его мозга, легко, как  палец
касается шеи. Там, в портике обрушившегося особняка кто-то был,  невесомый
и  тихий,  как  вечер,  опустившийся  на  торговый  город.  Этот   кто-то,
выступивший из своего укрытия, чтобы осмотреть дорогу, оказался девушкой в
зеленой накидке. Ее волосы были белые и все в завитках, как  у  придворной
дамы, на ее плече сидел совершенно неподвижный белый котенок. Это  видение
могло заставить растеряться любого. Когда я взглянул в ее лицо, то увидел,
что могу  его  описать,  как  почти  неестественно  миловидное,  настолько
совершенное, что я мог бы с уверенностью сказать, что никогда не  встречал
лучше. Правду сказал мой парикмахер, лекторрас богини трудно не заметить.
     Она не пыталась читать мои мысли. Этот сигнал был просто  призывом  к
общению. Она заговорила.
     - Ты Зерван, - сказала она. Мазлек не терял  времени  даром  и  успел
принести весть о моем появлении сюда.  (Котенок  зевнул.  Его  глаза  были
такие же розовые, как и его узкий язычок. Глаза девушки были белые. Во лбу
у нее был такой же зеленый  драгоценный  камень,  как  и  у  Мазлека.  Без
сомнения, это был один из знаков касты, к которой они все принадлежали,  -
что-то вроде униформы лекторрас.) - Добро пожаловать в Каиниум, Зерван.
     - Благодарю за приглашение.
     - Благодарю тебя за твою благодарность, - сказала она, и  продолжила,
указывая пальцем мимо меня в направлении пляжей. - Вот путь к тому, что ты
ищешь.
     - А что я ищу?
     - Карраказ, по крайней мере, ты часто говорил так.
     - Да, говорил. А ты теперь будешь моей провожатой?
     - Тебе не нужен провожатый. Иди прямо по этой  улице  до  террасы  со
ступеньками и спускайся. Старый сад выведет тебя к пляжу. В конце сада, на
берегу, горят факелы, как раз напротив горы в море.
     Она не попыталась подойти ближе, поэтому я повернулся и последовал  в
указанном направлении. Все это напоминало атмосферу театра, надуманную  и,
как я полагаю, управляемую невидимым режиссером. Тем не менее она  отлично
сочеталась с аурой города и кончиной дня.
     Около ста ступенек лестницы странно извивались  куда  то  вниз  между
обломками колонн. В одном месте мне встретился высохший мраморный  фонтан,
изображавший  девушку,  обвитую   огромным   змеем,   -   порнографическое
произведение искусства  взбадривало  кровь,  несмотря  на  ледяной  холод,
окутывавший их жаркую любовь.
     Сад расплескивался от ступенек и террасами спускался к пляжу и  морю,
которое можно было слышать, но нельзя  было  видеть,  потому  что  вид  на
восток  теперь  закрывали  высокие  деревья,  небо   окрашивало   снег   в
красноватый цвет. На юго-востоке в просветах между соснами и кедрами  сада
поднималось несколько башен. До этого я не обращал  на  них  внимания,  но
вскоре остановился, чтобы  рассмотреть  их  получше.  Несомненно,  на  них
лежала такая же печать не от мира человеческого,  с  чем  я  столкнулся  в
Сарвре Лфорн в Эшкореке.


     Вершины двух ближайших башен едва виднелись из-за деревьев. Одна была
из черного базальта в форме  головы  лошади  со  сверкающим,  как  зеленый
сахар, глазом. К востоку от нее стояла другая:  маска  льва  с  гривой  из
позолоченных бронзовых спиц. Дальше к югу застыла чаша цветущей гигантской
орхидеи, из раскрытой  чашечки  которой  поднимались  четыре  позолоченных
тычинки - башенки. Там, где был просвет в соснах, одна  башня  открывалась
полностью. Она была сделана в виде поднимающейся змеи с головой ящерицы  с
мерцающим глазом-окном. На шее змеи виднелся воротник, который  несомненно
был балконом.  Судя  по  зеленому  сиянию,  исходящему  от  него,  балкон,
вероятно, был выложен нефритом, огромные  пластины  которого  наслаивались
друг на друга, как чешуя. Низкое солнце играло  на  золоте  и  драгоценных
камнях этих башен, придавая им вид чудовищных игрушек.
