  из  тех  тюков,  которые  не  достались
бандитам. Конечно, его рыжие волосы, может быть,  и  заставили  бы  бандитов
задуматься, но в Крондоре такой цвет волос не был редкостью. Светлые  волосы
часто встречались у людей, живших в Вабоне и на Дальнем берегу, но только  в
Крондоре среди жителей было столько же рыжих, сколько и блондинов.
   Боуррик решил, что подождет  до  Дурбина,  а  потом  попробует  разыскать
кого-нибудь, кто скорее поверит его рассказу. Он не доверял  ни  Касиму,  ни
его людям. Вряд ли кто-нибудь из них станет выслушивать  его.  Нужен  кто-то
более  разумный,  чем  эти  свиньи  надсмотрщики.   При   удачном   стечении
обстоятельств Боуррик может снова обрести свободу.
   Боуррик, утешаясь, насколько возможно, подобными мыслями, толкнул  одного
из задремавших пленников, чтобы тот подвинулся и  дал  ему  место  лечь.  От
ударов по голове он  чувствовал  головокружение  и  сонливость.  Принц  лег,
закрыл глаза, на миг ему показалось, что земля под ним закружилась,  вызывая
прилив тошноты, но вскоре все прошло, и он уснул.

***

   Солнце пекло, как Прандур, бог огня. Ничем не  прикрытая,  кожа  Боуррика
совсем высохла. После службы на границе его руки и лицо немного загорели, но
вот  спина...  На  второй  день  пути  на  ней   вздулись   пузыри,   голова
разламывалась от боли. Первые два дня были очень тяжелы - караван  спускался
с  каменистого  плато  к  песчаным  пустошам,  которые  у  местных   жителей
назывались Порогом Джал-Пура. Пять фургонов  медленно  катились  по  дороге,
проложенной уже больше  по  песку,  чем  по  утоптанной  земле.  Под  лучами
палящего солнца, медленно убивающего рабов, песок спекся большими пластами.
   Вчера умерли трое. Салайе не нужны слабаки - на рабском торжище в Дурбине
требовались только здоровые, сильные  рабы.  Касим  еще  не  вернулся  -  он
отлучился по какому-то делу, а в назначенном главе каравана Боуррик с первой
минуты разглядел жестокого садиста. Воду давали три  раза  в  день  -  перед
рассветом, в полдень, когда проводники и солдаты останавливались  отдохнуть,
и с вечерней едой; тогда же рабов кормили - единственный раз в день. Каждому
доставался кусок черствой лепешки из какой-то дряни; муки в ней было  совсем
мало, и сил от такой еды совсем не прибавлялось.  Он  надеялся,  что  мягкие
шарики  в  тесте  были  все-таки  изюминками,  но  на   всякий   случай   не
приглядывался. Благодаря еде  он  был  жив,  поэтому  его  мало  беспокоило,
вкусная она или нет.
   Рабы мало общались между  собой  -  каждый  погрузился  в  свои  горести.
Ослабевшие от жары, они немногое могли сказать друг  другу  -  разговор  был
пустой тратой сил. Но Боуррику удалось кое-что разузнать. Здесь, в  пустыне,
стражники не очень рьяно исполняли свои  обязанности  -  даже  если  пленник
освободится, куда ему идти? Пустыня  была  самым  лучшим  стражем.  Придя  в
Дурбин, они смогут отдохнуть  несколько  дней,  может  быть,  неделю,  чтобы
зажили кровавые мозоли на ногах и солнечные ожоги  на  спинах.  Рабы  успеют
немного набрать вес и тогда их можно будет выставить на продажу. Изможденные
дорогой рабы принесут мало золота.
   Боуррик пытался размышлять о том, есть ли у него шансы, но жара  и  ожоги
ослабили его, а от недостатка воды  и  еды  он  совсем  отупел.  Он  тряхнул
головой и попытался сосредоточиться, но все равно был способен только на то,
чтобы переставлять ноги - поднимать их и опускать перед собой, раз за разом,
пока не будет позволено остановиться.
   Солнце исчезло, наступила ночь. Рабам было приказано сесть вокруг  костра
- так они сидели все предыдущие ночи,  слушая,  как  солдаты  забавляются  с
пятью оставшимися женщинами. Те  больше  не  сопротивлялись  и  не  кричали.
