ром я говорил в  Эшкореке,  но  какой-то
более древний, в своей первоначальной  форме.  Он  грубо  сказал:  "Как  я
установил, ты здесь".
     Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять его, ибо я, как и
все остальные в комнате, был ошеломлен его появлением, неприятно совпавшим
с рассказом девушки.
     - Et so, - произнес, наконец, я ("Я здесь").
     Деревенские жители, уловив,  что  от  него  прямо  пахло  опасностью,
быстро пришли в себя и сориентировались  в  обстановке.  Рыбак  с  лодкой,
сидевший рядом, кивнул мне и вышел. За соседними столиками стали играть  в
кости и возобновили разговор. Только служанка убежала к  своим  горшкам  и
сковородкам, чтобы спрятаться.
     Белый человек подошел и сел лицом ко мне. Он был хорошо одет: рубашка
из ткани, похожей на бархат. Вся его одежда была белой.
     - Ну, - сказал он на знакомом и в то же время незнакомом языке, -  ты
хорошо владеешь языками, но ты не съел ужин, который  эти  достойные  люди
оставили тебе. - Я ничего не сказал, глядя на него. -  Давай,  -  произнес
он. - Говорят, это хорошее пиво.
     - Если оно такое хорошее, - сказал я, - пей его. Я разрешаю.
     Его лицо, почти слишком красивое, могло бы сойти за женское, но в нем
было чересчур много металла. На его белоснежной коже не было ни шрамов, ни
пятен, ни каких-либо других недостатков.
     - Я не нуждаюсь в пиве и хлебе, - сказал он, обращаясь ко  мне.  -  Я
питаюсь пищей богов. Воздухом.
     Что-то  блеснуло  у   него   над   переносицей.   Маленький   зеленый
треугольник,    какой-то    драгоценный    камень    невероятным     путем
инкрустированный под самый верхний слой кожи. Естественно, эта причудливая
операция не оставила никаких следов на его быстро заживающем теле.
     - Она родила тебя? - медленно спросил я.
     Если бы я позволил, мои руки задрожали бы при мысли, что передо  мной
единокровный брат, один сын, которого она оставила для себя.
     - Она? - коротко спросил он. - Кто это она?
     - Карраказ.
     - Нет, - сказал он. - Она  моя  Джавховтрикс.  Я  просто  капитан  ее
гвардии. Меня зовут Мазлек в честь того, кто когда-то охранял ее, пока его
жизнь не угасла. Так должен делать и я.
     - Но ты не можешь умереть, - сказал я. - Или можешь, Мазлек,  капитан
гвардии этой суки?
     Его глаза распалились, распалились добела. Затем он улыбнулся. Он был
испорченным отродьем, но сильным испорченным отродьем, отродьем с Силой.
     - Не оскорбляй ее. Если тебя расстраивает мысль, что я бессмертен, то
могу заверить, что это не так.  Не  совсем  так.  Не  так,  как  она.  Она
взращивает прекрасные стада, но  в  нас  нет  ее  крови.  Только  в  одном
человеке она есть.
     - Значит, она  послала  тебя,  -  сказал  я.  -  Она  предвидела  мое
появление с помощью колдовства и спустила своего пса.
     - Чего ты хочешь? - произнес он. - Подраться со мной?
     Он был моложе меня, возможно, на три или четыре года моложе. Когда  я
был в том возрасте, в котором он учился творить чудеса, я вовсю мотался  в
битвах, охотясь и ревя среди палаток. А этот Мазлек выбился в начальство.
     - Я не хочу драться с тобой, - сказал я. - А  думаю  пойти  наверх  и
поспать. Что ты тогда будешь делать?
     Он сказал:
     - Иди наверх и ложись спать, а потом посмотрим.
     Мне было интересно, нападет ли он на меня, когда я повернусь  к  нему
спиной.
     Но он намеревался играть в эту игру по моим правилам. Что же касается
людей,  бывших  в  помещении,  то  они  старательно  проигнорировали   наш
иностранный разговор и наше расставание.
     Я прошел наверх в темную маленькую комнатку, дверью  которой  служила
кожаная  занавеска.  На  широком  подоконнике   стояла   масляная   лампа,
освещавшая деревянный топчан с ворохом тряпья на нем (это была кровать)  и
ночной горшок в углу. Этот ночной горшок позабавил меня.  Я  поставил  его
там же, где он стоял, до того как я споткнулся о него при входе.  Затем  я
лег и доверился своим чувствам,  которые  так  волшебно  подействовали  на
меня, что я погрузился в сон.