     Пока я разглядывал башни, из тени деревьев за мной вышли  двое  белых
людей, юноша и девушка. Им было по пятнадцать лет, но выглядели они не как
обычные подростки. Юноша сказал девушке:
     - Это должно быть тот человек по имени Зерван.
     Девушка засмеялась и ответила:
     - Как он уставился! Мы не привидения, Зерван.
     Но при их белизне, в лучах заходящего солнца, отбрасывающего  на  них
красные блики, в  темноте,  окружающей  фантастические  драгоценные  башни
вдали, они выглядели необычнее, чем любое привидение, в которых я  никогда
не верил.
     - Мы осматриваем гробницы, - сказала девушка, -  гробницы  Потерянной
Расы. Не хочешь ли посетить одну из них, мы покажем тебе.
     Гробницы? Я верил, что Сгинувшая Раса не умирала. Однако сам  мертвый
город верил в это: несомненно, было что-то такое, что могло убить  их,  и,
наверняка, в башнях-ящерицах  и  в  башнях-орхидеях  лежали  белые  кости,
усыпанные драгоценными камнями, и, возможно, кучи сокровищ  на  полу.  Мне
пришло в голову прозаическое объяснение байкам Джари и Ланко о золоте, что
росло на деревьях. Без сомнения, в них говорилось  об  этих  самых  садах,
окружавших гробницы и,  возможно,  других  подобных  этим.  Но  интересно,
сколько пиратов осмелилось красть у потерянных людей Каиниума.
     - Гробницы для мертвых, - сказал я  странным  детям  передо  мной.  -
Видите ли, я живой.
     - Потерянные не умирают, как простые  смертные,  -  сказал  юноша.  -
Каждый живет века, а затем еще больше веков спит. Иногда они  просыпаются,
поднимаются из гробниц и возвращаются в жизнь.
     - Это она вам  так  сказала,  -  произнес  я,  -  Карраказ.  Источник
мудрости.
     Я подумал, как думал каждый раз, когда встречал одно из этих существ:
"Может быть это ее семя, полуродня мне,  сын  или  дочь,  оттого  что  она
переспала  с  каким-нибудь  самцом-альбиносом,   ребенок,   которого   она
сохранила?"
     Внезапно, рука об руку, как каббалистическое изображение на  стене  в
доме волшебника, эти двое поднялись вверх и, ухмыляясь мне, поплыли  прочь
среди деревьев.
     У меня по спине побежали мурашки, хотя я мог проделать то  же  самое,
но сейчас я  был  свидетелем  того,  что  было:  мне  показали  зеркальное
отражение моей Силы.
     Я сказал себе, что теперь начинаю понимать ее план,  если  этот  план
вообще существовал.
     В снегу я нашел  светящийся  коричневый  череп.  Я  не  мог  сказать,
принадлежал ли он смертному или богу, и это  казалось  какой-то  печальной
истиной. Я поднял череп, и снег упал с его  глазниц.  Я  положил  его  под
кипарис, одетый белым снегом, и его черный взгляд смотрел мне вслед.
     Эта сказочная работа по сотворению чудес, ненормальная среда обитания
были направлены на то, чтобы лишить  меня  всех  человеческих  достоинств,
всякого гнева или жажды мести, которые у меня оставались.
     Солнце утонуло в глубинах  Каиниума,  когда  я  несколькими  минутами
позже вышел на пляж, широкое и белое ледяное пространство между городом  и
водой. За льдом серебристо-грязный низкий берег сбегал в  прибой,  и  море
было как холодный  шелк,  сверкающий  навстречу  приближающейся  восточной
ночи. И на фоне этой ночи, ярко освещенная последними  солнечными  лучами,
возвышалась огромная гора в океане как раз напротив берега.
     Примерно в сорока ярдах горели зеленоватые в сумерках факелы. В свете
факелов двигалась толпа, люди и животные. И дальше,  там,  куда  почти  на
достигал свет костров,  в  темноте  виднелись  повозки,  кареты  и  другие
средства передвижения людей.
     Я не знал, что это. Мне оставалось только остановиться и гадать.
     Лекторрас, избранные богини, шли  к  материку,  а  толпа  собравшихся
здесь людей смотрела на гору-остров.
     Вероятно, это было время  лечения,  когда  эти  жуткие  последователи
Карраказ возлагали свои исцеляющие руки на смертных. Она не приходила. Она
никогда не покидала свой остров, как мне говорили, но лекторрас, обученные
ею, могли творить чудеса ее Силой, чему я видел много подтверждений.
