Губы священника тронула легкая улыбка. -  Ты  совершенно  прав  относительно
теологических дискуссий. Многие из нас позволяют себе потешаться  над  ними,
ибо помнят, с каким рвением сами участвовали в подобных  спорах  во  времена
своего послушничества. - Отец Тулли вздохнул, и улыбка сбежала с его губ.  -
Но я вовсе не шучу, утверждая,  что  ты  недостаточно  образован  в  области
теологии. Ишапианцы и вправду во многом придерживаются странных,  спорных  и
нелепых воззрений. Они весьма консервативны и неохотно идут  на  контакты  с
другими орденами, но их монастырь - древнейший на нашей земле,  и  во  всем,
что   касается   межконфессиональных   различий,   мы   полагаемся   на   их
авторитетнейшие суждения.
   - Ты, похоже, имеешь в виду религиозные войны, - усмехнулся Кулган.
   Тулли оставил его слова без внимания.
   - Ишапианцы  -  признанные  хранители  древних  сказаний  и  исторических
реликвий Королевства, - с прежним пафосом  продолжал  он.  -  Они  по  праву
гордятся своей библиотекой, богатейшей в стране. Я видел эту библиотеку в их
монастыре в Крондоре и до сих пор нахожусь под впечатлением увиденного!
   Кулган с улыбкой пожал плечами:
   - Я тоже видел их собрание книг и свитков. Ничего особенного.  Во  всяком
случае, библиотека в Сартском аббатстве, где я  бывал  неоднократно,  раз  в
десять богаче крондорской. Не понимаю, что ты имеешь в виду?
   - А вот что, - наклонившись вперед, ответил Тулли. - Ты  можешь  обвинять
ишапианцев в чем угодно, но когда речь идет об исторических  фактах,  на  их
слово можно положиться. И, утверждая, что то или иное событие имело место  в
реальной жизни и не является досужим вымыслом наших суеверных  предков,  они
всегда могут  подтвердить  это  с  помощью  сохранившихся  в  их  библиотеке
документов.
   - Позволь мне возразить тебе, святой отец, - пробасил Кулган и  досадливо
махнул рукой, призывая собравшегося было перебить его отца Тулли к молчанию.
- Я полагаю, что каждый, в том числе и ты, друг мой, имеет право  верить  во
что ему угодно.
   Но я не желаю признавать всей  этой  чепухи  насчет  Утраченной  магии  и
мистической связи с  оной  моего  ученика  Пага!  Представь  себе,  я  готов
поверить,  что  Паг  внутренняя  предрасположен  к  какой-то   из   областей
магической науки, в которых сам  я  ориентируюсь  весьма  слабо,  скажем,  к
созданию миражей и общению с призраками. Спешу заверить тебя, я рад, что  не
имею ничего общего с подобной практикой! Но я никогда не  соглашусь  с  тем,
что мальчишка не может овладеть основами ремесла чародея только потому,  что
легендарный бог магии якобы погиб во  время  Войн  Хаоса!  Как  и  все  ныне
живущие маги и чародеи, я отнюдь не  считаю  себя  непревзойденным  мастером
своего дела. Увы, многое скрыто от наших пытливых взоров в глубине  минувших
веков, о многом, что нам надлежало бы знать, мы лишь смутно догадываемся,  а
неведение порождает  ошибки,  недочеты  и  бесчисленные  трудности,  которых
никому из нас не удалось избежать. Но повторяю: злосчастный  Паг  так  плохо
успевает в ученье лишь потому, что я - плохой учитель!
   Тулли хмуро взглянул на  Кулгана.  Священник  лишь  теперь  осознал,  что
чародей говорил  с  ним  не  о  трудностях  и  проблемах  Пага,  а  о  своих
собственных заботах и тревогах.
   - Не говори глупостей, мастер! - строго произнес он. -  Ты  -  бесспорный
обладатель множества талантов и умений. И я, одним  из  первых  обнаруживший
несомненную одаренность юного Пага, беру на себя  смелость  утверждать,  что
лучшего учителя для него, чем ты, не сыщется во всем Королевстве! И не  твоя
вина, если ты не знаешь, где именно следует искать применение его недюжинным
способностям. - Кулган открыл было рот, чтобы возразить, но  отец  Тулли  не
дал ему заговорить. - Нет, я ведь выслушал тебя до  конца,  теперь  дай  мне
закончить мою  мысль!  Должны  же  мы  с  тобой  в  конце  концов  прийти  к
взаимопониманию! Сдается мне, ты позабыл, что Паг  -  отнюдь  не  уникальное
явление. Ведь многим, как и  ему,  не  удавалось  раскрыть  свои  богатейшие
таланты, посвятить свои силы служению людям или богам. Они пытались, но  так
и не смогли стать священниками или чародеями.