     Мне следовало предвидеть это. Подкравшись ко мне, как  большая  белая
кошка, он занес нож  над  моим  сердцем.  Но  до  того  как  я  проснулся,
прорываясь сквозь океан тьмы и огня,  Сила  во  мне  среагировала  быстрее
моего тела. Я едва осознал это, а Сила, вырвавшаяся из меня, отбросила нож
вверх так, что он воткнулся в потолочную балку, а моего противника ударила
так, что он отлетел к стене.
     Я слез с кровати, подошел и встал над ним. Рискуя повторить случай  с
Лели, я произнес:
     - Если ты владеешь Силой, то почему пользуешься ножом?
     - Я подумал, что если я воспользуюсь Силой, то это разбудит  тебя,  -
сказал он.
     Это не было правдой. Я понял, что он  не  был  настолько  магом,  как
хотел внушить мне.
     Сжавшись, он взглянул мне в лицо и довольно спокойно произнес:
     - Нет, я не ровня тебе. Убей меня, если хочешь. Я подвел ее.
     - Значит, она послала тебя казнить меня?
     - Нет. Она не знает, что я пришел сюда.  Она  разгневается.  Ее  гнев
будет ужасен, но ты не можешь бояться того, что любишь, не так ли, Зерван?
     Должно быть, он узнал мое имя внизу. И  хотя  он  не  спрашивал,  но,
конечно, уж непременно заметил, что это была скорее маска, чем имя.
     - Ты любишь ее.
     - Не в том смысле,  как  ты  подумал,  -  сказал  он.  Он  дружелюбно
рассмеялся, - не в том смысле.
     Я вспомнил Пейюана, черного вождя, который был с ней у того,  другого
моря. Он сказал, что не желал ее, а только любил. "Это выглядит так, будто
она привязывает их, - подумал я, - не посредством  фаллоса,  -  это  можно
забыть, - но душой и разумом".
     - Ты догадался, - произнес я, - что я пришел сюда, чтобы видеть ее.
     - Да. И она догадалась тоже.
     - Сколько еще  бесплодных  покушений  на  мою  жизнь  ты  собираешься
предпринять?
     Он пожал плечами. Теперь я вспомнил о Сореме. Он обладал Силой, но не
в достаточной мере, можно было  легко  забыть,  что  он  был  волшебником.
Однако, если бы мне потребовалось  доказательство,  что  Сила  может  быть
отпущена  любому  человеку,  а  не  только  богам,  то  он  был  бы   этим
доказательством. Об этом знала и она, моя мать. Как сказал ее Мазлек,  она
воспитывала прекрасные стада. Когда он повернулся, свет  заиграл  на  нем.
Вся эта белизна выглядела нереальной.
     - Я поклянусь тебе в верности, - сказал он. - Согласен, мой  господин
Зерван?
     - Очень хорошо, - сказал  я,  -  но  тебе  лучше  вернуться  к  своей
Джавховтрикс. Расскажи ей, как я близок.
     - Она знает об этом. Думаю, мне надо отвести тебя к ней.
     - Ты дурак, - сказал я, - если полагаешь, что сможешь  справиться  со
мной.
     Он подошел к двери и поклонился мне.
     - Завтра, - сказал он, - на восходе солнца, внизу на берегу. Приятных
сновидений, Зерван.


     Задолго до того  как  поднялась  деревня,  или,  возможно,  пока  она
намеренно дремала, я встретился с ним на берегу устья реки. На востоке над
морем  бледно-лиловое  сияние  обещало  рассвет.  Все  еще  было   окутано
прозрачной дымкой, даже снег, даже белокурые волосы идущего навстречу  мне
человека. Будто вспомнив, что ему  всего  семнадцать  лет,  он  вприпрыжку
несся по плоским камням, так что они отскакивали  в  воду.  Завидев  меня,
торжественный и напыщенный, Мазлек показал  на  рыбачьи  лодки  и  широкую
реку.
     - Нам ведь нужна лодка, правда, Зерван?
     - Я бы предпочел путешествовать в лодке. А где судно, на  котором  ты
приплыл?
     - Я? - он вскинул брови.
     Теперь он напоминал мне Орека и Зренна.  Было  ли  это  его  даром  -
вызывать образы из прошлого? Он говорил, что она даже назвала его в  честь
какого-то телохранителя, который умер за нее.
     Но вот, покончив с пререканиями, он пошел  вниз  по  берегу  на  лед,
затем вступил на воду реки. Он был беззаботен, этот ублюдок,  прогуливаясь
туда-сюда, будь он проклят.