     В конце концов факелы не были  сигнальным  огнем  для  меня,  а  лишь
показывали мне, что моя Сила в Каиниуме далека от уникальности.  Целитель,
волшебник - во всем этом племя богов опережало меня.
     Я медленно пошел к огням, ощущая горький привкус того, что случилось.
     Люди, женщины и дети теснились вокруг костра и факелов, пели,  как  я
мог разобрать в шуме бурунов, когда шел к ним по пляжу,  какую-то  местную
балладу их деревень. Все это делалось,  чтобы  провести  ночь  на  заливе,
около призрачного чарующего города, пока они ждали появления богов.
     Недалеко от основной толпы, около одной из  повозок,  мальчик  кормил
лохматую лошадку. Заслышав мои шаги, он похолодел и  нервно  оглянулся  на
меня. Но я был темноволосый мужчина, а не  белый.  Его  тревога  сменилась
обычным любопытством.  Наверное,  он  принял  меня  за  жителя  внутренних
территорий и, очевидно, больного, иначе зачем бы я был здесь, куда  пришли
все, жаждущие исцеления. Нечего бояться.
     Теперь я мог видеть больных, лежащих на подстилках, некоторые из  них
не могли  двигаться,  другие  -  настороженно,  с  отчаянием,  внимательно
смотрели на море. Когда я дошел до костра, какая-то  женщина  потеснилась,
чтобы дать мне место у огня. Какой-то  мужчина,  так  же  как  и  она,  не
произнося ни  слова,  протянул  мне  кружку  горячего  пива,  которое  они
подогревали  с  пряностями  и  пили,  чтобы  согреться.   Эта   молчаливая
доброжелательность тронула меня,  сострадание  людей,  собравшихся  здесь,
гармонировало с особенной целью их прихода.
     Я еще не решил, играть ли мне  свою  роль,  или  остаться  с  ними  и
посмотреть,  что  будет,  или  продолжить  спой  путь,  когда   их   пение
прервалось, и двое или трое стали показывать вдоль берега на юг.
     Лекторрас  появились  внезапно,  видения,  возникшие  из   малинового
полумрака, как стройные, мерцающие белые огни. Они не  шли,  а  скользили,
едва касаясь ногами земли. Было бы лучше, если бы они летели  по  воздуху.
Это  было  показное   скрытое   хвастовство   жестокой,   издевающейся   и
бесчувственной молоди. Решительно, Гайст имел право на упреки.  Сочувствие
- сестра страха. Этим существам нечего было страшиться, а страх  в  других
был для них просто игрой.
     Человеческая толпа не произнесла ни звука. Где-то заскулила  одинокая
собака, но вскоре затихла.
     Лекторрас остановились в паре ярдов от нас как раз там, где  в  свете
факела они казались мраморными. Их было пятеро: девушка и юноша, которых я
встретил в саду с гробницами, два других юноши примерно шестнадцати лет  и
девушка того же возраста. Все были одеты в белые  одежды,  как  и  Мазлек,
белое на белом. У всех на переносице было зеленое пятнышко. Все были такие
красивые, что  дух  захватывало.  Не  той  красотой,  которую  можно  было
спокойно созерцать, если ты не склонен поклоняться им. Я не был склонен.
     Мне не нужно было и гадать, что они будут делать дальше,  потому  что
они никого из нас долго не держали в неведении.
     - Рессаверн нет, - сказал один из старших юношей.
     - Она должна прийти, - сказала старшая девушка. -  Смотрите,  как  их
много. - Взглянув на людей, она улыбнулась снисходительно и сказала: - Как
они невежественны и грубы. Что проку от их спасения?
     - Они должны почитать нас, - заметил юноша помоложе, тот, которого  я
встретил в саду, - но они только глупо таращатся. Думают, наверно, что  мы
цирк, и сейчас будем развлекать их.
     - Мне не нужно их почитание, но они должны принести  нам  подарки,  -
произнесла старшая девушка. - Они должны принести нам  свое  золото,  если
оно есть у них. Или благовония, или хорошую кожу для сбруи,  или  лошадей.
Что-нибудь. Но  они  же  хотят  все  даром.  Не  думаю,  что  мне  хочется
прикасаться к их дурно пахнущим коричневым телам.
     - Я тоже, - сказала младшая девушка.  Она  обняла  своего  дружка  за
талию и промурлыкала: - Я хочу касаться только тебя, Сиронн.
