й,  легко
пойманную на приманку в виде сахарной травы. Усевшись по  отдельности,  мы
поскакали рысью и встречали рассвет не останавливаясь.
     Белханнор сделался теперь лишь силуэтом на горизонте,  вырезанной  из
слоновой кости фигурой, со все еще висевшей над ее головой струйкой  дыма,
похожей на грозовую тучу. Мы сделали привал в роще кривых колючих деревьев
и развели небольшой костер. Мазлек стащил с себя анашские тряпки  и  опять
надел мягкую тунику  стального  цвета  и  маску  нижестоящего  гражданина.
Теперь мы сделались всего лишь беглецами из Белханнора,  одной  парой  из,
вероятно, целой сотни, направлявшихся,  наверное,  в  разрушенный  Ораш  в
ожидании, пока можно будет спокойно вернуться домой.
     Мазлек извлек из седельной сумки небольшой короб, и я поняла  по  его
стеснительности, что там должно находиться.
     - Мазлек - тихо сказала я, - я могу много дней обходиться  без  пищи.
Снабжай себя, сколько хочешь.
     Он  кивнул,  но  есть  ушел  за  деревья.  Он  не  дрогнул  от  моего
откровенного заявления, но даже при таких  обстоятельствах  вбиваемые  всю
жизнь табу не могут так быстро улетучиться, если они вообще могут когда-то
улетучиться.
     Позже мы продолжили путь, скача с постоянной, но неспешной скоростью.
Окружающая местность казалась мне совершенно незнакомой - в последний  раз
я видела ее под снегом и сквозь туман лихорадки. Тем не менее, путешествие
получалось странное, эта езда обратно по ранее пересеченной мной местности
- я в первый раз возвращалась в какое-то место,  до  которого  требовалось
добираться дольше одного дня. Почва под копытами лошадей сделалась  теперь
тепло-коричневой  с  многочисленными  пятнами  зелени.  Сумрак  надвигался
медленнее, и птицы на заре  звенели,  словно  колокольчики.  Лисье  логово
среди зарослей папоротника-орляка - и лисица с  белыми  пятнами  на  рыжей
шерсти, все еще наполовину в зимней шубке.
     Прошло пять-шесть дней, и Мазлек сообщил мне, что мы едем не к Орашу,
как я думала, а сворачиваем теперь на восток к гряде холмов.  А  за  этими
холмами - горы, часть великой цепи первозданных детей, потянувшихся  ввысь
из южной земли. Дальше к  северу  они  сливались  с  Кольцом,  рассекаемые
только голубой водой, Алутмисом. К северо-востоку они теряли свои пики  на
скалистых равнинах, тянувшихся от Эшкорек-Арнора, Города Белой Пустыни.
     - Самая лучшая для нас  дорога,  -  заверил  Мазлек.  -  Если  кто-то
последовал за нами, разыскивая тебя, то они  предположат,  что  мы  поедем
открытым путем - обратным тому, каким пришла армия.
     - Д_о_р_о_г_а_? - переспросила я. - Через эти горы есть дороги?
     Похоже, что были, хотя и древние,  ускользающие,  непроходимые  зимой
проселочные дороги прежних обитателей гор, исчезнувших, как  и  Сгинувшие,
много веков назад. Мазлек казался достаточно уверенным, но  мною  овладело
дурное  предчувствие.  Страшилась  я  не  дороги,  а   конечной   цели   -
Эшкорек-Арнора. Сама не зная  почему.  Вероятно,  меня  преследовала  тень
Джавховора Эшкорека - той  встревоженной  черепахи,  что  чересчур  далеко
высунула шею из панциря. Того храброго,  перепуганного  человека,  который
закричал на меня за столом Совещания в За, а  затем  умер  на  площади  от
вонзившегося  в  мозг  куска  черепицы  -  примера  силы  Вазкора.  Однако
страшиться незачем - там теперь новый владыка - человек Вазкора.


