как бы ни была  коротка,  попала-таки  в  миф.  Потом  в
городе рассказывали о падающей звезде, о  комете.  Я  думаю,  в  фольклоре
Бар-Айбитни появилась легенда о принце и принцессе, спустившихся  с  небес
на крылатой лошади. Я не могу сказать,  была  ли  возможность  забыть  это
зрелище хоть у одного человека из тех, кто наблюдал полет снизу.
     Я соображал быстро и  четко.  И  отверг  идею  подобного  прибытия  в
Цитадель, хотя и сам не знаю почему. Может быть,  не  хотел  фурора,  или,
быть может, думал о ней - каково ей будет упасть из облаков на руки  сыну.
Она крепко прижималась ко мне, больше не кричала и ни о  чем  не  просила.
Она почувствовала, что я могу, и покорилась мне, вот все, что я  знал.  Ее
покорность была очень приятна в момент моего триумфа, в момент возрождения
моей божественности.
     Я спустил лошадь вниз, снижаясь мягко, как шелковый женский шарф,  на
открытое место за Пальмовым кварталом; рядом начинались виноградники.
     Повсюду был аромат магии, или так мне казалось. Ночь, бархатные рощи,
линия старой изгороди и мерцание огней позади нас.  Я  позволил  лошади  с
минуту постоять в высокой темной траве, она опустила  голову  и  принялась
щипать траву, как будто мы возвращались с базара.
     Я сказал ей, возвращаясь в реальность:
     - Кто-то предал вас, Малмиранет. Кто-то, кто видел, что я с  вами,  и
кто достаточно хорошо вас знал, чтобы угадать, что вы сделаете в храме.
     Она сказала резким сердитым голосом, обвиняя меня:
     - Мы летаем в небесах, а он говорит о предательстве. С ума сойти! Да,
вы правы, от этого можно умереть.
     Она отпустила меня, соскользнула с лошади и отошла на шаг.  Я  думал,
что она плачет, пока не понял, что смеется. Я спешился, оставил поводья на
шее лошади - она была не в том настроении, чтобы удирать, -  и  подошел  к
Малмиранет, притянул ее к себе и поцеловал.
     Я был ненормальным, если хоть на мгновение мог принять за нее  другую
там, на лестнице! Она пахла не вином и не духами, а дымным  запахом  самой
ночи. Не было губ, подобных ее, не было в мире  подобных  ароматов,  а  ее
тело приникало к моему.
     Миновал только один удар сердца, и она обвила меня руками, держа  так
же крепко, как и в небе. Затем она мягко  оттолкнула  меня,  посмотрела  в
глаза и улыбнулась:
     - Говорят, ром с возрастом становится только лучше?
     - Сорем будет королем в Малиновом дворце, - сказал я ей. -  Я  сделаю
его императором. Как вы вознаградите меня?
     - Столь малым, - ответила она, - за столь многое. Я слишком стара для
вас, мой чудотворец. - Но она продолжала улыбаться, не томная, но опасная,
как высоко горящее пламя. Теперь она поцеловала меня, притянув мою  голову
за волосы, и шнуровка на ее мальчишеской рубашке распустилась так  быстро,
что, я думаю, она прошлась по ней раньше, чтобы помочь мне на моем пути.
     Нас, катающихся по земле, привела в чувство лошадь.
     Я обернулся и увидел, что небо на западе  снизу  стало  красным,  как
будто снова начался закат. Я  почувствовал  запах  дыма,  а  вечер  принес
далекий шум, похожий на раскат грома.
     - Пожар! - воскликнула  она.  -  Кажется,  в  порту.  Отчего  он  мог
загореться?
     Холодная змея скользнула по моей спине, и я ответил:
     - От Бит-Хесси.



                                    3

     Лошадь неслась галопом не по воздуху, по твердой, мощенной  плитняком
мостовой Пальмового квартала. Толпа разбегалась впереди нас.  Яркие  улицы
были более полны народом, чем обычно, бурля коварной тревогой, а  башни  с
балконами ощетинились  наклонявшимися  фигурами,  которые  вглядывались  в
северо-западном направлении, туда, где алым фейерверком горели доки.
     Они не знали, что случилось. Они думали, что это случайность, большой
пожар. Те, у кого деньги были вложены в корабли, бледнели, ломали  руки  и
отправляли рабов в ту сторону за новостями. Все  усложнялось  смехотворным
суеверием - масрийским оцепенением перед богохульно неприкрытым пламенем.
