ератрица?
     Ответила мне Айсеп, высокомерно бросив:
     - Она круглые сутки сидела у  вашей  постели,  пока  сама  с  ног  не
свалилась от усталости. Можете быть довольны.
     - Она больна?
     - Всякий заболеет,  слушая  ваши  дикие  вопли.  А  в  остальном  она
здорова. Говорят, что Желтое покрывало отступает.
     - Да, господин мой, это правда, -  произнес  врач,  принося  какую-то
липкую мазь, чтобы намазать меня ею, как намазывают жиром гуся, перед тем,
как сделать из  него  жаркое.  -  Эпидемия  уменьшилась.  Конечно,  потери
огромны, и среди ушедших - Сорем, наш повелитель. Но сегодня,  по  крайней
мере, смертельных случаев уже меньше, и никаких новых вспышек чумы, даже в
трущобах.
     Я оттолкнул его, сказав, чтобы он приберег свое мерзкое лекарство для
кого-нибудь другого, но он принес что то еще на  блюдце  и  заставил  меня
проглотить. Сделан это, я погрузился в сон, и мне снилось,  что  я  плыву,
как по волнам, по ярким волосам Айсеп.
     Я проснулся уже за полночь и с такой полнотой и ясностью  представлял
себе свою цель, как будто я все продумал во сне.
     Айсеп  слегка  вздремнула  и,  когда  я  позвал  ее,   встрепенулась,
недовольная, как молодой солдат, которого застали спящим на карауле.
     - Да, мой господин?
     - Вот что: принеси мне воды и раздобудь одежду - неважно какую.
     - Одежду? Но, клянусь моей правой рукой, вы не сдвинетесь с места.
     - Оставь эти клятвы, девочка. В этой комнате командует мужчина.
     Она хотела бежать за доктором и, как я догадывался, за подмогой, а  я
еще не знал, вернулась ко мне моя Сила или нет. Я схватил ее за запястье и
сказал:
     - Если бы у тебя был противник враг, который  убил  твоих  близких  и
пытался отнять жизнь у тебя, что бы ты сделала?
     - Убила бы его, - ответила она, не колеблясь.
     - Вот, - сказал я. - Именно это я и хочу  сделать.  Но  если  я  буду
голым, это может создать дополнительные трудности, поэтому я предпочел  бы
путешествовать в штанах.
     - Нет, - произнесла она, но видно было, что она  колеблется.  Наконец
она спросила:
     - А ваш враг из хессеков?
     - Гораздо древнее, но и хессеки к этому тоже причастны.
     Она нахмурилась, и я понял, что она сделает все, о чем я ее попросил.


     Одно время я думал,  что  Уастис  управляет  ими,  находясь  в  самом
болоте. Потом мне казалось, что она живет  далеко  оттуда.  Наверное,  эта
неуверенность происходила оттого, что я был опутан ее чарами. Я разобрался
во всем только после разговора с Гайстом. Но тогда она уже поймала меня  в
свою сеть, и я, как ни старался, не мог из  нее  выбраться.  Но  теперь...
Теперь мне было известно ее местопребывание: я увидел его во сне. Я  чудом
избежал гибели. Теперь мы должны встретиться в  последний  раз.  Если  моя
сила покинула  меня  или  еще  не  полностью  вернулась  ко  мне,  я  буду
действовать как простой наемный убийца. Вот и все.
     Лихорадка еще не прошла, но большой беды в этом  не  было.  Меня  это
только подбадривало.
     Меня постоянно преследовала ее тень, сковывая страхом, парализуя.  Но
я выжил, хождение по мукам закончилось. Худшее, на что она была  способна,
уже позади.
     Непроглядная  тьма  ночных  улиц   местами   освещалась   красноватым
мерцанием. В неярком, приглушенном свете  я  разглядел  множество  гниющих
трупов. Четыре пятых жителей Пальмового квартала, где  раньше  ночью  было
светло, как днем, ушли в  горы,  унеся  с  собой  светильники.  Но  костры
продолжали гореть, к ним то и дело бесшумно подъезжали телеги, наполненные
безмолвным грузом. Пьяный часовой,  стоявший  на  крыше  башни,  в  страхе
отпрянул, когда я  галопом  проскакал  мимо.  Удары  копыт,  прозвенев  по
мостовой, эхом отдавались по соседним улицам, как будто  скакала  не  одна
лошадь, а двадцать.
     Рядом с доками, как раз за Рыбным базаром был сложен еще один костер.
Склады, разрушенные в ночь восстания, так и  не  были  восстановлены,  над
ними в беззвездное небо поднимался  голубоватый  дым  костра,  на  котором
жарилась человеческая плоть.