     На одиннадцатый день нашего пути мы въехали в  предгорья  и  оставили
долину неудачи позади. Нам  встретились  деревня-другая,  где  Мазлек  мог
отойти в сторонку с черноглазым вождем и вернуться с узелками еды.  Я  ела
самую малость каждый седьмой или восьмой день, и мой избалованный  желудок
каждый раз бунтовал, причиняя  страшные  боли.  Самой  худшей  бедой  была
постоянная усталость. Несколько раз я засыпала в седле и только  чудом  не
падала, пока какой-нибудь толчок  не  будил  меня  вновь.  Каждую  ночь  -
шестичасовой привал. Мы не устанавливали каких-либо караулов, хотя Мазлек,
думаю, спал мало. Как караульная я была совершенно бесполезна, я не  могла
долго оставаться  с  открытыми  глазами.  Это  сердило  меня,  но  я  была
беспомощна; такой меня сделало находившееся во мне существо.
     Но  никакой  погони,  похоже,   не   устраивали.   Вероятно,   беглая
сука-ведьма-шлюха-богиня не шибко интересовала их.  Похоже,  они  даже  не
потрудились преследовать Вазкора,  а  просто  поверили  известию,  что  он
погиб. Дураки. Трудно сказать, где он  был  и  что  поделывал,  но  я,  по
крайней  мере,  знала,  что  погибнуть  он  не  мог,  мой  брат,   с   его
самоисцеляющейся кожей.
     За холмами поднимались  горы,  сгрудившиеся,  неограненные  аметисты,
тускло светящиеся на фоне мягких весенних небес.
     Я стала  сознавать,  что  что-то  ищу,  во  сне  и  наяву,  мой  мозг
перепахивает сам себя, пытаясь что-то вспомнить. Любопытная вещь -  этакое
ощущение поиска без известной цели.



                                    9

     И они в конце концов оказались добры к нам, эти  горы.  Лошади  с  их
уверенными мохнатыми маленькими ногами справлялись хорошо  и  наслаждались
пучками раскалывавшей камень ледянисто-зеленой горной травы. Свежие  ручьи
и водопады впадали в неглубокие водоемы. Вереск всех  оттенков  пурпурного
цвета покрывал мехом спящие старые кости.
     Сперва шли  извилистые  проселки,  достаточно  безопасные,  но  грубо
высеченные. А потом мы нашли дорогу  -  широкий  и  вымощенный  проход,  и
вымощенный не так, как мостили дороги степей рабы Сгинувших, а  маленькими
булыжниками размером с ладонь. На этом пути нас по большей части  окружали
с обеих сторон отвесные стены гор, но то слева, то справа, то тут, то  там
открывалась страшная пропасть, рваные каскады скал, рушащиеся в бесплодные
долины. Чем дальше мы ехали, тем заброшенной  становилась  дорога.  Вскоре
зелень и вереск совсем исчезли. Мы поплатились за  наш  безопасный  проход
созерцанием уродства.
     К вечеру, наверное, на пятый день в горах  мы  проехали  мимо  ветхой
маленькой лачуги футах в двадцати от дороги.  По  склону  к  нам  тянулось
полубесплодное поле, а неподалеку от двери прислонились для опоры  друг  к
другу три-четыре отчаявшихся дерева. В поле работали два старика, оба кожа
да кости, в лохмотьях, с развеваемыми ветром длинными  светлыми  волосами.
Это не темнокожие, а, надо полагать, отверженные из  числа  горожан.  Один
присел, сгорбившись и глядя на нас без маски, а  другой  стоял,  прямой  и
негнущийся, повернувшись спиной. Миг спустя я заметила, что по полю бродит
стая сизых горных голубей, клюющих скудный урожай. Время от  времени  стая
этих сизарей слеталась на голову или плечи стоящего человека  и  топталась
на них или чистила перышки.
     Наши небольшие припасы подыстощились. Я увидела  уголком  глаза,  что
Мазлек натянул поводья и спешился.
     Внезапно сидевший закричал:
     - Не позволяй ей приближаться ко мне! Не позволяй ей!
     - Прости его, богиня, - заступился, похоже,  раздраженный  услышанным
Мазлек. - Всего лишь сумасшедший старик - несомненно, женоненавистник.  Он
никак не хочет оскорбить.
     Он прошел по полю, и птицы со  страхом  разлетелись,  за  исключением
стайки на чучеле, оставшейся спокойной.
     Мазлек заговорил со стариком. Тот неистово замотал головой и  замахал
тонкими, как плети, руками.
     - Нет - ничего не осталось - те, другие, забрали все - воры!
     - Другие? - голос Мазлека теперь сделался резким и отчетливым.
     - Десять человек на лошадях - черные всадники -  черепастые  маски  -
кроме него, темного - волка...
     Мазлек повернулся и посмотрел на меня. Мои руки крепко сжали поводья,
а сердце застучало с  болезненными,  нервными  перебоями.  Мазлек  оставил
старика и вернулся па дорогу.
     - Вазкор, - констатировал без надобности он. - Все еще жив.
     - О, да. Я никогда не считала его погибшим.
     - Направляется к Эшкореку - как и мы,  -  заключил  Мазлек  и  быстро
вскочил в седло. - Нам следует поспешить, богиня; наверное, мы  сможем  их
догнать теперь, когда едем по одной и той же дороге.
     - Нет, - сказала я.
     Старик хрипло прокричал что-то.
     - Разумней ехать туда, - указал Мазлек. -  Двенадцать  воинов  смогут
защитить тебя лучше, чем один.
     Он волновался о моей  безопасности.  Возражать  было  бесполезно.  Мы
погнали коней вперед и оставили старика стоящим в поле около  облепленного
голубями чучела, которое он поставил отпугивать птиц.