     Все это время они, конечно, говорили на городском языке, на той более
древней его разновидности,  которой  пользовался  Мазлек.  Только  я  один
понимал их жеманную болтовню, толпа просто  ждала  в  смиренном  терпении,
когда же благородные боги начнут свои чудеса.
     Я не был уверен, заметили ли лекторрас меня среди  прочих.  Вероятно,
нет, потому что мое внутреннее  молчание  закрывало  меня  от  всего,  как
броня.
     Теперь боги впали в уклончивое созерцание.
     Люди в ответ неуверенно и жалобно смотрели  на  них.  Вскоре  мужчина
около меня, ошибочно приняв неподвижность  лекторрас  за  приглашение  или
просто не вынесший дальнейшей бездеятельности, вышел из толпы и направился
прямо к ним. Он тяжело опустился на колени на лед перед ними.
     - Повелители, - произнес он, запинаясь.
     Лекторрас уставились на него с нескрываемым отвращением.
     - Что ему надо? - спросил юноша Сиронн.
     - Могущественные, - прошептал мужчина, - я слеп на левый глаз.
     Старшая девушка очень тщательно и ясно произнесла на языке деревни:
     - Так будь благодарен, что хоть правый глаз еще видит.
     Ее спутники, засмеялись смехом слабоумных.
     Человек у их ног, очевидно, подумав, что неправильно сказал, объяснил
снова:
     - Я слеп на один глаз. Я ничего не могу видеть.
     - Полагаю, в любом случае, в твоей развалившейся  лачуге  не  на  что
смотреть, - сказал старший юноша, говоривший до того.
     Девушка помоложе наклонилась к мужчине и мило произнесла:
     - Возьми в полночь головешку и выжги глаза  всем  остальным  в  твоей
деревне, тогда ты сможешь повелевать ими с твоим одним глазом. Они выберут
тебя королем.
     Человек, стоявший на коленях на ледяном пляже, поднял руки к  лицу  в
сильном замешательстве, но он все еще полагал,  что  это  его  собственная
ошибка, что он не может объяснить им. Он простер руки к  старшей  девушке,
инстинктивно прося сочувствия, считая  ее  более  зрелой  и  ответственнее
остальных. Его пальцы коснулись ее накидки, и она с негодованием  в  своих
бесцветных глазах развернулась к нему и подняла свою руку.  Из  ее  ладони
появился тонкий кинжал света и ударил его в бровь.
     Энергия этого удара была слабой, но не по ее воле, подумалось мне,  а
потому что она еще молода и не вошла в свою полную Силу, к счастью. Иначе,
по-моему, она бы убила его за то, что он коснулся ее.
     Снова зеркало. Эта спесь. Несмышленыш, не наученный и  не  обученный.
Но если я что-то и чувствовал, то это  был  не  гнев.  Я  пробрался  через
смешанную безмолвно боль толпы и подошел к ним, встав  около  упавшего  на
спину мужчины. Я наклонился над ним, коснулся его и исцелил.
     Он перекатился на живот, зажимая рукой глаза, затем опять на спину  и
сел. Ему было от чего прийти в замешательство.  Он  мог  приспособиться  к
своему исправленному зрению только  постепенно.  Толпа  не  понимала,  что
происходит. Взглянув на лекторрас, я понял, что они-то разобрались во всем
происходящем достаточно хорошо.
     Их реакция была как у своры диких собак, физически  объединившихся  в
стаю перед опасностью, их глаза сверкали, а рты открылись, чтобы кусаться.
     Вскоре одна из собак сердито заворчала, как это всегда бывает.
     - Ты, - раздраженно произнес Сиронн, - ты всего лишь человек. Что  ты
делаешь?
     Затем подхватила вся стая.
     - Трюк!
     - Богиня предупреждала Рессаверн о нем.
     - Он не может тягаться с нами.
     Слепой, уже не слепой больше, вскочил на ноги у нас за спиной. Из его
крика мы поняли, что он полагает,  что  его  глаза  исцелила  молния  этой
сучки. И именно она в этот момент послала второй разряд в меня.
     Я легко отбил в сторону ее слабую Силу. В воздухе  послышался  треск:
это энергия налетела на другую энергию. Толпа  людей  позади  меня  издала
свой первый крик.
     Я наблюдал, на что были  способны  лекторрас.  Они  объединились  для
коллективной атаки, показав тем самым, что за  их  нечеловеческими  лицами
вполне человеческие мозги. Но они были всего лишь  дети,  злобные,  потому
что не знали, что такое наказание, а  знали,  что  Земля  круглая,  а  они
повелители ее.