     Лошадь неслась по оживленным  улицам.  Под  западным  ветром  звонили
колокола, в нем ощущался привкус пепла. В моем рту тоже:  я  был  напуган,
как будто старый Хессек вытянул из меня душу. Это произошло;  когда  я  не
был готов, хотя до этого долгое время я ждал в напряжении, а они ничего не
предпринимали.
     Копыта лошади процокали вверх по подъездному пути к Столбу, и для нас
без пароля открыли Ворота Лисы.  Обширный  внутренний  двор  Цитадели  был
заполнен джердиерами и лошадьми и освещен раскаленным железом  решеток  на
светильниках. Люди двигались почти без шума, слышнее был звон колоколов  и
далекий рокот толпы на месте пожара.
     Один из капитанов Бэйлгара подбежал к нам  и  проводил  нас  во  Двор
секир.
     Сором был в колоннаде, с ним - его приятели-джердаты Дашем, Денейдс и
каменнолицый Ашторт, а вокруг ник безостановочно вращалась толпа  входящих
и выходящих солдат.
     Появился Яшлом и вежливо помог Малмиранет спешиться.  Я  слышал,  как
она требовательно спрашивала, в безопасности ли ее  девочки.  Он  ответил:
да. Подошел Сорем, взял ее за плечи и возблагодарил бога, что она осталась
невредима.
     - Мы встретили Баснурмона, - сказал я.
     - Во имя Масримаса,  я  так  и  подумал,  что  вы  не  из-за  лошадей
задержались.
     - Чудотворец позаботился обо всем, - ответила она, - тебе  рассказать
о чуде сейчас или потом? Ты выглядишь озабоченным, мой прекрасный сын. Что
происходит?
     - Посидите на совете и узнаете. Вазкор, - он сжал мою руку. - Тебе  -
вся моя благодарность, но об этом после. Ты видел пожар?
     - Весь город его видит, - ответил я. Я чувствовал себя  тяжелым,  как
свинец, лишенным энергии, и от суеты  вокруг  мне  становилось  еще  хуже.
Собрав остатки сил, я добавил:  -  Думаю,  несмотря  на  мое  притворство,
Бит-Хесси считает меня врагом. Они выступили, не дав мне знака.
     - Но они прислали знак, - сказал он мрачно. - Если бы ты  был  здесь,
ты бы получил его.
     - Твои люди отпустили хессекского посланца, не дождавшись меня?
     - Не совсем.
     Он подозвал молодого джердиера,  который  стоял  у  мишеней.  Мальчик
нервничал и кусал губы, когда Сорем велел ему говорить. Он выпалил:
     - Я был на страже,  господин,  в  левой  башне  ворот.  Уже  как  раз
темнело, но я видел, как они подошли. Они выглядели, как бродяги, но после
приказа о хессеках... Я крикнул им по-дружески, чего они  хотят  -  а  они
удирают. Однако они оставили под стеной корзинку. Я послал одного из своих
солдат за ней, он приносит, и мы открываем. О господин, я видел многое, но
это...
     Часовой был из джерда Щита, к нему подошел  Бэйлгар  и  взял  его  за
плечо.
     - Не делай из этого драмы. Это была голова, Вазкор. Голова ребенка. С
выдранными зубами.
     - Выдраны, - повторил  часовой,  как  бы  взывая  ко  мне  по  поводу
несправедливости, что именно ему пришлось найти такой предмет.
     Все, что я съел за обедом, поднялось к горлу. Я сглотнул и сказал:
     - Мне кажется, я знаю, что это за ребенок.
     - Так как с остальным все ясно, -  сказал  Бэйлгар  спокойно,  -  нам
нужно оценить возможность выжечь дотла эту вонючую нору.
     Я немного прошелся по колоннаде позади факелов. Моя  голова  звенела,
как тогда в могиле. Ребенок, который вцепился в меня желтыми  зубами.  Его
голова без зубов - их дар. Если они снова считают меня своим -  почему  бы
не подождать, пока я не приму их жертву? Если... если только я _у_ж_е_  не
принял ее?
     Конечно, Сила.  Опять  Сила.  Я  воспользовался  ею,  великой  Силой,
достаточной, чтобы разогнать тьму и  их  тоже.  Потому  что  Белая  ведьма
научила их тому, что  сама  умела;  теперь  они  могли  чувствовать  меня,
питаться моей Силой, как и она. Фейерверк с летающей лошадью стал для  них
знаком; почувствовав его, они приняли его  за  мою  команду  и  поднялись,
сделав меня своим Шайтхун-Кемом, поедая мою Силу, и их голод  иссушал  мой
мозг и мою жизнь.