     У ворот храмов, как и прежде, виднелось скопление больных. Если число
их и уменьшилось, как сказал доктор, то я этого не заметил.
     Моя кровь бурлила, как молодое  вино.  Я  искупил  свою  вину,  страх
исчез.
     Да, было отчего испугаться часовому при виде  этой  неистовой  скачки
между темнотой и красным сиянием - как будто бог смерти пронесся мимо.



                                    4

     Было нетрудно, позаимствовав чью-то рыбацкую лодку, выгрести в темное
море. Патруля на набережной не было. Мачты кораблей возвышались над  водой
дремучим  лесом.  Где-то  хрипела  музыка  и  раздавались  пьяные  голоса,
звучащие среди неподвижного  молчания,  как  удары  кувалды,  -  эти  люди
молились о спасении винным бутылям.
     "Иакинф Вайн-Ярд" стоял в стороне от дока, куда  хессекам  с  большим
трудом удалось его оттащить во время пожара. Мой южный  корабль  с  нежным
южным именем. Давным-давно на острове Пейюана я предвидел, что он приведет
меня к моей матери-ведьме.
     Силы вернулась ко  мне  увеличенными  во  сто  крат.  Весла  казались
легкими, как стебли тростника, и темный берег с  точками  горящих  костров
быстро отдалялся. Я оглянулся  через  плечо  и  увидел  очертания  высокой
галеры. На верхней палубе мерцал  неяркий  свет,  три  или  четыре  черных
силуэта безмолвно ожидали моего прибытия. С борта была спущена  веревочная
лестница. Никто не помешал мне привязать лодку и подняться.
     Все было не совсем так, как во сне. Исчезли все украшения, на  мачтах
не было парусов. Свет потрескивающего пламени лизал  палубу,  покрывая  ее
огненным узором. Увидев шесть человек хессеков у  перил  и  около  десятка
сидевших на корточках в кормовой части, я вспомнил, что не все  восставшие
погибли в ту ночь - эти скрылись здесь от воинов императора. Может,  внизу
был еще кто-нибудь. Меня это не беспокоило - если понадобится, я смогу  их
убить. Ведьме не удалось перехитрить  меня.  Она  больше  не  осмеливалась
использовать против меня мою собственную силу.
     Я обратился к ним на их языке:
     - Где она?
     Никто из них мне не ответил; голос раздался у меня за спиной.
     - Здесь, мой дорогой.
     По кожа у меня пробежали мурашки. Я обернулся. Она сидела передо мной
на одном  из  диванов  Чарпона.  Она,  похоже,  очутилась  там  с  помощью
колдовства, потому что за секунду до этого ее там не было.
     Она ослепила меня белизной обратившегося в плоть огня,  белизной,  от
которой мне стало не по себе, белизной бескровной и  нечеловеческой.  Лицо
ее, как всегда, было закрыто, на этот  раз  -  вуалью  из  желтого  шелка,
которая свешивалась с серебряной диадемы, надетой на ее белые волосы.  Что
скрывалось за этой вуалью? Голова кошки или паука? Позади нее, в  точности
как мне представилось во время лихорадки, на вантах болталось человеческое
тело, привешенное за ноги и разодранное чайками. По изуродованным останкам
я узнал Лайо, своего посланника.
     - Вот он, ваш мессия, - обратилась женщина  к  хессекам.  -  Вот  он,
Шайтхун-Кем, йей с'улло, йей с'улло. Бог, явившийся на землю, прежде  вас.
Шайтхун решил отомстить, и прекрасный Бар-Айбитни истекает кровью, лежа на
предсмертном одре. Но он вот думает, что перехитрил Шайтхуна;  он  думает,
что будет жить.
     Вместе с одеждой часового Айсеп принесла мне  нож.  Сейчас  моя  рука
невольно потянулась к нему.
     - Вот, посмотрите, - сказала женщина. - Этот варвар, называющий  себя
в_о_л_ш_е_б_н_и_к_о_м_,   все-таки   предпочитает   пользоваться   оружием
презренных масрийских псов.
     Знакомая насмешка. Она меня проверяла.
     - Да, я волшебник, - ответил я. - Назови свое имя.
     - Сделай это сам.
     Кровь бросилась мне в голову.
     - Ты Уастис, - сказал я. - Собака-богиня из Эзланна. И моя  мать,  но
тебе уже недолго осталось быть ею.
     Она встала с дивана и мелкой семенящей походкой двинулась ко мне. Она
была  такой  маленькой  и  хрупкой,  но  от  нее  огромной  черной   тенью
распространялась невидимая Сила.