     Я дал клятву и,  чтобы  освободиться  от  нее,  поменял  настоящее  и
прошлое   местами.   Я   воспользовался   своей   Силой   для   маленького
представления, настало самое время для этого.
     Я насильно поднял лекторрас,  всех  пятерых,  на  несколько  футов  в
воздух, как марионеток, привязанных на веревочках. Так я  и  держал  их  с
усмешкой превосходства.
     Они завизжали в панике, пытаясь освободиться, и  обнаружили,  что  не
могут. Они не могли и обезоружить меня. Они пытались  это  сделать,  и  их
разряды и вспышки энергии, которые они посылали  в  меня,  превратились  в
очаровательный фейерверк на арене пляжа. Я слышал, как Сиронн, младший  из
юношей, орал еще ломающимся голосом. Младшая  девушка  -  мне  приходилось
спать и с более молодыми, чем она, однако, в ее пятнадцать лет верилось  с
большим трудом - начала плакать, чем вызвала во мне жалость. Старшие  дети
неистовствовали, намереваясь, в лучшем случае, убить  меня,  истощая  себя
яростными выбросами Силы, пока у них не выступил пот, а  изящные  руки  не
затряслись. Им никогда не приходилось так бушевать, тем более при людях. В
конце концов я позволил им опуститься на снег.
     В тот момент, когда я  отвернулся,  последний  разряд  ударил  мне  в
спину. Я догадался, что он был послан старшей девушкой,  больше  остальных
преуспевшей в медицине. Не оборачиваясь, я сказал:
     - Ладно, милочка. Вы достаточно удивили меня. Но больше не пытайтесь.
     После этого наступил мир.
     Что до деревенских, то они в ужасе шарахнулись от меня. Я пошатнул их
легенды, и их лица были возмущены и  неприветливы.  Мужчина  с  исцеленным
глазом сидел у костра и  вливал  в  себя  пиво,  он  не  обращал  на  меня
внимания, как в масрийском предании, когда празднующим велели не  обращать
внимания на Смерть, сидящую среди них.
     Итак, когда я поднял руку, кое-кто  из  людей  задрожал  и  закричал,
вообразив, что теперь на них обрушится еще больше зла.
     Я сказал:
     - Если вы останетесь, я исцелю вас.
     Какая-то женщина выкрикнула среди рева толпы:
     - Ты из них - избранный богиней?
     - Нет, мадам, - сказал я, - и над слепым я не насмехаюсь.
     - Ну, тогда, - сказала она, - у меня здесь больной мальчик.  Можно  я
принесу его к тебе?
     - Принеси его, - сказал я.
     Женщине позволили произвести эксперимент для всех.  Она  принесла  ко
мне мальчика с болезнью легких. Он кашлял кровью и не мог идти сам. В одно
мгновение я вылечил его и после этого, видя, что я говорил не просто  так,
другие стали подходить ко мне.
     Позади,  в  темной  ночи,  как  раз  за  факелами  неподвижно  стояли
лекторрас, как пять белых деревьев, вросших корнями в серебристую грязь.
     Я подумал, когда болячки и болезни исчезали под моими руками: "И  вот
я снова здесь, у этих ржавых ворот". Тем не менее, я был рад этому. Думаю,
я редко буду стремиться исцелять, но  это  восхитительное  явление,  и  по
правде я, в конце концов, благодарен за это и понимаю,  что  поднялось  во
мне из семян чужого безразличия и зубоскальства.
     А затем, подняв через какое-то время голову, я обнаружил,  что  толпа
отхлынула и неподалеку ждала, но не исцеления.
     Шестая лекторрас, девушка, и одна.
     Свою  накидку,  голубовато-черную,  как  небо  и  море   ночью,   она
придерживала рукой, на узком запястье которой виднелся браслет из зеленого
полированного камня. Ее волосы были белы, как свет луны, а лицо достаточно
красивым, чтобы пронзить насквозь мои чресла, как сладкая музыка во сне.
     Я пристально оглядел ее. Она выглядела на год или около того  старше,
чем другие - лет девятнадцать. Однако ее взгляд был  как  удар  ножа.  Она
вонзила его в меня, затем в белых детей, державшихся у меня за спиной.
     - Рессаверн. - Я услышал, как старший юноша позвал ее.  -  Рессаверн,
тебя здесь не было, и он...
     - Я видела, что он сделал и что произошло до