     Я должен положить этому конец. Сейчас, пока они меня  не  уничтожили,
так как я не хочу принадлежать им, чтобы  быть  съеденным  заживо,  и  ей,
Уастис, я тоже не принадлежу, как бы сильно она этого ни хотела.  Я  ходил
по воде, успокоил ураган, скакал на лошади по небу, - конечно  же,  я  был
хозяином самого себя и этого отребья.
     Должно быть, я кричал, потому что, когда я обернулся, они внимательно
смотрели  на  меня  -  смущенные,  встревоженные,  озадаченные.   Человек,
которого я считал своим другом, отвел глаза в сторону,  шокированный  тем,
чего он не знал обо мне, а женщина, которую я желал  больше  всех  других,
отвернулась со злой гордостью, чтобы не показать, как она меня боится.
     Но я перестал мычать, как бык перед бойней, и оторвал  свое  тело  от
столба.
     Я вернулся к ним.
     - Что это? - спросил Сорем.
     - Все кончено, - ответил я.
     Во двор вбежал человек, выкрикивая имя Сорема.
     - Джердат, горит порт  и  зерновые  склады  вдоль  торговой  стороны.
Сгорели двадцать кораблей, на Янтарной дороге - толпа хессеков примерно до
трех тысяч, а остальные - дальше на западе. Так говорят разведчики.
     Они вылезли из болота, как будто вскрылась  гноящаяся  рана,  похожие
больше на стаю одичавших собак, чем на крыс. Портовые сторожа, увидев  их,
бежали.
     Казалось, на Бар-Айбитни шел прилив грязи из переполнившегося болота,
его поверхность была покрыта ядом. Отряд из двадцати  человек  и  портовая
полиция, пытавшиеся удержать Рыбную улицу - аллею, которая вела на  восток
к заливу, - за несколько секунд были перебиты  черным  ливнем  дротиков  и
каменных осколков. Волна несла и  запрещенные  законом  ножи,  самодельные
примитивные орудия из заточенного кремня без ручек. При каждом броске  они
до костей разрезали их собственные руки, но это их не  останавливало.  Они
убивали всех, кто попадался на их пути, мужчин и женщин, детей и животных,
и всех, кого убивали, затаптывали.
     Они словно имели один разум, одно сердце. Они  не  издали  ни  одного
звука: воздух наполнился ропотом их жертв и тех, кто бежал от них.
     В течение четверти часа  по  всем  артериям  Нового  города  разлился
безумный ужас.  Под  тревожный  перезвон  колоколов,  освещенные  отсветом
пожара, богатые купцы спешно покидали свои крепости. Дорогой исхода  стали
Ворота Крылатой лошади, потому что считалось,  что  внутри  Стены  Храгона
можно быть  в  большей  безопасности.  Охранников  там  было  мало,  около
тридцати или сорока джердиеров, их отправили прямо в гущу  событий  и  они
пытались  закупорить  пронзительно  кричавшую  толпу  горожан  в  Торговом
городе, не пуская  их  в  ворота,  как  будто  это  они,  а  не  обитатели
Бит-Хесси, устроили восстание. А после страшной пылающей молнии, ударившей
с земли в небо, - это загорелся склад китового жира, и взорвались  запасы,
которые там находились, - джердиеры захлопнули  створки  ворот  из  синего
железа и задвинули засовы. И этот акт бесчувственности вызвал еще  большую
панику.
     Купцы со своими домочадцами, шлюхи в мишурных одеяниях, полукровки  и
чистые масрийцы кидались друг па друга в попытке вырваться уже не только с
Вселенского базара  и  Янтарной  дороги,  где  путь  преграждали  запертые
ворота, но и из тисков, образовавшихся у Стены Храгона. Люди пытались даже
взобраться на стену и падали на тех, кто стоял внизу.
     В это время от искр за спинами толпы загорелись роскошные  бордели  и
гостиницы, расположенные вокруг базара, а хессеки неумолимо приближались.
     На Янтарной дороге их было почти четыре  тысячи,  а  еще  три  тысячи
откололись, чтобы вторгнуться в Бар-Айбитни с юга. Некоторые переплыли  на
своих папирусных лодках и причаливали у подножия Пальмового квартала,  где
их пока еще не обнаружили. Несмотря  на  такие  маневры,  у  них  не  было
настоящею плана наступления, распределение их сил было случайным и  оттого
еще более ужасающим. Они нападали всюду, куда их приводил гнев, -  мужчины
и женщины, старые и молодые, затопившие масрийские улицы и поджигавшие их,
как они мечтали.