     Вокруг нас сгустилась тьма. Между далекими  гребнями  скал  светились
голубовато-белые звезды.
     - Мы не знаем, как давно они проезжали, - сказала я. - Возможно,  они
опередили нас на много дней.
     - Не думаю, -  возразил  Мазлек.  -  У  такого  старика  должна  быть
короткая память, однако он отлично их помнил.
     - Мне скоро понадобится отдых, - предупредила я.
     Он кивнул во мраке.
     - Я найду безопасное место, а потом поскачу вперед к ним. Он подождет
или вернется со мной.
     - Так ли? Хотелось бы мне знать, Мазлек, станет ли он...
     Но, конечно же, станет. Ведь я носила то, что принадлежало ему.
     Вскоре после этого дорога пошла под уклон. И за  скальными  выступами
возник новый красноватый свет.
     - Костер, - пробормотал Мазлек.
     Минуту спустя мы увидели впадину, на дне заполненную  светом  костра.
Это казалось явным, даже  неосторожным.  Я  увидела  движущихся  за  огнем
лошадей, силуэт людей, сидящих на фоне скалы. Внезапно из кустов выскочили
двое воинов, по одному на каждую узду. Третий стоял сзади  с  парой  ножей
наготове. Не столь уж он и неосторожен,  в  конце  концов,  раз  расставил
часовых. Схвативший за узду коня Мазлека ткнул его.
     - Кто ты?
     Мазлек спокойно ответил:
     - Я - Мазлек, начальник стражи богини  Уастис.  Я  препроводил  ее  к
мужу.
     Черепастые  лица  повернулись  ко  мне.  Во  мне   не   было   ничего
узнаваемого, ни золотой кошачьей маски, ни богатой одежды. И  беременность
стала очевидной с тех пор, как они меня видели в последний раз.
     - Ну, - предложила я им, - пойдите и спросите  у  своего  Владыки.  Я
думаю, он вспомнит меня.
     Легкое колебание, затем они отвели наших лошадей в сторону  и  повели
их по тропе в лагерь; воин с ножами шел позади. Во впадине  было  тепло  и
дымно. Один из наших проводников обошел костер и вошел в  спрятавшуюся  за
ним пещеру. Я начала задыхаться, дым лез мне в горло и глаза. Мне хотелось
убежать, и я несправедливо ругала Мазлека за то, что тот привез меня сюда.
Проклятый Вазкор. Я не хотела, чтобы его ядовитая тяжесть  опять  подавила
мою свободу.
     Из пещеры вынырнул человек, а  за  ним  последовал  другой,  высокий,
худощавый, темный; под серебряными прядями волчьей головы его  собственные
черные шелковые волосы свисали длинными сырыми прядями. Он обошел костер и
стал, глядя на меня.
     - Добро пожаловать, богиня, - приветствовал меня он.
     Когда он заговорил, я ошеломленно поглядела на него.  Сухой,  старый,
опустошенный голос. Не голос Вазкора.
     Мазлек стоял у моего стремени, подставив руку, чтобы помочь мне сойти
с коня. Я спешилась.
     - Устройте  богиню  поудобнее,  -  закончил  неузнаваемый  голос.  Он
кивнул, повернулся, чтобы уйти обратно в пещеру, и исчез.
     - Так, даже он понимает поражение, - тихо произнес Мазлек. - Оно  для
него конец, и он это знает, -  в  тоне  его  прозвучала  горькая  радость,
которую я могла бы разделить, если б он сказал это в дороге.
     Я убрала ладонь с руки  Мазлека  и,  обойдя  костер,  последовала  за
Вазкором в темную пасть пещеры. Там далеко в глубине висела кожаная завеса
для уединения, а за ней слабо светил фитиль в масле. Я дала пологу  упасть
на место и стояла, уставясь на постель,  сделанную  из  одного  сложенного
одеяла, на которой лежал он. Лежал  совершенно  неподвижно.  Маска  теперь
исчезла, и лицо его выглядело болезненно-бледным под серо-оливковой кожей,
и тени у него на лице, казалось, углубились. Если бы  не  открытые  глаза,
которые медленно повернулись, чтобы взглянуть на меня,  он  мог  сойти  за
мертвеца. Губы его чуть растянулись.
     - Как видишь, наша позиции, наконец, поменялись местами, - сказал он.
     - Ты болен, - тихо произнесла я, не совсем веря в это.
     - Да. Я болен. Но скоро мне станет лучше.  Сожалею,  что  разочаровал
тебя, богиня, - его взгляд немного сместился,  перейдя  на  мой  живот.  -
Хорошо, - произнес он, но это совсем не разгневало меня.
     Воздвигнутые мной против него стены ненависти, конечно же,  мгновенно
рухнули. Его беспомощность тронула меня и вызвала сочувствие. Я подошла  к
нему и опустилась на колени рядом с ним.
     - Что я могу для тебя сделать? Мне достать тебе чего нибудь?...
     Протянув руку, я коснулась его лица кончиками пальцев и,  словно  это
послужило сигналом, тут же заплакала молчаливыми горькими слезами. Он тоже
потерял то, что было ему дорого, какими б там  ни  были  извращенными  его
желания и надежды.  Пропащий.  Он  не  мог  даже  выразить  боли,  которую
испытывал.  Он  лежал  под  моим  прикосновением,   словно   лед:   Дарак,
превратившийся в нефрит на дне шахты-гробницы,  потому  что  я  не  смогла
плакать по нему.
     - Давай положим этому конец, - сказал он миг спустя  очень  мягко.  -
Это бесполезно для нас обоих.
     Я поднялась на ноги, а он закрыл глаза, затворяя эту последнюю  дверь
в себя каменной печатью.