     Вскоре он повернулся и посмотрел мне в лицо. Его  ноги  балансировали
на легкой зыби реки.
     - Вот так я пересек ее прошлой ночью, - с упреком  сказал  он.  -  Не
пытайся притворяться, что не можешь сделать того же.
     - Она хорошо тебя обучила, - сказал я.
     - Как только нас отнимали от груди, мы шли к ней, - отозвался он. - К
Пугающей незнакомке,  Ужасу  Каиниума,  -  он  прыжком  повернулся  назад,
проворный, как змея, и пустился бежать по воде прочь от меня.
     Я  озирался  вокруг,  как  дурак,   ища   моего   вчерашнего   друга,
предлагавшего мне лодку, но, конечно, его не было видно.  Прошлым  вечером
постоялый  двор  был  очень  оживленным,   а   позже   ночью,   когда   я,
прислушиваясь, лежал без сна, очень тихим.
     Он  увеличивал  расстояние  между  нами.  У  меня  не  было   выбора,
приходилось украсть лодку. Но вдруг я почувствовал, снова во мне  открылся
некий резерв.
     Я тоже ступил на воду и пошел за ним.
     Я успел пройти около полумили, когда Мазлек оглянулся и заметил меня.
Затем он остановился еще раз, балансируя на  воде,  и  я  увидел,  что  он
смеется или что-то вроде того: гримаска боли. Семнадцать, а уже волшебник.
Я полагаю, что у него была причина радоваться.
     На его месте должен бы быть я, идущий за ним по гиацинтовой  воде,  -
способный смеяться, остающийся мальчиком на время  всего  своего  детства,
чтобы стать мужчиной, не проходя всех кругов ада. Это должен бы быть я.


     Через пару миль он начал размахивать руками.  Думаю,  что  ему  часть
пути сначала надо было проплыть на лодке: ему не хватало физической  силы,
полной Силы, чтобы удержаться на поверхности. На  его  утонченном  бледном
лбу выступил пот. Его обутые ноги начали хлюпать по воде.  Далекий  берег,
неясный в морозном утреннем тумане, приближался, но был  еще  недостаточно
близок. Я догнал его. Он споткнулся и ухватился за мое плечо:
     - О Зерван. У меня не получается, ты не  позволишь  мне  утонуть?  На
белой горе есть  девушка,  она  из  людей  моей  Джавховтрикс.  Она  будет
плакать, если я умру, поверь этому.
     Я посмотрел на  него.  Его  высокомерие  и  чрезвычайная  гордость  в
основном были от его юности. Его смех тоже был от юности, и даже теперь он
полусмеялся, стыдясь себя. Я понял, что он рисовался  передо  мной.  Я  не
питал к нему ненависти - не было причины. Итак, она  благоволила  к  нему.
Это не было его виной, что она привязала его любовью. Даже  мой  отец  был
пленником ее любви.
     Эта любовь была любопытным явлением. Я как-то никогда на представлял,
что меж ними может быть любовь, по крайней мере, со стороны моего отца  не
было любви к колдунье, когда он  женился  как  наследник  престола  своего
королевства.
     - Обопрись на мое плечо. Это поможет тебе остаться на поверхности.
     - Я не знаю. - Дальше он пошел, уже не погружая ноги  в  воду.  Через
некоторое время он сказал: - Так часто случается при  дневном  переходе  к
Каиниуму.
     Поднималось солнце, проливая белый свет на голубое  устье  и  голубой
свет на черную, покрытую туманом землю. Мы вышли на берег. За рекой  лаяла
какая-то собака, в морозном воздухе звуки разносились резко, как  ружейные
выстрелы. Это  был  целесообразный  шум.  Я  подумал:  "Я  оставил  позади
целесообразный мир людей". Как раз в  этот  момент  я  понял,  что  Мазлек
пытается читать мои мысли. Я инстинктивно  блокировал  его  поползновения,
повернулся и посмотрел на него. Мне был двадцать один год, но он заставлял
меня чувствовать себя на все семьдесят.
     - И что, среди воспитанников богини все такие, как ты?
     - Все, - сказал он. - Но ты одолеешь нас. Ты лучше.



                                    3

     Мы не  слишком  оживленно  беседовали  во  время  этого  путешествия.