     Я не сделал ни шага  ей  навстречу,  но  и  не  отступил  назад.  Она
остановилась в трех шагах от меня, и  тогда  я  заметил,  как  она  держит
голову - немножко набок, как будто видит меня только левым глазом. И,  как
тогда, я протянул руку и сорвал с нее вуаль.
     Женское лицо, на этот раз  не  покрытое  желтой  краской,  лицо  юной
девушки. Прекрасное, как у статуи, без малейшего изъяна,  только  здравого
глаза нет, и вместо него вставлен зеленый камень.
     И тут меня, наконец, осенило. Кто бы она ни была, это не моя мать, не
Уастис, потому что в жилах Уастис текла кровь  древней  расы  волшебников,
она бы залечила рану. В глазах у меня потемнело, как будто  рой  насекомых
внезапно налетел на яркий свет, а потом я все увидел по-новому.
     Я все время  охотился  за  призраком,  пытался  поймать  отражение  в
зеркале.
     Нет, это не Уастис. Обман исчез, ушел, как вода в песок. Ее одежда из
грубого полотна - грязная и рваная, на голове у нее -  обычная  хессекская
копна волос, ее единственный глаз - черный глаз  хессека,  ее  белая  кожа
отливает хессекской  желтизной.  Я  попал  в  ловушку,  которую  сам  себе
расставил. Я с таким упорством преследовал свою добычу, что, когда наконец
настиг ее, не сразу понял, что охотился совсем за другим.
     - Да, Вазкор - все тот же Вазкор,  -  прошептала  она.  -  Он  понял,
наконец, свою ошибку. Я не старая ведьма, а молодая. Это  ты  сделал  меня
молодой, мой господин, мой повелитель, мой возлюбленный, и  я  буду  твоей
смертью. - Улыбнувшись, Лели обвила меня руками,  и  крепко  прижалась  ко
мне. Даже сквозь одежду я ощутил  всю  свежесть  ее  тела,  ту  молодость,
которой я его наполнил. - При жизни ты отвернулся от меня, но после смерти
ты станешь мне послушен. Я приду на твою могилу, произнесу свои заклинания
и лягу в твои безжизненные объятия. Да, плоть свою я вылечить не могу,  но
я умею многое другое. И это ты научил меня, мой волшебник. Послушай, как я
разговариваю. Разве это голос старой базарной торговки, любовь  моя?  Нет.
Та Сила, которую ты влил в мой мозг, чтобы вернуть мне молодость,  сделала
меня равной тебе. Колдуньей. Богиней.
     Огонь вспыхнул у меня перед  глазами,  заслонил  палубу,  неподвижные
фигуры хессеков, висящий на веревках труп. Лели, как змея, обвилась вокруг
меня, ее поцелуи огненным дождем обожгли мою кожу.
     Я вспомнил Зал врачей, ее крошечный птичий череп в стих руках, идущую
от меня к ней волну энергии, солнцем озарившую ее  сознание.  Я  вспомнил,
как горд я был тогда.
     Не удивительно, что ей потом удавалось высасывать из меня  мою  Силу,
чтобы  обратить  против  меня  те   способности,   которыми   я   ее   так
неосмотрительно наделил. Я с самого начала был для нее источником энергии.
     - Да, - прошептала она, прочитав мои мысли, так же,  как  раньше  без
труда читала все, что происходит в моем  мозгу.  -  Да,  я  подшутила  над
тобой, мой возлюбленный, приняв облик Уастис и направив  тебя  по  ложному
следу. За эту шутку мне пришлось пожертвовать своим глазом,  своим  бедным
маленьким глазом, мой дорогой. Даже это я бы тебе простила, если бы ты  по
достоинству меня оценил. Пускай бы тогда весь Бит-Хессе потонул в грязи, и
Шайтхун, Пастырь мух, вместе с ним. Уастис нет, как  нет  и  бога-дьявола,
Вазкор. Моим орудием была только вера. Это я  наслала  чуму.  Я  наказываю
тебя за то, что ты предал меня, а не мой народ - это гнев Лели, а не бога.
Да будет тебе известно, Вазкор... Что? -  спросила  она,  заметив,  что  я
пытаюсь что-то сказать.
     С моих застывших губ сорвалось нечто неясное. Она мягко произнесла:
     - Нет, Вазкор, я обещаю, ты умрешь. Не думаешь ли ты, мой милый,  что
из  всех  один  лишь  ты  уцелеешь,  ты,  которого  с  каждым  проклятием,
наложенным мною на Бар-Айбитни, я прокляла дважды. Сила твоих  собственных
чар живет во мне. Вот в эту минуту ты умираешь в моих объятиях.