     Волны паники поздно  достигли  Малинового  дворца.  За  его  высокими
пурпурными и черными  стенами  джерды  чувствовали  себя  в  безопасности,
занимаясь плетением мелких интриг, беспечно относясь к своим обязанностям;
они не были готовы к тому, что случилось.  Император  тоже  был  тяжел  на
подъем. Трудно было представить себе, насколько  беспомощным  он  оказался
перед своим народом. Он не  поверил  рассказу  о  восстании  в  Бит-Хесси,
несмотря на то, что видел пылающее небо и слышал звон колоколов. Казалось,
что Небесный город на своей высоте удален от всех этих  дел.  Наконец,  он
заволновался и выслал один из своих джердов, какую-то тысячу  человек.  Он
также послал за своим  писцом  и  отправил  Сорему  короткое  письмо.  Оно
гласило буквально следующее: "Джердат,  мы  были  разбужены  волнениями  в
нашем городе. Что, Цитадель еще спит?"
     Сорем уже был одержим стремлением скорее привести в готовность джерды
гарнизона и выслать их на помощь Торговому городу.  Мы  провели  последний
быстрый совет, дополнительный, Малмиранет присутствовала на нем  и  делала
замечания, достойные мужчины. На совете она, вместе с Аштортом,  Бэйлгаром
и остальными умоляла его подождать. Взяв письмо императора, она  разорвала
свиток пополам и сказала:
     - Теперь он вспомнил, что у него есть сын,  командующий  людьми.  Вот
что потребовалось ему, чтобы вспомнить.
     Когда Сорем закричал, что пока  он  сидит  здесь  сложа  руки,  горят
корабли в порту, она ответила со всей страстью:
     - Пусть горят. Ты двадцать лет горишь из-за них.
     Мы расставили наблюдателей на всех главных улицах, через определенные
промежутки времени они приезжали с новостями. Мы не  могли  выступить,  не
зная точно, каковы силы хессеков и куда они  наконец  решили  бросить  эти
силы. В мой план не входило выскочить  этакими  героями  и  все  потерять.
Бит-Хесси умрет этой ночью, и ошибок быть не должно.
     Наблюдая за Соремом, страдающим, с  побелевшими  губами,  я  подумал,
отбросив дружбу и честь, хотя я вполне мог назвать его своим  братом,  что
он все-таки глупец. Она  была  больше  принцем,  чем  он.  С  честолюбием,
которого не было у  него,  она  имела  больше  прав  на  трон.  Малмиранет
оставалась в мужской одежде, грива ее черных волос разметалась по  плечам;
она стояла на северной стене Цитадели, зловещее небо освещало ее  красным;
одной рукой она обнимала бронзовую девушку Айсеп, которая, казалось,  была
взволнована, как и она. Айсеп стояла,  подавшись  вперед,  ее  глаза  были
яркими и жестокими, а губы полуоткрылись навстречу дымному ветру.  Насмет,
любительница  удовольствий,  испуганная   и   возбужденная   одновременно,
всхлипывая, пила вино из чаши, чтобы отгородиться от духов.
     Вскоре мы получили известие, что пожар в порту  локализован.  Хессеки
не удерживали то, что захватили, а продолжали идти вперед. Те из  портовых
жителей, что остались там, боролись с огнем, передавая из океана  ведра  с
водой, чтобы погасить пламя, и кое-что им  удалось.  Все  это  время  я  с
минуты  на  минуту  ждал  крика  о  том,  что  поднялись  хессекские  рабы
Пальмового квартала. Этот крик  запоздал,  но  был  очень  громким,  когда
наконец прозвучал.
     Скупой военный взнос императора, этот единственный джерд, который  он
выделил, продвигался на лошадях по направлению к Стене Храгона и Торговому
городу, но продвигался  очень  медленно,  так  как  ему  мешало  население
Пальмового квартала, чрезвычайно возбужденное к этому времени.