   Кулган молча попыхивал трубкой и размышлял о  чем-то,  сдвинув  кустистые
брови к самой переносице. Внезапно он хмыкнул и, поймав на себе  недоуменный
взгляд отца Тулли, разразился хохотом.
   - В чем дело? - с негодованием осведомился Тулли. - Что  такого  смешного
ты нашел в моих словах?
   Кулган сделал примирительный жест рукой, в которой была зажата трубка, и,
продолжая посмеиваться, пояснил:
   - Мне сейчас пришло  в  голову,  что  какой-нибудь  свинопас,  отчаявшись
обучить сына своему ремеслу, тоже мог бы приписать отсутствие успехов в этом
начинании чему угодно,  только  не  своим  собственным  ошибкам.  Скажи,  ты
поверил бы ему, если бы он попытался объяснить свою неудачу гибелью  Свиного
бога, приключившейся, если верить легенде, много веков тому назад?
   Хотя столь  кощунственное  сравнение  и  покоробило  Тулли,  сама  мысль,
высказанная чародеем, была столь забавна, что святой отец не смог удержаться
от смеха.
   - Вот подходящая тема для религиозного диспута! - прокудахтал он,  и  оба
друга расхохотались чуть ли не до слез.
   Когда этот приступ безудержного веселья миновал, Тулли встал с табурета и
серьезно проговорил:
   - Все же подумай на досуге над моими словами, Кулган.
   Возможно, Паг и впрямь сродни  тем,  чьи  таланты  обречены  дремать  под
спудом, не принося пользы ни им самим, ни тем, кто их  окружает.  Но  боюсь,
ему все же не обойтись без тебя, мастер чародей!
   Кулган задумчиво покачал головой:
   - Не думаю, что неудачи тех ребят, о  которых  ты  упомянул,  могут  быть
объяснены так просто. Как, впрочем, и трудности, которые испытывает наш Паг.
Природа каждого отдельного человека греховна, но идея Вселенной  безупречна.
Я часто ловил себя на мысли, что в случае с Пагом мне недостает лишь  умения
проникнуть в самые потаенные недра его души и что это вполне может оказаться
по силам кому-нибудь другому, кто отыщет верный путь  к  тем  талантам,  что
дремлют в глубинах его существа.
   Тулли вздохнул и веско произнес:
   - Мы с тобой уже касались этого вопроса, Кулган. Мне  нечего  добавить  к
тому, что я сказал несколько минут тому  назад.  Ведь  недаром  все  ученики
сходятся на том, что плохой мастер все же лучше, чем никакого. Подумай,  что
было бы с мальчишкой, если бы никто не согласился стать его наставником!
   Кулган  как  ужаленный  вскочил  с   кровати   и   воззрился   на   Тулли
округлившимися от удивления глазами.
   - Повтори! - требовательно воскликнул он.
   Тулли растерянно заморгал короткими светлыми ресницами и пробормотал:
   - Я спросил, подумал ли ты о том, что приключилось бы с  Пагом,  останься
он без наставника.
   Кулган некоторое время молча яростно дымил трубкой, меряя  шагами  тесную
каморку Пага. Тулли, не сводивший с него глаз, озабоченно спросил:
   - Что случилось, Кулган?
   - Похоже, - задумчиво проговорил чародей, - ты, сам того не ведая,  подал
мне хорошую идею.
   - Какую именно? - живо отозвался священник.
   Кулган, нахмурившись, помотал головой:
   - Я еще ничего толком не решил, но твои слова заставили  меня  задуматься
вот о чем: скажи, у кого, по-твоему, первые чародеи учились своему ремеслу?
   Проницательный священник без труда  догадался,  что  праздный  на  первый
взгляд вопрос Кулгана имеет  непосредственное  отношение  к  мальчишке,  чья
судьба в настоящий момент так заботила их обоих. Он молча уселся на  табурет
и принялся сосредоточенно  обдумывать  то  решение,  на  которое  натолкнули
чародея его слова. Кулган, по-прежнему попыхивая трубкой,  размышлял  о  том
же. Из окна до  них  доносились  громкие  крики  мальчишек,  резвившихся  на
замковом дворе.