     Я знал, что все было так, как она сказала. Она снова наслала на  меня
чуму. Внутри меня все горело, а ноги подкашивались, как  ватные.  Я  почти
ничего не видел и не слышал, и не упал только потому, что оперся спиной на
мачту. Обвившись вокруг меня, она нашла мой рот и вцепилась в него губами,
словно желая высосать из меня мою жизнь.
     Я каким-то образом нащупал нож. Моя рука налилась свинцом,  а  пальцы
были, как вода, но я приказал им действовать. Казалось, прошел час, прежде
чем мне удалось поднять руку. Она не заметила ни эту руку, ни нож  в  ней,
присосавшись ко мне ледяным поцелуем. Она заметила это только тогда, когда
острие прошло у нее под лопаткой и вонзилось в сердце.
     Я первый раз в жизни  убил  женщину,  убил  намеренно.  Но  убить  ее
значило раздавить камнем гадюку. Несмотря ни на что, удар был  точен,  она
какую-то долю секунды  еще  сопротивлялась,  затем  ее  единственный  глаз
застыл  в  неподвижности  и  она  упала  на  палубу.  Она  не   произнесла
предсмертного проклятия - видно она до самого дна  исчерпала  запас  своей
безысходной ненависти ко мне.
     Она взяла верх над Шайтхуном. Да, возможно, она была мудра, но, как и
я, смертна.
     Я  перешагнул  через  нее  и,  шатаясь,  двинулся  к   перилам.   Мой
затуманенный взгляд и  мой  затуманенный  разум  внезапно  прояснились.  Я
подумал: "Вот! Теперь все кончено, для меня и для тех крыс,  которые  меня
убили". Ко мне вернулась моя былая Сила. Я увидел, как от меня  расходятся
лучи, пронзая светом сгрудившихся людей, тело Лели, висящий  труп,  мачты,
ванты и даже темную стену ночи.
     Занялся огонь. От него загорелся край серого  платья  Лели.  Да,  она
должна исчезнуть в огне, как  исчезло  в  нем  все  остальное:  Бит-Хесси,
умершие от чумы, слава Бар-Айбитни.
     Свет Масримаса.
     Сияние белого пламени освещало мне дорогу. Я спустился по  веревочной
лестнице и упал на  дно  лодки.  Веревка  отвязалась  легко,  и  маленькое
суденышко, подхваченное течением, выплыло  в  покрытое  огненными  пятнами
море.
     И меня тоже подхватило течением и понесло в бушующее пекло агонии,  и
весь мир то вдруг исчезал с моих глаз, то снова появлялся.


     Послышались голоса.
     Невдалеке горел корабль, по нему метались люди, все это отражалось  в
черной воде.
     Ко мне приблизилось чье-то лицо.
     - Вазкор, вы узнаете меня? Нет, Бэйлгар,  по-моему,  он  не  в  силах
говорить. С ним наверняка все кончено.  К  черту  предсказания  врачей,  к
черту колдовство. Посмотрите, сколько крови он потерял.
     Кто-то другой ответил:
     - Соблаговолите поднять его. Надо же было  этой  слабоумной  служанке
императрицы  его  отпустить!  Чистая  случайность,  что  я  вспомнил   про
"Вайн-Ярд".
     Меня подняли. Я весь напрягся, ожидая боли, но ее не было. Под голову
мне положили чей-то свернутый плащ, и, взглянув на темное небо, я  увидел,
что одну из звезд будто пронзили серебряным кинжалом.
     Теперь я узнал голос Бэйлгара, но не мог припомнить, кто он такой. Он
наклонился ко мне и произнес:
     - Постарайся продержаться, Вазкор. Она хочет видеть тебя.
     Я не понял, кого он имеет в виду, и закрыл глаза.
     - Странно,  -  произнес  первый  голос,  -  он  не  воняет,  как  все
остальные, подхватившие эту дрянь, - может быть, это хороший знак.
     Тихо  усмехнувшись,  Бэйлгар  показал  на   мой   корабль,   медленно
погружавшийся в воду.


     На лице у нее была золотая маска, и руки - тоже золотые.
     - Они произнесли над тобой наши молитвы, - сказала она. - Я не знала,
как это принято у вас, а ты не мог мне сказать. Теперь ты умрешь с  миром?
Если нужно еще что нибудь - скажи, я все сделаю.
     Я не мог говорить - к тому же, что я мог ей сказать? Я  не  знал  кто
она, и не знал, где я. Я даже не знал, что я уже умер.