     Мне подыскали еще одну пещеру, и здесь-то я и  улеглась;  Мазлек  лег
поперек входа в нее. В ту ночь караулила я.
     Рассвет, ледяной  холодок  в  горах,  крутые  бока  скал,  блистающие
красным.
     Тем утром меня ждал кубок с винным напитком. Мазлек, словно  ребенок,
потягивался, протирая глаза и виновато глядя на меня, оттого что не  стоял
всю ночь в карауле.
     Вазкор вышел из пещеры, когда солдаты принялись седлать и навьючивать
лошадей. Он осмотрел собственного коня  медленно  и  тщательно.  Лицо  его
скрывала маска. Через некоторое время  от  забрался  в  седло  и  сидел  с
необычной одеревенелостью, словно ему требовалось усилие, чтобы удержаться
на коне. Воины ждали его сигнала и последовали за ним по дороге.
     До меня вдруг дошло: это сделала я.  Началом  всего  этого  послужила
гроза, которую  я  повернула  от  Белханнора.  Я  разбила  вдребезги  душу
Вазкора. И все же я не могла толком  в  это  поверить.  Где  же,  в  конце
концов, мое торжество по поводу достигнутого?
     Мы с Мазлеком ехали несколько позади. Через  некоторое  время  Вазкор
знаком велел ехать первым другому воину и  ждал  на  дороге,  пока  мы  не
добрались до него. Он повернулся к Мазлеку, и тот отстал. По  сравнению  с
черным мерином Вазкора моя лошадь выглядела карликовой.
     - Я видел прежде этого человека, -  произнес  через  некоторое  время
Вазкор. Голос у него звучал слегка хрипло от жара и все  же  отличался  от
того, какой я слышала в последний раз. - Твой начальник стражи -  один  из
людей Асрена, ездивший, по-моему, какое-то время со мной. В Эзланне.
     Я ничего не сказала, не могла придумать, что  сказать,  поскольку  те
слова, которые мне нужно было произнести, замерли во мне на веки вечные.
     - Ты думаешь, - сказал он после еще одного недолгого молчания, -  что
со мной все кончено.
     Копыта резко цокнули по дороге.
     - Ну, богиня, замок на реке Ан пал, но я могу опять отстроить его  на
его же развалинах, из  его  же  кирпичей.  Это  не  поражение,  богиня,  а
задержка. Мы направляемся к горной крепости, которая обеспечит нам  полную
безопасность до тех пор, пока  для  меня  не  настанет  подходящее  время.
Башня-Эшкорек - подарок мне от бывшего Джавховора Эшкорек-Арнора. Надеюсь,
ты сочтешь ее удобной. Наш ребенок, вероятно, родится там.