Боуррик жевал свою лепешку и прихлебывал воду. В первую ночь, проведенную  в
пустыне, один из пленников выпил воду залпом, а через  несколько  минут  его
вырвало. Стражники больше не дали ему воды, и на  следующий  день  он  умер.
Боуррик хорошо запомнил этот урок. Как ему ни хотелось,  запрокинув  голову,
выпить сразу всю  воду,  он  медлил  над  кружкой  с  мутной  теплой  водой,
прихлебывая ее маленькими глотками. Быстро пришел сон  -  глубокий  сон  без
сновидений, сон, который не  давал  отдыха  измученному  телу.  Всякий  раз,
стоило ему пошевелиться, как он просыпался от боли в обожженной спине.  Если
он поворачивался спиной к  огню,  ее  начинало  печь  при  малейшем  теп-лом
дуновении, а если отодвигался от костра подальше, то холод тут  же  пробирал
его до костей. А затем пинки и  удары  древками  копий  заставляли  Боуррика
подниматься вместе с остальными пленниками.
   В прохладе утра почти сырой ночной воздух был не чем  иным,  как  линзой,
сквозь которую обжигающее прикосновение Прандура мучило рабов  еще  сильнее.
Не прошло и часа, как упали двое; они остались лежать там, где повалились.
   Ум Боуррика  спрятался.  Остался  только  животный  рассудок  -  рассудок
злобного, дикого зверя, который не хотел умирать. Все его силы  были  отданы
одному - двигаться вперед и не упасть. Упасть означало умереть.
   После нескольких часов бездумного шагания его схватили чьи-то руки.
   - Стоп! - раздался голос.
   Боуррик моргнул и сквозь желтые искры, застилавшие взор, увидел лицо. Оно
состояло из каких-то узлов и бугров, из изломанных плоскостей - над курчавой
бородой темнела кожа  цвета  черного  дерева.  Такого  отвратительного  лица
Боуррик  еще  никогда  не  видел.  В  безобразии  его   было   даже   что-то
величественное. :
   Боуррик начал хихикать, но из пересохшего горла раздалось только сипение.
   - Сядь, - сказал солдат  с  неожиданной  предупредительностью.  -  Пришло
время полуденного отдыха. - Оглядевшись, не смотрит ли кто, он  открыл  свой
собственный бурдюк и налил немного воды  на  ладонь.  -  Вы,  северяне,  так
быстро мрете от жары, - он смочил Боуррику затылок и  вытер  руку  о  волосы
юноши, немного охладив ему голову. - Слишком  много  людей  умерло  в  пути,
Касиму это не понравится.
   Потом другой стражник принес еще один бурдюк и кружки, и  началась  свара
вокруг воды. Каждый раб, который еще мог хоть что-то  сказать,  сразу  начал
говорить о том, как ему хочется пить, - словно если он будет молчать,  то  и
воды не получит.
   Боуррик едва мог двигаться;  каждое  движение  вызывало  мелькание  перед
глазами белых, красных и желтых пятен. Почти вслепую он протянул руку и взял
металлическую кружку. Вода  была  теплой  и  горькой;  потрескавшимся  губам
Боуррика она неожиданно напомнила  тонкое  наталезское  вино.  Он  отхлебнул
вина, стараясь подержать его во рту,  как  учил  отец,  чтобы  темно-красная
жидкость протекла по языку и язык отметил бы все оттенки аромата вина.  Едва
заметная горечь, скорее всего,  от  пригоршни  стеблей  и  листьев,  которые
винодел специально оставил в чане, чтобы  перед  тем  как  разлить  вино  по
бочкам, довести его до  нужной  степени  ферментации.  А  может  быть,  вино
немного не добродило. Боуррик никак не мог понять, что это за вино -  в  нем
не хватало характерных привкусов, да и горьковато оно было. Не очень хороший
сорт. Надо будет узнать, пробовали ли его папа и Эрланд, просто поставить на
стол кувшин, а потом посмотреть - пили они его или нет.
   Боуррик заморгал слипающимися от сухости и жары глазами - он никак не мог
разглядеть, где же плевательница. Как  он  может  сплюнуть  вино,  если  нет
плевательницы? Он не должен его пить, иначе будет очень пьяным - он  же  еще
совсем маленький мальчик. Наверное, если он отвернется и сплюнет  под  стол,
никто и не заметит.
   - Эй! - закричал кто-то. - Этот раб выплюнул воду!