                                    5

     Возник свет.
     Я уже некоторое время знал о нем - не о том, что это был  за  свет  и
откуда он взялся, я просто знал, что он существует. Он был  золотой,  этот
свет, золотой с красным отливом. В  полосе  света  росли  цветы  -  белые,
розовые и голубые.
     Этот свет с растущими на нем цветами завораживал меня.
     Мне сообщило о нем лишь зрение, другие органы чувств бездействовали.
     Постепенно золотая полоса расширилась, немного потемнев по краям.
     Надо мной была крыша из цветов, небо из цветов, под которым я лежал.
     Во сне не  задают  вопросов,  не  требуют  объяснений  -  взгляд  мой
скользил по узорам из голубых корундов, розового хрусталя и жемчуга. Цветы
были сделаны из драгоценных камней; из них же был вырезан павлин, навсегда
расправивший свой бирюзовый хвост, который я увидел, когда  на  него  упал
свет; вот белый перламутровый конь, ноги его затерялись в темноте.
     Теперь я увидел, откуда идет свет: немного подальше в цветастой крыше
была щель - на расстоянии около фута надо  мной,  на  уровне  моей  груди.
Тогда инстинктивно, не отдавая  отчета,  зачем  мне  это  нужно,  я  решил
подняться и  посмотреть,  в  чем  дело,  и  тут  же  понял,  что  не  могу
пошевелиться.
     Когда происходит нечто подобное, вначале  не  веришь  в  это.  Ты  же
хочешь двигаться! Пробуешь раз, другой, и каждый  раз  думаешь:  "Ну  вот,
теперь получится". Но в  конце  концов  понимаешь,  что  ты,  как  цепями,
прикован к земле непонятной тяжестью во всем теле.
     Я испытывал скорее удивление, чем страх. Покрутившись, я  понял,  что
нахожусь в некоем подобии ящика, и все движения мои очень ограничены - при
каждой бесплодной попытке пошевелиться  плоть  моя  натыкалась  на  что-то
твердое. Тем временем божественный свет стал угасать, и  теперь  я  увидел
внизу кучу  поблекшего  золота  и  спускающиеся  к  ней  своды  цветастого
потолка. Своды эти были узкими, очень узкими. Я решил разобраться во  всем
по очереди. Сначала я вспомнил, кто я такой и что  со  мной  произошло.  Я
вспомнил, как рос, как жил, что  чувствовал,  чего  боялся.  Я  -  Вазкор,
волшебник. Чума почти убила меня, но я вылечился. Я был цел и невредим,  я
жив, я дышу. Но где же я тогда?
     Я снова обвел глазами украшенный драгоценностями потолок, он был  так
низок, что при свете заходящего солнца я смог  разглядеть  каждую  мелочь.
Мое детское любопытство сменилось непомерным ужасом.
     Я достаточно долго прожил среди масрийцев, чтобы усвоить кое-какие их
обычаи. Мне пришли на память царские гробницы,  их  посеребренные  купола,
позолоченная лепка.
     Да, Вазкор пережил чуму, но никому не дал об этом знать. И вот мне за
это урок.
     Они решили, что я умер. Они похоронили меня заживо.
     От моего спокойствия не осталось и следа.
     Обезумев от ужаса, я начал кричать, и от  моих  бессловесных  воплей,
наполнивших  пустое  пространство,  стены  зазвенели,  как   колокола;   я
попытался поднять руку, чтобы разнести  вдребезги  прекрасную  крышу  моей
тюрьмы. И все время я мысленно обращался к тем самым богам, власть которых
я никогда над собой не признавал. Золотой свет исчезал, с потолка на  меня
равнодушно смотрели цветы, конь и павлин.
     Воздуха в саркофаге было мало, он, как  и  солнечный  свет,  проникал
туда только через щель  в  крышке.  В  гробнице,  построенной  надо  мной,
вероятно, тоже были отверстия для вентиляции. Вскоре  я  стал  задыхаться,
голова у меня закружилась, все вокруг расплылось в одно большое пятно, и я
потерял сознание. Когда я очнулся, кругом была кромешная тьма.


     Если вы захотите отомстить вашему злейшему врагу, если за то, что  он
совершил, любое наказание будет недостаточным, похороните  его  в  золотой
могиле - живым.
     Не знаю, сколько времени я там лежал, помню только,  что  солнце  два
или три раза успело взойти  и  исчезнуть.  В  этой  обители  смерти  время
остановилось. Я превратился в жалкого безмозглого зверя, время от  времени
принимавшего  человеческий  облик  лишь  для   того,   чтобы   р