   Шестой день каждой недели был  днем  отдыха  для  мальчишек  и  девчонок,
работавших в замке. Юные ученики и те из ребят, кому  через  год-другой  еще
предстояло  подвергнуться  Выбору,  сбивались  в  шумную  толпу  и  затевали
бесчисленные  потасовки  и  всяческие   проказы.   Девочки,   прислуживавшие
герцогской семье и  придворным  дамам,  занимавшиеся  шитьем,  вышиванием  и
помогавшие на кухне с восхода до заката, а порой и до глубокой ночи, в  свой
свободный день тихо и  чинно  собирались  у  Принцессиного  сада.  Мальчишки
затевали игру в салки, терзали кожаный мяч, туго набитый  тряпьем  и,  то  и
дело сбивая друг друга с ног, обмениваясь тумаками. Они надевали в этот день
свое самое ветхое, поношенное платье, ибо кровавые пятна,  грязь  и  прорехи
являлись делом обычным. Мало кто из ребят к вечеру шестого дня оставался без
подобных украшений.
   Девочки, усевшись в рядок подле невысокой каменной  ограды  Принцессиного
сада, негромко сплетничали о придворных дамах  Крайди.  В  противоположность
представителям сильного пола, они обряжались в свои самые нарядные одежды, и
их чисто вымытые и заботливо расчесанные волосы - каштановые, русые,  черные
и белокурые - блестели на солнце.  Обе  группы  пытались  сделать  вид,  что
совершенно не интересуются друг другом, но и у тех и у других  это  выходило
одинаково неубедительно.
   Выбежав во двор, Паг тотчас же оказался в самой гуще игры, в которой, как
обычно, верховодил высокий, сильный Томас. Он метался из стороны в сторону с
мячом в руках, заливисто смеясь, и его белокурые волосы трепетали на  ветру,
словно знамя. Он стоически, ни разу  не  поморщившись,  выдерживал  удары  и
тычки других мальчишек, как будто причиняемая  ими  боль  служила  для  него
своего рода пряной приправой к  веселой  игре.  Он  промчался  сквозь  толпу
соперников и, увернувшись от  нескольких  тумаков  и  подножек,  поддел  мяч
ногой. Тот взвился в воздух, описал дугу и упал посреди мощеного двора.  Вся
ватага стремглав бросилась за добычей.
   Никто из жителей Королевства не смог бы  сказать,  откуда  появилась  эта
веселая, подвижная игра. Она существовала уже несколько столетий, и нынешние
юнцы,  неукоснительно  соблюдая  ее  правила,  отдавались  ей  с  таким   же
восторгом, как в свое время их отцы, деды и прадеды.
   Паг рванулся вперед и сильным толчком в  плечо  сбил  с  ног  коренастого
Рульфа в тот самый момент, когда ученик конюшего  готовился  нанести  Томасу
предательский удар  сзади.  Рульф  покатился  по  земле,  и  Томасу  удалось
достигнуть мяча прежде других мальчишек. Он снова  подбросил  его  ногой,  и
мяч, повинуясь точно рассчитанному удару, плюхнулся  в  большую  рассохшуюся
бочку. Двор огласился приветственными  криками  в  адрес  победителя.  Рульф
стремительно вскочил с земли, оттолкнул одного из мальчишек, оказавшегося на
его пути, и подбежал к Пагу. Сдвинув темные брови, он прошипел в лицо своему
обидчику:
   - Попробуй только повторить это, и я переломаю твои  тощие  ножонки,  ты,
кукушкино отродье!
   Паг и стоявшие рядом мальчишки прекрасно поняли смысл, вложенный  Рульфом
в эти слова. Всем были хорошо известны скверные повадки упомянутой птицы,  а
именно ее обыкновение подбрасывать  свои  яйца  в  гнезда  других  пернатых.
Назвав Пага кукушкиным отродьем, Рульф лишний раз напомнил ему и  всем,  что
он - всего лишь безродный найденыш. Паг не мог оставить подобное оскорбление
без  ответа.  Вызов,  брошенный  учеником  конюха,  стал  последней  каплей,
переполнившей чашу бед и горестей, которые свалились  на  него  в  последние
месяцы.
   Он бросился на Рульфа, обхватил его толстую шею  левой  рукой,  а  правой
нанес сокрушительный удар в круглое лицо мальчишки. Из носа у Рульфа потекла
кровь. Через секунду оба ученика уже катались по булыжникам двора. Перевес в
схватке был явно не на стороне Пага. Тяжелый, плотный Рульф  стал  одолевать
его. Еще через несколько мгновений он уже уселся  верхом  на  грудь  Пага  и
принялся молотить его по лицу своими огромными кулаками.