Неровная заснеженная дорога вела  вверх.  В  полдень  путь  нам  преградил
замерзший ручей. Мой спутник лег животом на лед,  посмотрев  вниз,  сказал
мне, что видит на глубине голубую рыбу. В другой раз, сунув руку в  дупло,
он вытащил какого-то спящего маленького грызуна, восхищенно  осмотрев  его
и, не потревожив, положил обратно.
     Мы шли от побережья в глубь материка и вскоре после полудня под углом
повернули назад. День был ясный, и, выйдя  на  лесистый  берег,  я  увидел
справа от себя серый простор океана, простиравшегося к далекому,  зеленому
горизонту. Между берегом и горизонтом,  примерно  в  миле  впереди  нас  к
северу поднимался из воды островерхий призрачный силуэт.
     - Белая гора? - спросил я.
     - Белая гора, - сказал он. - Она выглядит ледяной скалой, но весной и
летом этот остров, как мозаика цветов. Увидишь.
     Я сомневался в этом: я не заглядывал вперед.  Где  я  буду  весной  и
летом, когда дело будет окончено, кризис минует?
     Час спустя гора в море  не  выглядела  ближе,  но  я  кое  что  начал
различать внизу на побережье.
     Каиниум.
     Не живой город, но мертвый. Он казался старым, как само побережье,  а
может быть, каким-то непонятным образом и старше. Я едва мог  сказать  это
по снегу, покрывавшему берег: он был слегка желтоватый, как кости  и  зубы
скелетов. Одетые  в  белое  кипарисы  обрамляли  широкую  мощеную  дорогу,
ведущую вниз к городу.  Где-то  в  миле  по  магистрали  на  основаниях  в
пятьдесят футов высотой раскинулась величественная арка.
     Я видел достаточно  снов,  чтобы  понять,  что  передо  мной  столица
Сгинувшей Расы. Мне даже не нужны были эти знаки, чтобы почувствовать, что
это нечто древнее и любопытное.  Под  снегом  город  имел  таинственный  и
подавленный вид. Интересно, сколько зла и волшебства надо сотворить, чтобы
оставить такое чувство через столько веков? И еще интересно, намеренно  ли
она выбрала это место?
     Мы пошли вниз по дороге, Мазлек и я, осеняемые  голубой  тенью  арки.
Море, неутешно плача, терзало ледяные пляжи, чайки не кричали, и не слышно
было ни зверя, ни человека.
     Затем я увидел над группой деревьев дымок, мирно поднимающийся  слева
от дороги, почти сразу же показалось какое-то здание.
     - Гостиница, - сказал Мазлек, - готова принять каждого, кто нуждается
в крыше над головой, но избегает  простых  людей  из  глубинки,  кто  ищет
Карраказ, но боится войти в город Потерянной Расы.  Но  тебя,  повелитель,
примут  с  распростертыми  объятиями,  и  ты  сможешь  вкусить  всех  благ
цивилизации.
     - Неужели?
     Он улыбнулся.
     - Не хитри, повелитель. Не ты ли спас мою жизнь на реке?
     По правде говоря, я не верил его чересчур любезному тону, однако  мне
было больно допустить, что он радовался возможности отодвинуть встречу.  Я
должен встретить ее до следующего восхода, который будет все равно слишком
скоро. Час с горячей водой, бритвой и возможность подумать - все это  было
очень неплохо. Я купался в сугробах снега и разбитом стекле  луж.  Что  же
касается моей бороды и волос, я выглядел как дикарь, сбежавший с какого-то
маскарада. Правда, к ней  лучше  бы  в  таком  виде  не  являться.  Не  из
тщеславия - а потому что  она  бросила  меня  бороться  с  дикостью,  и  я
опустился  бы  ниже  ее.  Я  хочу,  чтобы  она  видела:  несмотря  на  все
превратности судьбы, волчонок, выросший среди свиней, все  равно  остается
волком, и что я ей ровня.
     В гостинице было двое служащих, по-видимому, не  боявшихся  разорения
или ведьмы. Один побрил меня и привел в порядок мои волосы, пока я  лежал,
отмокая в зеленом бассейне,  наполненном  до  краев  обжигающей  водой.  Я
спросил его, что он здесь делает. Он сказал, что его деревня находится  за
холмами к западу; что он раньше был прокаженным, но милостью богини с горы
вылечился. Затем я спросил, была ли его служба здесь платой за лечение. Не
так. Ему нравилось это место, мистическая  аура  Силы,  ощущавшаяся  здесь
повсюду, стимулировала его. Я спросил его, как выглядит богиня. Оказалось,
что никто не видел ее, за исключением, конечно, ее людей,  тех,  кого  она
избрала, потому что они были белыми, как и она. Она  никогда  не  покидала
остров, и никто не мог пройти туда без ее приглашения. Все,  кто  встречал
ее,  видел  ее  закрытой  вуалью,  почти  невидимой,  в  каком-то   тускло
освещенном святилище. Но обычно до этого дело не доходило,  потому  что  у
нее были сподвижники (служитель называл их по-особенному  -  "лекторрас"),
которые могли лечить даже очень больных от ее имени.