   Из рук Боуррика вырвали кружку; он  упал  на  спину.  Он  лежал  на  полу
столовой отца и раздумывал - почему плитки такие  теплые?  Они  должны  быть
холодными. Какими были всегда. Почему они так нагрелись?
   Потом пара рук подняла его, а еще одна помогла ему стоять.
   - Что такое? Хочешь умереть, отказываясь от воды?
   Боуррик приоткрыл глаза и заметил перед собой абрис чужого лица.
   - Я не знаю, что это за вино, папа, - слабым голосом ответил он.
   - У него лихорадка, - произнес голос. Его подняли и  понесли,  и  вот  он
оказался где-то, где было немного потемнее. Ему на лицо вылили воду,  и  она
потекла по шее, по рукам. Чей-то голос вдалеке сказал:
   - Салайя, клянусь богами и демонами, у тебя  мозгов  еще  меньше,  чем  у
кошки, сдохшей три дня назад. Если бы я не выехал к  вам  навстречу,  ты  бы
угробил и этого, да?
   Боуррик почувствовал, что по лицу течет вода, и,  открыв  рот,  начал  ее
пить. Вода была почти свежей.
   Раздался голос Салайи:
   - Слабые ничего нам не принесут. Мы сэкономим, если они умрут по дороге -
тогда не надо будет их кормить.
   - Болван! - закричал другой. - Это же один из лучших рабов! Ты посмотри -
он молодой, ему не больше двадцати лет, и выглядит довольно неплохо. Если не
считать волдырей, он здоров или  будет  здоров  через  несколько  дней.  Эти
тонкокожие северяне не могут переносить жару так,  как  те,  кто  родился  в
Джал-Пуре. Немного воды, одеть его, и он был бы готов к торгам на  следующей
неделе. А теперь мне придется ждать две недели,  пока  заживут  ожоги  и  он
окрепнет.
   - Хозяин...
   - Хватит, держите его под  повозкой,  а  я  посмотрю  остальных.  Если  я
вовремя найду их, можно будет спасти  и  других.  Не  знаю,  что  сталось  с
Касимом, но черным стал для гильдии тот день,  когда  ты  был  поставлен  во
главе каравана.
   Боуррику этот разговор показался очень странным. А что случилось с вином?
Он продолжал размышлять ни о  чем,  лежа  под  повозкой,  а  мастер  гильдии
дурбинских работорговцев осматривал рабов, которые через  день  должны  быть
доставлены в лагерь.

***

   - Дурбин! - воскликнул Садман. Его  составленное  из  темных  узлов  лицо
расплылось в широкой улыбке. Он правил последним фургоном - тем,  в  котором
ехал Боуррик. Два дня с тех пор, как  Боуррика  перенесли  в  тень  повозки,
вернули его к жизни. Сейчас он ехал вместе с тремя другими  рабами,  которые
так же, как и он, оправлялись после теплового удара. Они  могли  пить  воду,
сколько хотели, а ожоги от солнца были  смазаны  каким-то  мягким  маслом  с
травяной вытяжкой - благодаря мази жгучая боль превратилась в терпимый зуд.
   Фургон запрыгал по камням мощеной дороги, и Боуррик, шатаясь, поднялся на
ноги. Он не увидел ничего особенного - город как город, разве что окружающие
земли стали более зелеными. Уже полдня они то и дело проезжали  мимо  мелких
ферм. Боуррик стал вспоминать, что  ему  известно  о  Дурбине,  этом  оплоте
пиратов.
   Дурбин был главным городом на единственном клочке орошаемых земель  между
Долиной Грез и Горами  Троллей,  а  также  единственным  удобным  портом  на
побережье от Края Земли до Рэнома. Вдоль всего южного берега  Горького  моря
предательские рифы поджидали корабли и лодки,  которых  невезение  подводило
под влияние северных ветров. На протяжении многих веков  Дурбин  был  родным
домом пиратов, грабителей разбитых судов и работорговцев.
   Принц кивнул Салману. Этот бандит оказался веселым и в то же время ужасно
болтливым.
   - Я прожил здесь всю жизнь, - сказал разбойник, улыбаясь еще  шире.  -  И
отец мой тоже родился здесь.