   Томас  стоял  рядом  с  дерущимися  и   беспомощно   глядел   на   своего
распростертого на земле друга. Он при всем желании не мог прийти  на  помощь
Пагу, ибо законы чести соблюдались учениками ремесленников  так  же  строго,
как и благородными рыцарями. Стоило Томасу вмешаться в ход сражения,  и  Паг
был бы навеки опозорен в глазах тех, кто сейчас наблюдал за ходом  поединка.
Будущий воин принялся кружить вокруг Пага и Рульфа, поддерживая  боевой  дух
своего приятеля словами одобрения, давая ему советы,  бесполезность  которых
он не мог не осознавать, и морщась при каждом ударе, получаемом Пагом,  так,
словно сам испытывал боль.
   Паг пытался уворачиваться от града сыпавшихся на него ударов, и многие из
них не достигли цели, но, больно  ушибив  кулак  о  булыжники  двора,  Рульф
пришел в неистовую ярость, от которой  рука  его  словно  бы  сделалась  еще
тяжелее,  и  вскоре  Паг  перестал  ясно  осознавать  происходящее.   Голоса
мальчишек доносились теперь до его слуха словно бы  откуда-то  издалека,  он
почти не чувствовал боли от тумаков, которые  по-прежнему  сыпались  на  его
лицо и голову, а перед глазами его поплыли красные и  фиолетовые  круги.  Но
внезапно жестокое избиение прекратилось, и с груди Пата была снята  давившая
на нее тяжесть.
   Через несколько мгновений к Пагу вернулись зрение и слух.
   Он увидел над собой принца Аруту, державшего Рульфа за шиворот  так,  что
ноги ученика конюха едва касались земли. Не обладая богатырской силой  своих
отца и брата, Арута тем  не  менее  оказался  способен  удерживать  на  весу
упитанного подростка.
   Принц холодно улыбнулся и проговорил:
   - По-моему, с него вполне довольно. Ты согласен?
   По тону, каким были произнесены эти  слова,  все  мальчишки  поняли,  что
Арута вовсе не намеревался принимать в расчет  мнение  Рульфа.  Однако  тот,
слизнув с губы кровь, которая все еще  сочилась  из  разбитого  Пагом  носа,
издал хриплый звук, означавший согласие, и попытался  кивнуть.  Арута  отвел
руку в сторону и выпустил  воротник  Рульфа.  Тот  плюхнулся  навзничь,  что
вызвало дружный смех у наблюдателей.
   Принц наклонился к Пагу и помог ему встать на ноги.
   Придерживая его за плечи, он негромко произнес:
   - Я в восторге от твоей храбрости, малыш, но  впредь  советую  тебе  быть
осторожнее. Ведь нельзя же допустить, чтобы какой-то грубиян вышиб мозги  из
головы юного крайдийского чародея!
   В голосе принца звучала легкая насмешка. Паг слушал его молча, не  находя
слов для ответа. В голове его  по-прежнему  раздавался  легкий  звон.  Арута
улыбнулся и передал его на попечение Тома, который успел принести  из  кухни
смоченное водой полотенце.
   Паг окончательно пришел в себя, лишь когда Томас вытер  его  лоб  и  щеки
прохладной влажной тканью. Но он снова почувствовал себя из рук  вон  плохо,
проследив взглядом за принцем Арутой.
   Тот приблизился к стоявшим неподалеку и наблюдавшим  за  недавней  сценой
принцессе и Роланду. Оказаться поверженным наземь  и  избитым  на  глазах  у
девчонок-горничных  было  бы  позорно,  но   получить   трепку   от   такого
ничтожества, как Рульф, в присутствии самой принцессы означало для  Пага  не
что иное, как полную катастрофу.
   Усилием  воли  подавив  рвавшийся  из  груди  стон  отчаяния,  Паг  встал
вполоборота к принцу, принцессе и Роланду.
   Томас легонько тряхнул его за плечо:
   - Не вертись, сделай одолжение! Слов нет, тебе крепко досталось от  него,
но зато ты выпачкан его, а не своей кровью.
   К утру нос Рульфа станет похож на перезрелую свеклу!
   - Как и вся моя голова! - со вздохом отозвался Паг.
   - Пустяки! Пара синяков, заплывший глаз и свернутая челюсть.  Вот  и  все
увечья. Ты держался молодцом, Паг, но, право же, тебе следует подрасти  хоть
на пару вершков и набрать вес, прежде чем снова набрасываться  на  Рульфа  с
кулаками и разбивать ему нос!
   Краем глаза Паг заметил, что принц взял сестру под  локоть,  уводя  ее  с
поля боя. Роланд, поймав на себе взгляд ученика чародея, широко  осклабился.
Пагу захотелось провалиться сквозь землю.