                      ЧАСТЬ ПЯТАЯ. БАШНЯ - ЭШКОРЕК


                                    1

     Там, где горы  подступали,  выравниваясь,  к  Городу,  они  принимали
окраску львов.  Большая  башня-крепость,  подобно  самому  Эшкореку,  была
сложена из того же желтовато-красного камня. Не прекрасная,  а  уродливая,
она отбрасывала свою неукротимую черную  фаллическую  тень  на  окрашенные
закатом горы и скалы. Очень прочная, очень надежная, но предназначенная не
для охраны рубежей, а для охраны того, что  находится  внутри.  Тюрьма.  У
меня сразу возникло ощущение, что если я войду в нее, то  уже  никогда  не
смогу выйти на волю.
     Ближе я  увидела,  что  эта  крепость  окружалась  огромным  овальным
кратером, заполненным на треть стоячей водой, черной и непроницаемой,  как
незрячий глаз. Через этот ров, казалось, не  существовало  никакого  пути,
кроме как вплавь. Водоросли стелились по поверхности  сверкающими  сетями,
густея у основания башни.
     Один  из  воинов  Вазкора  крикнул.  Скалы  подхватили  его  голос  и
раскололи на множество голосов, и швырнули их в нас со всех сторон.  Затем
молчание, но когда поползло  эхо  безмолвия,  раздался  ответный  звук,  и
безмолвие бежало, как  преследуемый  преступник.  В  башне  со  скрипом  и
скрежетом открылась узкая  дверь,  и  из  этого  рта-проема  к  нам  начал
высовываться длинный каменный язык. Надо  рвом  он  выгнулся  и  исчез  со
скрежетанием в каком-то пазе под краем  рва:  мост.  Он  был  шириной,  по
меньшей мере, в десять футов, но воины все ехали колонной по одному, точно
по центру, и ведомая одним лишь инстинктом я  сделала  то  же  самое.  Мой
желудок, казалось, превратился в лед, когда я проезжала над водой. Вопреки
своей воле я посмотрела в глубину, ничего не увидела, однако быстро отвела
взгляд.
     За узким дверным проемом - крытый внутренний двор с конюшнями по  обе
стороны, темное, примитивное, невеселое место.  Трое  человек  в  серых  с
желтыми полосами  ливреях  стояли,  словно  статуи.  Толстый  человек  под
длинной меховой туникой глубоко поклонился.
     - Комендант, - произнес Вазкор.
     - Мой государь, ваш гонец добрался до меня всего лишь день назад.  Мы
не так готовы, как хотелось бы.
     Из-под серебряной маски орла блеснули маленькие глазки. Но этот малый
- совсем не орел, а мифологический демон-жаба, упитанный и ядовитый. Опарр
- и все же не Опарр; нечто поглубже и почернее.
     Раз это крепость, то в ней должен  быть  какой-никакой  гарнизон.  Мы
поднялись по каменным лестницам, прошли через большой  овальный  зал  мимо
складов и оружейных к толкотне казарм. Людей  здесь  все-таки  жило  мало,
кучка одетых в серое солдат - воинов коменданта  плюс  старуха  и  молодая
женщина, обе явно безмозглые, судя по моим беглым взглядам. Такой  порядок
казался странным, но я слишком устала, чтобы  расспрашивать  об  этом;  мы
долгие дни пробыли вместе в дороге - я потеряла счет, сколько именно дней.
Вазкор при всех  по-прежнему  заметных  следах  лихорадки  выглядел  менее
опустошенным, чем я, - но, впрочем, у него ведь здесь была, надо полагать,
какая-то цель; а у меня же - ничего.
     Я  последовала  за  худенькой,  слегка  прихрамывающей  служанкой   в
маленькую комнату неподалеку от вершины башни, и, когда  та  удалилась,  я
опустилась на занавешенную постель и погрузилась в сон.


     Я проснулась вновь в темноте, вся дрожа от напряжения, прислушиваясь.
Но ничего не было слышно в безмолвной прочности башни. Я подошла  к  узкой
щели окна, отодвинула ставню, выглянула на выбеленные скалы, черное  небо,
белоглазые звезды. Я была очень напряжена, не зная, почему.
     Стоя там, я вдруг сообразила, что же искал мой разум с тех  пор,  как
Мазлек привез меня к горам  -  тот  полубессознательный  поиск  безвестной
цели.  Я  пыталась  вспомнить  слово,  которое  Асрен  написал  в   книге,
прекрасной книге, которую я собиралась забрать с собой из  Белханнора,  но
оставила там. И теперь я сообразила, что, странное дело, я так  пристально
изучала буквы, характер написания того слова, что не увидела, чем же  было
это слово само по себе. Какая бы важная  мысль  в  нем  ни  заключала