     - Да, - сказал он, - лекторрас время от времени приходили в Каиниум и
деревню. Вы не можете не заметить их. Как и  ваш  провожатый  Мазлек,  они
выделяются белоснежным видом,  гордостью  и  сверхъестественным  обаянием.
Молодые девушки и  юноши,  достаточно  красивые,  чтобы  быть  богами.  За
которых, - сказал он, - их вполне можно принять.
     Да, да, он видел, как они ходили по воде, летали, превращали  простой
металл в золото, растворялись в воздухе, обращались в зверей,  вызывали  в
засуху дождь, успокаивали шторма, так что рыбачьи лодки могли  выходить  в
океан далеко от побережья. У них также есть странные учения, например: что
земля круглая, а не плоская и  является  шаром,  летящим  в  пустоте;  что
солнце - подобный огненный шар, вокруг которого неустанно вращается земля.
А луна бегает вокруг  земли,  как  круглая  белая  мышка,  таща  за  собой
приливы.
     Этот служитель, как Длинный Глаз, не боялся  каждодневной  реальности
своих богов.
     Вскоре его товарищ принес мне одежду, которая  хранилась  здесь  явно
для оборванных путешественников (за мою жизнь кем только я не был,  теперь
я был - оборванным путешественником). Тем не менее, новая одежда  была  из
хорошей шерсти, несколько, правда, выцветшего темно-синего цвета. Это была
доходящая до икр туника с красной каймой, которая не унизила бы меня, если
бы я ее надел.
     Выходя из купальни, я не искал Мазлека. Он улизнул, как только я  дал
ему такую возможность. И теперь, воспользовавшись лодкой или той тропой на
море, о которой я упоминал раньше, пробирался к  Белой  горе.  Она  хотела
знать все до мельчайшей подробности: мою внешность,  мое  настроение,  мои
возможности. Однако  для  нее  эти  сведения  не  были  большой  новостью,
казалось, она знала все обо всем.
     В заключение служители принесли мне мой бандитский нож, начищенный  и
отполированный до блеска. Ирония этого символа в какой-то мере  позабавила
меня. Нож, возвращенный так легко. Это говорило о том, что она  совсем  не
боится меня. Или же она хочет, чтобы я думал, что она не боится.


     Итак, я пошел по широкой древней дороге в мертвый город Каиниум.  Мои
думы были суровы. Я считал себя стоиком. Я не мог  бы  заранее  предвидеть
каждую мелочь происходящего теперь, но тем не менее  был  готов  встретить
любую невзгоду. К тому же я, вероятно, встречу ее еще до того, как  зайдет
солнце. Что бы судьба ни выкинула, я должен выполнить  задуманное.  Пришло
время получить ответы на вопросы и сомнения. Книга закрылась.


     Улицы были прямы как копья. Мои шаги эхом отражались  от  стен  вдоль
колоннад, как будто рядом шагал кто то другой. В  окнах  сверкали  кусочки
хрусталя. В конце  концов,  этот  город  производил  не  такое  уж  плохое
впечатление. Только  старость,  смерть  и  жалобные  стенания  по  чему-то
навсегда ушедшему.
     Я пошел на север. Большая гора-остров показалась между зданиями,  все
еще призрачная над зеркалом воды.
     Солнце уже клонилось к западу, рисуя полоски бледно красного цвета на
белизне улиц, окутывая дымкой силуэты дальних крыш и  стен  и  скрывая  их
упадок. Там не было огней, и я не мог судить, обитаемы ли эти высоты. Свет
исходил из другого квартала,  севернее  по  берегу:  зеленоватое  дрожание
факелов между городом и морем.
     Я остановился  и  какое-то  мгновение  смотрел  на  эти  огни.  Чтобы
добраться до них, потребуется не больше трети часа. К тому  времени  закат
убьет этот день. Но огни выглядели, как зловещее  приветствие,  как  маяк,
призывающий меня, как факел, освещающий мне путь на празднество.
     Как раз в этот момент что-то коснулось мо