     Малиновые джердиеры держались  высокомерно,  полагая,  что  их  одних
достаточно, чтобы подавить восстание,  и  не  вполне  сознавали,  с  каким
количеством восставших им придется иметь дело. Их  путь  лежал  через  Сад
фонтанов, большой парк в масрийской  части  города.  Джерд  проехал  около
трети пути до широкой  улицы,  делившей  парк  пополам,  когда  освещенные
фонариками заросли по обеим сторонам внезапно ожили, наполнившись людьми:
     Огромная толпа хессекских рабов, освободившихся от  своих  хозяев  во
время  мятежа  или  даже  самими  хозяевами  отправленных  за   новостями,
собралась здесь, чтобы  помешать  движению  императорской  гвардии.  Может
быть, они ожидали, что солдат будет больше. Никто не считал, сколько  было
рабов. Они были в лохмотьях или в легких одеждах, которые достались им  от
хозяев, но запаслись кухонными ножами, камнями или примитивным  варварским
оружием,  которое  они  тайком  изготовили  сами,  зная,  что  такая  ночь
непременно наступит.
     Солдаты  в  доспехах,  вооруженные  мечами  и   луками,   верхом   на
чистокровных масрийских лошадях, были пойманы врасплох  дикими  животными,
которые сражались, применяя зубы и когти, когда другого  оружия  не  было;
казалось,  они  были   одержимы   бесами.   Солдаты,   которые   спаслись,
рассказывали о том, как животы ржущих лошадей раздирались  голыми  руками,
как девочки двенадцати лет или даже младше с красными  от  крови  волосами
стаскивали на  землю  кричащих  джердиеров,  и  облепляли  их,  как  пчелы
пролитый сироп. Те же, кто видел позже, что осталось в Саду фонтанов, дали
новое название этой улице: Звериная тропа.
     До этого происшествия хессекских голосов не было слышно.
     Теперь же, когда Торговый город был до краев наполнен ими,  текущими,
как черные чернила, на Вселенский базар и появлявшимися внезапно, как сама
смерть, на широких улицах Пальмового квартала, стало слышно, как они снова
и снова кричали одно и то же:
     - Шайтхун-Кем! Шайтхун-Кем! -  А  затем  другой  вой:  -  Эйулло  йей
с'улло-Кем!
     Я слышал это в Цитадели даже сквозь  звон  колоколов,  и  волосы  мои
вставали дыбом. Чтобы остаться в рассудке, мне понадобилась  до  последней
капли вся моя былая решимость.
     Затем, среди завываний, мы услышали  более  земные  звуки  -  стук  в
Ворота Лисы и хриплые крики испуганных богачей.
     Сорем стоял в комнате, которая выходила  на  колоннаду  Двора  секир,
поглаживая свою собаку, а лицо его  было  лицом  человека,  закованного  в
кандалы, который слышит, как в соседней комнате пытают его женщину.
     Бэйлгар и Дашем, стоя возле него, рассказывали, что более  семидесяти
почтенных горожан прибыли к воротам гарнизона и умоляют Сорема спасти  их,
что было наивернейшим из всех сигналов.
     Сорем выпрямился и смотрел на нас.
     - Теперь вы разрешаете  мне  выйти,  вы,  пять  королей  Бар-Айбитни?
Теперь, когда город на коленях, я могу отложить свои учебники  в  сторону.
Школа кончилась.
     - Мой господин Сорем, - запротестовал Бэйлгар, - мы  вместе  об  этом
договорились, ради вашего же блага.
     -  Я  никогда  не  соглашался  на   _э_т_о_,   -   закричал   он.   -
Н_и_к_о_г_д_а_, вы слышите?
     - Тогда, Сорем, вам следовало отменять их приказы и делать то, что вы
считали нужным, - сказал я от дверей. - Мы все - ваши  преданные  вассалы.
Мы дали совет; вам выбирать - воспользоваться им или нет.
     Он резко повернулся ко мне, и я подумал, что  он  сейчас  подойдет  и
ударит меня по лицу, как сделала бы какая-нибудь  девица,  но  он  вовремя
сдержался.
     - Ваш совет, - сказал он, - ваш совет превосходен, но он не принимает
в расчет человеческую жизнь. Мне сказали, что на улицах - горы трупов.
     - Значит, настал момент остановить это.
     - Почему сейчас? Это можно было сделать два часа назад.
     -  Я  напомню  вам  расписание.  Целью  промедления   было   выяснить
количество хессекских оборванцев и направление  их  удара,  показать,  что
император слаб и равнодушен, и выяснить в то  же  время,  какой  силой  он
обладает. Затем, Сорем, привести город к вашим  дверям,  чтобы  он  просил
помощи у вас, а не у Храгон-Дата. Добившись всего  этого,  можно  начинать
действовать. На этом ожидание должно кончиться.
     Он посмотрел на меня и сказал очень тихо:
     - Вы начали это, Вазкор. Вы и закончите.
     Я