   Паг и Томас с тарелками в руках вышли из кухни. Во дворе было  по-летнему
тепло, и они предпочли поужинать на открытом  воздухе,  вдыхая  запах  моря,
доносимый сюда вечерним бризом, а не тесниться в душной трапезной  вместе  с
остальными учениками.
   Мальчики присели на широкие ступени крыльца, еще хранившие тепло знойного
дня, и Паг несколько раз осторожно  открыл  и  закрыл  рот.  Нижняя  челюсть
нестерпимо болела и двигалась  точно  на  шарнирах.  Он  отщипнул  маленький
кусочек жареной  баранины,  попробовал  прожевать  его,  покачал  головой  и
отставил тарелку в сторону.
   Томас взглянул на друга с неподдельным участием.
   - Не можешь есть?
   Паг кивнул:
   - Челюсть ужасно болит. - Он уперся локтями в колени и обхватил  ладонями
нижнюю часть лица. - Право же, мне следовало сдержать свой гнев.
   Томас, набив рот жарким, едва внятно пробубнил:
   - Мастер Фэннон говорит, что воин никогда не должен терять головы,  иначе
он рискует и в самом деле лишиться ее.
   Паг вздохнул:
   - Что-то  подобное  говорил  и  мой  учитель  Кулган.  А  ведь  я  владею
некоторыми приемами, которые помогают контролировать чувства. Мне надо  было
вовремя применить один из них.
   Томас проглотил прожеванную пищу и потянулся за новым куском.
   - Так ведь одно дело - упражняться в подобных вещах у себя в  комнате,  и
совсем другое - помнить о них, когда тебе наносят незаслуженное оскорбление.
На твоем месте я наверняка сделал бы то же самое.
   - Но ты одолел бы его!
   - Почти наверняка. Поэтому-то Рульф никогда не станет  задирать  меня.  -
Томас  говорил  о  своем  превосходстве  над  Рульфом  без   малейшей   тени
самоуверенности и бахвальства. Он лишь констатировал всем известный факт.  -
И все же ты держался молодцом, Паг. Свекольный нос теперь  хорошо  подумает,
прежде чем снова свяжется с тобой. Значит, поставленная цель достигнута.
   - Что ты имеешь в виду?
   Томас поставил свою тарелку наземь и удовлетворенно рыгнул.
   - Понимаешь, с задирами всегда так.  Главное  не  в  том,  можешь  ли  ты
положить их на лопатки. Они ведь нападают только на тех,  от  кого  не  ждут
вовсе никакого отпора. В глубине души этот грубиян Рульф - просто трус.  Вот
увидишь, теперь он станет преследовать только мелюзгу, а к тебе и близко  не
подойдет, хотя ему и удалось сбить тебя с ног. Ведь  ты  так  здорово  огрел
его, старина! Ой, не могу! Прямо в клюв! - И Томас залился смехом.
   Похвала Томаса  возымела  свое  действие.  Взглянув  на  происшедшее  его
глазами, Паг почувствовал себя намного лучше.
   Томас кивнул в сторону тарелки Пага:
   - Может, поешь?
   Паг скользнул равнодушным взором по отвергнутому им ужину, состоявшему из
жареного бараньего бока, овощей и картофеля.
   Учеников  кормили  вкуснее  и  обильнее,  чем  мальчишек,  не   достигших
тринадцати лет.
   - Не хочется. Угощайся на здоровье, Томас.
   Тот не заставил себя упрашивать. В мгновение ока тарелка  Пага  оказалась
на его коленях, и будущий воин принялся с завидным  аппетитом  поглощать  ее
содержимое. Паг с улыбкой кивнул другу и перевел взгляд на стену замка.
   - И надо же мне было так осрамиться перед всеми!
   Рука Томаса с зажатой в ней жареной картофелиной замерла  на  полпути  от
тарелки ко рту. Он исподлобья посмотрел на Пага и спросил:
   - И ты тоже?
   - Что - и я тоже?
   - А то, что ты места себе не находишь, потому что принцесса  видела,  как
Рульф задал тебе трепку.
   Паг гордо вскинул голову.
   - О какой трепке ты говоришь? По-моему, он получил от меня сполна!
   Томас отмахнулся от этого утверждения друга.
   - Неважно! Выходит, все дело в ней! В принцессе!
   - Похоже, что так, - со вздохом согласился Паг.
   Томас вернулся к прерванной трапезе, и в  течение  нескольких  минут  Паг
наблюдал, как тот расправлялся с картошкой, овощами  и  бараниной.  Наконец,
когда с ужином было покончено, Паг несмело спросил:
   - Неужто она тебе не нрави