   Когда несколько сотен лет назад люди пустыни Джал-Пур  завоевали  Дурбин,
они нашли выход к морским перевозкам и торговле, а когда  Империя  завоевала
этот  край,  Дурбин  был  столицей  народа  пустыни.  Теперь  в  городе  жил
губернатор, назначенный императрицей,  но  ничего  не  переменилось.  Дурбин
оставался Дурбином.
   - Скажи-ка, - спросил Боуррик, -  а  городом  по-прежнему  управляют  три
гильдии?
   Салман рассмеялся.
   - Ты грамотный парень! Немногие за пределами Дурбина знают об этом. Да  -
гильдия работорговцев, гильдия грабителей и капитаны побережья... Они до сих
пор управляют Дурбином. Именно они, а не имперский губернатор  решают,  кому
жить, а кому умереть, кому работать, а кому есть. - Он пожал плечами. -  Так
всегда было. До Империи. До жителей пустыни. Всегда.
   Боуррик, вспомнив про пересмешников, гильдию крондорских воров, спросил:
   - А нищие и воры? Они имеют какую-нибудь силу?
   - Ха! - ответил Салман. - Дурбин  -  самый  честный  в  мире  город,  мой
образованный друг. Мы, живущие здесь, ложимся спать, не  запирая  дверей,  и
можем, ничего не боясь, ходить по улицам.  Тот,  кто  ворует  в  Дурбине,  -
дурак, потому что через несколько  дней  станет  покойником  или,  в  лучшем
случае, рабом. Так постановил  Совет  Трех,  а  кто  настолько  глуп,  чтобы
сомневаться в его мудрости? Уж точно не я. Так и должно быть, ведь у Дурбина
нет друзей среди рифов и песков.
   Боуррик похлопал Салмана по плечу и  снова  сел.  Он  поправился  быстрее
других заболевших рабов - потому что был самым молодым и здоровым. Остальные
трое  были  пожилыми  фермерами,  и  ни  один  из  них  не  изъявил  желания
поправиться. Отчаяние лишает сил быстрее, чем болезнь, подумал Боуррик.
   Он выпил немного воды и обрадовался первому дуновению океанского бриза  -
фургон подъезжал к городским воротам. Один из советников отца и их наставник
в мореходном деле, Амос Траск, в молодости был пиратом, совершал  набеги  на
Вольные города, Квег, на Королевство Островов под именем капитана Тренчарда,
Кинжала Морей. Он был довольно известным членом гильдии капитанов побережья.
Траск рассказывал много историй  о  своих  морских  приключениях,  но  почти
ничего не говорил о  том,  как  вели  себя  и  каким  влиянием  пользовались
капитаны  в  городе.  Может  быть  сейчас  еще  кто-нибудь  помнит  капитана
Тренчарда, и тогда Боуррик этим воспользуется.
   Боуррик решил  пока  никому  не  говорить,  кто  он  такой.  Хотя  он  не
сомневался, что работорговцы пошлют отцу требования о выкупе, все же  принцу
хотелось бы избежать международных осложнений, которые неминуемо  последуют,
если факт его пленения станет известен. Проведя несколько дней в лагере  для
рабов и набравшись сил, он попробует бежать. Пустыня, конечно, непреодолима,
но любая утлая лодчонка в порту могла дать шанс  вырваться  на  свободу.  До
Края Земли, города, которым правил отец барона Локлира, отсюда было неблизко
- почти пятьсот миль, которые предстояло пройти против ветра, но все же  это
можно   было   сделать.   Боуррик   обдумал   все   это    с    уверенностью
девятнадцатилетнего человека, который еще не знал  поражений.  Его  пленение
было просто задержкой в пути, не более того.

***

   Загоны для рабов были накрыты одной крышей, которая покоилась на  высоких
балках  и  защищала  рабов  от  полуденной  жары  или  неожиданных  штормов,
налетавших с Горького моря. Но вместо стен  были  набиты  поперечные  балки,
чтобы стражники могли всегда видеть пленников. Здоровый  человек  легко  мог
перебраться через стену высотой в десять футов, но к тому  времени,  как  он
доберется до верха и пролезет между стеной и крышей, отстоящей на  три  фута
от стены, его уже будут поджидать стражники.
   Боуррик  обдумывал  свое  бедственное  положение.  После  того  как   его
продадут, может статься, новый хозяин не будет охранять его так же сильно, а
может, и наоборот. Логика советовала попробовать бежать, пока  он  находится
поблизости